Предисловие.
Это лето начиналось еще прошлой осенью, из рассказов знакомых: «А знаешь, где наши мужики в этом году шабашили? Ни за что не угадаешь... - На Каспийском море, на тамошнем мангышлакском курорте, дом отдыха нефтяников строили... Тебя вспоминали, жаль, что не приехал хоть на месяц. Представляешь, море в 10 шагах, купайся - не хочу, и заработали неплохо... И семьи были, на будущий год снова собираются...»
Действительно, завидное сочетание: южное море с голосами твоих детей, и вместе с тем - заработок. Давно я мечтал об отдыхе с детьми на море, но всегда в отпуск занимался то шабашками, то туризмом. А сейчас сама судьба подбрасывала нам столь удобное сочетание, да еще совсем близко от Кавказа, куда мы собирались походом в ознаменование 10-летнего юбилея своего первого приезда в Закавказье. Тут нечего было думать, все было решено уже осенью 78 года... А вместе с тем ничего не было решено почти до самого моего отлета 28 июля 79-го.
Ну, во-первых, мы так и не собрались обсудить свой кавказский маршрут, даже не доехали до библиотеки клуба туристов. Была лишь общая идея, а в конкретные поездки и перевалы она потом воплощалась прямо на ходу. Но это - семечки. Хуже, что командир нашей шабашки настоятельно «не рекомендовал» мне брать с собой семью на любой срок (его аргументы: «Жить негде, питание плохое, а главное, начальство смотрит очень косо») и мое обещание показать детям море, а Лиле - шабашку, оказывалось неисполнимым. Правда, про себя я решил, что ослушаюсь этого запрета: в неприхотливости своих детей я был уверен, и хотя бы неделю они смогут прожить со стройкой рядом - кому какое дело? - Начальство? - Пошли они все к черту!
Однако с этим категорически не согласилась Лиля: «Раз мы там нежелательны, то не поедем. Дети обойдутся без моря, побудут на даче, а мы встретимся после твоей шабашки, прямо в Махачкале». Лиля уперлась, и я понял, что шансов на приезд детей очень мало. Погибала главная прелесть этого лета: дети на морском берегу и я - на стройке рядом.
И все же даже это не было самым главным. Вообще-то мы все живем и ходим под непрерывной угрозой. Недаром так популярна пословица: «От тюрьмы и сумы не зарекайся». Но как раз в июле тюремная перспектива стала меня тревожить донельзя. Обыски и вызовы на допросы, которыми мучила меня в этот год Мосгорпрокуратура, как члена самиздатского дискуссионного журнала «Поиски», заслонили отпускной небосклон. Показаний я давать не мог, поэтому следователь грозился взять измором: «Вместо отпуска будете ходить сюда через день», заканчивая один допрос, тут же выписывал повестку на следующую неделю. Одновременно шли допросы моих знакомых, не проводил ли я с ними преступной деятельности. Вызывали их выборочно, просто по отобранной у меня телефонной книжки, без вины виноватых (ведь, допустим, для члена партии или руководителя, или остепененного работника само знакомство с самиздатчиком предосудительно и может быть расценено весьма сурово для их положения). От этих вызовов мне было тягостно и тяжело, хотя я и убеждал себя, что не должен считать себя виноватым за эти неприятности у знакомых, что именно такую виноватую подавленность и стремится вызвать у меня следователь.
Особую тревогу вызвал допрос одного из моих старых компаньонов по прошлым шабашкам. А вдруг «они» узнают про шабашку этого года и начнут шантажировать? - Как страшно подвести ребят! И как легко это сделать: ведь шабашные работы до сих пор считаются предосудительными, на грани нарушения наших дурацких законов. Нет, нельзя рисковать - ехать на шабашный Каспий и тянуть за собой опасный хвост...
А время шло, Слава (мы уславливалась раньше лететь с ним вместе) купил авиабилеты до Шевченко, а я лихорадочно продумывал способы, которыми можно уехать из Москвы тайно, не явившись на очередной допрос. Ведь не будут «они» разыскивать по стране «свидетеля Сокирко». Ведь по делу я еще, слава богу, не преступник... Никому ничего не говорить, писем оттуда не писать - время и пройдет, а там Кавказ, ищи ветра в горах... Как было бы славно освободиться от тягостного следствия хотя бы на месяц!... Ну, а вдруг следователь заупрямится и разыщет все же меня - крепко же я подведу ребят...
Поэтому, когда за день до моего отпуска и отлета следователь-таки отпустил, пожелав мне больше ничего не писать «такого» (самиздатского) - «хотя бы месяц», я ушел из прокуратуры «освобожденным», с чувством громадной, давно уже не испытываемой радости: «Свободен... Еду... Лечу». Как будто отвалилась громадная тяжесть, как будто я вышел из подземелья. Начался отпуск...
Суббота, 28 июля. Утренний вылет, и через три часа из дождливой Москвы мы со Славой попадаем в столицу Мангышлака: серый и почти неотличимый от пустынной пыли новый город. Порождением пустыни он показался сверху, но и вблизи оказалось то же: жилые коробки на сухой земле, а между ними кое-где растут низкорослые деревья со следами скудного полива. Однако и на них смотришь, как на чудо, ведь свободной воды здесь нет, а водопровод питается наполовину из артезианских скважин, наполовину выпаривается из каспийской воды. Для областного центра город, конечно, невелик и компактен. С запада его ограничивает море и пляжи, с востока - пустыня и колючая проволока многочисленных трудовых лагерей, где под охраной живет основная строительная сила - зэки. А с севера и юга тянутся громадные промышленные зоны, опутанные проводами, кабелями и трубопроводами. По этому крайне урбанизированному пейзажу и промчал нас рейсовый автобус без остановок, как испуганный. Недавно эта земля была строго секретной, а Шевченко - закрытым городом. Сегодня город частично «расколдовался», а кроме главного хозяина из военно-промышленного комплекса в промышленной зоне появились и сугубо штатские хим- и нефтезаводы. Но 80% городских зданий до сих пор принадлежит не называемому хозяину.
Через час автобус доставил своих пассажиров к кучке домиков среди песчаных дюн у моря, называемой курортом «Золотой берег». Потом были еще две попутки и в 7 часов вечера уже по местному времени мы встретились с компаньонами по стройке, и не знали, чем больше восхищаться: загорелым ли видом шабашников в плавках, романтической незавершенностью ли здания из белого камня или самим морем с тонущим в нем вечерним солнцем? - Конечно, пошли купаться...
А вечером следующего дня я писал домой письмо:
«...Прошел первый рабочий день и я чуть огляделся... Наш объект - красивый двухэтажный особняк из ракушечных камней-блоков по 30-40 кг каждый. Его пилоны - как башни, недостроенные окна - как бойницы. Стоимость - 260 тысяч рублей. Называется - ночной профилакторий для нефтяников Мангышлака, но злые языки утверждают, что на деле он будет морской резиденцией начальника объединения Мангышлакнефть, его семьи и его гостей. Врут, наверное. Да и нам какое дело?
Меня сразу же поставили на растворный узел. Не очень, конечно, почетный пост, возиться в цементной пыли, но ничего, в перерывах между замесами буду помогать «каменщикам». Интереса в работе хватит. Ребята работают спокойно, без суеты, уверены, что в деньгах их не обидят. Всего нас 9 человек плюс местные механизаторы и прораб. От всех я чувствую общую доброжелательность, и это очень хорошо. Но главная моя радость, конечно, - море!
Сейчас сижу на своей кровати, но хорошо слышу, как оно плещется волной - и так мне предстоит его слушать целый месяц на этом первом в жизни курорте. Кстати, здешнее побережье теперь не кажется пустынным. Вечером далеко-далеко видны россыпи огней от курортных поселков: как населена теперь эта богом забытая пустыня (а ведь до Туркмении отсюда всего 250 км).
Правда, здесь нет деревьев, но они и не нужны мне в песчаных дюнах - от солнца на берегу есть тенты, домики, а у нас - вагончики, да и климат здесь совсем не жаркий. Вот что удивительно: оказалось, что Каспийское море тут в основном холодное, и потому у воды ощущается постоянная прохлада. Причем, когда дует горячий ветер из пустыни, то он оттесняет теплую воду вдаль от берега, а взамен ее поднимается студеная вода, так что при купании даже у меня ломит лицо от холода. Когда же дует прохладный морской ветер, он нагоняет теплую воду с поверхности, и тогда мерзнешь скорее на берегу, а купаться очень приятно. Ветры сильные и часто меняют направление, поэтому море сильно перемешивается и видно, за лето едва успевает прогреть свои глубины, чтобы зимой не замерзнуть от сибирских холодов.
Воздух сухой и свежий. Я просто наслаждаюсь этим климатом, его изменчивостью, капризами - то ветер сыпет песком по ногам, то несет туман с моря, то оно голубое, то стальное, то теплит, то свежит... Море изумительно красивых лазоревых цветов у берега и темно-синих - в глубине. Ничего похожего на бутылочное стекло бакинского пляжа. Больше похоже на Иссык-Куль, ей-богу...
И вчера, и сегодня, ахая на эту красоту (вчера был еще очень красивый закат), я тревожился лишь от чувства стыда, что мне одному достанется эта роскошь, что Вы этого не увидите. И, видимо, навсегда, потому что в этом году стройка будет закончена, и ребята на будущий год поедут в другое место, а попасть в это экзотическое место просто так - очень трудно, неисполнимо. И потому мне очень хочется, чтобы вы все приехали. Ведь, ей-богу, не пожалеете! Правда, Ли - ведь ты еще молодая и есть в тебе авантюризм - рискни. Ведь, наверное, можно извернуться, набрать отгулов и за свой счет хотя бы на неделю и приехать, если не в конце августа, то сейчас. 9-ти дней хватит... Ли, не смейся, выслушай мой план серьезно, ведь живем мы один раз. Ехать можно и поездом - это много дешевле, хоть и дольше, а деткам, может, и интереснее путешествовать по пустыне, но самолет, конечно, проще. Если у тебя работы невпроворот, тo набери с собой заявок, уверен, что Галя на берегу сама справится с детками и освободит тебе время для работы.
Как ехать, ты знаешь, а в отношения жилья, то здесь множество пустых домиков, которые заполняются лишь с пятницы по воскресенье приезжими из пустыни (свои отпуска они предпочитают проводить на иных курортах). Так что свободных помещений на те пять дней, что вы тут будете - навалом. А если дольше - то у нас же есть палатка. Уверен, что можно будет разместиться и в наших вагончиках. Сейчас, правда, все занято, но уже на следующей неделе двое уезжают, а потом и еще один, так что места хватит. Заниматься кухней для бригады тебе, наверное, будет ни к чему. Лучше отдельное питание - просто надо будет взять с собой продуктов на всю неделю, хотя здесь есть и столовая, и буфет с хлебом - но зачем нам столовая?
Пять дней вы проведете здесь, загорая и читая. Дети быстро привыкнут к холодной и теплой воде, к песку с ракушками, к куликам и чайкам, к нашей стройке - впечатлений у них будет навалом. А один из этих дней надо будет посвятить горячему (радоновому) источнику за 4 км отсюда (я еще там не был, но ребята в восторге и утверждают, что все местные возят туда детей. Я прикинул: придется на поездку истратить 150-200 рублей и считаю, что мы можем потратить эти деньги ради того, чтобы Галя с детками имели в этом году путешествие и красивое море, ради того, чтобы ты смогла увидеть эту экзотику и нашу стройку и ребят на ней, чтобы и дети увидели папу на стройке. Может, такой случай будет у нас один раз в жизни. Ведь дети растут, а мы стареем, и таких детей у нас больше не будет. Приезжай хотя бы ради меня - потому что мне так невыразимо жалко, что вы не увидите всего этого. Ты просто не представляешь! Скажи обязательно деткам, что отец их зовет...
Все. Слава давно спит, и мой свет ему мешает (в комнате две кровати, а в вагончике две комнаты). А море все шумит... До свидания. До скорого свидания. Обязательно напиши, что письмо дошло. Не дай Бог, оно затеряется и Вы не приедете...».
Следом было еще одно и последнее письмо:
«Здравствуйте, мои хорошие! Прошел четвертый день моей курортной шабашки. Погода стоит нежаркая, скорее наоборот. После приезда два дня полз с моря туман по ночам, а потом вдруг перешел в сильный ветер с большой волной, в которой купаться было захватывающе интересно. Вода теплая, но от волны белесая и лишь вдали от берега приобретает свои лазурные тона.
Я очень боюсь, что ты не получила моего первого письма и не решилась на поездку. Вашего приезда я очень жду. Ты же знаешь, что я этого хотел еще в Москве, а сейчас еще больше. Умоляю тебя - пожелай этого и ты, преодолей все препятствия и не жалей денег, ведь один раз живем. И не бойся жары - пока здесь даже прохладно, хотя, конечно, нет и московских 13о... В общем, я уже даже не знаю, что и как тебе советовать, как еще убеждать, но сделай это. Еще лучше - добейся двухнедельного отпуска за свой счет - свободнее тебе будет. Конечно, ты, наверное, полна сейчас скептицизма - тебе кажется, что я просто нахожусь в восторженном состоянии. И, наверное, ты права - я, действительно, потерял голову от восторга. Вот и Слава говорит, что здесь для семьи не очень хорошо: море холодное, много песка, пальм нет... Но ведь мы - другие!
Я даже боюсь: вдруг заштормит и пустыня меня подведет, вместо яркого солнца будет холод, или вдруг начнутся песчаные бури (говорят, бывают). Но ведь на это мало шансов - каждый день солнце (а в прошлом году ребята вообще ни одного облака не видели). Ли, другого такого варианта не будет. Я вас всех очень люблю и просто не могу представить, как вы не увидите здешнего Каспия. У меня до сих пор голова кружится от качки на волнах. Вчера купался раз 10, сегодня раз 6. От работы до моря - 50 шагов, до кровати и столовой - еще меньше, а с обеих сторон от нашей стройки - пустынные пляжи и домиками вдали, травянистые кусты и море песка...
Нет, это невозможно, если вы не приедете, я просто заем тебя в Дагестане попреками. Так мне кажется... А потом, вспомни, Ли, про моего следователя - кто знает, отпустит ли он еще раз в отпуск... Сделай мне подарок, дай посмотреть на детей у моря, пожалуйста. И не бойся, как примут вас ребята. Я убежден, что все будет хорошо. Хотя о вашем приезде я пока просто молчу - боюсь сглазить, но убежден, что запрет на приезд семей совсем необязателен и на деле возможны исключения. Во всяком случае, здесь живет жена Пети с дочерью.
Жду известий от вас, а вернее, вас самих. И тогда мое счастье станет полным. А денег не жалей, Ли. Потом сэкономим. Давай подарим детям этот чудесный мир... Жду вас, а писем от меня больше не будет - писать больше не о чем...»
После столь обильных просьб мне оставалось только ждать - то ли письма-отказа, то ли приезда. Но прошли две недели, пришел последний день, в который они могли приехать, если бы мой план был услышан и принят, а известий нет, даже письма-отказа. Беспокойство и тревога стали прямо физически ощутимыми. Что случилось? - Слава Богу, во вторник 14 августа это напряжение снялось, когда наш прораб, Ида Давыдовна, привезла из Шевченко почту на всех, а для меня телеграмму: "Прилетаем утренним рейсом семнадцатого. Попроси Петю заказать три детских билета на Москву Лиля».
Вот когда только кончилась неопределенность! Лиля добилась даже большего, чем я ожидал, и все будет самым оптимальным образом: дети отсюда вернутся в Москву, а мы вдвоем - на Кавказ. И не пять дней они проведут у моря, а девять. Молодец, Ли - добилась отпуска, достала билеты, собралась, замечательно...
Моя задача теперь много проще, но достаточно неприятна: известить Петю и прочих ребят о неразрешенном приезде и просить о помощи: чтоб заказали дополнительные билеты, отпустили для встречи на аэродром, разрешили жить в вагончике (т.е. выделила хотя бы одну дополнительную койку, благо свободных стало много), условиться о совместном или раздельном питании и т.д. А главное - повиниться и преодолеть психологический барьер: ведь я пренебрег их запретом! Правда, я был убежден заранее, что все образуется. Ведь в разговорах многие жалели, что с нами рядом не купаются дети. Даже сам Петя заговаривал о том же, как будто сожалея, что я не нарушил ненароком им же данного запрета. А может, он чувствовал неудобство за пребывание здесь жены и дочери Аленки, и потому выражал мне «сочувствие» (кстати, это пребывание оправдывалось случайностью, особыми отношениями с прорабом и т.д.). Да и каких сложностей можно ожидать от моих детей на 1 неделю?
За это время я даже подружился с 10-летней Аленкой, потому что чаще всех бегал к морю во время работы: скучавшая Аленка, завидев меня, радостно визжала и тоже бросалась в воду, чтобы барахтаться, брызгаться, топить, ездить на глубину... много она давала мне радости. Но, наслаждаясь этим детским общением, я иногда с тоской вспоминал своих в дождливой Москве: ну почему же одни дети (кроме Алены, на пляж иногда выходил и 15-летний сын прораба) могут веселиться на этом чудесном море, а другие, у которых папы - просто шабашники, - не могут? Почему одни дети - «принцы крови», а другие - «пасынки судьбы»? И что же я за отец, если не постараюсь переломить эту «судьбу»?
Однако я обманулся, надеясь легко объясниться. Петя воспринял Лилину телеграмму очень болезненно, как нарушение верноподданности: он запретил, а я этот запрет попросту игнорировал и даже не поставил заранее в известность. Умом я понимал его оскорбленность, но ведь и меня понять надо: зачем мне было спорить заранее, если надежд на Лилин приезд и так было мало.
При нашем тягостном объяснении Петя следующим образом пояснил неразумность моего поведения:
«1) Отсюда невозможно улететь в Москву. Только по брони за 15 дней до отлета, а у наших хозяев броня есть лишь на два билета в день. Голова трещит, чтобы устроить общий отлет бригады, а тут вдруг нужно еще три дополнительных билета, да еще детских - их-то как мне выпрашивать в Объединении?
2) Здесь негде жить. Ты, конечно, видишь везде свободные места и пустыню, а на деле жить здесь негде. У нас, сам знаешь, стройплощадка, присутствие неработающих людей запрещено. И сам видишь, все деятели, которые приезжают к нам из управления на субботу-воскресенье для отдыха, вместе с тем корчат проверяющих. Попробуй, не освободи для них вагончик - тут же втык сделают прорабу за посторонних людей на стройплощадке. А для нас отношения с прорабом очень важны, наряды и заработок в ее руках... Ты говоришь, в палатке проживете? - А где ты свою палатку поставишь? Около нас, в зоне стройки - нельзя, а дальше идет зона отдыха, значит надо просить разрешения у начальника, кстати, Эдуард его знает, подскажет, где найти. Надо идти к нему, у тебя сейчас это единственный выход и просить не о палатке, он тебя не поймет, а о домике, хотя свободных домиков на деле нет. Но если умело дать деньги, может, и найдет... Говоришь, за зону отдыха на ночь вставать будешь, прямо в пустыне? Да ты что, не видел разве, по дороге милиция часто ездит, а деревьев здесь нет, сразу засечет твою палатку и будет допытываться, откуда вы, да почему в зоне побережья, или в зоне дороги... Нет, здесь пустыня лишь с виду, а на деле все загорожено и контролируется.
3) Дальше, о чем ты совсем не подумал. Жрать здесь совершенно негде. В столовой кормят плохо, магазина нет, продукты в основном из Шевченко возим... Твоя Лиля будет каждый день за 50 км туда ездить? Или на меня надеешься? Но даже если пойти на это, то ведь и для твоего бюджета будет дорого, кормить детей как членов бригады, я ведь не буду смотреть, сколько и чего ребенок съел, больше или меньше, Алену, например, я так и оплачиваю... О чем ты думал? Да и что за жизнь здесь для женщины с детьми? Даже врачей нет. Ни о чем ты не думал»...
Как ни странно, но именно последний Петин вывод о том, что здесь просто не место для культурной женщины с детьми, меня рассмешил и успокоил. В неприхотливости и стойкости своих я был уверен. Справимся. И вообще теперь уже поздно бояться намалеванных Петей ужасов, отбой в Москву слать я не буду. А Петино раздражение время залечит.
До пятницы я ничего не делал, никого не просил. Ни к какому начальнику не ходил - слишком уж дорого достанется этот домик, да в палатке и лучше, а просить разрешение на палатку - смешно, заранее на отказ нарываться. Вот когда он ее заметит, да решится «выгонять» - тогда и будем разговаривать. За эти дни я только тихонько поговорил с «хозяйкой»-прорабом, повинился в своем своеволии, уверил, что поступил против Петиного запрета и что постараюсь не докучать ей своими просьбами (в это она не поверила) и сказал, что палатку поставлю в барханчиках на берегу на границе ее владений и зоны отдыха. С еще более повинной головой я пошел к Косте, пожалуй, самому авторитетному в бригаде и самолюбивому. Моя просьба помочь в налаживании хороших отношений с Петей могла ему польстить и увлечь, как благородная психологическая задача. Так и получилось: именно Костя, в конечном счете, полностью прописал нас на стройке. Первый результат его помощи я ощутил уже через день, когда напомнил Пете про свою просьбу освободить меня на пятницу для встречи. В первый наш разговор он был согласен только на вычет полного рабочего дня, xoтя мне было нужно полдня), а теперь он сам подготовил мне на эти полдня производственное задание в Шевченко: сопровождать машину с кирпичом для нашего благодетеля из Объединения, а потом, получив от него заранее заготовленное письмо в аэропорт, взять билеты (включая детские и два билета для нас с Лилей на Махачкалу) - Пошел совсем иной разговор! Но пока молча, с неизжитой обидой...
...И вот я стою перед аэропортовской решеткой и улыбаюсь до ушей, завидев, наконец, подпрыгивающих Аню и Алешу: «Папа-Папа», а за ними - чинных Галю и Лилю. Беззвучно твержу: «Вот мы и встретились на Мангышлаке. Спасибо, Ли, спасибо, что исполнила мечту». Нет конца моей благодарности. Было 4 часа дня, и времени оставалось мало, чтобы добраться до центра города, закупить продукты, поужинать в столовой, а мне сбегать в аэрокассы, чтобы забрать заказанные билеты (сколь легкой оказалась эта процедура, хоть и ворчала кассирша: «У Вас не рабочая заявка, а какая-то семейная липа!») и успеть на единственный вечерний автобус до «Золотого берега». За это время разговаривали мы мало: они судорожно оглядывали стальное на солнце море в перспективе шевченковских улиц, а я вглядывался - в них. И лишь короткими фразами и осторожно напоминал, что последние километры придется идти пешком, поэтому надо взять в бутылку воды, что нас там особенно не ждут, что жить будем в палатке на границе зоны, потому что в вагончике семьи не допускаются, что на столовую рассчитывать особенно не приходится (в выходные забита, а в будни сама два дня отдыхает), что продуктового магазина там нет, а в Шевченко ездить сложно, но... что все наладится и будет хорошо... Последнее я говорил искренне и уверенно, но, как ни странно, Лиля от моего беспечного тона все больше теряла радость и замыкалась: уж очень велик был контраст между радужным описанием моря в моих зазывных письмах и неприглядной психобытовой ситуацией: жить-есть негде, да еще какими-то нежданными и нежеланными гостями. Радость от встреч со мной сменилась осознанием моего невольного обмана и потому Ли надолго замолчала. И этого нельзя было избежать. Встреча с морем и солнцем будет лишь завтра, а сегодня придется стоять в очередях, идти в ночи по пустынной дороге, воровато устраиваться на ночлег. Все неприятное придется пережить именно сегодняшним вечером, и потому мне оставалось лишь молчать, ведь деваться теперь некуда...
Подошли к стройке мы в поздние сумерки, но, как ни удивительно, ребята еще работали, спеша выбрать на кладке оставшийся в ящике раствор. В некотором стеснении поздоровались, я наспех отчитался в покупке билетов и, прихватив заранее заготовленные стойки и колья, пошел в барханы ставить палатку, слушая, как на берегу моря, невидимые в темноте, визжат от восторга мои детки. Я был не прав: исцеляющее действие моря уже началось...
Сон на мягком и теплом песке под шум прибоя, детское сопение в ночи, куличок, пришедший к нашему изголовью ранним утром, а потом, уже днем - детские крики на солнечном берегу, доносящиеся прямо до моей бетономешалки, быстро исцелили Лилю от хандры, а для меня составили главное счастье этого года.
«21 августа. Здравствуйте, Мина Исаковна! Приступаю, как обещала, к отчету. Но сначала хочу поздравить - Вы выиграли спор со мной. Витя нас встретил в аэропорту! Я его даже не сразу узнала, черного и худого. Притянули его сияющие глаза, ни у кого не было таких счастливых. Ну, а потом одна за другой навалились неприятности. Оказывается, ни я, ни Витя не взяли спальник, значит, мерзнуть нам весь поход. Оказывается, шабашники и прораб против нашего приезда и жить нам придется в палатке на нелегальном положении. Оказывается, нет магазина, а столовая доступна только три дня в неделю, значит, нужно продукты закупать сейчас. В довершение всего, Витя взял неудачные билеты - наш самолет на Махачкалу улетит на 4 часа раньше того, на котором улетят дети в Москву и, конечно, будут слезы. А лететь они будут с двумя посадками и прилетят почти ночью... Поочередно и вместе переживаю все эти «оказывается». Больше всего убивает нелегальное положение...
...Потом ехали автобусом, а последние 4 км шли пешком уже в темноте. К удивлению нашему, ребята-шабашники еще укладывали свои каменные блоки в ветровой стене. Сам дом почти готов, лишь на втором этаже не хватает нескольких плит перекрытий - никак не довезут. Сейчас же они возводят каменные заборы, и работы им еще много. Хотя надо сказать, как я поглядела, они не очень напрягаются. Может, от усталости (ведь без выходных), а может от настроения. Дом закончен, а остальное можно не заканчивать. Потому сегодня после обеда они два (!) часа проспали на пляже. Начинают не раньше половины девятого, правда, кончают в темноте, около 10-ти. Потом ужин, телевизор в столовой. Готовят сами, что умеют. Обед - в столовой, когда она работает, правда в субботу, воскресенье, когда там бушует нецивилизованная очередь, они не ходят. Иногда они выходят в море за бычками, но все это уже на исходе. Осталось их мало, всего пять человек, считая с Витей, не до бычков.
С нами в тот пятничный вечер они поздоровались и даже напоили чаем после того, как мы устроились в своей палатке. Ночью начался сильный ветер с песком, приутих к обеду и разыгрался со страшной силой к вечеру, пища наша, приготовленная на костре, была с большой добавкой песка, но, как ни странно, мы довольно быстро к нему привыкли. Посуду тоже оттираем песком, как принято в пустыне. А море в этот день было холодное, но дети все равно в него лезли и почти сразу же упустили надувной матрац. Они собирались на нем плавать, но ветер с берега вырвал его из рук и погнал кувырком в открытое море. Услышав крики, Витя пытался вплавь догнать, но где там. Слова богу, сам вернулся. Хоть и жалко - 20 рублей, но, может, эта потеря к лучшему: детки не будут далеко лезть в воду. Хорошо, что их самих не унесло.
Вот так мы были встречены у моря и морем. Однако в воскресенье к обеду ветер сменился, а ночью вовсе стих. Уже два дня нас жарит солнце и чуть-чуть обвевает ветерок. Море теплое, ласковое, многоцветное, детки сочиняют песни и называют его «морье душистое». Почему «душистое» - спрашиваю. «Очень хорошее» - отвечает Аня. А Алеша: «Вечером - золотое, днем - серебряное». Купаться они готовы непрерывно. Разгуливают целый день в трусиках и больших шляпах. Алеша часто ошивается на стройке, его там катают на тракторе, а он ко всем присматривается.
Аня с Галей собирают мелкие ракушки и уже сделали из них двое бус. А главное, мы с воскресного вечера, когда уехало строительное начальство, переехали жить в вагончике, в одной комнате - дети, в другой - мы. А бригада умещается в другом. Пpoраб-женщина с нами уже смирилась, Галю зазывает на телевизор, и мы теперь стали легальными. Детки всем нравятся. Море теплое. В столовой хорошо кормят, правда, сегодня не завезли хлеб, но можно купить вермишель, сахар, масло. Жить можно.
А вчера мы ходили за 4 км в пустыню на радоновый источник. Вышли рано, еще солнце не встало (чтоб Витя смог вернуться к началу работы), но шли очень бодро, хотя Галя просыпалась еще на ходу. Источник - это скважина, из которой бьет фонтаном во все стороны горячая вода под 70о и стоят обычные ванны - в них мы и купались. Говорят, целебно. А потом Витя ушел, а мы еще ходили к казахам, чтобы посмотреть их живность и быт. Зазвали нас в юрту, напоили чаем с молоком и конфетами. Детки не привыкли пить чай с молоком, но конфеты все время таскали. Поразило внутреннее убранство юрты - очень красиво украшена коврами, бахромой, лентами. Сфотографировались у верблюда, потом с козами и овцами, и, подарив двухлетнему симпатичному человеку анины шортики, распрощались.
Путь большей частью проходил по сору - бывшему морскому заливу, а теперь что-то вроде песчаного соленого болота. Машины в нем вязнут и тонут, а в жару - и люди. Идти по нему страшновато, детки легкие - идут, не проваливаясь, а подо мной порой глубоко проминалась почва, и я пугалась. И тогда Алеша, которого я вела за руку, сказал: «Не бойся, мама, ведь я с тобой». И я в самом деле почти перестала бояться. Детки, конечно, устали, Анюта закапризничала. Галя осталась очень довольна всем увиденным, а что осталось у деток - бог весть. Вернулись мы еще до обеда, вызвав зависть у бригады, они собираются съездить на источник только в последний день, в субботу.
Ну что еще. На третий день нашего здесь пребывания я уже благодарила Витю за его настойчивое приглашение. Мне здесь стало хорошо. Так хорошо, что я даже забыла про Темкин день рождения вчера, 20-го. А ведь ему исполнилось 16 лет. Но поскольку поздравление ему слать некуда, а подарок в виде денег на Байкал он уже получил, то вроде и можно было бы забыть. И все же...
А сегодня 21 августа - позорный для нас день и тяжелый для чехов. Этот день стыда я помню всегда, он для меня был поворотным, окончательно поворотным.
Сейчас, наверное, закончу. Пора звать детей - сегодня мы ужинаем в столовой. Нужно купить сахар и, если будет, сметану. А завтра напишу Вам про самих шабашников...
Я кончила обещанием написать про Витиных товарищей. Витя очень бережно, но с юмором к ним относится. Постоянный лейтмотив его оценок: «Они как дети!» И в этом есть правда. В предпоследний день уехал, не доведя работу до конца, крановщик. Так ребята забросили свои дела и стали по очереди, а потом вместе осваивать кран и после многократных проб и раскачиваний все же уложили два блока в фундамент (конечно, положение это не спасло, т.к. блоков надо уложить гораздо больше). Витя смотрел на эту эпопею и улыбался: «Как дети играют в новую игрушку». А потом как они хвалили себя друг перед другом, а может, и передо мной: мол, как они здорово сработали, справились, и что их ставят в пример местным рабочим и т.д. Но местные рабочие все равно получают свои 350-500 рублей в месяц. Зачем им стараться?
Лиля права: местные рабочие делают меньше шабашников, но не потому, что не могут, а потому, что им это не нужно: «свои деньги они получают не горбатясь. Причем, получают наивозможнейший максимум - и в зависимости не от собственного труда, а от веса и значения самой организации. С нами работали три местных механизатора: русский крановщик Саня, дагестанец-бульдозерист Магомет и казах-тракторист Женя. Первые двое числились строителями нефтяников и получали по 500 рублей в месяц, жалуясь, что больше зарабатывать им не позволяют ни под каким видом. Правда, Саня работал вместе с нами и утром, и вечером, а переработки времени прораб зачисляла ему в счет будущих отгулов, которые он потом и взял в виде дополнительного месячного отпуска, уехав в Москву, даже не кончив работы (причем знал, что в Москве будет пользоваться гостеприимством и помощью наших же ребят). Да и здесь он несколько раз брал «выходные» для гулянки - так что в итоге за отработанное время он получил гораздо больше нашего.
Еще «выгоднее» работал Магомет. Получая «свои 500 рублей», он по нескольку дней не садился за рычаги своего бульдозера, а когда его работа была совершенно необходима, то не мог заставить себя работать больше двух часов подряд. Если пересчитать заработок Магомета на наши рабочие часы, то он получил бы в 10 раз больше.
Наконец, молодой казах Женя - он жил в Шевченково, ежедневно приезжал к нам на работу, чтобы, отработав смену, вернуться обратно. Вместе со своим трактором он был приписан к нашей стройке уже из шевченковской организации, и потому получал свой максимум - 260 рублей в месяц, что близко к нашему - уровню (500 рублей в месяц, но по 12 часов в день и без выходных). В отличие от Магомета, Женя работал все время, был аккуратен и исполнителен, даже артистичен и грациозен в своих действиях. Но именно он получал вдвое меньше Магомета. Несправедливость такого была очевидна всем, но никого не удивляла: «Что же тут поделаешь, разные ведь организации!»
Нечто похожее происходит и с оплатой нас, шабашников. Весь наш выигрыш заключается в подряде, т.е. в праве работать по собственному режиму и технологии за конечный результат, т.е. в праве работать в полную меру сил умственных и физических. По часам мы работали в два с лишним раза дольше, чем обычно, а, учитывая, что в пустыне нам шел коэффициент 1,7 и что за аккордное выполнение работы в срок и с требуемым качеством полагается 40% премия, то сам наш заработок составил около 130 рублей в месяц - зарплата обычного строительного рабочего.
А с другой стороны, местным рабочим не всегда дают возможность работать вот так, аккордно, по-шабашному. Так, прораб нам говорила, что какая-то местная бригада хотела взять нашу стройку на подряд (их тоже привлекало море и возможность быстро заработать) - но наш Петя перехватил заказ. Об этом же говорил и наш коллега Саша, молодой каменщик из Подмосковья: «Вкалываешь-вкалываешь, где начальство приказывает, а потом приходит «шабаш», как мы здесь, им дают выгодный подряд, а тебе - шиш.
Впервые я понял, что в иных случаях мы являемся не спасителями хозяйственников, а перехватчиками денежных работ у местных рабочих, что нынешние «свободные шабашные бригады», вписываясь в систему государственных работ, меняют свой характер, частично теряют и самый свой дух беззаветной чистой работы. Получают по блату - выгодные объекты, бесперебойное снабжение материалами, снисходительное отношение к качеству работы непрофессионалов и т.д. и т.п. - И на фоне этих привилегий, конечно, смешно выглядят наши самохвальные сравнения с производительностью местных рабочих.
Впрочем, психологически потребность в такой похвальбе и самоутверждению у интеллигента очень понятна: мы, мол, не белоручки, а работать можем много лучше. Понятно и стремление овладеть незнакомой техникой. «Мы все можем!» Так было и с краном: нет начальства с его категорическим запретом садиться на кран непрофессионалу и вроде бы нужда есть - ну как же устоять против искушения даже в ущерб своей основной работе? Еще более разительным примером был мой Слава, которому удалось починить водяной насос-качалку, а потом он готов был бросить любую работу, как только возникала малейшая возможность включить его для редкой работы.
Да и я, конечно, не был свободен от таких желаний, но бог не дал мне к этому способностей и нахальства, вынудив только завидовать чужому могуществу над машинами. Так повелось с комсомольских лет, когда упрямо и фанатично брался за самую тяжелую и неблагодарную работу. Помню, как на целине мне хотелось попасть на ночную пахоту, чтобы водить трактор, но разве пробьешься через всех желающих? Да и стыдно было уходить с тяжелой работы на току. С тех пор в любой бригаде самая неквалифицированная и тяжелая работа, за которую не берутся другие - мне. И появилось самоутешение: беру на себя невыгодные и неквалифицированные работы не потому, что на иное неспособен, а потому что «так надо» для общего блага...
«Здесь в пустыне, в 145 км от Шевченко и от моря поставили город нефтяников Узень. Люди живут там в жутко тяжелых условиях: жаpa и духота, комары и летом и зимой лезут из подвалов, воды мало, ребятишки купаются в какой-то луже, заражаются, зелени нет. За это им платят коэффициент 1,7».
В этот месяц мы много наслышались об этой ужасной Узени (60 тысяч жителей), где живут по большей части бывшие заключенные, откуда невозможно сменять трехкомнатную квартиру на 1 комнату в Шевченко, в той же пустыне, но у моря. Только высокий коэффициент и тюремное прошлое едва ли не у большинства жителей удерживает их в этом мрачном месте.
Нам говорили, что Узень вначале запланировали строить на берегу Каспия, в 60 км от нефтяного месторождения, а потом почему-то выстроили прямо на промыслах. «И почему не расстреляли архитектора?» - такое горестное недоумение мы услышали последний раз уже в Дагестане, от случайно встреченного узенского отпускника: «Сколько людей мучается теперь, так как же можно оставить виновного без наказания?»
Трудно спорить с обозленными людьми, да еще без фактов в руках. Но разве архитектор решал вопрос о местоположении города? - Уверен, что нет. Все решила «нефть», т.е. приказ начальства выбирать ее побыстрее и во что бы то ни стало. Ведь, если бы по-хорошему, то сначала надо было проложить хорошие дороги к морю и промыслам, люди могли быстро и дешево добираться до работы, а потом строить дома и развивать добычу. А когда ставится лозунг: «Нефть во что бы то ни стало» - то люди живут около этой самой нефти сначала во времянке и вагончиках, а потом, правдами-неправдами эти времянки заменялись стандартными домами и стихийно начал расти город, ломая все прежние прекраснодушные планы о городе нефтяников у моря... Так что если и надо кого стрелять..., простите, наказывать - то совсем не архитектора...
«Начальствует на стройке прораб Ия Давыдовна. Работает здесь только два года. Семья - мама 74 лет и сын Жоржик 15 лет живут в степном Крыму, а ее дело - зарабатывать на жизнь. Расспрашивать об отце Жоржика не решилась. У нее в лице мало женственности, резкий командный голос, но за грубоватостью, как уздой, сдерживается готовность помочь. Увидев, как я безнадежно пыталась закрепить на ветру выстиранные вещи, тут же принесла прищепку: («Да что Вы мучаетесь»), потом сама же принесла электроплитку, через день подарила детям привезенные ей яблоки и пр. и пр.. Всматриваться и вслушиваться в нее мне было интересно. Но не спешила она раскрываться. Видно, привыкла отшивать любопытных и мужичков наших она держала на приличном расстоянии.
Ну, а теперь о ребятах. В последний вечер был прощальный «банкет» и Петя-бригадир представлял нашему гостю и шефу - начальнику отдела объединения Анатолию Андреевичу по его просьбе членов бригады по их московскому положению. Итак, Слава - доцент, Эдуард - старший инженер, ведущий специалист институтской кафедры (руки у него золотые, но приставлены они к алкоголя жаждущему телу). Дальше - Костя - в бригаде на первых ролях, потому что кончал строительный институт, работает быстро, хоть и с перекурами, в Москве работал главным инженером, а сейчас - замдиректора крупного института (и все же чувствуется в нем какая-то закомплексованность - все может обидеть его - и так странно это у сильного человека).
Следующим был Витя, ст. научный сотрудник, человек без комплексов и потому его единственного можно было поставить бессрочно на самую плохую работу: на бетономешалку и к битумной печи. В иерархии бригады Витя стоит на самой низкой ступени. И эта ступень дает ему возможность видеть много забавного. Правда, ему приходилось «бунтовать», если кто-нибудь из «верхних» пытался пинать ножкой. Но это было давно, отношения установились, Витю приняли и признали, как он есть.
Наконец, Петя, бригадир - доцент вуза, очень приятный человек и, кроме того, мудрый, терпеливый, расположенный к людям, влюбленный в свою работу, любит петь (очень красивый голос), помнит массу забавных случаев, прекрасный организатор (ему многократно приходилось быть командиром студенческих и нестуденческих стройотрядов). На нем все держится.
Потом я, а по левую руку от меня сидел наш гость Анатолий Андреевич, как и большинство из нас, он хохол, из Донбасса, Открытое, простодушное лицо, сильный голос. Непонятно, каким путем идет его продвижение по служебной лестнице, чуть ли не против его воли. К нам он искренне расположен, ему льстит знакомство со столь «учеными» людьми. Когда-то и он собирался писать диссертацию, но... Сейчас занят дачей (растить сад в условиях привозной воды и пустынных ветров нелегко), детьми (дочке 14 лет, а она ничем не интересуется, ему страшно)...
До моего приезда у Вити и Анатолия Андреевича было общее дело. Нужно было провести политинформацию в объединении о последнем постановлении ЦК по совершенствованию планирования. А.А. после рабочего дня отвез Витю к себе на дачу, вручил газеты, он за полночи как-то подготовился, а утром «информировал товарищей». На удивление, вопросов не было, и Витя сразу уехал на стройку. А сейчас подвыпивший А.А. рассказывает: «Потом ко мне все подходили и спрашивали: Где ты такого лектора откопал?» - А что - «Да антисоветчинкой в зале пахло...» Витя, оказывается, с самого начала объяснил, что лучший способ хозяйствования - рыночный, а потом разобрал постановление по пунктам, показывая, что ничего нового в нем нет, что продвижения к лучшему нет. И закончил он совсем не оптимистично: «К чему приведет это постановление, сказать трудно. Поживем - увидим». Но А.А. не жалеет о том, что пригласил Витю в лекторы, а только удивлялся: «Мы и сами меж собой о том говорим иногда, но с трибуны... очень смело...» А мудрый Петя успокаивал: «Это у нас в Москве так теперь принято...»
Такой краткой характеристикой людей на стройке я и ограничусь».
Но чтобы завершить Лилино описание, надо упоминать следующий, высший слой начальства, имеющих отношение к нашей бригаде. Это, прежде всего, брат Пети -директор одного из шевченковских заводов и очень авторитетный в этих местах человек. Понятно, насколько важна для нас была его негласная рекомендация и поддержка - как с выбором объекта, так с материалами и оплатой (несмотря на тщательные и многочисленные проверки контролирующих органов). Петя со смехом рассказывал, как в прошлом году здесь принимали одного из местных казахских деятелей - подобострастно, с поклонами, пятясь задом, как принимали хана в старину, а тот, пригласив на этот прием Петю (наверное, рекомендация действовала), отличал только его, как ученого из Москвы. В присутствии всех приближенных, стоящих вокруг, он усаживал Петю и со словами: «Мы с Вами единственные культурные люди здесь...» угощал мясом, водкой и т.д. «Приближая» к себе Петю, он обеспечил ему беспрекословную помощь от здешних мелких начальников и одновременно попинал их всласть и на будущее, чтобы знали свое место. Ханская система воспитания действует и сегодня безукоризненно.
Смех смехом, но именно этот прием и составил ту авторитетную базу, на которой в прошлом году бригада очень неплохо заработала. В этом году «очарование» того приема уже сильно ослабло, и со стороны стоявших там навытяжку начались придирки и глухое сопротивление, но пока еще слабо ощутимое. Я был здесь впервые и ощутил эту шабашку как удивительно спокойную и благополучную, без нервотрепки. Даже под конец, когда мы не успевали сделать все задуманное, были уверены, что все, в конце концов, образуется, Петя закроет наряды и в деньгах нас «не обидят».
Так оно и вышло, правда, заработок был меньше прошлогоднего: по 20 рублей за полуторный рабочий день. Я был доволен. Понижение же заработка Петя объяснил так: не надо ездить второй раз в одно и тоже место: начальство привыкает к хорошей работе бригады, больше ждет и требует. Оно уже сравнивает тебя не с местными, а с тобой же самим, прошлогодним, и, конечно, платит уже меньше, по принципу: «лишь бы не обидеть». В общем, мы составляем конкуренцию сами себе. Да и работа идет вначале более денежная... Надо каждый раз ездить в разные места.
А я думал: отсюда и незавершенка. И с грустью убеждался, что свободный бодрый дух настоящей шабашной работы уходит от нас. Работая на государственных объектах, мы невольно становимся обычной государственной бригадой, ориентируемся на средний уровень зарплаты («лишь бы не обидели») и на минимум работы, ее количества и качества (не больше, чем нужно начальству, а тем обычно нужна халтура - лишь бы освоить капитальные средства), оставляем после себя «незавершенку». Идеал свободной коммунистической работы и за совесть, и за страх общей неудачи, и за надежду на общий успех - покидает нас, оставляя в душе новое недоумение: если не в шабашных бригадах, то где же еще он может осуществиться на нашей земле?