1-2. Из впечатлений пустынных встреч
3. Я не собирался в этом году на шабашку, оставив отпуск для похода с детьми на Мезень, а отгулы мечтал истратить на чтение и жизнь
4. на даче, где еще с весны, вот с этой поездки с друзьями меня ждали дом и земля, манила возможность спокойной работы по своей воле и
5. надежда во всем разобраться, понять.
6. Журнал № 1."Шабашка - 83"
Но неожиданно возник казахский вариант. Позвонил давний шабашный бригадир: "А может, вместо севера, снова на юг? Условия? - Сам понимаешь... Можно на месяц, лучше раньше..."
7. И я соблазнился. Хотелось реванша за прошлогоднюю неудачу.
8. В ночь на 6 июня мы уже прилетели в Шевченко, столицу Мангышлака, знакомую еще по 79 году. Но вместо того, чтобы погулять по его улицам
9. и выкупаться в его холодном море, нас встретил прораб Андрей и, не мешкая ни минуты, повез 150 км юго-восточней - в центр нефтяной
10. пустыни. Только раз остановил, когда заводской автобус пересек самую глубокую в Союзе 130-метровую впадину и взобрался на соседний кряж - чтобы и нам осмотреться, и шоферу - присесть - размяться,
11. да и самому белоголовым орлом обозреть привычные места, а главное - дать остыть мотору перед следующей сотней км пустыни, где
12. жухлая зелень держит жизнь только у задвижек на водопроводе из Шевченко.
13. Прибыли в столицу нефтяников - районный Новый Узень, не доезжаем до центра и сразу сворачиваем на окраину к местному гиганту -
14. Казахскому газоперерабатывающему заводу. После очередной аварии-взрыва здесь форсировали реконструкцию компрессорного цеха. Но новейшие французские компрессора нуждались в однопролетном помещении. И вот недавно выстроенный двухпролетный цех взорвали, а для сверхсрочного изготовления новых фундаментов пригласила шабашников, т.е. нас.
16. Таковы причины нашего появления здесь, на бывшей автобазе у заводского огорода, превращенного нами в площадку для изготовления металлической опалубки и бетонного литья. Работать мы начали сразу после обеда в тот же день, успев только оформить технику безопасности, пропуска и общежитие. Успеем еще выспаться. Ведь мы же шабашники, а значит,- утерянное время - наши же утерянные деньги...
17. И понеслась месячная непрерывка с 8-ми утра до 10-ти вечера. Hи вздохнуть, ни охнуть. Трудно, конечно, особенно на жаре, но зато сейчас - хорошо...
18. И в самом смелом сне не привиделось бы мне, что как шабашник я окажусь на такой важной стройке, связанной с международными обязательствами Советского Союза. Что нам, шабашникам - и такое доверяют. Впрочем, меня тешил не патриотизм, а удовлетворение от реального признания системой такой формы свободного экономического труда, истинного, а не газетного подряда, как шабашные бригады, восприемники старинных русских артелей.
19. Правда, числились мы не шабашниками, а работниками стройуправления. Правда, не все просто было в нашем положении и не так уж безусловно было наше признание. Скорее, нас не хотели признавать, но желали во всю использовать. И все равно, в душе жила немалая гордость: хотя презираете нас, а нашими руками все это содеяно. Только хорошо ли все, что мы делаем?
20. В бригаде было 12 человек. Из них только четверо приехали в первую смену: два интеллигента - чернорабочими (это я с Володей), и два рабочих-специалиста (Коля с Сережой). Да еще Андреич, конечно - вот и вся бригада, работавшая в июне, по крайней мере, за восьмерых... Все перевернулось в этом мире, но стало с головы на ноги и, может, мы приобрели истинную ценность, только став помощниками у Сергея
21. и Николая. Согласен, звучит страшновато, по-китайски, но нас это не обескураживало, напротив, давало возможность овладевать рабочими навыками, крепить силы, ставило в правильные отношения с людьми.
22. Впрочем, мы появлялись на площадке и в более открытом, даже, скорее, обнаженно-интеллигентском виде. Андреич ругался за технику безопасности - но ведь жарко! Он ссылался на азиатскую специфику, на смущение черкешенок-огородиц, закрытость казахов, но мы ведь - русские, и прилетели сюда по доброй воле, с открытой душой, т.е. телом/
23. Признаюсь: мне особенно повезло. Пользуясь своим положением старшего в июньской смене, преодолевая глухое сопротивление Андреича, я занимался даже газовой резкой и электросваркой, и тем сильно поднял степень своего самоуважения.
24. Но главное наше с Володей приобретение - это общение с Николаем и Сережей - молодыми, ловкими в работе и уверенными в себе ребятами, недавними москвичами из лимитчиков. При всем своем превосходстве над нами они были удивительно скромными и чуткими в общении.
25. Коля, наш профессор по сварке, не забывал подшучивать над собственной похожестью на плакатных героев труда, развешанных по всей Москве.
26. Сергей - "гонщик", экскаваторщик, бетонщик - несмотря на молодость, отец двоих (по крайней мере) детей (впрочем, Коля - тоже), кавалер двух трудовых орденов-медалей и пр. и пр.,тоже не мог обойтись без смеха и вышучивания самого себя с вечной присказкой: "Ну, ниче-ниче-ниче-ничего...", без флирта с молодыми огородницами или, проще,
27. aйналайнами. Вон, они видны... Конечно, когда наш прораб испарялся с площадки, потому что понять интерес кого-либо к этим якобы "грязным азиаткам" было выше его сознания белого человека. Впрочем, еще больше разделяла с Андреичем авторитарность его повадок и в работе, и на отдыхе. Он мог, например, пойти на ненужную выпивку, но вот на единственную и согласованную с бригадиром в Москве
28. поездку к морю он так и не дал согласия. Пришлось пойти на самоуправство. Воспользовавшись его пятничным отъездом к семье в Шевченково, мы в субботу рванули работу до предела газорезательного ресурса, а воскресенье сделали отдыхом.
29. Утром, без всякой подготовки, отправились в Новый Узень, надеясь попасть на ведомственный автобус к морю. Намеченный автобус мы прозевали. Магазины были
30. закрыты. Только напоследок и удивительным образом купил эту удивительную книгу про русский Север: Белова "Лад". Как шутил потом наш московский знакомый, ее следовало бы хранить в пустыне,
31. а вот продавали в пустыне...Смотреть нам что-либо в этом удивительном, роскошном для пустыни городе, а на деле таком провинциальном и грустном - было нечего, и мы решились идти пехом 70 км до моря, надеясь на попутку.
32. Так и вышло. Полчаса хода и час с небольшим попутного автобуса доставили нас к вожделенному морю.
33-35. День свободы на фетисовском берегу... Единственный день воспоминаний о 79-м годе с детьми на таком же мангышлакском берегу, день тоски неразделенных с Лилей впечатлений. Море здесь ровнее, т.е.
36. теплее - с островами на горизонте и отвесами материка за спиной. Весь день писал письма, бегал по окрестностям и разбирался...
37. Что изменилось за прошедшие 4 года? - Со мной почти ничего, со страной - многое. Ушел Брежнев и с ним, надеюсь, ушло принципиальное нежелание идти на радикальные реформы. Но будущее пока неясно.
38. Да, провозглашены новые эксперименты, взят курс на бригадную форму труда по конечному результату, т.е. на контролируемое шабашничество. Только выйдет ли что путное? И кто будет определять конечный результат? - Вот что важно... Начальственное самодурство? Собственная корысть?
39. - Или объективный контроль рынка, т.е. нынешнего народа, и суда совести (Бога), т.е. интересов будущего человечества? Только как понять? Где же искать ответы, как не в опыте предков?...
40. Заглохшая в колючках дорожка привела меня к заброшенным жилищам, может, остаткам старого Фетисова, прижавшегося к холмам для защиты
41. от штормовой волны и сбора редкой дождевой воды. До сих пор в распадке зелени больше. Старого Фетисова уже нет. Исчезла пустынная деревня каких-то русских и казахских рыбаков, растворился их опыт жизни... Смерть духа - страшна...
42. А может, их дети, а с ними - память - живы? - Наверное, так, нельзя грешить сомнением в бессмертии души людей, здесь живших. Наших предков. Может, подобно лесковскому очарованному страннику, они, взамен богоспасаемых пустынь Севера, вдруг оказались в пустыне юга, строили
43. дома, ловили рыбу. А сейчас их потомки строят города и добывают нефть...
44. Нет, не могу примириться, что отдыхающие на берегу жители Нового Узеня - лишь временные постояльцы, однодневки вроде нас, своекорыстные наемники, зашибающие деньгу и мечтающие лишь об отъезде.
45. Что этот берег никому не дорог, что он бездуховен и беспамятен. Быть этого не может! Рано или поздно, а настоящие люди возьмут свое, заселят и очеловечат эту землю, станут ей родными.
46. И жаль только, что нас среди них почти не будет. Мы, нынешние шабашники, как колобки без почвы: приехали-уехали... Какая от нас память? - И стало муторно в себе: пора кончать шабашить на стороне, пора о своей подумать...
47. К вечеру распрощались с морем, оторвались-таки и покатили опять
48. в жаркую пустыню, родину казахов и верблюдов. Их тут много - и частных, и государственных, вернее, ведомственных. Они даже к нашей раб. площадке приходили, гордо, как послы, или даже как учителя пустыни.
49. А завершился этот единственный день черным дымом в пустыне перед самым подъездам к Узеню. Мы не знали, что случилось там? -
50. Авария? Или проще - бесхозяйственность?... Но никого из попутчиков в автобусе этот дым не трогал. И только через две недели,
51. урвав час времени от обеда, я отправился на разведку, в обход завода, по каким-то верблюжьим тропам. И оказалось, что на берегу целого озера неиспользованной нефти из черной земляной трубы горит ненужный сегодня попутный газ - ценнейшее сырье. Жap не позволял мне подойти
52. ближе, но я знал: возмущаться глупо; наверняка, и это "аутодафе" запланировано технологией, оправдано несбалансированностью планом, нехваткой транспорта, емкостей, мощностей, черта и дьявол. Вишь, как шпарит, выжигает шансы на существование будущих детей.
53. Се ля ви... Так уж жизнь устроена. Даже на модерновом, космической серебристости ГПЗ постоянно пляшут огнистые языки - как выражается Андреич - наших несбывшихся джинс и рубашек. И это уж точно, предусмотрено проектом и планом, приравненном у нас, как говорится - к закону. Безумному, бездумному закону, расточающему эту пустынную землю,
54. сжигающему почву будущего... И я в этом, свободный шабашник - как наемный винтик ГПЗ, активный участник? Так хорошо быть шабашником или плохо? Угодно Богу или дьяволу? Неужели за всю свою жизнь я так и не пойму этого? Так и не удастся мне сделать свою жизнь осмысленной и доброй?
55. Возвращался я через окружающие завод свалки. Частые авария и еще более частые реконструкции выбрасывают за ворота завода массу изуродованного и просто списанного оборудования - год за годом. Так что скоро это новейшее предприятие будет, наверное, не просто
56. окружено свалками, а погребено в них. Нам же эти завалы отброшенного труда были даже удобны: нужно что, не надо связываться с муторным снабжением, пошел на свалку и добыл.
57. "Ниче-ниче-ничего... Переживать только не надо..." - A кто, Сережа, тогда переживал? Это только сейчас, на слайды глядя - что плохо мы
58. все же живем, раз и наши тамошние труды кто-то скоро взорвет, бульдозером на свалку бросит и по ветру память развеет...
59. А пока мы добились большого "успеха": заложили первый большой фундамент... Когда пришел сюда директор ГПЗ, то пожелал иметь такую штуку под Бюст Ленину на заводе...
60. Был выполнен и заказ сторожа Казбека. Как только мы завезли под его охрану металл, он сразу заказал: "Мне нужен большой топчан... для детей, для гостей... Андреич Казбекову правоту понимал, но угрюмо отмахивался на потом. А Казбек все улещивал сварщика Колю. Наконец, воспользовавшись очередным отъездом Андреича и моим
61. попустительством, топчан был "сварен". Коля даже написал сваркой: "Дяде Казбеку от Коли. г. Москва". Старый Казбек победил... Бывший директор школы, старый партиец, домой он уходил только в западноевропейском костюме... Андреич ворчал: "Какой он партиец, старый басмач, обыкновенный казах и имя его поддельное, на деле какой-нибудь "бай". Мы не возражали, кто его знает, дед и вправду жаловался на бесполезность партийных взносов, но дружбу ребят с ним это не нарушало.
62. А испортились отношения лишь тогда, когда Казбек вознамерился повторить топчан - для соседа, поменьше, но наткнулся на единодушный отказ. Пытался дед что-то собирать сам, но ничего не вышло, злился, ругался и делал мелкие пакости, подтвердив в целом несимпатичный мне скепсис Андреича. Нет, Казбек одевался много чище нас, был почти местным европейцем, интеллигентом, но, может, именно потому и оказалось столь пустым наше общение с ним, почти ничего от памяти и опыта его земли.
63. Наверное, я сам виноват, но не сложились отношения и с Андреичем, украинцем по происхождению, но выросшим и привыкшим к пустыням и до сих пор неспособным с ними расстаться. Пробовал вернуться на "щиру Вукраину", но там - все куркули, бандеровцы, а на Мангышлаке все друзья и готовы помочь в беде... Но эта романтическая идиллия людских отношений, по Андреичу, не распространяется на казахов, туземцев, стоящих как бы вне круга белых людей. От его реплик просто несло Киплингом, благородством плантатора-южанина.
64. Андреич - работающий и творческий человек, изобретатель и рачительный хозяин, нефтяной механик и строительный прораб, любящий работать не только головой, но и руками. Золото, а не человек - для подрядной
65. бригады. Однако подчиняться ему как руководителю нам было сложно. При внешней мягкости-скромности он был самолюбив и давил характером сталинской выделки. Где уж тут говорить о смысле нашей жизни?
66. И вот прошел наш месяц. Приехала основная бригада - старые шабашники, такие же интеллигенты, которых я знаю и по Хабаровску, и по Печоре, и по Мангышлаку.
67. Наконец-то приехал "бугор", сразу заменивший Андреича на площадке.
68. Основная бригада заработала сразу, перенимая наше хозяйство и переводя его на свой ритм. Жаль, что совместных с ними дней было мало. Жаль, что через три дня мы уезжали, оставляя ребятам и свои пожелания успеха, и свои надеждыю Да, конечно, надежды на хорошие деньги
69. тоже. Ведь уезжали мы в Шевченко, к московскому самолету не с плюсом, а с приличным долгом семье, и только от конечных результатов бригады
70. зависело наше оправдание - хотя бы перед семьей.
71. Что же касается более важного оправдания перед людьми и миром, то об этом надо еще думать и обращаться к опыту северных предков.
72. Журнал 2. "Поездка в ссылку"
Поезд идет по новой ветке от Сосногорска к Троице-Печорску. Наш северный поход начался поездкой к Глебу. Хотелось хоть на денек рассеять его изоляцию в трехгодичной ссылке. Хотелось бы облегчить
73. участь всех знакомых диссидентов, наказанных судом за безрассудную смелость в пользовании своим правом на свободу слова. К тому же, хотелось увидеть быт ссыльных, долю которых я примеряла к себе в год следствия над Витей.
74. Вот и Троице-Печорск: 12 лет назад он был перевалочным пунктам нашего путешествия в заповедник... Молодежной улицы из сделанных в Польше двухквартирных времянок-балков - тогда, похоже, не было.
75. У балка Павловских рядом с нашими веселыми детьми сидят Марина с Наташей, родившейся уже после Глебова ареста, а сзади Глеба притаился тихий школьник Митя. Глеб выглядит неплохо, физически окреп и отошел после бутырских харчей, судебных волнений, пересыльных трудностей, суровой печорской зимы. В Москве он был менее вальяжен. И семья его прекрасна!
76. Глеб - учитель, историк по профессии, даровитый публицист по призванию. Он был активным редактором "самиздатского журнала "Поиски" и стал известен, как человек, ставящий вопросы, пробивающийся к смыслу, но, на мой взгляд, не добирающийся до него. Я, во всяком случае, мало что в его работах понимаю. У Вити больше интереса.
77. Сейчас он работает художником по наглядной агитации, но главный его интерес - в собственном доме. При его безденежье он устроил
78. в балке уютное жилище - с полками, с рабочими местами для себя и Марины, с уголками для детей и даже с ванной комнатой и знаменитым голубым унитазом. Руки у него очень хорошие. На полках книги, и даже машинка вернулась из прокуратуры. Только работай.
79. Но - не получается... "Мозг сохнет и цепенеет". Нет друзей, нет споров, обмена мыслями... Что даст Глебу это испытание? Какое превращенье?
80. Гуляем по поселку, фиксируемся на его горячей точке - у бани с водочным павильоном. Кстати, снабжение здесь неплохое, даже с мясом-молоком, хоть и не московское, конечно.
81. Идем дальше, к книжному магазину, потом к Печоре. Я - с Мариной, Витя - с Глебом. У них все сложно. С другими редакторами "Поисков" расхождений и споров было еще больше. Так грустно, сплошным невзаимопониманием кончилась одна из первых попыток открытого на весь
82. мир спора и поисков взаимопонимания разномыслящих людей. Одни в эмиграции, другие в лагере и психушке, третьи в ссоре и необщении. Безнадежно как. Жить только личным домом и работой для мужчины - значит, обречь себя на возможность быть винтиком у какого-нибудь Сталина. Но и нынешнее диссидентство - не дает верных ответов.
83. Доходим до клуба на печорском берегу. Когда-то здесь стоял собор, по которому и назвали город. Неподалеку столб с Глебовым плакатом, вполне на уровне троицких пропагандистов. Однако качество плаката - не очень интересная тема, и мы переходим к истории этих мест. Заинтересуется ли ею историк Глеб?
84. Разговаривать с Мариной мне много легче и понятнее. Она замечательно глубокая и решительная женщина, твердо стоящая на ногах. Ей интересен и этот печорский мир, и уральские горы там, за рекой, и раскольничьи места внизу на Печоре, куда мы должны завтра отправиться.
85. Ей интересны дети, люди, книги. Ее даже не страшит будущее, как это свойственно очень верующим и хорошим людям. И мне по-женски кажется: в ее руках нить спасения. И очень хочется, чтобы хватило ей сил на всю семью. И пожелать обоим счастья.
86. Через день мы будем уже в низовьях Печоры с друзьями смотреть комяцкие, раскольничьи, мезенские, поморские миры. Но в памяти останется тревогой прощание с Глебом, как с прежним диссидентским прошлым - вопросом к людям: "Как жить нам надлежит?"
