143. Судьба преемников Судьба распорядилась так, что через год после смерти в Томске Батенькова его эстафету приняли Потанин с друзьями. Они были молоды и полны энтузиазма. Преподавание в томских двух гимназиях, участие в газете и иных изданиях и, наконец, пламенная пропаганда переполняла их жизнь. Вот пример организованной ими
144. вперекор чиновникам лекции для интеллигенции - о пользе сибирского университета. Читал лекцию один из друзей - Шашков, закончив цитатой из сибирского историка Щапова: "Про новгородцев летопись постоянно говорит:
145. "Возопиша вече, всташа и идоша"... И нам нужно снова возбудить, развить в себе посредством мирской сходчивости и инициативы тот энергетический, деятельный, живой дух любви, света и соединения, с которым в смутное время... предки наши ... все вместе - сходились на мирские сходы и думали думу крепко всей своей землей и решали
146. земское дело... Нам нужен теперь такой дух, с каким русские земские люди живо переписывались между собой, сошлись на сход в Москву... Нам нужны такие новые советы и такой же новый великий Земской Собор!"
147. И вспоминает Потанин: "В наших сердцах, в сердцах потомков новгородцев, принесших в Сибирь культ Святой Софии, как будто вновь раздался призывный звон вечевого колокола. Публика выходила из Благородного собрания с оживленными лицами. Сзади какой-то поляк сказал: "Борзо кончал!" Тогда в Томске было много ссыльных поляков. Они говорили, что в Польше нет такой свободы слова, как в Томске.
148. Но довольно коротким оказался этот сибирский "разгул демократии". Да еще и случай помог уязвленным местным чиновникам. Малолетний омский кадет наткнулся в столе брата на поразившие его воображение бумаги. Показал их товарищам в классе:
149. "Долой правительство!" - "Пора позаботиться о свержении ненавистного ига петербургского правительства и лихой мачехи России, провозгласить республику с выбранным из сибирского народа правительством, со своей администрацией, финансами... К восстанию!"
150. Бумага была столь же случайно изъята у мальчишек преподавателем и попала к жандармскому полковнику Рыкачеву, идейному крепостнику и давнему недоброжелателю "молодых щелкоперов". Он-то, воспользовавшись отлучкой либерального губернатора и заручившись поддержкой петербургских жандармов, и завернул дело о заговоре, об организации тайного общества "Молодая Сибирь" с умыслом
151. на расчленение Российской империи... Пошли обыски. Брали в основном письма, по которым и находили "злоумышленников". Потом начались аресты. Из Томска в Омский острог привезли Потанина, Ядринцева, Пашкова, из других
152. городов - еще 9 друзей. Историку Щапову А.П., например, вменили в вину юношеские стихи: Пора провинциям вставать!/...Вот Польша требует свободы,
Проснулись Малороссия, Кавказ./Одна лишь ты, Сибирь моя молчишь,
Когда же ты заговоришь?
153. Два года шло следствие в Омском остроге, прежде чем заочный московский суд не присудил 8 человек к многолетней ссылке, а Потанина к 5-летней каторге и последующей ссылке. Утверждавший приговор Муравьев-Вешатель выразился так: "Дело пустое, но там один хороший гусь попался!"
154. Поведение "хорошего гуся" на следствии отличалось от поведения остальных, которые по возможности отпирались от своей вины. Тридцатилетний же Потанин, на правах старшего, сразу взял на себя ответственность за весь криминал, хотя к той воинственной прокламации не имел никакого отношения. Очень важно понять его мотивы. Он не формально признавал, а глубоко переживал вину перед Империей, на верность которой в юности присягал. И мы вспоминаем Пушкина, которого "угораздило родиться в России с душой и талантом". Так и Потанина угораздило родиться в стране, где за идеи судят яростней, чем за преступления.
155. А, с другой стороны, сознание требовало от него как можно громче и резче провозгласить идею самостоятельной Сибири, хотя бы ценой жизни, чтобы крепче забить ее в мысли земляков. Благородная самоотверженность Желябова соединилась в Потанине с чуткой совестливостью и пониманием Достоевского.
156. Примечание 1983г. к "Воспоминаниям 1915г."И этой нравственной сложности ясный Потанин остался верным до глубокой старости: "Я, конечно, теперь не считаю крамолой сепаратистские идеи, но не считаю вправе говорить, что мое осуждение было несправедливым", вызывая у современных ученых такое раздраженное примечание: " В примирительной позиции Потанина содержится противоречие: то не виновен, то виновен... Налицо главное: свирепая расправа царизма с инакомыслящими, даже если они ничего свершить не успели, как ранние петрашевцы, как поздние областники..."
157. А меня берет ужас от такой глухоты. Ведь только благодаря потанинской позиции, противоречивой и потому - полной, он смог подойти близко к окружавшим его людям, к будущему, совместить в себе человека и героя, стать признанным лидером русских областников.
158. Прошли годы свеаборгской каторги, а потом и вологодской ссылки. Потанин и Ядринцев в ссылке списались, а потом стали работать для Волжско-Камской газеты, в которой на материале Поволжья смогли довыработать теоретически стройную концепцию областнических взглядов.
159. На первое место в этом союзе тогда выдвинулся Ядринцев, как прирожденный журналист, xотя сам он всегда признавал учительское влияние более старшего Потанина. Их связывала общность целей и идейная дружба, столь же прекрасная, как у Гете и Шиллера, Герцена и Огарева. Три основные книги Ядринцева - "Сибирь как колония", "Сибирь инородцев", "Русская община в тюрьме и ссылке" стали обоснованием всей последующей деятельности сибирских патриотов. По окончанию ссылки и с помощью сибирского мецената Ядринцев начал вести газету "Восточное обозрение". Он как бы занял положение сибирского Герцена, вдохновлял сибирских патриотов, вызывая ярость сибирских бюрократов. Ядринцев был первым популярным общесибирским трибуном. Вот хотя бы образец его шутливого красноречия:
160. Предок наш любил пельмени, /И как с ними свел знакомство,
Сделал он пельмень огромный /В назидание потомству.
Как и следует пельменю /Был он с длинными ушами,
И лежал между Уралом /И Амура берегами.
Неугодно ли откушать? - /Предложил наш предок миру.
Повели народ российский, повели ко звану пиру
Благо был пельмень пшеничный, /Начиненный вдосталь мясом,
И пропитанный разсолом, /Ровно был подернут маслом.
161. Стали гости его кушать, /Да похваливать от сердца.
Ели три дня и три ночи, /Говоря: "Какая туша"!
Ели много, ели жадно, /Не могли, однако, скушать.
Жидковаты они были, /Не хватило у них духу,
Тот пельмень мог уместиться /Лишь купцам сибирским в брюхо.
162. Но на пире этом званом /Только избранные были,
А сибирские желудки / Почему-то позабыли!
И уж серьезно Ядринцев как бы резюмирует: "Индивидуальная Сибирь сейчас вырабатывает новую общину. Сила нашей буржуазии еще не проявилась, она скорее страдает апатией, отсутствием предприимчивости... И потому я не бью набата против нее, а предлагаю союз с ней во имя общей народной идеи. В войне же местных публицистов против буржуазии и в выпячивании роли рабочего вопроса я вижу
163. только опасность розни, разлагающей, обессиливающей и придающей слабость народу, а не силу. Пусть образованный человек не пренебрегает ни развитием буржуазии, ни крестьянства, ни интеллигенции. Пусть он ищет единения во имя блага. Он должен говорить обо всей стране, о пользах народа во всех сферах, с полной верой в него вдохнуть живой камень надежды, увлечь массу! Тогда-то будут слушать, а не изрыгать одно сквернословие!"
164. Можно понять, что такие речи не могли нравиться революционерам, особенно марксистам. Но ореол пострадавших еще окружал Ядринцева и его сотрудников и охранял от нападок слева. Однако не дремали и справа. На первую независимую сибирскую газету посыпались жалобы, кончившиеся жестким цензурным контролем. Цензурные придирки резко умерили критический дух газеты. Чтобы спасти ее, Ядринцев, по совету Потанина, переезжает в Сибирь, надеясь на поддержку.
165. Но горьким поражением обернулось возвращение сибирского лидера на Родину... К понимаю собственной вины за этот шаг Потанин возвращался всю оставшуюся жизнь. За год до смерти, в разгар гражданской войны, после разрыва с большевиками и разгона последними его правительства, Григорий Николаевич печатает одну из самых последних своих работ: "Ядринцев - жертва конфликта между колонией и метрополией". Он рассказывает:
166: "В 1888г. вышел первый номер его газеты уже в Иркутске - при поддержке либерального губернатора Игнатьева и городского головы Сукачева... Но постепенно выяснилось, что Ядринцев не имеет поддержки. Вся интеллигентная молодежь группируется вокруг ссыльного Астырева... Астырев и Ядринцев оказались политическими соперниками.
167. Обнаружилась пропасть между борьбой за свободу и права Сибири и русским подпольем. Его члены, попав в Сибирь, вербовали в свои ряды сибирскую молодежь, огорчая местное патриотическое чувство, умаляя только лишь пробуждающееся сознание долга перед Родиной...
168. Подполье, не обращая внимание на бедность Сибири образованными людьми, обученными для общественной службы, вырывало самых лучших, чтоб отправить на службу (революционному) центру. Даже сибирское географическое общество оно ставило под удар, превращая в хранилище нелегальной литературы. Так, интересы русской революции, центра, столкнулись с интересами местного патриотизма, драматизм этого столкновения определялся еще и тем, что в подполье сосредотачивались
169. лучшие российские сердца, способные приносить великие жертвы для России. Когда Ядринцев выступал против монархического централизма, задача его была много легче, выступая же против централизма подполья, он должен был брать на свои плечи борьбу с более могущественным противником"...
170. Оставшись без сотрудников, Ядринцев пытался вести газету один, но чувствовал, что она стала скучной и однообразной. Судьба наказала его еще и смертью горячо любимой жены - и Ядринцев сломался, стал пить и прятаться от друзей. Хотя знаменитые географические экспедиции, с открытием Каракорума и енисейских рукописей, несколько оживили его, но вера и силы были подорваны. В 1894г. пятидесятилетний Ядринцев умер и похоронен в Барнауле.
171.Горько сожалеет через четверть века Потанин: "Это я виноват своим советом уехать из Петербурга... Там сочувствия от земляков ему было больше, а русское подполье почти не трогало, не шельмовало".
172. Сам Потанин в годы ядринцевского трибунства и гибели был менее заметен, деля свое время между наукой и служением сибирскому делу. Он стал, наконец-то, путешественником и вместе с женой исколесил-исходил всю Центральною Азию. Их труды - золотой фонд географических и человековедческих наук.
173. В перерывах они живут в разных сибирских городах, устраивая там общества, курсы, кружки, собирая вокруг себя все творческие и конструктивные силы, годами вынянчивая патриотическое движение, выращивая сибирскую интеллигенцию.
174. Но счастливый период жизни трагически переламывается в 1893 году, когда в экспедиции умирает Александра Викторовна. Почти одновременно Григорий Николаевич теряет двух самых близких ему людей. Он искалечен, потеряв лучшую часть своей души. Раны не зарубцевались до конца жизни. Путешествовать без Александра Викторовны он уже не может и в 1896 году окончательно оседает в Томске.
175. Город уже иной. В нем полнокровно и деятельно живет их любимое с Ядринцевым детище - Томский университет...
176. Невероятно трудным и длинным было его рождение. Еще в начале века император согласился учредить сибирский университет, a заводчик Демидов пожертвовал 200 тысяч рублей. Но потом все затянулось, и только в 1887 году закончили стройку его здания: все боялись роста сибирского сепаратизма. "Московские новости" Каткова прямо
177. грозили: "В Томске образовался целый штаб социалистов со всех концов Сибири. Революционные кадры готовы и ожидают только прибытие новобранцев в виде студентов, а может быть, и профессоров"... Все препоны и доносы преодолев, университет начал жить, обучая сперва медиков, потом и юристов. Теперь в нем 6 факультетов. А скоро неподалеку вырос первый в Сибири технологический институт, за ним педагогический. Сегодня 6 институтов.
178. Около университета старинная роща, где собраны деревья и кустарники со всего мира. И местные породы соседствуют с иноземными
178а. аристократами. Рядом - богатейший ботанический сад, созданный Крыловым... Но куда нам до флоры, в своей бы теме разобраться. Мы даже не знаем, осуществляет ли сегодня университет главную
178б. мечту своих создателей - стать "фокусом местной жизни".
179. С университетом связана и научная деятельность позднего Потанина. Последние свои годи он занят созданием книг-обобщений, накопленных в путешествиях материалов. Его труды ценятся до сих пор, хотя специалисты отмечают в них неизменное пристрастие: "Все для Азии, все - из Азии".
180. Но такое пристрастие - лишь неизбежная реакция на господствовавший в тогдашней науке европоцентризм. Крупнейший фольклорный труд Потанина - "Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе" вдохновлен доброй мыслью:
180а. "Умственная и общественная деятельность сибирских и сопредельных племен, развиваясь оригинально, внесла нечто новое в сокровищницу человеческого духа. Эту азиатскою культуру надо изучать всесторонне - и в интересах частных знаний, и в интересах Сибири, настоящей и будущей'.
181. Вокруг престарелого Потанина постоянно роилась молодежь, образуя своеобразные творческие кружки. С его именем и инициативой связывают и организацию "Томского общества изучения Сибири", и открытие
182. Сибирских высших женских курсов, издание "Сибирской газеты"
183. и многое иное. Немало людей обязаны ему раскрытием своих призваний. Географ Обручев и писатель Шишков - лишь примеры из числа
183а. знаменитых. Особенно многолюдны были его "пятницы", на поддержание которых шла немалая часть его небольшой географической пенсии в 25 рублей. По воспоминаниям Гребенщикова:
184. "Отдавая своим друзьям и почитателям пятничные вечера, Григорий Николаевич никогда не желал делать из себя центр внимания. Он представлял своим гостям полную свободу говорить, о чем угодно, спорить, читать, и только когда не было того или иного материала,
185. все обращали свои взоры на Г.Н. и начинали разными вопросами выводить его из состояния внимательного слушателя. Секрет такой любви и всеобщего обожания - не только в мудрости, учености и принесенных жертвах, но и в его душе и сердце, нравственной чистоте и цельности... После моего паломничества к Л.Н.Толстому я позволял себе сравнивать этих двух российских старцев и, преклоняясь перед
186. величавой фигурой Толстого, я не находил в нем той цельности и неподдельной простоты, какими обладал сибирский дедушка. Толстой говорил: "Царство Божие внутри нас", сущность же потанинского
187. идеала: "Пусть каждая область зажжет свое солнце, и вся земля будет тогда иллюминирована!"
188. В конце прошлого века уже можно было верить, что вместе с растущей капиталистической новой Россией расцветет и самостоятельная Сибирь, которая видела в Потанине своего духовного отца-основателя. По словам народника Л.Ф.Пантелеева: "Для духовного и общественного развития Сибири личность Григория Николаевича является совершенно исключительной. Его можно считать основоположником всего умственного и нравственного движения, которое с каждым днем все более
189. захватывает этот обширный и многообещающий край". Но не будем поддаваться его иллюзиям. К сожалению, Сибирь все больше втягивалась под власть централистского подполья.
190. Правда, в революцию 1905 г. мужество и активность престарелого Потанина сохранило авторитет сибирским патриотам. По воспоминаниям соратников, с самого января 1905 года, Потанин почти целиком ушел в революцию. Под его председательством 5 томских
191. обществ выработали "Основные положения о сибирском земстве". Он председательствовал на многих митингах этого бурного года. Открывая одно из собраний, Григорий Николаевич сказал: "Иисус Христос сказал своим ученикам,- преодолев недовольное шикание молодых радикалов, продолжил):- "Наступает время, когда вы будете говорить
192. с кровель". - Такое время наступило, и я приглашаю Вас свободно, ничего не стесняясь, высказаться в связи с судьбой нашей Сибири!" Он был бессменным представителем на переговорах
193. общественных организаций с властями, а на земско-городском соборе вместе с другими сибиряками поднял вопрос о федеративном строительстве России. Так, в слове "Россия" слово "Федерация" выступило не
194. идеалом, а политическим требованием! Может, благодаря мужеству и инициативе Потанина революция 1905г. в Томске была менее кровавой, хотя и здесь бушевала черная сотня, а революционеры устраивали оборону жителей в горящем здании, а потом кричали проклятие властям за гибель множества людей. В вихре насилий, спасение часто приходило от гражданского бесстрашия Потанина.
195. "В октябрьские дни, когда студенты были окружены в общественной библиотеке и могли быть избиты, Гр.Ник. собрал толпу и отправился к губернатору. Очевидцы передавали, что толпа во главе со стариком с длинными развевающимися волосами, опирающегося на длинную палку, производила потрясающее впечатление!"
197. Не иссякала потанинская энергия и в послереволюционные годы. Ему уже за 80, тело дряхлеет, начинается слепота, а он остается духовным центром всех сибирских инициатив, руководит сибирскими депутатами в Государственной думе. И тогда, как говорит современный историк, "большевики решительно выступили против самоопределения Сибири" - и добавим, против самого Потанина.
198. В том публичном обвинении требования областников старательно сводились к преследуемому политическому сепаратизму, как будто продолжались обвинения жандармов по делу "Молодой Сибири". Вспоминая то следствие, Потанин отвергает и юридические обвинения ("Мы не стремимся к отсечению провинций"), и социальные: "Г.Ветошкин, кажется, опасается, что областная идея сыграет в руку местной буржуазии. Он вразумляет местных патриотов указанием, что интересы сибирского рабочего
199. ближе к интересам петербургского, чем к интересам сибирского купца. Но это верно лишь отчасти. Предположим, что в
200. центральной России класс заводовладельцев уничтожен, хозяевами заводов и фабрик стали артели рабочих - что же, с этим падением заводовладельцев исчезнут и те претензии к Москве, которые теперь представляются Сибирью?
201. Когда мы будем надеяться на свои силы, это будет вернее. И хотя мы верим, что г.Ветошкин не хочет нас обмануть, но боимся, что его самого обманут те силы, на которые он надеется..."
202. Большевик-историк Ветошкин прожил долгую жизнь. И мы не знаем, почувствовал ли он себя обманутым, признал ли он свою вину в том споре с Потаниным, в том начале выхолащивания идеи Российской Федерации. Во всяком случае, современные историки этого не понимают, раз пишут: "Ветошкин оказался прозорливей Потанина: ведь сибирская буржуазия воспользовалась идеей областничества для своих контрреволюционных выступлений в годы гражданской войны".
203. С 1913 года состояние Потанина стало сильно ухудшаться. Он практически перестает видеть. Сибирское кооперативное общество специально ассигнует 2 тыс.рублей на содержание его личного секретаря для записи обдуманного за сутки. Таким способом он создавал свои воспоминания и последние статьи. Его 80-летие в 1915г. чествовало множество приехавших со всей Сибири. Но в целом одиночество его нарастало, пока не пришел 1917 год.
204. Гребенщиков: "Оставлена наука, забыт фольклор, сброшена дряхлость. Неутомимый областник снова всецело у общественных политических дел. Он много пишет, полемизирует с социал-демократами, зовет сибиряков: "Наступил момент, когда государственное строительство Сибири пойдет не по указке из центра, а своими силами".
205. Его избирают главой Сибирского правительства: в октябре 17-го - председателем исполкома Советов, и в декабре, уже после победы большевиков. Но последние выборы он не принял.
206. В январе 18 года газета "Сибирская жизнь" публикует отказ Потанина возглавлять Временный Сибирский Совет, как недемократический и "тяготеющий к большевизму". В том же месяце Советы распускают общенародную Сибирскую думу и ее правительство во главе все с тем же Потаниным, закрывают и его газету.
208. Дума и потанинская газета были восстановлены, правда, ненадолго, с помощью чехов, и окончательно распущены - Колчаком. Так, в ожесточенной борьбе красных и белых окончательно погибла "сибирская идея"... А может, временно?
209. Стела погибшим в революцию на томской улице для нас символизирует не только память о погибших красных или даже их белых противников, а в еще большей степени - память о самих сибиряках,
210. собиравшихся под своим бело-зеленым флагом. Ведь всех их ожидала смерть или эмиграция. А когда еще таких сынов народит себе вновь вечная суровая Сибирь? Потанинскому правительству и парламенту с их бело-зеленым флагом чистых экологических цветов - зеленой сибирской тайги и ее белого снега - в той кровавой мясорубке просто не было места.
211. В эти же годы не стало и Потанина. В ноябре 19 года у него произошло кровоизлияние в мозг. Пришедшая через месяц красная советская власть назначает своему ученому противнику пожизненную пенсию, которой он просто не успевает пользоваться, потому что в июне 20 года в университетской клинике умирает. Его последние слова: "Вот я и умираю. Жизнь кончена. А мне жаль. Хочется еще жить. Интересно очень и хочется знать, что будет дальше с милой Россией".
212. В июле московские "Известия" сообщили о торжественных похоронах Потанина в Томске. Его ученик вспоминал: "Хоронил весь город. У этого гроба объединились, может, в последний раз, люди разных партий, племен, религий. У могилы смолкла политическая борьба, потому что все сознавали: ушел не только ученый, путешественник, общественный деятель, но и
212а. человек, в лучшем смысле этого слова, кого знали, как святого, не от мира сего, Божьего человека. Хотя в Бога он не верил и в церковь не ходил"...
213. В Томске нам остается только подойти к памятнику Потанина. Много лет назад один из его почитателей сказал так: "Вместе с могилой Ядринцева в Барнауле, Потаниной в Кяхте, могила Григория Николаевича перед университетом есть светоч для будущих поколений, и Сибирь свято сохранит их как маяк".
214. Памятник установлен в 50-е годы, отлит местным умельцем. Надпись извещает о русском путешественнике - и только. Официальная Россия отдает дань великому человеку, но на самом минимуме - лишь как географу. Но ведь можно не обращать внимания на надпись. Всмотреться
215. в это лицо без посредников, чтобы запомнить, почувствовать, получить импульс для знакомства с его словами, мыслями, судьбой, запастись энергией и светом его светской святости...
216. Дорога в Барнаул Узловая станция Тайга. У вокзальной двери две одинаковых доски с двумя одинаковыми Ильичами - в честь проезда его в Шушенскую ссылку и в честь выезда из таковой. Теперь это памятник и другой эпохе - застойного Леонида Ильича, когда память пустела, забивалась многократным тиражированием одинаковых Ильичей. Он готовит нас к восприятию
217. советского периода Сибирской идеи. Мы попытаемся его понять на Алтае: в Барнауле через призму залыгинского описания, и в Сростках
218. через шукшинский музей: Куда же подевался сибирский народ и его самосознание?
219. Барнаул Сразу от вокзала вступаем на дорожку к мемориалу
220. погибшим. Нас призывают помнить недавно погибших в последнюю
221. войну. Но этого мало. Помнить надо и убитых раньше.Роман Залыгина "После бури" уносит нас в НЭП 26 года в городе Ауле, когда все перемешалось и пыталось возродиться.
222. Пойдемте, ведомые острым взглядом автора. Давайте увидим в городе не только новые улицы с нелепыми в Азии надписями "бомбоубежище", но и развороченную гражданской утопией нэпманскую жизнь и еще глубже - к вечным и многоукладным основам бело-зеленой Сибири.
223. Нынешняя краевая столица в 600 тысяч жителей возникла 250 лет назад как сереброплавильный завод Демидовых при впадении речки Барнаулки в выкатывавшуюся из-под Алтая Обь. От того первого
224. барнаульского века до сих пор сохранилась улица, названная именем Ползунова, где самые старые здания - горное управление, горные весовая, горная аптека и т.д. Богатые серебряные руды в горах не вечны. Что ж -
225. стали плавить золото со всей Сибири. Еще при Потанине здесь были единственные на Сибирь золотоплавильные печи и шло отсюда в Россию и Европу сибирское золото.
226. Музей, конечно, был закрыт, а женщина-сторож могла нам объяснить не больше надписей на чугунных досках... Ну, а что рассказывает Залыгин?...
227. "Демидов Акинфий, построив завод, без преувеличения можно сказать, на костях рабочего люда, в скором времени захотел сбыть его с рук и, не долго думая, он
228. завод этот вместе с приписанными ему крестьянами проиграл в карты императрице Елизавете. Такая молва, такая история. Ну, после той карточной игры и возник Горный округ кабинета их величеств Романовых, а город Аул оказался как бы
229. горнорудной столицей Зап.Сибири и многие столичные черты приобрел. Одних только господ инженеров проживало в Ауле в числе 27, они, кроме всего прочего, обучены были в институте корпуса горных инженеров музыке, пению (по способностям),
230. рисованию и танцам и устраивали в аульских своих особняках салоны и вечера с культурными программами. Одна за другой являлись музыкальные и поэтические звезды местного значения, не обходилось и без легенд. Под №1 шла, разумеется, легенда
230а. о прекрасной незнакомке, замурованной в стене особняка по ул. Большой Олонской. В ту же как раз пору и построил Ползунов первый в мире паровой двигатель, а кожевники с помощью заводских же химических лабораторий открыли новые способы дубления овчин, благодаря чему шубы-аулки стали пользоваться высоким спросом по всей империи... А в Горном округе какой происходил технический прогресс?
231. В Горном округе, в Змеиных горах великий мастеровой поставил наибольшие в мире гидросиловые установки, а далее уже его сын соорудил там же первую в России чугунную дорогу с конной тягой,
232. а еще другой мастер в тех же горах высек на диво миру огромнейших размеров тысячепудовую вазу из яшмы, и, подстилая под оную тяжесть помости, за три с небольшим года укатил ее в Париж, получив же на Парижской всемирной выставке золотую медаль, тем же способом доставил непревзойденное это произведение искусства обратно в Россию, в Санкт-Петербург, в царский дворец, именуемый Зимним.
233. Такие были дела в этой местности. Подчиняясь непосредственно Кабинету, город Аул и в сторону губернского Томска стал поглядывать свысока, сам себе стал хозяином, свою культурную и промышленную приобрел репутацию и приглашал иноземных путешественников, а те в трудах своих и в пространных описаниях неизменно отзывались о города Ауле и горожанах самым благосклонным образом, иногда с восхищением.
234. Собственный музеум учредил город. Горно-механическое училище.
235. Первую в Сибири метеорологическую станцию. Две установил ярмарки - Крестовоздвиженскую и Введенскую.
236. Трудился завод, плавил сперва золото, серебро, и плавил, надо думать, помногу, если и до сих пор далеко вокруг бывших заводских построек проезжая часть улиц засыпана шлаками тех плавок...
237. Однако, прошли и они, кабинетные десятилетия, рудники истощились, а того больше истощились леса, поскольку завод работал на дровах, и в 1870 г. все предприятия, требующие топлива, были в округе запрещены. Один за другим умирали заводы Кабинета - Павловский, Алейский, Гурьевский, Локтевский, Змеевский, город Аул тоже приходил в упадок, хирел ото дня ко дню..."
238. Переведем дух и глаза от нарисованной Залыгиным картины. Она не совсем полна. В авторской иронии уже как бы испарились обвинения сибирских патриотов в адрес казенного, имперского управления, в адрес центра. Например, что в этом описании
239. осталось от реальных трудностей прославленного изобретателя?
240. Да, нынешний Барнаул клянется именем Ползунова: доски, памятники, улица, институт. Казенщина при жизни губит, но она же после смерти хвалит для собственной корысти. В этом, видно, главная беда, а не в окружающей дикости, как пишет Залыгин:
241. "А что? Ютится где-нибудь в погорелом домишке Зайчанской части великая мысль, ютится и страдает от несуразности бытия своего собственного и человеческого, аульского, оттого, что первая в мире паровая машина, и та не сохранилась в натуральном своем облике, в музее стояла ее модель-обман, великий обман! - оттого, что и последующая, и нынешняя любая мысль, будь она величайшей из великих, вот так же запросто могла быть здесь потеряна-растоптана, и даже никакой модели не останется от нее.
242. Чем же, по мысли Залыгина, стал жить Барнаул в пору упадка казенных заводов?
243. "Деревня спасла Аул, мужики спасли его, когда, освободившись от работы на рудниках и заводах, они погнали в торговлю обозы с хлебом, медом, мясом, маслом, с ягодой и рыбой, со шкурой разного зверя, погнали со всех сторон - 455000 кв.км, верных 12 Нидерландов, почти что Франция...
243. И стал Аул городом торговым, здание Управления Горным округом занял Сибирский банк, а другое наиважнейшее здание - Переселенческое управление, площадь Заводская как-то сама собой переименовалась в Базарную, выше по реке обосновался поселок под названием
244. Бобрихинский Затон, откуда выходили в плавание пароходы и баржи на север и в Томск с перевалкой на железную дорогу.
245. Позже железная дорога пришла и в Аул, и еще больше, еще шире стал торговать он, но тут грянула война мировая, потом город горел три дня и четыре ночи, потом поднялась война гражданская.
246. Нет в этом описании барнаульской жизни идей Потанина и захороненного здесь Ядринцева, как будто их и не существовало... Неужели они были лишь игрой теней на теле гигантской русско-имперской массы? И мы зря делаем этот фильм? Где сибирская независимость?
247. Залыгин: "Советская власть, как пришла, вывесила на старинных каменных зданиях красные флаги, а с демидовского обелиска сняла орла и переименовала его в "Памятник свободы" - это для начала и для парада. Для дела же принялась заготавливать в Аульской губернии хлеб голодающему Петрограду...
248. Но великая революция памятна барнаульцам и первой в мире попыткой реального построения из себя "города-сада".
249. В пору первого свободного пролетарского праздника, т.е. 2 мая 1917г., городской брандмейстер смолил лодку в своем дворе и от его костра запылал пожар, уничтоживший более тысячи домов, почти весь город. Залыгин язвит, что главный брандмейстер постарался, подпихнул почти европейский город в Азию. Но тогдашние
250. горожане думали иначе. Уже с 1913г. Барнаул состоял членом "Русского общества городских садов", сторонников идей англичанина Говарда и его книги "Город-сад". Идея Говарда была здравой, и спустя годы Европа благополучно осуществила ее в виде дачных спальных районов при старых городах. В России же новое казалось невозможным без уничтожения старого. И вот, к дурацкому
251. счастью, случился грандиозный пожар, после которого и было принято эпохальное решение. Городская дума нарезала пожарище участками по 200 кв.сажень, распространили акции. Планировали далее строить на 1 семью не более 2-х этажей, остальное - под огород-сад.
252. Гражданская война этим планам, конечно, помешала. На горсадовских участках взамен вымечтанных капитальных коттеджей стали вырастать самые жалкие лачуги, которые были без сожаления снесены 10 лет спустя, как раз в то время, когда Маяковский взывал: "Через 4 года здесь будет город-сад!" Реальный же Барнаул тех лет ломал последние горсадовские лачуги...
253. Залыгин: "На небывалую высоту при НЭПе поднялась кооперация, маслодельная, прежде всего, а дело шло к тому, чтобы и производство зерна тоже поставить на кооперативные рельсы.
254. Кооператоры добились открытия в городе педагогического техникума на госбюджете, а на свои собственные средства организовали техникум с.x., и назначили будущим агрономам баснословную стипендию - до 60 руб. в месяц, как у главбуха крупной конторы. Сделано было неспроста: своих выпускников, "красных специалистов" аульские кооператоры запродавали по всей Сибири, включая Камчатку, удерживая с тамошних кооператоров все расходы на обучение, а расходы стипендиальные в полуторном размере.
255. Теперь намечалось открытие при техникуме маслосыродельного отделения. Один из кооперативных деятелей Ayлa уже побывал в Амстердаме на предмет приобретения там необходимого лабораторного оборудования, которое потом предполагалось доставить
256. из Голландии прямо в город Аул только-только освоенным Северным путем. В самом городе власти поощряли и поддерживали
257. ЕПО - единое потребительское общество, ЦРК- Центральный рабочий кооператив, КОРТ, общество розничной торговли..."
258. "А частный сектор? Иными словами, нэпманы? - Они в городе и в сельской местности округа развернулись так, что иной раз и при царе-то-батюшке не удавалось бы. Тут все было: были торговцы спичками и папиросами с лотков, были филателисты в таких крохотных лавочках, что не повернешься, едва ли не каждого покупателя они приглашали к себе домой, там просторней было. А была и торговая фирма братьев Вторушиных, подстать сгоревшему пассажу.
259. Короче, в опте государство занимало 31%, частный сектор - 34%, в рознице процент частного торгового оборота был еще выше. Три торговых сектора, у каждого примерно по одной трети оборота - жестокая конкуренция! НЭПманы за спиной у госуд. торговых организаций искали союза с кооператорам, кооператоры за спиной у нэпманов - с государственными фирмами, конкуренция была и тайная, и явная, всякая и ежедневная... Нет, нэпманы не унывали!
260. В промышленности дело другое, там бабушка надвое могла сказать, но что касается торговли - извините, нэпманы и не думали унывать. Да здравствует ленинский НЭП. Они полагали, что Аульский округ - это их вотчина, что "если не сами по себе, так с кооператорами они в конце-концов сумеют составить союз, ну, а против такого союза кто же выстоит? Какое государство? В это же время и заводы стали открываться в Ауле - вагоноремонтный, металлозавод, и традиционные, такие, как пимокатный, овчинно-шубный, дрожжевой, спичечная фабрика. Это госсектор развивался.
261. И приезжали в Аул представители госуд.кооперативной и частной торговли из Москвы, из Ленинграда, заграничные приезжали коммерсанты и представители всех восьми иностранных консульств в Сибири, и никто не верил глазам своим: откуда что? Ну, прямо-таки сибирский Нижний Новгород. Государство и капитализм! Конкуренция! На границе двух сторон. Той и этой, Европа, да и только! Двадцатый век! (Это была Европа!)
262. УПК-рост сталинизма Но вся эта бурность и сходство с Европой оказались - временными... На авансцену истории взамен интеллигентов и торговцев к власти поднялись бюрократы из крестьян, всякие УПК- уполномоченные промкооперации, будущие сталинские кадры... По Залыгину - они пришли из окрестного средневековья.
263. "Государство и капитализм! Конкуренция! Европа! Двадцатый век так-то в городе Ауле, на центральных его улицах, на Пушкинской и
264. Льва Толстого. На Гоголевской он уже значительно меньше заметен был, двадцатый век, на Полковой вполне сносно чувствовал себя
265. феодализм, на 8-й Зайчанской феодализм один только и был, хотя и поздней стадии, в ремесленных пригородах, в поселках, которые назывались здесь заимками - там легко было обнаружить феодализм 18-го века, как раз того времени, когда Акинфий Демидов заканчивал постройкой свой завод, а заимки Веревочные, Верхняя и Нижняя - те были времен додемидовских, значительно более ранних.
266. Демидов, когда впервые сюда пришел, покачал, наверное, головой: - "Ну, старина!" Так вот, она до сих пор сохранилась, та самая старина... Вот он, каков был "от" и "до" город Аул... "
267. Роман Залыгина необыкновенно емок, удивителен для брежневских времен, в нем погромыхивают споры 20-х годов... но накатывала на них уже сталинская волна возрождающегося централизма с омертвленным в камне Лениным во главе.
268. И все же мы чувствуем, что вот-вот схлынет истаявшая волна сталинизма, испарится зловонной лужей, и снова мы вернемся к Залыгинским героям и их бурным спорам... И, конечно, вернемся к началу залыгинского Аула, к истокам реального Барнаула, к неискоренимой его многоукладности, жизненной полноте и самодостаточности, которые, в свою очередь, каким-то непонятным образом заложены в самом сибирском мире.
269. В этой мысли, открывающейся с высоты городского берега Оби, автор уже вплотную приближается к вечной теме, впервые поднятой и разработанной сибирскими патриотами (к парку на приобской горе)
270. Самой примечательной географией здешней местности, самым замечательным пейзажем была, вероятно, та сторона, тот, правый берег Peки. Это было пространство пойменное, заливаемое стальными водами Реки дважды в год - весенними, талыми, и коренными, июльскими...
271. "Река пошла в разлив" - говорили местные жители. А разлив был верст на 15-20, простирался до синей кромки бора, кромки, не всегда различимой вдали, а только в ясную погоду, в ненастье же грани не было. Вода спадала, Река входила в меженные берега, но долго еще по сырой и топкой, по вязкой пойменной почве не могла ступить нога человеческая, и тогда жила пойма своей, никому не подвластной и недоступной жизнью.
272. 100 верст на запад, в российскую сторону, это окрестным жителям рукой подать": на базар ли, с базара ли: сто верст за Реку, а на чем? Лодками, телегами, санями? И где там начинается подлинная-то земля? Не каждый укажет.
На Той стороне другой был воздух - синий, туманный. На Той Стороне другое было солнце, оно всходило там неярким, иногда едва различимым кругом, перевалив же через Реку, проплывало над Аулом... Не земля и не вода, не лес, не луг, не болото, а все это вместе и от всего понемногу Та Сторона становилась доступной лишь зимой.
273. На Той стороне тысячами верст еще и еще простиралась Сибирь - черноземными пашнями, лесами, рудниками, хребтами гор, другие там протекали великие реки, жители Аула знали об этом, помнили, но все равно с высоты этого берега Та Сторона казалась чем-то уж уже потусторонним, миром иным, неведомым, и Река протекала, казалось, как раз по границе двух миров - известного и неизвестного.
274. Было что-то общее между географией местности и людьми, которые здесь обитали, потому что нельзя миновать людям сознания, что рядом начинается уже Тa Сторона, необъятный простор и восток мира, и что ты живешь как раз на границе, на рубеже, на самом краешке земли Этой. Может быть, как раз из такого сознания и происходило в аульских, во всех окрестных жителях почти полное отсутствие страха смерти...
275. И когда в церквах, в церковных и в других книгах аульским жителям рассказывалось о том, что ждет их после смерти, им было не в диковинку, было запросто: не видели, что ли, они Того Света? Да вот он, ежедневно рядышком, и ничего, жить можно и даже интересно, в Существовании Того света тоже имелся свой толк, а как же иначе.
276. И когда душа аульского жителя явится в небесное Царство, там, по всей вероятности, ее никто за ручку водить не будет, эта она всем направо и налево будет объяснять тамошние порядки и правила поведения, ей ведь на Том свете свойственно, а не чуждо. Тот свет очень был похож на Ту сторону, и наоборот... Было, было у аульских жителей и чувство постоянства Той стороны... На Той стороне событий нет и не может быть, и стоит она в собственном непоколебимом порядке, и великая в том ее заслуга, честь, а для человека вера...
277. А что? И правильно, размышлял на этот счет аульский житель. Обязательно должно быть на свете что-то постоянное, вечное, и потому что-то должно быть, вот оно - есть, существует!
А значит, существует в мире порядок и справедливость, кто это сказал, что ее нету, не может быть? Кто сказал? Кто вякнул? А ну, выходи, вякальщик, сейчас и свернем тебе башку... чтоб не молола, не вякала неведомо что!
278. ...Свобода аульскому жителю представлялась, наверное, прежде всего в смысле навсегда и для всякого человека свободного и необъятного пространства, и только потом уже в других разных смыслах - в религиозных, общественных, социальных, прочих...
279. Нет, он из понятия "свобода" практических благ извлечь не умел, не старался... от веры истинной не требуют благ земных. Это была прекрасная картина высшей естественности, не важно, что на ней изображено, скорей всего опять Та Сторона, куда можно скрыться, если на стороне этой тебя прижали, что и дохнуть немыслимо, можно скрыться на час-другой, на день-другой,
280. на одну-другую жизнь, если захочешь... Прислушаться: свобо-да, сво-бо-да! "Да" кончает слово и вершит его - чем не музыка, чем не картина?
280. В Оби мы купаемся после захода солнца, окончив свою беглую прогулку по городу.
281. Ночью поезд повезет нас вверх по течению Оби. Там, на Алтае, между Катунью и Бией вечно снежные горы говорят душе туриста понятней
282. всего. Там и мы сможем приблизиться к ее красоте, к вечной прочности Той Стороны. Там понятней станет бессмертность идей самых верных и любимых детей Сибири.
283. Бийск Ранним утром в суматошной пересадке на Чуйский тракт, мы лишь потоптались на привокзальной площади второй алтайской столицы в четверть миллиона, выросшей всего лишь из начала и конечного пункта Бийской пограничной линии и торгового тракта.
284. Не везло нам с бийским знакомством. На обратном пути с Алтая времени хватило лишь на второй привокзальной кадр. Старая же часть города с купеческими домами и сибирскими церквами над Обью, как и
285. вся тема этого главного русского торжища с Алтаем и Западной Монголией, осталась за кадром мчащейся машины.
286. Шалый автобус везет нас на поклон к алтайскому небу, в Мекку сибирских, да и мировых туристов. Дорога туда не близкая, в сотни км, и времени путевого достаточно для выводов по теме фильма/
287.Сростки Но прежде мы сделаем остановку на 40-м км тракта от Бийска.
288. Бабушки, торгующие семечками, яблоками и иной снедью у остановки, охотно указали нам дорогу к дому матери Шукшина, ныне музею, присмотрели за нашими рюкзаками и рассказали о том, что знали о знаменитом земляке, о живых его родственниках и писательских сборищах.
289. В 8 часов утра музей еще закрыт, и мы смогли только позаглядывать в закрытые окна и двор, а затем, сидя на лавочке, оглядеть родной Шукшину деревенский мир и взамен экскурсовода попробовали рассказать, что понимаем,- детям.
290. Ну, конечно, прежде всего, о разносторонней силе Василия Макарыча: писатель, кинорежиссер, актер, а потом о главном - упрямой верности
291. его своей малой Родине. Конечно, многие удачливые выходцы из деревни наезжают в места детства, но ощущают себя там уже чужими, выросшими людьми столичной культуры. Шукшин же упрямо считал себя не
292. выше земляков. А в Москве хоть и жил, но "алтайских сапог не снимал". Такое сродни упрямому таланту Высоцкого, сибирской верности
295. Потанина. Да, Сростки стоят того. Веком раньше к подобной алтайской станице навсегда прикипел сердцем Потанин.
294-295. - (голос Шукшина с грампластинки: "Здравствуйте, мои родные").
296. Шукшин не называл себя сибиряком. Потанинские идеи, видимо, остались ему неизвестными. Почему? Да потому, что сами мысли о независимости были выбиты напрочь у всех его земляков.
297. Но ведь не навсегда. Кончатся крепостнические сумерки колхозов и совхозов, деревня окрепнет духовно и экономически. Тогда Сростки вспомнят и о своей казачьей славе, о сибирской родине, азиатском мире. Тогда и Потанина вспомнят.
298. В Москве мы узнали, что за неделю да нашего приезда на горе, что над музеем и его скульптурой, состоялись литературные чтения, и Валентин Распутин сказал собравшимся поразительно кратко и точно: "Читая Шукшина, мы становимся народом!" Каждый поймет это по-своему. Для меня книги и фильмы Шукшина есть выявление высоты простых людей и благодарность к ним за прямое родство... А может, в этих словах есть и более конкретный
300. смысл? "Читая Шукшина, мы, сибиряки, становимся, наконец, сибирским народом". Так мне, во всяком случае, хочется их услышать...
301. И снова наш автобус на Чуйском тракте. Теперь мы уже окончательно прощаемся с рассказом о сибирской идее, о первом камне будущей Российской федерации.
302. Потанин - удивителен. Был открытым противником большевиков, а они установили ему памятник! Свой, созданный в гражданке жуткий централизм и диктатуру они по-потанински стремились истолковать как Российскую Федерацию. В своем последнем споре со Сталиным, Ленин даже отстоял еще более свободное понятие: Союз независимых республик. Сам Ленин в свой последний год пошел по потанинскому пути.
303. Правда, Сталин в том споре все же победил. В его истолковании РСФСР и СССР обернулись просто новой империей. Наше же время
304. нешуточных демократических устремлений требует возвращения к потанинской основе. По-иному мы должны воспринимать эту аббревиатуру.
305. Конечно, в ней только крайние понятия, видимо, сохранят свое российское и республиканское содержание (конечно, потеряв при этом "р-ры-чащее" имперское звучание. Средние понятия, советские и социалистические "С" должны наполниться свободой и самоуправлением.
306. И, наконец, главное: нынешняя пустота, перечеркнутый Сталиным нуль, должен преобразоваться в настоящее "Ф", в настоящую Федерацию - основное звено российской свободы.
307. И потому, уже сегодня, давайте друг другу пожелаем: "Да здравствует РСФСР - подлинная Федерация свободных русскоязычных и иных стран, первой из которых, наверное, станет Потанинская Сибирь!"
308. Да будет так!
