Летом 75-го года нашим двойняшкам - Алеше и Ане не было еще и года. Поэтому Лиля вместе с ними и Темой сидела на даче, о туристском настоящем походе у нас не могло быть и речи, а отпуск и дополнительные свободные дни («отгулы») были у меня накоплены. Поэтому я второй раз поехал за деньгами на шабашку.
В этот сезон я уже не был новичком, и не имел такой крайней нужды в деньгах, как в прошлом году (ведь с осени Лили должна была выйти на работу, а наша семья - вернуться на рельсы сбалансированного бюджета), и не стеснялся незнакомых людей (ядро печорской бригады - «преподаватели» - мне были знакомы с прошлого года), и не боялся за себя, что не выдержу темпа шабашной работы и попаду под упреки своих товарищей. Опыт хабаровской шабашки дал мне главное - спокойствие и уверенность. Отсюда - невнимание к деталям печорской работы (описывать их в письмах к Лиле было уже не интересно), появление и обсуждение темы «Шабашка как вид отдыха», или -«Шабашка и экономика страны» и т.д. - т.е. более общий и отстраненный взгляд на протекающую жизнь.
Явление шабашных работ поражает многих. В то время как на заводах и в институтах, по общему признанию, растет апатия и равнодушие к работе, откровенная скука или деятельное безделье, параллельно с этим растут количество и активность самодеятельных шабашных бригад. Составленные из тех же самых «апатирующих» сотрудников институтов и пр., эти бригады едут в самые трудные места, и, работая по 1,5-2 смены изо всех сил, выкладываются на строительной или иной работе. Легко объяснить причины такого превращения людей из отлынивающих сотрудников в трудовых энтузиастов и «романтиков» - они в материальной заинтересованности (главным образом). Труднее понять причины массового распространения этого вида труда на государственных стройках, несмотря на всю его «дикость» (независимость), несмотря на всю нелогичность, невписываемость столь неорганизованного, частного труда в социалистическую плановую систему.
Я немногого достиг в понимании этой шабашной неодолимости, до ясности в голове и завершенности в суждениях очень далеко, но чувство прощания с шабашной работой (в последний раз, последний раз) тянуло меня на этот разбор-воспоминания. Начал их я еще в поезде «Воркута-Москва», а кончить надеюсь сейчас.
... Не все из нас работали полные семь недель, но официально бригада состояла из 14 человек. Мы поставили новое здание лесопильного цеха и подлили бетонный фундамент под бревенчатый сруб «кузнечно-сварочного цеха». Были еще и другие объекты, за которые мы не успели даже взяться: здание гаража из шлакобетона, бетонный фундамент двухэтажного дома, сварной мост через местный ручей. В отличие от хабаровских птичников, где было сделано больше, чем в начале намечалось, здесь мы сделали меньше, а денег получили намного больше. Я это воспринял как один из парадоксов сегодняшней шабашки...
У нашего печорского начальства - главного инженера пристани и ремонтной базы, была цель - как можно полнее использовать выделенные на капитальный ремонт производственных помещений деньги. Их можно было освоить строительством чего угодно, ибо на обоснование производственной необходимости строительства, например, жилых домов или переходных мостов, высшее печорское начальство смотрело весьма снисходительно. На почве таких «плохо лежащих капитальных денег» и возникает обычно связь взаимовыгодных интересов местного начальства и диких шабашных бригад: начальству надо освоить запланированные капитальные деньги и отчитаться в успешном выполнении пятилетних планов капитального строительства и капитального ремонта, а шабашникам надо как можно больше заработать. Так дикий трудовой энтузиазм сочетается со всемерной начальственной поддержкой. И получаются неплохие результаты.
Это естественное сотрудничество иногда становится и корыстным. Я имею в виду практику включения прорабов или иного начальства в число членов бригады при разделе денег (своеобразная сдельщина). Эту практику можно определять как и взяточничество, но правильнее - как плату за риск, поскольку начальство, переплачивая шабашникам зарплату сверх обычного уровня, допуская ненормированный труд и т.д. - тем самым нарушает множество инструкций и постановлений, рискуя получить выговоры или даже денежные начеты на собственный оклад (допустим, за перерасход фонда зарплаты).
Я не был так близок к руководству бригады, чтобы влезать во все тонкости его взаимоотношений с местным начальством, поэтому не знаю, насколько бескорыстными они были в нашем конкретном случае. Сам же я наблюдал практику единовременных или постоянных выплат со стороны бригады - местным механизаторам, фактическим владельцам строительной техники - автомашин, бульдозеров, трелевочников, крановщиков и т.д.
Конечно, механизаторы получали за свою работу на наших объектах законную основную и дополнительную (сверхурочную) зарплату. И, тем не менее, прямые выплаты со стороны бригады - деньгами или градусами - оказывались гораздо эффективнее и надежнее. Шабашным бригадирам, озабоченным обеспечением фронта работ, это свойство местных работяг хорошо известно.
Не могу сказать, что такое корыстное сотрудничество наблюдается на всех шабашках. В Хабаровске у нас этого не было, а на Печоре мы столкнулись чуть ли не с прямым саботажем трактористов, когда они, выполняя по распоряжениям начальства работы для нас, постоянно ломали машины и останавливались на срочный ремонт, или отказывались от сверхурочных работ. По-видимому, практика работы в прошлые летние сезоны с нашими предшественниками научила местных правильной тактике. Наше «недопонимание» было преодолено и работа «закипела» вновь. Нечего и говорить, что такая форма расчетов необходима при использовании «чужой техники и механизаторов» (иного ведомства, например, совхоза). Прямые же выплаты позволили нам работать бесперебойно даже в выходные дни, когда никто не работал, и использовать любую из мыслимой в этих условиях технику. Все материальные и технические ресурсы могли быть мобилизованы для нашей стройки в случае необходимости. И это, конечно, не могло не отозваться успешным ходом строительства. Конечно, «прямые выплаты» тоже не всесильны. Некоторые механизаторы отказывались работать с нами в воскресенья даже при таких условиях. Или напивались до такой степени, когда, действительно, ломали технику и тормозили дело. Но в целом это было исключением. Что-то похожее можно сказать и о людях внутри бригады.
Так уж получалось, что общее дело (хорошая шабашка) слаживалось именно там, где сходились люди одной преобладающей цели - заработать побольше денег. Там же, где преобладали другие интересы (например, престижа, поддержания хороших отношений, выпивок), дело явно страдало и замедлялось.
И не удивительно: ведь ускоренное и качественное строительство до конца (до «шабаша»), которое ведет коллектив почти незнакомых раньше людей, возможно лишь при условии, что всем этим разным людям изначала присуща одна и та же цель, стремление (говоря языком оптимальщиков - целевая функция), которая отождествляется с окончанием строительства и направляет к нему все способности каждого человека. Во все времена деньги были универсальным средством перевода огромного разнообразия человеческих желаний и целей в одномерную, прямолинейную, как стрела, производственную функцию, средством производственной мобилизации людей.
И наши, советские шабашки - не исключение. Если же среди членов бригады попадутся люди, которым, например, соображения коммунистической нравственности не позволяют покупать труд механизаторов, ловчить со стройматериалами, особенно дефицитными; или если среди местного начальства найдутся люди, которым будет важнее, чтобы «дикая бригада» не получила большего, чем принято в этой местности; или если в самой бригаде соображения дружбы, личных взаимоотношений или отдыха встанут выше соображений заработка, производительности и связанной с этим придирчивой требовательности друг к другу, - то все начинает идти вперекос: напряжение на работе быстро снижается, техника ломается, материалы не подвозятся, все начинают чувствовать общую усталость, жажду отвлечься и быстрее уехать домой. Начатая шабашка в таких условиях обычно прогорает или сводится к минимуму.
Конечно, многое зависит и от благоприятных стечений обстоятельств - наличия больших капитальных денег у начальства, организационного таланта бригадира, приличного здоровья и профессиональных строительных навыков у рядовых членов бригады. Но, как правило, у людей, нуждающихся в большом заработке, есть и воля к быстрому обучению рабочим приемам, к преодолению своей болезненности или стеснительности в организационных делах.
Я намеренно утрирую, намеренно жестко заключаю: повышенная страсть к заработку - главное условие успеха шабашки... Подавляющему большинству моих знакомых, в том числе и коллег-шабашников, такой вывод неприемлем (например, Славе с его тезисом «деньги - для нас не главное»). И хотя личный опыт приводит шабашников к большему согласию с этим тезисом - я это заметил по «преподавателям» на Печоре - но не всегда и не до конца.
«Страсть к наживе, рвачество, собственность, капитализм» - мы воспитаны на отвращении к этим терминам, отвращении инстинктивном, без причин и оснований. В наших, почти детских, представлениях деньги - это воплощенное Зло, «Желтый Дьявол» Горького, Буржуин из гайдаровой сказки, символ духовной ущербности. Но я уже повторяюсь... Мне стало даже трудно заставлять себя снова и снова говорить: «Да не надо, люди, бояться» этих предрассудков, не верьте огульным обвинениям одного из самых древних и полезных человеческих изобретений - Bсеобщего Измерителя труда людей и природы.
Правда, приводя все человеческие свойства и дела к одному измерителю, надо понимать, что деньги влияют на людей, воспитывают их, поощряя полезные для производства черты и устраняя вредные. Хорошо это или плохо? Все зависит от точки зрения: если технический и экономический прогресс считается главным в современной истории, то воспитывающая роль денег, материальной заинтересованности признается прогрессивным и «естественным» развитием человеческой психологии, при иной (традиционной) точке зрения такое влияние денег объявляется опасной деформацией человеческой личности. При этом процесс экономического измерения человеческих качеств деньгами трактуется как реальное уплощение человека, примитивизм, оболванивание, перевод в «одномерного человека» (термин Макрузе). Эта точка зрения очень живуча и с каждой новой эпохой принимает все новые и новые формы: от аристократической критики буржуазной нови до самоновейших теорий «новых левых». Но каждое из этих теоретических новообразований последовательно опровергается жизнью. Люди индустриальной, денежной эпохи ничуть не глупее и не примитивнее жителей патриархальных деревень и усадеб. Человек, преследующий одну цель («одну, но пламенную страсть») зачастую много глубже, развитее, интереснее многоцелевых, разбрасывающихся и потому поверхностных людей. Как правило, он ориентирован на овладение внешним миром и достигает в своем деле подлинного развития всех способностей в отличие от многоцелевых людей, ориентированных в основном на общение с другими людьми, на подражательство им и их целям («нормативный» тип поведения)...
Но это все - смутная теория. А на практике я встречался лишь с одним существенным типом отклонений от денежной целевой функции и от вызванного ею шабашного принципа «вкалывай на полную катушку и только о работе и думай» - выпивки! Все прочие отклонения вроде мечтаний об охоте и рыбалке, о танцах и прогулках (танцы-шманцы-обжиманцы) или слишком хороших отношений - отступали по значению от выпивок далеко назад.
Как известно, в стройотрядах и шабашных бригадах обычным является сухой закон. Лишь раз в неделю, в укороченный банный день допускается небольшая выпивка с тем, чтобы на следующий день работа продолжалась по заведенному ритму. Все понятно.
Однако и в Хабаровске, и на Печоре, особенно моя бригада, от этого принципа отступала. Если в Хабаровске отступления и вызванные ими потери рабочего времени и производительности были незначительными, то на Печоре это было серьезным явлением.
В Хабаровске столкнулись две компании: беззастенчивых и трезвых «молодых», а с другой стороны - альтруистических, но выпивающих «преподавателей». Антагонизм в бригаде и возможность попреков заставляли пьющую компанию сдерживаться, пить украдкой и мало. На Печоре же, на «собственной шабашке», они были хозяевами положения и пили, сколько хотели. Мягкие увещевания и даже ругань нашего бригадира действовали очень мало и на очень короткий срок. И лишь прирожденный «комиссарский» талант Саши Григорьича удерживал бригаду на шабашном пути. Но не всегда.
Пили почти каждый день, особенно в начале сезона, когда еще был жив 20-литровый бак с пшеничным спиртом, взятый из Москвы для «праздников и ЧП». Потом дружно распили бочку закупленного в местном ОРСе чешского пива, потом НЗ и бутылки, отложенные бригадиром для «представительства» и расплаты с местными механизаторами... Когда все было выпито, перешли на закупки в долг в местном водочном магазине, несмотря на то, что бригадир не выдавал на эти цели авансовые деньги, ссылаясь на «железный уговор» в Москве: пить немного и только спиртное, взятое из Москвы.
Обычно пили поздним вечером, после работы, в ужин перед сном. Начинали по 50 или 100 г, оживлялись, затевали громкие разговоры-споры, добавляли еще, разговоры еще более оживлялись и т.д. - до середины ночи или даже до утра. О чем жарко спорили? - Чаще всего о работе: как работать быстрее, лучше, эффективнее!
Конечно, все эти ночные совещания и дебаты были бесплодными, если не считать потраченных сил и сна. На следующий день спорщики вставали не выспавшимися и разбитыми, заранее уставшими. А несколько раз напивались и наговаривались до того, что не выходили на работу. Правда, следовавшее после таких «срывов» всеобщее покаянное настроение исправляло положение, на несколько дней пьянки стихали. Так что для меня остался неразрешенным вопрос: что лучше, пить постоянно или изредка. В целом, конечно, оба ответа не хороши.
Но интересно, что пьянки и сниженная производительность почти не сказалась на успешности печорской шабашки в денежном смысле. Мне кажется интересным этот парадоксальный факт: на Печоре бригада больше пила, меньше сделала, но больше получила. Конечно, действовала разность условий (разные коэффициенты, разное начальство, разные бригадиры и т.д.), но мне интересно не сравнение местных условий, а сравнение возможных результатов в одних и тех же, допустим, печорских условиях.
Кроме выполненных объектов, нам предлагали взяться за мост и фундамент жилого дома. Даже в середине сезона мы были уверены, что осилим и эти объекты. Однако не выдюжили, отказались. Уверен - если бы ребята не пили, а работали более шустро и ожесточенно, то конечно, осилили бы и эти объекты. Примерная стоимость работы на них известна. И, казалось бы, легко рассчитать тот денежный ущерб, который мы сами потерпели от собственной пьянки и неорганизованности. Но нет... Нельзя забывать и другого: составление сметы, нарядов на выполненную нами работу находится в руках местного начальства. И в его интересах закрыть нам побольше объема освоенных капитальных денег и, следовательно, больше заплатить. Если при этом мы оказываемся и «хорошими ребятами», то это начальственное желание укрепляется, переходит из голого производственного интереса в живую реальность. А что такое «хорошие ребята»? - это компанейские, умеющие пить и шутить люди, не выжиги и не пройдохи (но и не олухи, конечно), свои в доску. А чем руководствуется местное начальство при определении размера заработка «хороших ребят»? - Конечно же, своим опытом, уровнем заработка предыдущих шабашников, сложившимися в данной местности приличиями. И если бригада завоевывает здесь общее признание как хороших ребят, то начальство, при его свободе обращении с деньгами, обеспечит им заработок не хуже предыдущего. С другой стороны, сильно завышать заработок шабашников - своих механизаторов обидеть, как бы они сами в шабашники не подались.
Так и получается, что главное для сегодняшних шабашников - не только произвести максимум полезных дел, но и завоевать личное расположение начальства и местного общества. А это почти невозможно без совместных «праздников» и некоторой простодушной покорности начальственной воле... Слишком рационалистичные и жадные до работы шабашники в нынешних условиях (подчеркиваю - в нынешних) - непонятны современному начальству и способны вызвать у него антипатию. Что и определяет окончательный денежный результат. Так и оказывается, что деньги у нас пока не являются точным измерителем труда и его результатов, что на их количество влияют такие факторы, как душевный настрой начальства или количество распитого с ним зелья.
Даже в шабашке - этой новейшей свободной форме труда - довлеет дух старого устройства, отклоняющий усилия людей от наиболее экономичного, т.е. оптимального образа действий.
Такое положение не вечно. Если начальство будет все больше походить на действительно заинтересованных хозяев, а не на пьяных временщиков, то в большом почете у них будут трезвые, холодные (не душевные), рациоаналистичные шабашники, и меньше - пьяные рубахи-парни. Рост же количества шабашных бригад и конкуренция между ними предоставит умнеющему начальству нужных ему работников. С другой стороны - сузятся и возможности большого («бешеного») заработка за короткий срок, ибо такие заработки предоставляет обычно именно начальство старого типа.
Будущее шабашки, на мой взгляд, -это «больший объем работ за меньшие деньги», утрата романтического ореола, превращение в обычный вид сезонных работ. Выпивки, конечно же, на шабашках (как, впрочем, и везде) уменьшатся. Но такой прогноз может осуществиться лишь при условии общего улучшения хозяйственных дел в стране, развитии экономической реформы, укрепления стимулов деятельности самого начальства - превращения нынешних директоров и прорабов в предприимчивых людей.
Если же хозяйственная жизнь в целом получит иное, обратное направление - (например, не к ленинскому НЭПу, а к «сталинским пятилеткам»), то у шабашников замаячат совсем иные перспективы. Денежного успеха смогут добиваться менее рациональные и производительные бригады, и чем дальше, тем больше их успехи будут расцениваться государством как вид преступления, сравниваться с видом воровства у государства без существенной отдачи. Будут усиливаться административные и прочие кары и запреты на шабашный вид работы. А поскольку экономическая нужда в шабашниках исчезнуть не может, a только усилится, то для спасения строительства в трудных районах и обеспечения их раб. силой придется расширить исправительно-трудовые лагеря, увеличивать контингент их постояльцев за счет увеличения строгости судебных приговоров... за разные преступления, в том числе и за шабашные работы... В общем, все пойдет по накатанному пути.
Все логично, но мне, оптимисту, кажется маловероятным. Эта логика уже прокатилась железным колесом по стране в недавние «славные» годы и не верится, что может повториться на памяти одного поколения. Я верю в разум наших людей, в экономическую реформу, в прогресс и пр. и пр. В том числе - и в перспективы трезвых шабашек. Я верю в уменьшение романтичности шабашных работ, в уменьшение их денежности, увеличение их трудности, т.е. в потерю ими почти всех привлекательных черт и красот, что тянут сегодня многих интеллигентов (вроде моих коллег по шабашке - «преподавателей», да, признаться, и меня самого). Я верю в будущих шабашников, на положении обычных сезонников, и не верю в себя и «преподавателей» как будущих шабашников.
Опыт двух сезонов меня убедил: с пьющими «преподавателями» приятно работать вместе, поскольку они не сухари, могут отвлечься и отдохнуть, войти в твое положение и протянуть руку помощи. Мало того - с ними выгодно сегодня работать, поскольку современное начальство у нас - такого же типа. Душевно и материально - мне с этими людьми и благодарен я им за прием в свой круг, за терпеливость, с которой они выносили существование в своей среде трезвого и холодного чужеродного элемента.
Мне близки и понятны их метания, их поиски в шабашке - отдыха и развлечения от надоевшей городской интеллигентской жизни. Понятно, что шабашка для них - это временный уход в особый, мужской мир. Мир «мужиков с топорами» - сильных, умелых, добычливых, матерящихся, пьющих, нравящихся женщинам и себе. И хоть сам другой, но сердцем я их понимаю. Однако разумом стою на ином - будущие шабашки - не за ними. Будущее - за их антагонистами. Расчетливыми, трезвыми и... мало зарабатывающими.