В этом году мне не надо было ехать на шабашку. Во-первых, все наши долги были выплачены. На сберкнижке даже остались деньги от прошлой шабашки. Лиля yже зарабатывала свои полставки, а осенью, в крайнем случае, можно было отдать маленьких в ясли для полной ставки. Во-вторых, мы так долго говорили с Лилей о повторении своего путешествия в Среднюю Азию в 10-летний юбилей, что уже не могли от него отказаться. Начатая работа по своду диафильмов и дневников в связное целое требовала завершения всех обязательных планов.
Однако, оказалось, что мне жаль отказываться и от очередного приглашения на Печору. То неожиданное уважение, которое оказали моей работе компаньоны, оценив ее коэффициентом 1,2; общий успех (полтора кycкa за полный сезон на каждого) - а лишние деньги нам совсем не помешали б; но главное - интерес к продолжению начавшейся в Хабаровске шабашкиной коммуне - властно потянули меня к новой поездке. И хоть обещал я себе твердо: ездить в походы, а не на шабашки, но в этот раз идеальным показалось извернуться и успеть и на шабашку съездить, и в поход сходить.
В конце концов, так и устроилось. В июне меня послали на обычную подшефную работу в совхоз, где ожидала необычная удача: удалось устроиться на две рабочие смены сразу (ночью на скотном дворе, днем - в полевой бригаде с переработкой), так что за две полных, без выходных, недели, я выработал 19 отгульных дней. Почти второй отпуск. Главная удача состояла в том, что партком института признал эти отгулы законными, хоть и выразил свое недовольство. Думаю, что такое с ним больше не повторится. Отпуск и накопленные теперь и раньше отгулы позволили мне отдать шабашке 1,5 месяца и три недели - среднеазиатскому походу.
Всех неполносрочных членов бригады наш командир просил приехать позже, чтобы остаться на последние, завершающие и обычно самые трудные дни. Как и прошлые разы, бригада по преподавательскому обычаю выехала в первую субботу июля, мы же, 6 человек - двумя неделями позже.. Кроме меня и участника хабаровской эпопеи Славы, никто еще не был в этой бригаде. Родственник Пети-командира, товарищ Славы по прежней работе и двое моих товарищей: Володя - по туристскому прошлому, Вадик - из околодиссидентской среды.
Много новеньких было уже и на Печоре, конечно, опасное дело - расширение бригады новыми людьми, но с другой стороны, я рад за своих товарищей. За Вадима с его тремя детьми, неработающей женой и 180-рублевой зарплатой я просил своих компаньонов уже давно. Сильный, компанейский, альпинист, участник многих шабашек, умница, он, конечно, не мог не оправдать моих горячих рекомендаций. Просил я настойчиво, полагая, что под влиянием прошлогоднего денежного успеха многие знакомые ребята потянутся сюда же, так что шансов пробиться в бригаду именно моему кандидату не так уж и много. Поэтому о другом кандидате - Володе С., я уже и не упоминал.
Однако, перед самым отъездом пришла от уже работавшей на Печоре бригады телеграмма: «Работы много, можете приглашать своих». Ну и слава богу!
Настроение в воркутинском поезде у меня было вполне благодушным. Место, куда едем, известное; деньги - верные, да и обойтись без них, в крайнем случае, можно. Конечно, много новеньких, но вера в Петины организаторские способности снимает эти опасения. Перспективы кажутся блестящими.
В отличие от первых двух шабашек, когда я не думал заранее о переписке, как способе ведения дневника, на этот раз мои письма намеренно были подробными и обстоятельными. Повредило ли это их искренности - не знаю. Во всяком случае сейчас, через год почти, я довожу задуманное дело до конца: перепечатываю из моих и Лилиных писем куски на тему «шабашка и семья».
И еще одно предварительное объяснение.
Немалую часть переписки занимает описание наших отношений с Вадимом. После этой шабашки они почти прекратились, и потому можно говорить о них с большим спокойствием. К сожалению, говорить приходится: уж больно тесно они связаны с главной темой. Мой рассказ, понятно, будет субъективным. Но если я вздумаю исправлять письма и убирать личную пристрастность, то еще больше искажу истину.
Ранее, в трудные минуты, Вадим оказывал мне очень значительные услуги советом и до сих пор я благодарен ему за поддержку. Потом мы подружились семьями, но, как часто бывает, слишком тесное сближение привело к быстрому охлаждению. Впрочем, чрезмерно горячие наши споры нельзя ставить в счет дружеским отношениям.
Гораздо большим испытаниям мы подвергли эту дружбу летом 1976 года, когда обе наши семьи сошлись на даче моего отца. Лиле приходилось 2-3 раза в неделю уезжать в Москву, оставляя Тему и маленьких на Таню с ее семейством. Вот еще один повод для нашей благодарности. А чем мы могли бы отблагодарить? - Только тем же... Но Тане поездки в Москву были не нужны...
А потом меня послали на 10 дней в ленинградскую командировку. Давно задуманное и желанное знакомство с петровской столицей из мечтания становилось вдруг и неожиданно реальностью: судьба даровала летнее время и деньги для столь нужного в запланированной цепи ленинградского диафильма. Дело было только за вторым автором. Но как уехать в Ленинград со мной и Лиле? С детьми, или оставив их на Таню? (Тему мы хотели взять с собой: он давно мечтал об «Авроре» и раздвижных мостах, да и нельзя было 13-летнего парня оставлять все лето на даче).
И опять мы не могли ничего предложить взамен, кроме аналогичного отпуска для Тани... Много было у нас разговоров, разных вариантов, с участием других членов семей, много было толков и выяснений отношений, при которых катастрофически вытаивала сама искренняя основа этих отношений, прежде чем мы все же уехали втроем, оставив своих двухгодовалых Алешу-Аню на Танино попечение. Нам нечего было говорить в свое оправдание, кроме внутреннего ощущения необходимости этой поездки. Не будь на даче Вадимого семейства, мы взяли бы маленьких с собой. Но было бы с ними в Ленинграде очень трудно, да и им было бы с нами нелегко. Но при сложившейся обстановке нам просто не разрешили бы брать их в столь «безумную авантюру», неявно отстаивая лишь отмену Лилиной поездки... Нет, я и сейчас не раскаиваюсь в жесткости тогдашней линии, хотя сознавал и тогда, что этим, наверно, гублю всю дружбу. Однако, здесь «мягкость» не спасает. Подспудно жила лишь небольшая надежда: вернемся, может, все образуется и утрясется. Будем следовать самим себе.
В Ленинграде за 8 дней мы облазили почти все, что нас волновало, не исключая основных окрестностей. В ходьбе смертельно уставали, но диафильмы слайдами и собственной памятью мы обеспечили. Дождливая вначале погода сменилась ярким солнцем, как будто судьба взялась помогать нам, эгоистам. Все хорошо, все очень хорошо.
Однако, домой вернувшись, мы узнали, что Вадим перевез семью обратно в Москву, дождавшись, конечно, смены. Конечно, конечно же, чинно-благородно, без всяких особых причин и объяснений, просто от общей усталости (московское лето в том году и впрямь было мерзко-дождливым). Однако все у нас поплыло вкось. Ну что ж... придется плыть теперь самим.
Письмо с поезда. 17 июля.
... Подъезжаем к Ухте. Ехать хорошо. Володя едет пока без билета, не успел купить (проводница знает), так что в купе нас пятеро. Оказывается, Слава и не пытался достать самолетные билеты, решив, что поездом проще. Но в итоге мы потеряем один рабочий день (20-30 руб.), черт бы его драл. Вдобавок взяли постели: мне приходится подчиняться. Зато Вадик блаженствует, особенно за чаем. Цапаемся с ним по израильскому вопросу. Много разговоров на экономические темы. Еды много - наснабжали нас крепко.
В пятницу вечером я успел заехать к Вадиму, ужинал у них, видел всю семью и спрашивал о причинах отъезда. Таня говорит, что ей ужасно жалко было Алешу, он плакал при их отъезде и даже звал ее «Мама». И Таня, и Е.П. говорят, что они просто устали и уехали бы даже без инцидента с Ленинградом. Знакомство наших семей должно оставаться. Думаю, что тебе следует проявлять инициативу. Хороший повод - привозить свежую клубнику - «для детей». Ведь мы им очень обязаны Ленинградом. Правда, Ли, это будем хорошо... (Дальше идет обсуждение среднеазиатского маршрута...)
Письмо с Печоры. 19 июля.
...Сейчас послеобеденное время, и я только начну свой первый рабочий отчет, продолжу вечером. Сижу на своей кровати у стены школьного физкультурного зала, прямо под баскетбольным щитом. По сторонам - еще 20 кроватей. Расположились здесь мы с размахом. В актовом зале - наша столовая, еще в трех небольших комнатах - кабинет бригадира, комната поварих (Фаины и Ларисы) и комната тракториста и крановщика из районного стройуправления, работающих на нас. Подстать этому приволью - обильная и роскошная еда из мясной тушенки и т.п.
Прибыли мы «Зapей» вчерашним вечером, в 4 часа. Устроились очень быстро, но вместо работы Петя нас заставил пройтись и «ознакомиться» с объектами:
1) наша прошлогодняя лесопилка стала уже второстепенной стройкой. Ее сейчас кроют железом Иванов с товарищами;
2) гараж для местных механизаторов практически еще не начат;
3) двухэтажный многоквартирный дом - основная стройка. До нас здесь был сложен только первый этаж до половины окон на столбиках. За две недели ребята подвели под него бетонный внешний фундамент и готовили брус на стены. Занято большинство;
4) достройка каменной столовой, начатой еще в позапрошлом году белорусскими шабашниками. Типично городское здание с огромными проемами для витринных окон, плоская крыша из бетонных плит. Ее хотят довести почти до рабочего состояния. А ты знаешь, как это трудно: множества внутренних кирпичных стен, переделки и исправления чужих грехов, отделки и тонких работ: водопроводной, отопительной, сантехники и пр. и пр. У самого Пети при разговоре о столовой появляется в голосе какая-то неуверенность и замутненность. Как он объявил, на ней должны работать Костя (бугром), Иванов, Игорь Рыжий, я и еще один новый парень. Хозяин объекта - СМУ из района, которое дало нам трактор и 10-т автомобильный кран. Петя их использует сейчас главный образом на других объектах и для разгрузки стройматериалов на печорском берегу. За две недели на этой столовой почти ничего не сделано: нет еще материалов, бульдозер не починен и многого еще не хватает. Правда, Петя в разговоре с нами не скрывает, что столовая для нас нужна лишь как повод использовать районную технику, приличных же денег нам от этого хозяина получить не удастся. Политика его понятна, но мне самому грустно будет работать там, где так мало зависит от твоих личных усилий.
Неудачным был и первый день: сломался трактор, и весь дневной план работы вылетел в трубу. После обеда Петр предложил неожиданно еще один объект работы: ремонт полов в поселковом детском саду. Об этом ремонте мы слышали еще в прошлом году, но завалены были тогда другой работой по уши. А теперь - народу у нас чуть не в 2 раза больше. А за этот ремонт предлагают очень хорошие деньги... К вечеру мы уже работали в детском саду. Заведующая торопила нас и просила быстрее сорвать старые доски. Видно было, что ей с трудом удалось уговорить начальство на этот ремонт и потому не терпелось втянуть нас в фактическую работу. Нужно заменить прогнивший черный пол и наполнитель. («Полы зимой ледяные и дети простужаются»). Вскрыли мы одну комнату, и вместо опилок или цементной стяжки обнаружили в качества наполнителя простой песок. Понятно, что зимой он собирает в себя воду и гноит даже основные балки. Замены тут требует многое... Вскорости пришло поселковое начальство и оказалось очень недовольно нашим началом: все подряд срывать не надо, доски снимать надо очень аккуратно («половой доски другой у нас нет, и не будет» - хотя своя лесопилка работает) и вообще...
Интересная ситуация: уступая требованиям детсада, начальство идет на ремонт, но хотело бы, чтобы он был выполнен проще и формальней (не тратить материалы, людей и т.д.) и готово дать хорошие деньги за халтуру. Еще никогда не вызывала у меня столь выгодная халтура столь сильных моральных неудобств. Хорошие деньги - и здоровье детей... Интересно, какая линия в конце концов победит.
Вот пока и все. Володя и Вадим работают на дому, по работе я с ними не контактирую. Может, это и неплохо.
Погода очень хорошая, жарко. Дважды купался в Печоре. Вода прохладная, но очень приятная. А заплывы на печорских закатах, так просто радостны. Правда, комар жрет немилосердно. Однако лучше комар вечером, чем плохая погода днем. Так что я вполне спокоен к комарам...
Прости за почерк, кончаю в полусне. Спокойной ночи.
Письмо из Москвы. 22 июля.
19.7. ... У нас целый день тихий дождь, сильный тоже принимался несколько раз. Аня даже выучила «синий дож». Мы сидим сейчас за круглым столом. Аня временами ожесточенно чертит, бурно проявляет какие-то неясные агрессивные чувства. Алеша, как всегда, благодушен, но листочка своего не отдает. Глядя на меня, говорит: «Мои». Я подтверждаю.
Заснули. Я тоже хочу спать. Удивительное дело, у меня почему-то нет потребности писать тебе. Привыкла к твоим отъездам без писем: командировки, колхоз? Или устаю?
Сегодня закрутила 3 банки клубники. Рвала даже чуть красную, а то под таким дождем все погниет, детки запихивают ее в рот двумя руками, приходится ограничивать.
20.7. Анюня проснулась раньше шести, и теперь, веселая, прыгает по дивану и всячески проказит. А я продолжу.
В субботу Тема все же неплохо справился с малышами (не считая неубранных мокрых постелей). Утром за молоком на хутор пошел он. Теперь я буду стараться ездить на работу не в молочные дни. Отец со мной разговаривает немного, почти не поднимает глаз - Ленинград. Т.П. уверяет, что пересердится.
День оказался солнечным и додержался таким до конца. Утром, гуляя, дошли до очень хорошей лужи. Вытащить из нее мне не удалось, я ушла за поворот, надеясь, что соскучатся. Вернувшись, застала их босыми, а Аня пристраивалась искупать попку. В последний миг Алеша бросил в воду Анины сапоги. Пришлось идти домой босиком.
Что еще сегодня? Тема привез велосипедом 19 кг сахара. Ягоды в этом году будет мало. Черная смородина сильно осыпалась, клубника гниет, не вызревая. Так что остаются красная смородина и крыжовник. Ну, тем легче мне. Отец снял 7 рамок меда. Мало в этом году... Все... Завтра допишу, а в четверг отправлю. Нужно будет в 5 утра выйти. До работы заеду домой, помоюсь и почту возьму. Не получается у меня с ходьбой на станцию без автобуса. Очень спать хочу по утрам, а вечером надо спешить.
Утро 22.7. Не пришел автобус 5.24. и я еду на следующей электричке, дома успею только взять почту. За квартиру буду платить в субботу. Вчера опять был солнечный день. По грибы я сбегала, но их еще мало. Все же на ужин была картошка с грибами. Закрутила 8 л варенья. Крышки кончаются. Надо бы позвонить отцу на работу. Очень не хочется. Солнце бьет мне в глаза. В такую погоду легко мне оставлять деток на Тему. Алеша вчера много скандалил: то штаны не так надевались, то «тап» не лез, то мама уходила, то маме не хотелось «покатать». Они знают, что качели сделал папа, и первые дни все время поминали: «Папа, папа», особенно Аня.
Кончаю письмо. Буду писать заявку.
Так и есть: письма от тебя нет. Я почему-то надеялась, что ты еще в поезде напишешь. И грустно мне стало в чисто убранных тобой комнатах. Ты пиши, пожалуйста.
Письма с Печоры.22 июля.
...Но я уже забыл, о чем писал прошлый раз. Наверное, для связного рассказа нужно отчитываться каждый вечер, но сил немного, и книжку Вадима хочется дочитать (Бем-Боверк «Капитал и прибыль» - начал читать в поезде).
О наших «объектах» я тебе уже писал. Нo изменения в их перечне идут быстро. Появился детский сад, а от столовой Петя, возможно, откажется (если не придут все материалы и техника). Однако два дня я работал именно на ней: краном снимали потолочные плиты (они были неправильно уложены нашими предшественниками, и попутно сломали плохо сложенные кирпичные центральные колонны; потом готовили растворный узел для кирпичной кладки. Но мутно у меня на душе, что вся эта возня может оказаться зряшной.
Зато Петя заключил договор с местным ОРСом (фирма «Продовольствие») на разгрузку приходящих барж. Вчера и сегодня мы уже разгрузили одну - больше тысячи мешков по 70 кг крупы в каждом (80 т). Подниматься в гору с мешком довольно тяжело. Идешь медленно, как на перевал. Тело потом болит. Но поскольку ребята часто устраивают перекуры, то очень приятно в это время купаться... Работа, конечно, тупая и тяжелая, зато твердые деньги. А при нашем положении, когда народа много, а развернутый фронт работы лишь на одном объекте (жилой дом), любая твердая массовая работа - спасение. Петя прав. Изворачиваться в этом году ему приходится много больше прошлогоднего. Еще бы - с такой бригадой.
Наше положение теперь уже не кажется мне слишком розовым - именно потому, что среди ребят распространено удивительное благодушие. Один Петя, да Женя как-то беспокоятся и переживают. Прошлогодний заработок создает уверенность, что в этом году - будет не хуже. А ведь может оказаться совсем не так - ведь сделано пока очень мало. К благодушию располагает и хорошая погода, плюс обильная еда и ежедневная выпивка. Уверен, что в этом году еда окажется много дороже, хотя мы и не ходим совсем в столовую. Что касается выпивки, то теперь она проходит очень спокойно, без всяких терзаний совести вечером выпивают свои полстакана, чуть погудят - и спать. Никто уже и не заикается о сухом законе и повышенной производительности. Как будто река, наконец-то, прорвала прошлогоднюю плотину и успокоилась в своем естественном русле.
Ну, все. Жду известий, как вы справляетесь с маленькими. Как Теме живется и работается? Иногда мне кажется, что ему не очень сладко, а потом думаю - но ведь и нам тоже... Пиши, Ли.
Письмо из Москвы. 26 июля.
...Проехали Одинцово. Сегодня успела на электричку 5.41. Вот бы всегда на нее успевать! Сперва прочитала «Литературку», потом написала последний вариант формулы. Осталось время - пишу тебе...
Вчера был очень деловой, четкий день до приезда в 5 ч. отца и T.П. После завтрака тщательная уборка кухни и дома, двойная стирка, поливка огурцов (освободила от воды бочку, куда, как я и догадывалась, дети складывали обувь свою и деда), купание Ани-Алеши и обед в час. После обеда собирала ягоду и полола оставленные грядки клубники. Сбегала только искупаться и опять ягода до боли в спине. Оставалось только ее помыть, перебрать и сварить, как встали ребятишки и приехали Т.П. и отец. Т.П. захотела с моей консультацией сделать вареники, а Темка не смог увести на прогулку детей, и начались мои дерганья между тазом с клубникой, варениками и детьми. Кончилось тем, что я раскричалась, и Темка увез-таки их на велосипеде.
Вот и все, что я вчера успела дописать. Главное ощущение этих дней: неприветливость отца. Ни слова в воскресенье. Неприятная обстановка. Еще меня поразило, что он не проявил никаких попыток помочь нам, когда обнаружил, что из-за плохой прокладки последний баллон газа вытек в воздух (а может, Тема плохо привернул кран). Обед вчера разогревала на костре и закоптила всю посуду. А вечером с трудом разожгли на кухне большую печь. Все же сделала ужин и сварила варенье, но там до сих пор жарко. Изнурительная суматоха весь вечер. А потом я вспомнила про электрическую плитку, и стало мне обидно, что отец даже не предложил ее нам. Темка зашел к ним в комнату и взял. Хоть разогревать будет на чем. Буду топить печку только раз, а собранную клубнику просто ставить в холодильник. Да половину еще отвезу Тане. На этой неделе я работаю в понедельник, среду и субботу.
Вот при такой обстановке послезавтра у отца день рождения. Надо было бы мне вчера с ним объясниться. Обычно это делаешь ты, я не привыкла первой. Но тут как-то вроде виноваты - упустили газ. Перед работой заеду в Военторг, может, чего куплю в подарок.
Спасибо за письмо. Его я читала четырежды: себе, Люде (Слава прислал коротенькое, из которого мне запомнилось: «комарики покусывают», Тане (Вадим не написал еще), Теме с папой.
Сейчас я пишу охотно, но и новостей больше нет. У тебя их гораздо больше. Я, когда приезжаю в Москву, начинаю по тебе скучать. Ребятишки, видно, тоже скучают, потому что часто говорят «папа». Когда катаются на качелях, то непрерывно твердят: «Папа качели делал». Тема после того, как пробудет день с малышами, на другой день совсем почти не помогает, клубнику не собирает, отец тоже. Он ее даже, по-моему, не ест. Так что крутиться мне приходится. Ну, вроде бы это в пользу должно мне пойти.
Кончаю. Сделайте пол в детском саду теплым! Приветы всем, кто меня знает
Письмо из Москвы. 28 июля.
...Вчера Тема был в Москве и привез от тебя письмо, поэтому сегодня я заезжать домой не буду, а развезу клубнику и варенье по знакомым. Все у нас хорошо. Вчера развозили газ, и я купила 2 баллона. И, кстати, в том баллоне еще был газ (есть и сейчас), просто, когда они меняли прокладку, то его перекрыли, а Темка, с его склонностью преувеличивать, заявил, что газа почти нет. Когда же я включила плиту и увидела, что газ не идет, то решила, что «почти» уже окончилось. Так что зря я на отца обижалась.
Тема вчера ездил в Москву, чтобы купить ему подарок. Купил непонятную мне штуку под названием «культиватор». Я все-таки приложу к ней носки. В пятницу надо спечь пирог. Яблок вот нет.
Мы, как представили тебя, идущего в гору с 70-кг мешком, причем раз 100, решили, что деньги, которые ты привезешь, будем очень экономить... Мы сейчас тратим, в основном, на сахар, молоко, вот баллоны вчера по 8 рублей, Темины расходы: подарок, книжки для школы, дорога.
Люда и Таня ахают над вашими мешками. Не надорвитесь, молим вас. Вы нам нужны здоровые. Пусть без денег...
Ты читай книжку, а нам пиши очень коротко, но обязательно. Можешь на открытках. Работаю я кругом интенсивно. На работе мне осталось сделать 3 первичных заявки и 3 возражения на август. Решения я, правда, пишу в основном в электричке. Вот сейчас закончила, и осталось время тебе писать. На даче тоже пишу порой, но там больше варенье. Вчера еще закрутила 11 литров. Это ведь надо собрать и перебрать...
Посмотрела твою книжку по Казахстану. Ты хочешь на барханы, надеюсь, не на «поющий»?..Вот и все. «Беговая». Бегу.
Письмо с Печоры. 29 июля.
Ли, я виноват в задержке письма. Дай бог, чтобы почта ее скомпенсировала. Дело в том, что в понедельник 26.7 я сильно ушибся и никак не мог понять, смогу ли скоро выйти на работу или придется уезжать в Москву. Сейчас все определилось, и я снова могу писать тебе обычную формулу: «жив-здоров».
Но расскажу все по порядку. В тот день пошла вторая неделя моей работы - и очень дурной, бестолковой работы. Поскольку бульдозерист никак не может отремонтировать свою развалину, площадка под гараж не спланирована (там сильный уклон) и работа на нем не начинается. На столовой Петина политика тоже никак не определится (будем мы там работать по-настоящему или нет). Поэтому мы и шастали с объекта на объект. За неделю я два раза побывал в детском саду, три раза - на гараже (готовил опалубку на будущее), один день - латал шифером крышу школы, а в промежутках - на столовой - то разгрузка материалов, то слом сделанного раньше - грустные операции...
Продолжаю вечером, в 11-м часу, а кончу, наверное, только завтра, в банный день. Ну, так вот. В понедельник Петя мне и еще троим велел идти на столовую разгружать кирпич, т.е. на узаконенное полубезделье, потому что пока трактор загружает с баржи свои сани, тянет их к нам, а после нашей разгрузки снова ползет к пристани -проходит много свободного времени. Предвидя это, я даже взял с собой книжку, чтоб без зазрения совести читать ее в ожидании трактора.
Читал я ее, а на душе было очень муторно и погано. Ведь это же шабашка, где общей работе отдаются все силы и время! - Ведь я привык к этому ощущению практической коммуны, ценю, радуюсь этому чувству. А сейчас сам его подрываю - читаю вот книжку, когда ребята вкалывают, все летит в тартарары! Чтение не лезло в голову от злости. И я побежал на дом помогать, благо, он рядом. Там приняли меня в работу легко: схватился за хорошо знакомую еще по хабаровскому Катэну операцию -сверлить брус перед укладкой в стену. Но только я пристроился, затарахтел приближающийся с пристани трактор, и я побежал на разгрузку кирпича. Кончили складирование, снова пошел на дом. «Чурочники» (так зовут ребят на доме) попросили меня сложить в ящик с земли железные стержни («нагилями» скрепляется брус в стене) и поднять к ним, на второй этаж. Нашел ящик, начал собирать и еле уместил все железки в одну тару. Конечно, надо было не пыжиться, а носить наверх понемногу, но я спешил и хотел стащить этот тяжеленный ящик наверх зараз, без перегрузки. Попросил помочь Вадика. Потащили вдвоем по мосткам наверх. Я пячусь задом вперед, а Вадик пыхтит сзади и тихо мне шепчет: «И все же ты псих». Это еще больше подхлестывает, и я тяну прежнее: «Ничего, ничего, сейчас донесем»...
Перед этим у нас с Вадиком уже были полушутливые-полусерьезные (как и вообще все наши перепалки) разговоры о моем «галатынстве». По Вадиковой терминологии украинское жаргонное слово «галатын» означает нахрапистый, здоровый и дурной мужик, берущий не умом и умением, а силой и халтурностью. То, что я принадлежу к типу «галатына» для Вадика ясно и со мной не обсуждается. Но здесь он открыл еще и мой крайний индивидуализм: «Ты в своих поступках не считаешься с людьми и невольно втягиваешь их в аналогичное «галатынство». Вся беда в том, что такое «нехристианство и эгоизм» (во куда хватил!) сочетается с иными хорошими качествами и поэтому путают людей. Если ты хочешь быть честным, то нужно заранее предупреждать людей об опасности общения с тобой!» - Правда, последние тирады он говорил мне уже после случая с этим ящиком железа.
Как всегда, я не успеваю в разговоре четко сформулировать свои возражения, скорее это я сделаю в таком вот письме. Наверное, потому что Вадику и не хотелось выслушивать эти возражения. Но, конечно, его правота лишь относительна: я никогда не заставляю людей работать сверх силы. Я только не желаю самому скрывать максимум своих возможностей. Конечно, это тоже невольный вызов окружающим («выпендривание») и многим не нравится. Приходится мобилизовывать все резервы своей уступчивости, мягкости и скромности, чтобы погасить это естественное общественное недовольство. В этом Вадик прав. Он не понимает только, что именно в шабашке, этой капиталистической коммуне, такая черта (способность раскрыть максимум своих сил наперекор воспитанной в нас коллективистской заторможенности) и при сохранении внутреннего мира в бригаде, без перехода недовольства на личности - очень и очень нужна! Что в таком микроклимате - главный залог высокой продуктивности бригады. Именно поэтому в прошлом году меня так высоко, в конце концов, оценили ребята.
Ведь дело было не в моей личной работоспособности, а в том, что я провоцировал их на максимум самораскрытия - и при внутреннем мире. Вадиму это предстоит еще понять, но пока он еще не склонен слушать и я смог протолкнуть в его сознание лишь одну свою фразу: «Раз ты занялся анализом моего общественного облика, то бери его в комплексе и попытайся понять, почему бригада ко мне столь хорошо относится. - Может, и разберется...
Ну вот, пячусь я по этому гнущемуся помосту и слышу за спиной хруст, оглядываюсь: брусок, на котором лежал верхний край нашего помоста, отрывается от стены, выворачивая гвозди. Испуганно сообщаю Вадику: «Ах, черт, гвозди выдираются», а сам оглядываюсь уже основательно, по инерции продолжая подъем. Нy, и оступаюсь... в пустоту. Ногa на помосте, голова идет вниз. Высота невелика - метра два с половиной, но падаю очень неудачно. Хорошо, что успел подогнуть голову и упал на левое плечо, потом на спину. Через долю секунды рядом падает ящик с железом и теряет свою форму. Тут же вскакиваю и ощущаю себя: «Все в порядке, только плечо сильно ушиб, а поясницу просто поцарапал». Пытаюсь собрать свое железо снова, но руки ватные и я, как оглушенный. С помоста спускается испуганный Вадик и говорит: «Не трогай, не трогай, я все сам соберу, все сделаю. Тебе полежать надо и спину промыть, вся в крови». По инерции я вроде не соглашаюсь, а потом все же соображаю: «Дело плохо: спина в крови, ребята могут увидеть», уславливаюсь, чтобы Вадик ничего не говорил ребятам, одеваю куртку и иду домой. Слава богу, никто моего позорного падения не видел. Вадик молчал и только вечером показывал желающим место моего падения.
Фаина и Лариса промыли перекисью водорода спину, забинтовали, и я поплелся на разгрузку кирпича. Поясница болела слабо, но зато плохо поднималась левая рука. Управлялся в основном правой. На доме я уже не появлялся. Довыпендривался. Слава богу, разгрузка скоро кончилась, и Костя мне предложил сваривать арматурные сетки для фундаментов новых столбов в столовой. Это дело было по мне: сварка, квалифицированная работа, не требующая больших усилий. Этим я и занимался конец дня и начало следующего. Правда, к вечеру шоковая восторженность стала у меня проходить, а вместо нее пришла подавленность и физическая слабость. Еле двигался, тем более что здесь у нас стоит жара и духота.
На следующий день я был еще слабее и еле двигался. Но занимался сваркой. Угнетала неопределенность будущего и страхи: сколько я еще прокантуюсь с этим плечом? А если там трещина или скрытый перелом и я буду полуинвалидом месяц с лишним? Тогда надо уезжать, и чем раньше, тем лучше для бригады и правильней. Но ужасно обидно уезжать, ничего не сделав и не заработав. Сколько было в Москве усилий и сборов! - И такой дурацкий конец! Далее начал продумывать, что, если поеду домой, то появлюсь на даче не сразу (все равно однорукому с детьми управляться трудно, а дома работы навалом).
В первый же вечер Вадим мне настоятельно советовал ехать в районную больницу и сделать рентген. «Надо действовать» - настаивал он. Очень не люблю я какие-то действия для себя, гораздо больше полагаюсь на течение времени, чтоб в организме все зажило само собой. Ну, а вдруг у меня, действительно, трещина в кости и придется сидеть на шее бригады целый месяц?
Петя пытался меня удержать, сказав, что я могу отлеживаться сколько надо, чтобы быстрее вернуться в форму, а надежды на рентген в районе очень мало (летние отпуска). Но Вадик возражал очень убедительно, и оказался прав: рентген, действительно, работал. Вечером во вторник местная фельдшерица выписала мне направление, а утром в среду я отчалил на «Заре» в райцентр.
В районной больнице порядки и очереди московские, только народ еще злее. Оно и понятно: представь себе, как бы я взвился, если б врач назначил мне еще один приход через день. А народ здесь больше приезжий и ценящий свое время (врачи тоже ценят свое время). Но мне повезло: за день успел попасть на прием, сделать снимок и получить заключение: переломов и вывихов нет, но возможны разрывы и потянутости связок плеча. Слава богу!
Сразу стало легче от определенности. Конечно, неделю придется заниматься облегченной работой, но и только. Уезжать не надо. А главное, я успею войти в полную форму к Тянь-Шаню. Зато прибавилось осторожности. Такие уроки не забываются. И вдобавок надеюсь, что местная медицина оформит мне бюллетень хотя бы на неделю, и я сохраню на будущее часть отгулов.
...Вчерашний день я работал на доме, сегодня же - на гараже занимался сваркой и резкой металла. Здесь уже развернулись работы, готова площадка и бетонные основания под металлические столбы, делa много, и я буду вполне нужным. А выздоровление мое идет довольно быстро: повязки я yже не ношу, в кровати поворачиваюсь более успешно, левая рука (не плечо) действует неплохо и стеснения в груди прекратились. Слабость почти прошла, особенно после бани и мощной пропарки, которую мне устроил Костя. После его массажа я выползал в предбанник едва живой, зато на койке теперь мне очень хорошо.
Что же касается наших общих дел, то работа на всех объектах, наконец-то определилась. Если через несколько дней на гараже и столовой прояснится технология, можно будет гнать объемы. Хуже, как я поглядел, дело обстоит на доме. Там 7 человек работают на брусе почти две недели, а отлаженной технологии и оптимального разделения труда еще не появилось. И до сих пор много споров и неразберихи. Уверен, что через некоторое время бригада будет с ними разбираться. Собрались, в основном, новички, кроме Славы (но он новичок в дереве) и Эдуарда. Нет авторитетного старшего.
Это же отмечает и Вадим: «Нет человека, который бы смотрел вперед и определял, что и как надо сделать сейчас, а что потом». Я спросил его: «А взялся бы ты за руководство?», и получил ответ: «За расстановку людей - да, а за технологию - нет, а тут, к сожалению, надо определять все вместе». Он прав, конечно. Я тоже в руководители никогда не лезу. И другие тоже. Удивительно, что мы здесь все образованные в общем люди, чуть ли не высшей квалификации, но в новом, главное, самостоятельном деле, оказываемся способными лишь на простую, черную работу. Исключений немного: Петя, Саша Григорьич (кстати, мне здесь сказали, что он вообще теперь не приедет, а жаль!).
На доме Вадик работает очень старательно, хотя довольно часто влезает в споры со своим напарником Эриком, молодым и самоуверенным бородачом интеллигентного вида. С другой стороны, его деловые способности уже заметны. Так, он стал ответственным по оформлению нарядов по разгрузочным работам с ОРСом (правда, эти работы Петя теперь свертывает)... В общем, его положение в бригаде мне кажется удовлетворительным.
Положение же Володи просто хорошее. Это и понятно - ведь с ним нет никаких сложностей, всегда силен и светится дружелюбием. Сейчас его поставили в пару с Ивановым на детский сад, причем последний был очень обижен, что у него забрали привычного напарника Рыжего (кажется, после обеда они неофициально распивали бутылку красного). Петя по секрету мне объяснил свою хитрость: «Володька очень хорошо работает, как зверь, и не пьет (кстати, в бригаде на сегодня уже три официально не пьющих члена: Володя, Вадим и я, и, конечно, две женщины) и этим будет держать Иванова в рамках». Оправдается этот расчет или нет, а для меня очень важна положительная оценка Володи.
Только ты не очень распространяй эти оценки среди Тань. А то через жен они докатятся сюда и будет нехорошо («открытых оценок членов бригады во время работы допускать нельзя» - это важное правило бригады еще с прошлого года). Я еще почему беспокоюсь: Слава получил от Люды письмо, где его снова упрекали за слишком розовые сообщения и передали твою не очень лестную оценку Вадима. Ну, зачем Славе (который, кстати, плохо переносит Вадима) выслушивать это? Пожалуйста, не допускай больше этих вещей. Иначе мне будет плохо и придется не писать про эти вещи.
Кончается банный день, а вместе с ним надо окончить и это длинное письмо. Ребята после поддачи сильно бухтят. С трудом отключаюсь.
Сегодня я получил твое второе письмо, не успев даже ответить на первое. Первое меня радовало: ты все же справлялась, а отцовская неприязнь казалась преходящей пасмурью, а вот второе письмо меня тревожит сильнее.
Что же делать с отцом? - Я просто не знаю. Написать ему письмо с объяснениями - он ничего не пойдет. Если и разговор почти не помогает, то что сделают строки без ответа? Как его убедить, что в нашей семейной линии, которая ему не нравится, виноват больше я, его сын. А генетика велит ему виноватить исключительно тебя. Грозить разрывом отношений - совсем глупо и все осложнит, ничего не разрешив. Ведь на деле все наши отношения - нерушимы. Наверное, нет иного выхода, кроме выживания, по крайней мере, до осени. Самое правильное для тебя было бы спокойное приятие недоброжелательства. Ведь внуки ему не безразличны. Случай с баллоном газа прискорбен, но нужно же выходить из положения. Caмое правильное - занять у соседей: идти и у всех спрашивать. Это неприятно, но надо было делать самим. Наверное, соседей расспросить мог даже Тема, только его надо очень просить! Я это уже раньше понял. Он сейчас уже становится независимым.
Ведь кроме внешней самостоятельности нашей семьи, внутри ее существует еще и будущая независимость от нас детей. Ведь на деле, наши дети - не наши. Они наши по рождению, но, поскольку становятся личностями, то тянутся за самостоятельностью и овладевают ею. Даже мы оба имеем независимость друг от друга, ты это знаешь, только с годами она слабеет и заменяется крепнущей связью, а вот независимость от нас детей быстро увеличивается. Что же, Тема сейчас испытывает массу влияний, и среди них - вредной жалости к нему, бедному. Непонятно, как он с ними разберется, и каков будет его окончательный вывод. Единственный выход для тебя, моя хорошая, это вкалывать на даче, до потери дыхания, при нем - и ставить его перед необходимостью заниматься с детьми в твое отсутствие. Не унижай себя частыми требованиями в свои дни: если у него есть добрые чувства, сам возьмется помогать, видя твои мучения. Главное, чтобы сам, по доброй воле, не жалея самого себя и не прислушиваясь к жалельщикам. Можно просить, жаловаться, даже плакать, но не надо требовать и приказывать. Это так, Ли, иначе мы потеряем сына, и совсем быстро. Тема - взрослый человек, это очевидно. Передай ему, что если он хочет, то может писать мне отдельно, я буду особо ему отвечать.
Кстати, Вадим высказал одно замечание в Темин адрес: «Хороший мальчик, но слишком много думает об экономии. Для его возраста - это ужасно!» - Какие смешные опасения, правда? Вообще наши разговоры с Вадимом все более изживают себя...
Но мне уже давно пора кончать. Со стыдом перечитываю твои письма: тебе там много труднее, чем мне, но не буду тебя уговаривать работать меньше. Нет, так и надо. В этом наше лицо, независимость, жизнь. Пиши, жду твоих писем...
Письмо из Москвы. 31 июля.
...Электричка 5.24. везет меня в Москву. Со мной две банки нового варенья и желание тебе писать. Две недели, как ты уехал, а я все чаще про тебя думаю, вспоминаю. Аня часто спрашивает: «Папа, де?» Из трех слов «папа уехал далеко» говорит два: «папа уехал» и «папа далеко». Алешик тоже пытается повторять. Вот им уже и два года. Скоро выйдут из своего розового возраста. Алеша начал выход с того, что ушел в путешествие в канун своего дня рождения.
Они были у Семена Ивановича. Аня вернулась и пыталась мне что-то сказать про Алешу. Но я не вслушалась - дел много. Тема сказал, что перед этим они почти целый день провели у С.И., значит, им там интересно. А Алешик пошел было домой, потом передумал и направился к калитке, открыл ее и ушел: до конца улицы, через лесок, через поляну и застрял в болоте, где Тема его и нашел, сидящего, скулящего, мокрого до нитки. Я теперь калитку свою дeржу закрытой, и насмотреться на Алешика не могу. С ним, наверное, всегда будет неспокойно. He даст уснуть сильным чувствам.
Вчера уже отошла от потрясения, пироги спекла. Дедушка привез им в подарок два летних костюмчика и печенье. А мы подарили ему культиватор и носки. Разговаривал с нами, хоть и застенчиво, но разговаривал. Потом разговор перешел на Темкин самолет. Ему нужен эмалит для пропитки обшивки. ... Да, еще Темкина фраза: «Самолет сделал, скучно стало». Когда я попыталась его скуку развеять делами (сбором ягоды), у него сразу заболела голова. Его активное сопротивление сбору ягоды меня что-то раздражает. Вчера Тема пожелал Алеше, чтобы он был лучше, чем он. И хоть я сказала: «А разве можно быть лучше?», Тема понимающе посмотрел на меня и произнес: «Шутишь».
... В этот раз не было автобуса, и я из Дорохова пошла пешком. По пути подбросила машина, так что я опоздала минут на 15. Они меня встречали. Очень весело с ними перекликаться. А потом поднять подбежавшего человечка. Аня успевает первой. Она сейчас вообще все время крутится около меня, и все то количество «мама», которое они раньше не говорили, выдают сейчас.
Больше нечего писать. В детском саду нормальный пол делают?
Нe пришло от тебя поздравления ни папе, ни малышам. Грустно... Но ты все равно хороший.
Письмо с Печоры. 4 августа.
...Я уже почти здоров, только немного беспокоит стеснение в груди. Наверное, это внутренний ушиб рядом с легкими и надо ждать, когда он рассосется. Левая рука действует уже уверенно. Сегодня я даже носил носилки с раствором и копал землю. Раньше мешала боль. И, наконец, ощутимо спала опухоль на спине. Сегодня вечером я в первый раз после того дня купался в Печоре - прекрасные ощущения возвращения к жизни и чистоты.
А вчера волевым усилием дочитал книжку Вадима (какой долгий и непосильный труд - читать здесь серьезные книги: физическая работа по 12 часов отупляет) и теперь полностью свободен для писем. Я разложил на кровати твои четыре письма и уже от этого получаю удовольствие. Ты, наверное, простила, что не поздравил Вас с 28 и 30 июля. Честно говоря, я даже забыл oб этих датах в своей свистопляске. Да и нет еще привычки. Еще ни разу я не был дома в это время, чтобы запомнить.
Очень я радовался твоему четвертому письму: что газ ты сама купила и что успеваешь везде, как многостаночник, и бодрости не теряешь в этой круговерти. Так и надо. Ей-богу, горжусь... А Тема? - Что ж, пусть Тема сам соображает, принимать наш образ жизни, или образ жизни «жалельщиков». Ли, если при этом крутяже и независимости, мы ухитримся еще и быть счастливыми, то он примет нашу сторону. Я уверен, что поездка в Ленинград ему тоже пошла на пользу.
Читая про путешествие Алешика, мне тоже стало страшно. А сколько времени его искали? И как смог Тема его найти? - По звуку, что ли? И отразилось ли это путешествие на Алешике? Боится ли он теперь уходить один из дома? Жаль, если такое потрясение запугает его.
Про детский сад. Там сейчас работают только двое: Иванов и Володя. Ты знаешь, что Иванов всегда гордится качеством своей работы. К сожалению, его сильно ограничивают: заставляют пользоваться лишь старыми досками, оставлять частично землю на черном полу, ремонт вести лишь частично, в указанных начальством пределах. Однако попытки Пети подогнать Иванова и вынудить быстрее окончить работу натыкаются на стойкое сопротивление: Иванов не спешит и делает работу качественно. Слава богу, что сам я не работаю на детском саду и могу не переживать.
Хуже дело на столовой: нас то ставят на кладку кирпича (при слухах о прибытии строительного начальства), то отправляют помогать на дом. Но я окончательно усвоил: столовая может оказаться совершенно бросовым, даровым объектом, за который нам ничего не заплатят. Оказывается, до сих пор на работе в этой стройорганизации оформлен один Петя, который не может решиться оформить там и нас, поскольку мы записаны у поселкового начальства. Снять нас с этой поселковой записи - будет трудно оформлять хорошие деньги за дом, гараж и сад. Оформить в двух местах - подсудное дело. И Петя то решается на это (жалко работы), то не решается. И нас этим путает. Единственно ощутимая корысть наша в этой столовой - трактор и автомобильный кран на поселковых объектах. Но как дорога цена этой техники: почти ежедневная работа не меньше 4-х человек. И сколько мы уже переделали на этой столовой! Вот парадокс: шабашники работают бесплатно на стройорганизацию, чтобы тайком, во внеурочное время, по личной договоренности с трактористом и крановщиком использовать технику на аккордных объектах! Чего только не случается у нас. Но меня такое положение просто убивает: ибо на столовой не важны объем выполненной работы и ее скорость; важно «вести работу», «присутствовать на объекте» и выполнять распоряжения начальства (а оно появляется довольно часто).
Шабашка этого года мне даже и не кажется шабашкой, а представляется просто извращением шабашного духа: надо не работать, а делать вид, что работаешь. Как на службе, как будто при социализме.
Единственная надежда, что или Петя все же решится, и оформит договор в районе, или он возьмет от крана все необходимое и снимет нас со столовой окончательно, а до тех пор моей душе спокойствия не будет.
Очень медленно идет работа на доме. Вспоминая аналогичную работу в Катэне, я воочию убеждаюсь, насколько там ребята работали быстрее и слаженней. Они, конечно, тогда много хвастались и обещали себе много больше возможного, но все же основные обязательства выполнили и за очень короткий срок. Быстро и слаженно поворачивались. Здесь же прошел уже месяц, а 7 человек уложили всего 8 венцов дома (осталось еще 14, а потом потолки, крыша и все прочее).
Но, странное дело, до конфликтов еще дело не доходило. Петя завел в этом году порядок ежедневных совещаний лишь со старшими объектов, а остальные в этих обсуждениях не участвуют (я тоже), поэтому в сравнении с прошлым годом не чувствуется какой-то общности накала, единой заинтересованности. Мы стали не «компаньонами совместного предприятия», а почти обычными мало думающими работниками. Неужели увеличение состава бригады так радикально меняет ее дух. И до чего же это грустно...
Письмо из Москвы. 4 августа.
Пишу в Дорохове. Жду телефонных переговоров c Москвою о больничных делах. Так сложно все это устраивать, но без этого в горы не пойдешь...
Идет дождь. Небо безнадежное. Автобус не пришел в 5.24. Лучше б я поспала эти полчаса. Так трудно было встать. Сейчас еду на прием. Везу две 2-х литровые банки клубники врачу и сестре. Говорят, надо коробку конфет как минимум, но некогда мне искать конфеты, да и кошелек я потеряла с 15 рублями. Досада до сих пор не проходит.
Вчера Темка со мной поссорился. Он захотел съесть всю клубнику, что я собрала. А я сказала, что ешь только ту, что сам соберешь. Раньше он пшикал, но шел собирать. А тут она кончается и мелкая стала. Он собирает, раздражается. А тут еще я не соглашаюсь отдать свою и собираюсь ее отвозить. Не даю сыночку наесться. В ответ на мой второй отказ он вспылил, погнал меня с клубники и даже стукнул взад коленом (докладываю, как судье), а потом вообще бросил собирать, забрался наверх, закрылся и кричал, что он мне помогать ни сегодня, ни завтра не будет. А ведь в сарае он был занят корабликом, а совсем не моими делами, и совсем не за что мне было давать ему клубнику. Может, он вспоминает, что вчера долго крутил смородину, но ведь и в прошлом году он ее крутил... В общем, и понятна, и непонятна его вспышка.
Вечером мне пришлось идти с малышами за молоком, поскольку утром рано надо в Москву. Туда дошли более-менее, хоть Алеша и постанывал. Но на обратном пути с полдороги Алеша отказался идти. И вот ситуация: Алеша на одной руке, бидон с 5 л - в другой, а Аня требует руку, за бидон или палец держаться не хочет. Приходится и Алешу, и бидон брать в одну руку. Но долго так я не выдергиваю, опускаю на землю, выслушиваю рев, снова беру, пытаюсь уговорить Аню взяться за бидон и т.д. В таком кошмаре прошли до половины последней дорожки, а когда увидели какую-то машину, то все тихо пошли пешком, и одной руки на двоих хватило.
Вернулись поздно, я лихорадочно готовлю ужин, переодеваю мокрых (дождь начался с вечера), убираю, ублажаю, а Темка, съев собранную им клубнику, хнычет, что ему мало. Предлагаю доесть ту, что осталась от деток. Капризы: «Что там есть». Извел. Пытаюсь продолжать с ним приветливый тон. Нету сил. Сдержанно отвечаю, что напишу тебе и замолкаю. Вот так мы живем. Солнышко, что было все эти дни, делало нашу жизнь не такой мрачной, как я пишу. Но все же я хорошо понимаю, как полезно уезжать на работу, я разряжаюсь там, успокаиваюсь...
...Это очень страшно, когда не приходят от тебя письма. Ну, зачем ты так. Масса времени у меня уходит на то, чтобы убеждать себя, что с тобой ничего не случилось. Опять же, домой еду специально, жду радости - твоего письма, и как ужасно без него.
А визит мой к врачам оказался неудачным. И на работе, как назло, санитарный день во всех службах. Что-то я нервничаю. Не успеваю, сколько хотела бы. Ну да ладно. Главное, нет от тебя известия, что ты жив-здоров.
Когда неудачи идут косяком, я вспоминаю стих, не знаю чей, детский:
Этот день был очень грустный.
Начался он с огорченья:
Утонула
ложка в банке
Земляничного варенья.
В полдень новые ботинки,
Что
чудесно так скрипели,
Вымокли в глубокой луже
И бормочут еле-еле.
(не помню точно)
Когда он вечером выглянул из-под одеяла,
"В небе звездочку увидел,
А она
тотчас упала».
На сегодня: дождь, автобус, нет письма, неудачный визит, закрыты службы... - все не от меня зависит, не я виновата.
До свидания. Не уезжай больше надолго.
Письмо с Печоры. 5 августа.
Прошел еще один рабочий день, и мне хочется продолжить разговор с тобой. Ты прочла казахстанскую книжку... Но неужели мы все же доберемся до Средней Азии. Я довольно сильно устаю на работе и, кажется, горы будут мне не по силам. Однако разумом я понимаю, что это лишь временная слабость, что до Средней Азии мы доберемся обязательно...
Сегодня утром Петя объявил об изменениях в составе групп: меня и напарника со столовой сняли и поставили на дом зашивать досками потолки (я долго отстаивал свой, вернее, еще катэновский вариант этой работы, как наиболее простой и быстрый и едва пробил его с помощью Кости). На столовой оставили только Костю и с ним ...Вадика. Сильно удивился я этому известию, хотя сам Вадим все принял спокойно. Из последующих расспросов старшего по дому понял, что Вадиму «было тяжело контачить с ребятами» и он сам запросился на другой объект.
С самим Вадиком я еще не разговаривал. Ведь отношения наши сильно осложнились. Московская традиция дружеского покусывания здесь развилась еще больше. Все неохотнее я отвечаю на эти споры-подкалывания и все чаще он обращается за поддержкой к остальным ребятам. Все это, конечно, милые шутки, но здесь психика меняется, и все это сильно раздражает. Несколько раз мне приходилось почти всерьез огрызаться (правда, все в рамках). И ребята на эти шутки-споры не идут. Я всегда ставил себе в заслугу, что могу посмеяться над собой и принять спокойно чужие шутки. Со стороны ребят смех надо мной всегда был добрым и случайным, а Вадиковы шутки уж очень длительны. Поэтому мы стали разговаривать совсем мало. Только иногда он подходит и говорит примерно следующее: «А твои палестницы опять такую-то гадость сделали»... Где уж в таком общении говорить о действительно важных вещах?
...Ну вот, все же расспросил Вадима. Он говорит, что дело на дому движется плохо, медленно, удовлетворения нет, возникает раздражение. Последней каплей стала его одна крупная ошибка в работе, вызвавшая резкую отповедь со стороны Славы и других. Ну, и решил перевестись. Первым днем на столовой он доволен: приготовление раствора и подноска кирпича. Однако я немного знаю Костю, его буйный характер, и с беспокойством смотрю на перспективы этого сотрудничества. Да, внутри еще меня гложет сомнение: неспраста, обдуманно попросился Вадик. Но я-то знаю, как на столовой хреново, и рад уйти от этой бессмыслицы. Почему же его это удовлетворяет?
Моя работа с Сашей-напарником довольно утомительна (доски приходится пришивать снизу вверх), но благодарна. Колоти молотком, и ровные потолки появляются на глазах, 2-3 комнаты в день мы зашиваем. Однако к концу дня я довольно сильно выдыхаюсь (может, раньше такого не было?) Саша, правда, выдыхается тоже...
Уже проходит третья неделя, а я еще ни разу не вытащил фотоаппарат: то работа не налаживалась, то после падения очухаться не мог. А теперь сил не хватает, да и мыслей нет: что и кого снимать. Ведь Печору мне теперь снимать неинтересно, и фотоаппарат я брал, чтобы снимать ребят на работе. Но не могу начинать съемки, не поняв, для чего они будут нужны, для какого диафильма. Может, сделать диафильм на портретах, типа кратких шабашных биографий? А какой будет связывающая мысль?.. Но нет, даже письмо к тебе не помогает рождению этой мысли. Так, наверное, ничего у меня не выйдет с таким диафильмом.
...Первый час ночи и очень хочется спать, поэтому я только допишу страницу. Сегодня я еще раз выходил на Печору. К вечеру собрались тучи, и я испугался, что погода испортится, а мои купания кончатся. Дай бог, чтобы этого не случилось. Вода сейчас необыкновенно теплая, ласковая, прозрачная, очень вкусная и журчит-журчит за спиной. Даже старожилы удивляются столь теплому лету. Курорт, да и только.
Однако, сил мало. Наверное, завтра я сделаю перерыв в купании и письмах. Давно хотелось поприсутствовать на Петиных вечерних советах. То, что Петя творит политику теперь келейно, в узком кругу, без компаньонов, отключает последних от сознания «своего дела». А с другой стороны, даже обсуждение - страшно утомляет. Я это знаю по прошлому году...
Письмо из Москвы. 7 августа.
...Что у нас? Все такой же деятельный Алеша, которому надо что-то передвигать, переливать (вчера помогал С.И. носить дрова), придумал игру в поезд. Он теперь ездит в Волгоград к Гале или в Москву к Коле. Аня на той же доске елозит, пачкая колготки, и едет к папе на Печору. На улицу мы их почти не выпускаем, только вечером «галять» ходим. Тогда они мечутся от одной кучи песка к другой, от машины к машине. Тема два дня подряд играет с соседским Мишей. Я прямо-таки удовлетворена, что есть у него детское общение, а то ведь как плохо без друзей, не напираю на дела и игры с маленькими и отпускаю его. Теперь Миша с Антошей часто бывают в нашем дворе. Антоша больше с малышами, так что и я имею выгоду...
В пятницу повезли с Темкой сдавать бутылки. Темка поставил ящик на багажник, а я пешком приятно так прошлась. За сам ящик деньги не дали и подозрительно расспрашивали, откуда мы его взяли. Хитрый Тема, чтобы не расстраиваться, договорился со мной, что если ящик оплатят, то эти деньги пойдут в счет потерянных 15 рублей. Поэтому он ушел от магазина счастливый, что свои 2.40 получил, а то, что я ничего не получила, так то же я. На обратном пути искупалась, и теперь вся простуженная. Только б не разболеться...
Страшно. Вдруг не будет и сегодня от тебя письма...
Письмо пришло. С 31-го по 6-е летело оно. Лучше посылай поездом. Как все мои дела суетно выглядят рядом с твоим потрясением. И нет моих рук рядом... А ушибы болят годами, ноют. Наш поход будет только для ног.
Тебе не нужно меняться. Ты должен и дальше жить на полную катушку. Кому не нравится, пусть отходят. Мои же отношения и разговоры с Вадимом уже давно изжили себя.
О Теме. В первое воскресенье после приезда я стала вслух выражать удовольствие, что, наконец, ощущается лето: и жарко, и клубника на столе, и вареники, а Тема добавил в сторону деда, покрывая мою забывчивость: «и мед». Он не мог допустить, чтобы главная «добыча» деда была б не замечена. Сколько таких случаев его чуткости, свидетельств сложности его мира, ранимости... Ну и пусть живет таким, пусть ощущает боль других. Только б не получал от нее удовольствие. Вот про его отношения с Галей я, порой, так и думаю; зато какая нежность к малышам. В отношениях Teмa-Галя меня ведь всегда беспокоит Темка. Галя выскользнет из этой неприязни, может, более вредной, заносчивой и ленивой, но без особого ущерба для психики. А вот Тема... Может, все идет по Фрейду, и он научится со временем обуздывать свои «естественные склонности»? Другие дети тоже дерутся...
Письмо с Печоры. 8 августа.
...Вчерашний вечер, когда я планировал выспаться, не получился. Петя устроил собрание, на котором, наконец-то, всплыла и тема медленной работы на доме: если укладка бруса не будет ускорена в 2 раза, то дом подведен под крышу не будет, и с деньгами для всей бригады будет плохо (как выразился Иванов: по червонцу в день на нос). Споры пошли за полночь: какая нужна специализация людей, какой старший на объекте...Самое главное, конечно, что нет на доме шабашного руководителя. А где его взять? И как его вырастить? Я не знаю, да и не вхожу в число постоянно работающих на дому. Правда, сейчас мы обшиваем потолки первого этажа, но это не основная операция.
Личное мое положение сложное: кладка бруса - самое узкое место, но проситься туда сейчас не могу, потому что после травмы не уверен за свои силы. К вечеру сильно устаю, и боль в груди еще не проходит... Видно, сделал я ошибку, не попросившись на дом с самого начала (ведь у меня же был и катэновский опыт). Но не хотелось тогда отказывать Косте (с ним сейчас свои сложности), да и Петина политика не была ясна. В общем, не разобрался...
Еще прошел один, уже воскресный день - 8 августа - «День строителя» -наибольший праздник в бригаде и, как мне кажется, во всем поселке. Все местные сегодня нас поздравляет.
Работа шла лишь до 2-х часов дня - я снова на столовой. С утра Костя мне объявил: «Пока ты колотил потолки, здесь Bадим получил квалификацию каменщика, так что будешь сегодня у нас подсобником». Отвечаю: «Хорошо». Но внутри мысль: «Неспроста сказал мне это Костя. Сложный он человек, самолюбивый. И от этой небольшой отрицательной струнки в отличном в целом человеке возникают всяческие сложности в отношениях...»
Когда я только оправлялся от падения и думал о длительной «квалифицированной работе» (без больших усилий), то обратился к Косте с просьбой поставить меня на кладку кирпича (дело мне немного знакомое по совхозу, а руку набить я быстро смогу), но он не откликнулся: предпочел оставить меня подсобником, хотя именно в этом качестве я был тогда мало полезным (например, носилки с раствором ему приходилось таскать самому). Почему? - Престиж.
Когда Костя добился перевода Игоря Рыжего к себе на столовую, то в качестве компенсации он поставил его на престижную работу. Теперь тот выкладывает колонны и постоянно хвастает, что это работа каменщика высшей квалификации, и счастлив этим. Игорь - хороший и молодой еще парень (единственный у нас студент-вечерник, которого в нужные моменты Петя представляет в качестве официального командира нашего «студенческого отряда»), хотя, конечно, нахал и хвастун, но в душе - добрый, незлобивый. И, конечно, мои переживания на столовой больше были связаны с Костей, которому, видно, хотелось иметь близ себя не равноправных компаньонов, а восхищающихся им «соратников». Наверное, пост главного инженера все же подпортил его характер. Я же в роль «верного соратника» плохо умещаюсь, потому лучше меня держать на положении простой ломовой лошади...
Втайне я даже сформулировал правило: «За квалифицированную работу обычно берутся нахалы, которые просто отбирают у более совестливых права на нее, а потом, набив руку, упрочивают свое монопольное положение в качестве незаменимых «специалистов». Так рождается малоприятный тип высокомерного «рабочего-мастера». Обычно квалифицированная работа легче и почетнее другой, и в шабашке, где каждый берется за наиболее полезное для общего успеха дело, она достается наиболее эгоистическим (не коммунистическим) людям. Так мне кажется, так я себя утешаю...
Что же касается Вадика, то сам он тут, конечно, ни при чем, да и не пришлось мне быть у него подсобником. Петя разрешил вернуться с дома Рыжему, и пришлось нам с Вадиком подсобничать в этот день напару. Так и закончился этот рабочий день в подноске кирпича и раствора.
А потом была баня, небольшая постирушка. Вечером, вместо банкета, я собрался-таки в лес по голубику, набрал трехлитровый бидон. Сегодня собирал для общества, в следующий же раз хочу собрать для себя, привезти домой голубичного варенья (Фаина варит).
Пришел я уже к окончанию торжества, но вкусной еды было еще навалом. Ребята, понятное дело, «теплые», но ведут себя прилично, а многие даже сразу ушли спать. Ведь завтра снова рабочий день.
Я все обдумываю вариант перехода на укладку бруса в доме. Самое тревожное у нас место. Себя я чувствую уже совсем неплохо. Ведь обидно будет не закончить дом и прогореть с деньгами.
Вот и все мои новости, вернее, «отсутствие плохих новостей». Вадим доволен работой у Кости. И это можно понять: Костя любит быстро-быстро поработать (в основном, сам), а потом «перекурить», отдохнуть. А Вадим - прекрасный рассказчик и спорщик. В общем-то, ни у Вадима, ни у Кости нет, на мой взгляд, шабашного настроя. И не только у них... Впрочем, хотя Вадик осложнил свои отношения с частью бригады (на собрании он даже в открытую упрекал Славу в медлительности), но с «чурочниками» он прекрасно ладит и положение его прочное.
Но я уже совсем заболтался, да и спать хочется. Кончаю.
Письмо с Печоры. 10 августа.
...Здесь погода портится, третий день после обеда идет дождь. А сегодня к вечеру мы все вымокли на «ударной» работе: таскали стенные плиты (алюминий+шифер) на гараж. 8, а потом 10 человек под сильным ливнем и в грязи мерным шагом и с чертыханьями тащили эти тяжеленные плиты. Как только вымокли, всем стало все равно, и потому перетаскали все. Надо было бы монтировать, но из-за дождя сварочные работы опасны и пришлось их отложить на завтра. Несли их мы очень осторожно, потому что при большом весе шифер легко ломается, да и не приспособлены они для ручной транспортировки. Эти плиты изготовлены для монтажа северных легко монтируемых домов (наверное, по американским образцам) и принадлежат к строго фондируемым материалам, но Пете они достались, кажется, за какую-то сотню какому-то кладовщику какого-то печорского склада. Ведь весь сооружаемый нами гараж принадлежит к типу непланируемых, почти незаконных строек (деньги - за счет какого-то жилого дома, материала - с воздуха, люди - шабашники).
В общем, мы могли бы гордиться своим подвигом в ливень, если бы не скепсис «гаражников», которые и сами сделали бы эту работу краном, но на день позже... Подспудно же в этой геройской операция лежит желание Кости утереть «гаражникам» нос и показать им, как «надо работать».
Но не об этом мне хочется сейчас с тобой разговаривать. Не могу не думать о твоем грустном-грустном письме от 4 августа. Особенно страшно мне стало от известий о твоей возможной болезни. Страшно, если ты будешь болеть долго и безнадежно - сколько примеров! Жизнь наша резко изменится, и не в лучшую сторону. Но так этого не хочется. Ведь нам еще нет сорока лет, не дошли еще до срока «акме» - полного расцвета. Я сознаю, что нам придется менять скоро свою жизнь. Мне кажется, что этот 10-й туристский и диафильмовский год у нас какой-то завершающий, последний, больше не будет напряженных отпусков - будет более спокойный, семейный отдых. Я сам мало верю этим словам, но есть и логика в таких планах. Только бы выдержать нам этот последний год, тянь-шаньский маршрут, год с маленькими вне сада, год зависимости от Темы и Гали, год внутренних конфликтов и недовольства.
И снова голова возвращается к твоему письму. Меня буквально трясло от гнева на «жалельщиков», которые внушили Темке чувство жалости к себе и капризность: «Ах, он несчастный, затурканный мальчик, его непосильно загружают изверги-родители». А может мы и сами способствовали этому чувству, когда не скрывали своей гордости за его помощь. И все же главную вину я отношу на жалельщиков - на родственников, соседей, друзей-знакомых. «Ах, бедный мальчик» - я прямо чувствую, как они отрывают от нас сына, вкладывая в него вместо нашего свое сознание. Вместо «много работать - это хорошо», они вкладывают идиотское правило «много работать - это глупость и несчастье». Сволочи... «Ах, бедный мальчик».
Вот так живешь с маленьким человеком, он растет, ты с ним ежедневно общаешься, и кажется, что он будет тебе родным и близким... И вот, совсем другие, чужие дяди и тети, мальчики и девочки, среда, одним словом, - прямо на глазах подменяют сына, прямо на твоих глазах вкладывает в него чужую тебе душу, крадут и отбирают. И ты остаешься у разбитого корыта. Приходит время его взрослости, и мы оказываемся совсем чужими людьми.
По твоему письму я так ясно это ощутил, что захотелось в голос завыть от злости и обиды. Наверное, от Темы не надо этого скрывать. Он уже почти взрослый человек и имеет полное право на независимость. Мы очень постараемся в будущем обходиться без его услуг - но это означает, что он будет чужим нам человеком. Это случится неизбежно, если мы будем столь разными людьми; он, избегающий труд, как несчастье, и мы, проведшие жизнь в свистопляске добровольно принятых на себя дел.
Эпизод же с клубникой, когда он кричал на тебя и гнал с грядок, я вообще себе представить не могу. Меня очень волнуют подробности - ответила ли ему затрещиной, или подчинилась? Последнее было бы xyже всего: ведь нельзя уступать наглости. Ведь не спустила бы ты рукоприкладства любому человеку, так разве можно спускать его собственному сыну? - Напиши, пожалуйста, как все было.
Я хотел Теме написать отдельное письмо, но подумал: «Зачем?» Ты ему прочти или перескажи это и передай мое мнение: его обращение с тобой недопустимо, а что касается ухода за малышами и прочей работы - то сейчас мы вынуждены его просить, а в будущем не будем. Раньше, в крестьянских семьях, у детей не возникало и мысли о том, что они могут не помогать родителям, не работать, а отдыхать. Сегодня мнение окружающих нас людей иное, у Темы - тоже. Пускай. Постараемся отказаться от его участия... Если же он уважает нас, видит радость в нашей жизни - пусть задумается, что может нас потерять, стать чужим. Вот и все.
Письмо из Москвы. 11 августа.
9.8. Еду в Москву и везу полное ведро меду - отец подарил. Хорошо, что догадалась немного отлить, а то б не дотащила. Но я подумала, что ты со своей рукой не сможешь его донести, а я все равно еду домой.
Мед они качали без меня, в субботу (отец думает, что это последний, т.к. пчелиный клещ у соседей разбойничает уже вовсю. Жалко пчел, да и отца. Он будет сильно переживать.
Из-за этой работы, или из-за праздника (как выразился Темка: «Надо же деду хоть раз в год устроить праздник») детки были без присмотра, и я застала их в мокрой одежде - вечером, когда совсем не жарко. Хорошо, если завтра не заболеют. За неубранную мокрую постель я рассердилась тоже. Бардак в комнатах я быстро разобрала, полы вымыла, покормила малышей, но остальных на ужин я пригласила только один раз, вместо обычных 3-5-ти (как это раздражает!). Так и легли спать голодными.
Похоже, что с утра Артемка принял такую линию поведения: помогать деду (устроить праздник!), а с детьми не заниматься, только их кормить, иначе он, конечно, нашел бы время сменить штаны и пеленки и бросить их в корыто. «Если б я занимался с детьми, то был бы хорошим сыном, но плохим внуком». Вот как! Но ведь можно было успеть все сделать, или хотя бы качать мед в воскресенье, когда я здесь. Нетерпение.
А вечером была Анина обида, сильная, взрослая - на меня, не давшей ей клубники. Они много ее съели в полдник, и Аня как-то нехорошо сходила. Я пыталась отогнать ее от таза с клубникой, когда обирала грядки. И вот она заплакала горько, громко, и ушла от меня на улицу. Но там некому было ее утешить, пришлось вернуться. Видя ее безутешность, мне пришлось ей разрешить есть клубнику, но когда, немного погодя, я попыталась осторожно отстранить ее, взрыв был еще сильней. Теперь на улице оказался Tема, но и он не смог ее успокоить.
11.8. Очень забавный разговор был у Т.П. с Темой, одной фразе которого я вчера целый день изумлялась: «Папа у тебя очень хороший, работящий, а вот мама...» Решила, что в недосказанной части мне делались упреки не в смысле лени, а в смысле «не очень хорошая», т.к. через некоторое время было разъяснение, что я недостаточно внимательна к дедушке. Вот опровержение твоих рассуждений о генетике! Чужой человек, в обществе которого я чувствовала себя достаточно свободно, т.к. мне казалось, что встречаю ее понимание, винит меня, а не тебя. Так захотелось самой кого-нибудь обвинить! Ну да уж потерплю. В основном, конечно, это из-за ленинградской поездки, что уехали и не посчиталась с его неодобрением... А может, еще что. Но не хватает у меня сил разбираться... Спросила только Тему: «А ты достаточно внимательный?» - «Нет, дедушка на меня тоже обижается: я не должен заниматься своими делами, а должен или помогать ему, или стоять около него и учиться».
Нет конца совершенству «быть внимательным»...
Все остальное ритмично повторяется: опять в понедельник не было автобуса, и меня подбросила какая-то машина. Опять собирала ягоду, теперь черную смородину. Ее немного в этом году, но, поскольку помощников нет, то получается долго. А главное, сделала в задел на сентябрь пять первичных заявок. Вот и все. Фили. Выхожу.
Я так привыкла писать в транспорте, что пишу теперь в метро. Сделала сегодня еще три заявки. Чистенькая и опустошенная еду домой.
А еще сделала не необходимый себе подарок на 40 рублей. Такое будет редко, надеюсь. Уговорили меня женщины купить зонт, да и недолго уговаривали. Французский, складной, очень славный. Столько много дождя в это лето. И Темка так хотел, чтобы у меня был зонт. Поберегу, буду носить редко. А Темке в подарок (за свой, наверное) купила портфель. Уж очень ему мой не нравится. Привык бы, конечно, но может, Галя сносит?
В субботу мне вроде на работе и делать нечего при таком заделе. Но это я так. Расхрабрилась. На даче много дел с ягодой. Уже начинается крыжовник, а я черную смородину не собрала. Ну, как-нибудь.
Письмо с Печоры. 12 августа.
... Начинаю письмо в 10 вечера и не надеюсь кончить. Скоро ребята попросят меня выключить свет. Теперь здесь быстро темнеет по вечерам, поэтому мы сменили режим: начинаем работу в 6, а кончаем в 8 часов. Но привычка поздно ложиться путает нас, ребята не высыпаются и устают. Я - тоже.
Сегодня первый день, как я твердо и официально, по личной просьбе, переведен со столовой на дом. Работаю подсобным у старшего по дому - Саши Ш. Снова в подсобниках - на другое теперь, под окончание работы, трудно рассчитывать, но и не в этом дело. Важно, чтобы от меня была максимальная польза, важно быть на самом узком месте. Мы работаем внизу - распиливаем и готовим брус для укладки наверху. Сейчас идут в основном межоконные простенки и oт нас нужно много этих готовых элементов. Довольно однообразная работа и... в полном подчинении у Саши. А он - из любителей «делать все сам», давая напарнику возможность «покурить», «постоять» или «подать топор». В общем, снова я много простаиваю и снова недоволен. Снова «все не так, ребята!» И почему мне так фатально не везет на этой «шабашке» (не могу обойтись без кавычек).
Правда, Саша работает очень ритмично, слаженно, но по раз принятой им схеме и без всякого желания упростить дело и сделать его быстрее. Мои простейшие и очевидные предложения не проходят - наверное, опять из-за престижности. В общем, в лице Саши Ш. снова передо мной стоит неразрешимая психологическая задача...
В большой обиде на меня теперь Костя. Все время теперь подчеркивает мою «измену» и задирает, конечно, шутливо. Это я спокойно переношу, лишь бы польза была от моего перехода. А польза будет, только если я найду ключ к Ш. и заставлю его работать рациональней. Времени до конца сезона осталось очень мало. Незаметно оно идет, но очень быстро.
Спасибо за частые письма, они мне очень нужны. Последнее письмо успокоило меня твоим упоминанием о Теминой чуткости. Может, и не потеряем сына, останемся с ним чуть-чуть родными.
Все, меня просят выключить свет. Пиши.
Письмо с Печоры. 14 августа.
Сегодня - банный день. Кончили работу в 6 часов вечера и пошли в баню, но я вспомнил свою прошлогоднюю привычку, воспользовался сегодняшним теплым днем и пошел мыться на Печору (эту недели мы уже работаем частично в телогрейках).
Вечер был тихий, даже комары появились, и я прекрасно выкупался в холодной уже Печоре, помылся и немного постирался, а потом наблюдал заходящее солнце. Мыслей - никаких!
Работаю все так же - на доме, на разделке бруса. Стены дома теперь растут много быстрее (вместо прежнего Сашиного требования равномерного наращивания бруса по всему периметру дома, сейчас ребята выкладывают стены комнат). Но для меня лично, в полном подчинении Саше Ш. живости нет. Только когда он отвлекается - на съем очередных размеров - я поднимаюсь на дом и помогаю ребятам. В общем, бывает скучно, а от этого еще тревожнее, и не знаю, как выпутаться из этого положения.
Заказененная какая-то, скучная шабашка. Даже угроза проворонить деньги подхлестнула нашу компанию лишь в небольшой степени. На Вадика, например, эта перспектива почти совсем не отразилась. Он как будто присутствует на обычной работе: «от сих до сих». То ли деньги не очень нужны, то ли живет подспудная уверенность, что Петя все равно деньги раздобудет. Впрочем, я тоже часто и убежденно повторяю, что успех «предприятия» зависит на 70% от бригадира, а на 30% от остальных членов бригады, но сейчас и об этих 30% забывают.
В прошлом году такой уверенности у ребят не было, и больше было интереса и страсти в работе. Да и «комиссар» был - Саша Григорьич. Очень живо я ощущаю его отсутствие. Имеет он вкус и к хорошей работе, и к быстроте, и к влиянию на компаньонов, к поддержанию шабашного духа. При нем я бы нашел способ крутиться с большей пользой...
Дописываю письмо после откровенного вечернего разговора с Вадимом. Он еще на стройке, в обед, полусмехом сообщил мне, что готов сказать «очередную гадость»...А после ужина и выпивки (в банные дни он теперь принимает водочные дозы наравне со всеми) присел на моей койке: «Вот ты заявил, что хотел бы от Темы похожести на себя не только внешней, но и внутренней» (на самом деле это было продолжением его же утренней фразы: «Теперь, после стрижки Фаиной, ты стал здорово похожим на Темку, внешне». Тут же я и добавил: «Лучше бы внутренне»). - «Но ведь это страшная гордыня: желать сыну походить на себя, как на образец! Значит, ты считаешь себя лучше других!» Долго я пытался доказать, что не считаю себя лучше других, но, действительно, хотел бы сходности с сыном. Вадим был возбужден, говорил громко, втянул в разговор и других. В конце концов, Петя не выдержал и вмешался: «Не понимаю, что вы спорите: Сокирко хочет, чтобы сын походил на него, Вадим желает, чтобы сын на него не походил, ну и пусть так будет с каждым!»... Вадик успокоился, лишь когда я остановился на тезисе: «Хочу, чтобы сын не был мне духовно чужим».
Сам он желает своим детям быть лучше себя и, конечно же, будет их воспитывать «лучше себя», как барон Мюнхаузен вытягивал себя из болота за волосы...
Потом снова разговор перешел на мою гордыню (не дает она ему покоя): мол, все мое поведение на стройке, все попытки помощи ребятам в освободившиеся промежутки времени - не помогают общему успеху, а нужны только собственному возвеличению, гордыне. Пообещал доказывать все это на фактах, но я уже хорошо знал цену Вадиковым фактам и их доказательности и, конечно же, сразу отмел всякую попытку спорить по таким вопросам. Кто и как работает или сработал, в конечной счете, может сказать вся бригада, если она сочтет нужным в этом разбираться и вводить коэффициенты. Во всяком случае, в прошлом году моя оценка была высокой. Этого довода я Вадиму и не упоминал. Зачем? Тем более что в этом году, на этой казенной «шабашке», да еще при моей травме и невезучей работе - сначала на неоплачиваемой работе под самолюбивым Костей, потом под началом Саши Ш., который «любит работать сам», но совсем не озабочен общей скоростью - я невольно скис до уровня казенного работника. Все мои попытки «коммунистической работы», на которые так остро и болезненно реагирует Вадик, - слабы и мизерны по своей эффективности. Волею судьбы в этом году я - совершенно средний «боец стройотряда».
Но удивляет иное: постоянное, чуть ли не изощренное внимание к себе со стороны Вадима. Он как бы постоянно спорит со мной, обличает и «кроет правду-матку в глаза». Зачем? Почему? Как будто это ему необходимо для собственного самоутверждения. Как будто мы настолько разные люди, что можем уважать себя только один за счет другого. Ну, а как же наша прежняя близость? И общие во многом взгляды? И околодиссидентство?
Не думай, я совсем не был инициатором этого расхождения и никогда не просил Вадима заниматься моим душевным анализом. Правда, вначале я как-то упомянул неосторожно, что если анализируешь, то учитывай все стороны, в том числе и уважение ребят за хорошую работу. И вот к чему пришел Вадик в результате своего «изучения»: своим старанием я совсем не помогаю общему делу (хорошо, что не сказал: «больше вреда, чем пользы»).
Странно все это. Иногда мне хочется сказать Вадиму: или ты забудешь о моем существовании оставшиеся две недели и забросишь свой анализ, или мы не сможем встречаться в Москве». Но я сказал в заключение этого разговора лишь одно: «Мы -разные люди и никогда не поймем друг друга». Конечно, все это вряд ли забудется, и в Москве мы теперь станет гораздо более далекими, но... нормальными знакомыми. И все...
Вот сколько много я наболтал о своих темах, а все от того, что от тебя не было очередного письма и я не узнал очередных новостей о Теме и маленьких, об играх Алеши и повадках Анюты. О Теме я уже молчу - сложная тема очень...
Письмо из Москвы. 14 августа.
...Солнце, наверное, и у вас спряталось за дождь беспросветный. Несмотря на зонт, я все же продрогла, рукава мокрые и полы. Да и с тяжелой сумкой не очень удобно. Не радует меня эта покупка, вот и ищу недостатка...
Тема тебе тоже написал, как ему ни трудно писать. Я его не заставляю работать при мне, но порой так хочется, чтобы он помогал собирать ягоду - это же не тяжело, только долго. В прошлом году он собирал, а я ведь тогда не работала... Вчера я все же вырвалась за грибами. Опять нашла пять беленьких, много сыроежек и ежевиков. Ведь это подспорье в еде. И так приятно. Закрутила банки со смородиной, теперь остался только крыжовник, немного вишни, обработать клубничные грядки и можно уезжать.
За Алешика ты не беспокойся, болото его никак не изменило. На второй же день, выскочив из калитки, он удрал за угол улицы. Все такой же подвижный и озорной. Очень любит, когда я беру его на руки и пою колыбельную. А Анюня тут недавно устроила великий плач, обнаружив ночью, что меня рядом нет (я не отозвалась на ее «мам», потому что перебирала на кухне до половины второго смородину). «Бою» - боюсь - вопила и так судорожно прижималась ко мне. Боится всего на свете...
К твоим письмам. Очень странная ситуация со столовой. Больше всего меня удивило, что тебя поставили на нерабочий объект. Жаль потери шабашного духа. Но зато, разочаровавшись, ты, может, больше не поедешь. Видно, есть в коммуне какой-то людской максимум, за которым для удобства и целесообразности прибегают к государственным приемам, а коммунары превращаются в рабочих...
Письмо Темы.
Здравствуй, дорогой папочка! Пишу я тебе, сидя за столом в большой комнате. Детки сидят рядом со мной и читают книжки. Планер свой я почти закончил, но нет эмалита, без которого нельзя правильно обтянуть крылья и стабилизатор. Вот мой планер висит на стенке и ждет чего-то. Поскольку планер я кончил, отдыхал три дня, а потом опять стал чего-то жечь, резать и склеивать. Нашел старый альбом разных самоделок, который когда-то завез сюда, не надеясь что-либо из него сделать. Однако уже выжег 3 картинки и довольно сложную тарелку со всякими цветочками. Про нее даже дедушка сказал: «Отличная работа». Вот все думаю, стоит ли мне ее раскрашивать гуашью, ведь она может потерять свою «деревянность».
Дедушка дал мне заказ на перевозку сахара из магазина домой на велосипеде и 50 рублей. Сегодня я выполнил это задание и доложил о выполнении плана на 105,2%. Еще дедушка дал мне 10 рублей на марки (роскошно я живу, уже 28 рублей есть).
В прошлую субботу мы с дедом качали мед. Выкачали 60 литров. Одно ведро он отдал нам. Мама отвезла его домой, в Москву.
Аня спрашивает: «Папа, де?» Мы отвечаем: «Папа уехал далеко, на Печору». «Не надо Печоу!» - отвечает на это Анютка. Детки почти всегда ходят на горшок, но сейчас почти все время идут дожди, поэтому не всегда удается их ухватить. Ну вот, детки ложатся спать, да и лист кончается. До свидания. 14.8. Тема.
Письмо с Печоры. 16 августа.
...Вечер - еще раз читаю твое письмо от 11.8. Зря ты наказываешь Тему и деда молчанием - лучше бы просто и вслух попрекнуть их мокрой одеждой маленьких. Это было бы много понятней для дедовых представлений о справедливости. Очень интересна фраза Темы про «хорошего сына и плохого внука» - как человек уже успел усвоить моральную диалектику, как он уже успел навостриться ловчить и устраиваться за счет моральных противоречий. И как трудно будет ему понять (а может, уже поздно, невозможно), что эта лжедиалектика не поможет в жизни, а в конечном итоге только погубит... Сегодня ему выгодно быть хорошим сыном, а завтра - хорошим внуком, значит, сегодня можно быть плохим внуком, а завтра - плохим сыном. И окажется, что выгодно всегда быть плохим сыном и внуком. Нет, сына, ты постарайся быть хорошим и там, и сям, везде. Конечно, это тяжелая проблема: как поступать в противоречивой моральной ситуации, но из них состоит вся жизнь. И часто, действительно, приходится выбирать, только настоящие люди мучаются и стараются быть хорошими везде, стремясь к этому изо всех сил, а слабовольные лавируют в этих двусмысленностях, а в результате морально гибнут везде. Нет, мораль, даже противоречивая - неделима.
Теперь о главном, о фразе Т.П. в разговоре с Темой, она мне тоже болезненно аукнулась и нехорошо сделалось. Надеюсь, ты понимаешь, что Т.П. здесь совсем ни при чем, что это просто перепев отцовских разговоров. А что сделать с отцом, я не знаю. В такие моменты очень хочется поссориться всерьез: какого черта он будет дуться на нас и диктовать поведение? Он помогал вам, спасибо за это. Но, если мы его не устраиваем, пусть не помогает. Он сейчас обеспечен уходом и заботой, и душа у меня спокойна, так будем жить совсем раздельно, раз мы такие чужие люди. Можно и на дачу не ездить. Конечно, мамина могила в Грибцово останется для меня навсегда, а остальное - да пропади оно пропадом, если ради этого надо удавить свои традиции и привычки, себя самих.
Осенью я попытаюсь еще раз показать отцу нашу семью в истинном свете (не то что «ты - хорошая» - это невозможно доказать, а что «я - плохой»)... Не знаю отчего, но у меня ото всей ленинградской истории неприятный осадок остался именно от роли отца. Так много народа тогда было на даче, а он вел себя как самый чужой. Это удивительно, насколько мы разные люди (и насколько мы будем различаться с Темкой)... Ли, я понимаю твою обиду, но не переноси ее на Т.П., а отец - но ты видишь, что с ним получается: он просто другой и слабый. Ибо винить сына, это значит, винить самого себя в определенном смысле. То ли дело - обвинить невестку. Плюс предрассудки, что мужчина и должен быть шелапутным и бродячим, а женщине полагается быть домоседкой. Смеяться над этими словами надо, а не обижаться.
Как не обижаюсь я на Костино определение «марксист» и на Вадиково «галатын». Да и не надо забывать, что отец - все из того же первого послереволюционного, особого поколения.
Теперь о моих делах. Здоровье почти совсем восстановилось, и я нормально выполняю даже тяжелую работу. Изменений на доме у нас мало, только дней рабочих осталось немного, а через 4 дня уезжают 6 сильных ребят, в том числе Костя. Нас станет существенно меньше. Строительство столовой практически забросили, Костя с Вадимом в основном работают тоже на доме, доставляя наверх разделанный нами брус.
Судя по всему, оставаться мне придется здесь до 28 августа, хотя Петя и продолжает твердить о 25-26 августе, как сроке окончания работы. Но думаю, что поскольку 29 августа уже всем надо быть в Москве, то невольно придется бросить работу 28-го, как она будет, даже неоконченной.
Мои отношения с Вадимом как-то стабилизировались на некоторой отчужденности, хотя он иногда и пытается растопить эту преграду, обращаясь ко мне, как ни в чем не бывало. Лишь по привычной вежливости я отвечаю ему ровным дружелюбием. И все-таки дело в том, что Вадим и вправду - не шабашный человек. Иногда он напоминает мне здесь «зэка» - такая же усталая поза и то же желание поволынить в пределах приличий. Конечно, это раздражает. И в то же время он единственный в бригаде, кто по утрам бегает умываться к Печоре, а вечером - ходит в баню (ребята, работающие на гараже, открыли там источник горячей воды). Значит, силы у него есть, и это видно всем остальным, когда они приходят и в изнеможении заваливаются на кровати. Нет, не понимает Вадим вкуса к шабашной работе. В работе до изнеможения...
И все же он пока удерживает хорошие отношения с бригадой в целом. Этому способствует покровительство Кости. Вадим как бы сделал ставку на него, во всем слушается, почитает и работает с ним в паре. А вот как уживается с ним Костя - мне не совсем понятно. Ведь у Кости особый стиль работы: сделать максимальное, штурмующее усилие, поражающее всю публику, а потом сесть курить, победоносно поглядывая на слабачков. «Гоп-ля» - этой своей любимой цирковой концовкой он обычно сопровождает эти «трудовые рекорды». А иногда он мне напоминает обликом Петра I: такое же круглое лицо, быстрые глаза, любовь к трудовым эффектам, властность и нетерпимость. Тогда Игорю Рыжему я отвожу роль Алексашки Меншикова. Ты скажешь, слишком смелые сравнения. Но ведь и Петр I был циркач известный.
Письмо с Печоры. 18 августа.
Осталось максимум 10 рабочих дней (пока я твердо надеюсь уехать не позже 28 августа). Сруб дома мы еще не кончили. Лесопилка за нами не поспевает: привезли брус - идет его укладка, выработали брус - переход на иную работу со всякими неизбежными потерями времени. От этого дело идет медленней, чем могло бы идти.
На гараже ребята закончили основную сборку стен. Теперь пойдет деревянная обшивка, подворотные столбы - тоже дней не хватает. На столовой работа заброшена. Ремонт полов в детском саду Иванов с Володей кончили только вчера. Наконец-то. Зато работали на совесть. Сейчас они делают ремонт спортзала, в котором мы живем (бесплатно, в виде услуги за право жительства в нем), закончат, пойдут на дом или гараж. Все теперь сосредотачиваются на этих двух объектах. Но и меньше нас становится.
Я по-прежнему на доме, занимаюсь всякой всячиной. Погода снова стоит изумительно теплая, работаю снова в трусах. Но вечером вместо комара появляется противная мошка. Здоровье хорошее, но на Печору по вечерам я уже не хожу - просто некогда (к 8-ми вечера становится темно), а работа в этом году у меня сравнительно чистая ... Вадик работу еще тянет, но раздражительность еще возрастает. Прямо видно, как он еле сдерживается, чтобы не рассориться с Костей окончательно, а тот наоборот.
Одно хорошо, твои письма. Ей-богу. Поздравляю с окончанием дачной страды. Жаль, что меня нет обобрать крыжовник - я с ним справляюсь быстро. Письмо от Темы я получил. Нормальное письмо - без особых тягот и жалоб - обычное мальчишеское письмо. Вкладываю свой ответ.
Письмо из Москвы. 18 августа.
...Очень грустно читать про твою несовместимость с нынешней шабашкой. Но ты не должен себя упрекать, ведь работаешь до усталости...
Теме я твое письмо прочитала. Пусть думает... Какие еще новости? - В субботу помогала отцу заливать сироп пчелам. Очень он был этим доволен. А у меня стояли все вечерние дела - кормежка, уборка. Но ничего не сделаешь - сама напросилась. А в воскресенье он прекрасно справился без меня, видя мою загнанность. Ведь сейчас надо срочно и клубнику обрабатывать, и крыжовник собирать: он лопается, не дозрев, и гниет. А как полопалась, не дозрев, вишня, страшно смотреть. Малина тоже гниет. Дождь. И где вы только сушитесь?...
Мама с Галей приезжают из Волгограда 27.8. Хорошо будет, если и ты приедешь как можно быстрее. 24-го отцу велено забрать памятник для мамы, и твое участие очень нужно...
Письмо с Печоры. 20 августа.
...Еще нет шести утра, и я использую неожиданно возникшее свободное время: меня и Рыжего временно переводят на гараж класть кирпичные простенки между воротами, и мы выжидаем появления трактора, чтобы загрузить его кирпичом со столовой. Потому я и взялся за письмо.
Вчера долго спорил с Сашей Ш. и Костей в Петином кабинете о порядке работы на доме после укладки последнего венца: начинать ли сразу колотить потолки, или ждать, когда будут поставлены стропила и крыша, т.е. - одновременно вести работы, или последовательно. Мои аргументы просты: надо иметь как можно больше фронтов работы, чтобы не простаивать, а потолки лепить много легче до установки стропильной путаницы. У моих же оппонентов главный довод: крыша важнее, значит, ее и надо делать в первую очередь, а потом все остальное. Если б Петя сказал, что мы не будем делать потолка из-за нехватки сил и времени, я понял бы. Но ведь не так совсем.
Типично нешабашные характеры оказались у Саши Ш., Кости и некоторых других ребят. Преобладающая их черта - гордость специалиста - неторопливого умельца, гордость мастерового. И если кто выдвинет свою идею, то грызется за нее, полезна или нет, но отстаивает. Именно здесь, на шабашке, где все должно быть направлено на максимальное убыстрение, и где все предложения должны оцениваться именно с этой точки зрения, у нас только идет борьба диких самолюбий. Нешабашные характеры. А еще причина - что эти люди приехали сюда не из-за денег только, специально, а чтобы отвлечься, размяться телом после московской нудноты. Деньги для них - важно, конечно, но не жизненно важно. Иначе бы их игра самолюбий давно бы себя изжила.
И снова я вспоминаю Cашу Григорьича, вспоминаю, как он воспринимал все идеи насчет убыстрения работы. Например, так: «Понимаешь, мы тут сами что-то подобное продумывали». Может быть, на деле он эту мысль только что от тебя услышал, но и черт с ней - важно, что она принимается к действию и вместе с тем не возбуждает ни твоего, ни другого самолюбия. Идеи тут же становятся общими, как и должно быть в шабашке. Сейчас же у нас принятие того или иного варианта - это авторство, это ценится! Нашли что ценить, идиоты. Правда, Григорьичу тоже не были нужны деньги позарез, но, наверное, вся жизнь научила его шабашному подходу: неуклонно стремиться к главной, основной цели.
В общем, ты права, на шабашке я, действительно, в последний раз. Многие из ребят говорят, что в прошлом году было веселее. В этом же году лучше жилье, сытнее обеды, менее напряженная работа и, наверняка, будут меньше деньги. Петя говорит, что он больше не поедет, Костя - тоже, Григорьич, Сергей - уже отпали. Разваливается наша бригада.
Только сейчас я начинаю сознавать ее уникальность, вернее, уникальность бригады прошлого года, когда интеллигентность участников еще сочеталась с преобладанием шабашного духа. Наверное, более часто встречаются другие типа шабашек: 1) подлинные, хорошо зарабатывающие и даже, может, хищнические - когда люди вкалывают из-за денег, но могут и надуть друг друга при расчете (типа бригады в Катэне), 2) интеллигентные, «отдыхающие» и мало зарабатывающие бригады - не шабашные на деле. В Хабаровске мы хватанули шабашного духа, а теперь он окончательно испаряется, мы превращаемся в бригаду второго типа. Пример регрессивного развития...
Сегодня целый день я вел кладку кирпича параллельно с Рыжим и не уступал никому мастерка. Надоело скромничать. Устал к вечеру, но получил большое удовольствие - споро работалось.
Сейчас вечер, поздно, но ребята еще не спят, провожают отъезжающих. 6 человек, а двое уехало еще раньше. Остается 14, но не все из них останутся до конца. Вот так!.. Базарят немного ребята. Baдим, хоть и выпил со всеми вместе, но со мной не спорит - мы вообще очень мало разговариваем, ну да в Москве разберемся.
Кстати, Петя все же надеется закончить работу к 26 августа, а крайний срок ставит 27 августа, так что, может, и буду 28-29-го в Москве. До Алма-Аты у нас будет самолет или поезд? Времени, конечно, мало, но ведь и денег жалко...
Письмо из Москвы. 21 августа.
...Я уж думала больше не писать, но если ты приедешь 29-го, то напишу. Вчера Теме исполнилось 13 лет. Ждал он ужасно приезда отца и Т.П.. Анюня по поводу Темкиного праздника тоже не спала. Заснула около часа. Потом проснулся Алеша, и пытался со мной разговаривать последний раз полчетвертого, а без четверти пять я уже встала. Но, тем не менее, поработала я хорошо. Ссылку к последней, 7-й заявке, дома напишу или в электричке. Но я опять сбилась на себя.
На празднике был новый пирог, пирожки и рулет с грибами(во!). Тебя, конечно, вспоминали, особенно в той связи, что надо везти памятник. Теме подарили еще 10 рублей. Он решил покупать часы. Пообещал, что, с 13 лет начиная, будет вести трудовую жизнь. Он хочет быть с нами. Обстановка за столом была непринужденная, я терпеливо слушала отца, а он мудро выражался. Так что будем налаживать отношения.
Не отвечаю на твои письма, только грущу вместе с тобой по поводу неудачной шабашки. Тороплюсь на поезд.
Брось все. Уезжай домой. Мы тебя так ждем. А мама 27-го приедет. Мы переезжаем в Москву в четверг утром, сегодня я уже отволокла свой рюкзачок. Ну, все, бегу стрелой.
Письмо с Печоры. 22 августа.
Сегодня воскресенье, вечер. Банного дня не было и уже не будет. На голубику для себя я так не выберусь, видно, и варенья на пробу не привезу. Осталось не более пяти рабочих дней, так что пишу я, наверное, последнее письмо.
На обоих объектах у нас, конечно, горячка. Но даже пиковое положение со сроками не в силах перевесить нешабашные характеры. Правда, стало меньше споров, просто всем надоело. Сруб кончили класть вчера. Сегодня возились со стропилами крыш. Но только вроде разобрались с технологией - кончились материалы. Вчера я долго гудел про полы и потолки. Послушались меня лишь частично: сегодня мы с Петей выставляли потолочные лаги из отбракованного бруса, а завтра с утра все займутся потолками в ожидании материалов. А без этого просто стояли бы без дела. За пять оставшихся дней мы должны успеть выполнить основное: распереть все стропила, обрешетить крышу, зашить фронтоны и карнизы, уложить шифер, забить потолки. Полы на втором этаже почти закончены, на первом же этаже делать их не будем - нет доски. Лестничные клетки отделать не успеем. Это простительно.
Петя твердит о 27 августе, как о крайнем сроке. Но послезавтра уезжают еще четверо, в том числе Слава и, как ни странно... Вадим. Хотя он и придерживался раньше формулы: «остаюсь до конца», но ссылается на то, что Петя говорил о сроке 24 августа. Теперь Петя просит каждого особо остаться хотя бы на один лишний день. Не знаю, что он скажет, когда услышит о решении Вадима (он еще официально об этом Пете не сказал).
Я-то знаю, что особых причин для скорого отъезда у Вадима нет. Кроме желания несколько дней перед альплагерем побыть дома. Законное, в общем, желание, но только не здесь, не на шабашке в критический час.
И как остро я ощущаю даже сейчас свою вину за прошлогодний отъезд на неделю раньше срока, хоть и обговаривал его заранее. С какой легкой душой остаюсь на этот раз -«до конца», как бы плохо ни отразилось это на нашем отпуске. Какая все-таки высокая, самопожертвенная, захватывающая человека сила - шабашка! И как жаль, что она кончается, умирает в этой компании. И как ясно, что Вадиму, в принципе, недоступна ее радость!
Оказывается, можно прожить полтора месяца в одной обстановке и получить совершенно разные впечатления. Пробыть 1,5 месяца на шабашке, и так ничего в ней не понять, не почувствовать даже ее специфики! Отъезд Вадика я воспринял бы даже с удовольствием. Мне стало бы проще...
Завтра придется нам переезжать в гостиницу. Тоже возня, но необходимая - ведь скоро 1 сентября и надо освобождать школу. Кончаю. Завтра - снова работа. Последние дни трудных радостей, пусть плохой, но шабашки...
Письмо с Печоры. 24 августа.
...Я пишу тебе сейчас уже не нужное письмо - письмо, которое не будет отправлено. Получается, что пишу я тебе, но для себя. Потому что привык и уже не могу без беседы с тобой придти в нормальное состояние.
Уже вторую ночь я плохо сплю. Ворочаюсь на койке и не могу заснуть. При непрерывной работе и ощутимой усталости (в руках гудит) это непонятно. В голове непрерывно ворочаются мысли: как успеть сделать дом. Успеть к 27 августа. И не придумывается. Это нервное напряжение и не дает мне заснуть, возбуждая мысли об одном и том же, как будто кидаюсь раз за разом в мозговые атаки, как будто бьюсь головой об стенку.
Уже светает. Даже петухи поют. Значит, скоро 5 часов - официальный подъем. Я твержу себе: надо спать, спать, нельзя быть без сна две ночи - днем будешь вареным, а не работником. А твое дело сейчас, прежде всего, работать, а там, что получится. Но из таких уговоров ничего не выходит: сон не приходит. Снова я торчу перед безысходным тупиком: как за три дня окончить дом - крышу, потолки, лестницы.
Сегодня (нет, вчера) за обедом Вадик произнес одну из своих очередных сентенций: «А все-таки хорошо, Петя, здесь жить - простой жизнью, без забот, не то, что в Москве...»
То ли он хотел подбодрить остающегося Петю, то ли, чтобы его, отъезжающего в проклятую Москву, пожалели, - непонятно. Но мы все, мягко говоря, были смущены, а Петя, тот вначале просто онемел. Он-то думал про себя: «Ну, что за собачья жизнь в эти оставшиеся дни, когда все разваливается и идет вразнотык, а от работы зависит все, буквально все деньги сезона!» Перед местным начальством все время оправдывайся, куда исчезла большая половина людей, перед ребятами объясняйся, почему нет тех или иных материалов, а сам думай о нарядах, о квартире, о дороге, об итогах. И все навалом, и все срочно. И вдруг тебе с улыбкой говорят: «Хорошо тебе здесь, беззаботный Петя!»
Потом Вадик стал объясняться, что здешние заботы - не заботы, что они простые, конкретные, «не сушат», как в городе (что он имел в виду - свои бытовые проблемы или «мировые» - я не понял). Петя пробурчал только, что, скорее, в Москве он чувствует себя беззаботным, чем здесь.
С 11 часов утра у нас улетают еще четверо. На доме остается только три человека: Саша Ш., Рыжий и я. Вечерами, после заброски материалов с лесопилки, будет приходить еще один. Вот и все. Горстка людей - нa такой домище. Даже страшно становится.
И все же я рад отъезду Вадима. Прекратится мое внутреннее напряжение, переживание, что ли. Странно, но он даже не очень затруднялся объяснением причин отъезда. Обошелся одной общей фразой о «сложившемся домашнем раскладе». Мне спокойно объяснил, что надо дома побыть 1,5-2 дня, а потом он обещал показать Тане Тбилиси, и это надо сделать до начала альплагеря, потому что Таня хотела бы вернуться в Москву к 10 сентября, к началу каких-то курсов... В общем, сама видишь. И как я понял, никто его не уговаривал остаться, даже Петя. При нашем катастрофическом положении. Наверное, с Вадиком всем оставшимся все понятно. Ну и бог с ним.
А как ни крути, но выходит, что мы здесь задержимся до 29 августа, чтобы только закрыть фронтоны, карнизы и крышу дома. И может, кое-как добить потолки и заложить их утеплителем. Будет чудом, если мы успеем завтра подготовить крышу к укладке шифера - ведь до сих пор стоят лишь голые стропила, без раскосов и стяжных досок. К стропилам надо пришивать выносные доски (так называемые «кобылки»), к ним снизу подшивать карнизные доски вдоль всего дома. Потом долгая возня с зашивкой косых фронтонов строганой доской. И только после этого можно укладывать на стропила обрешеточные доски - громадную площадь. И, наконец, класть шифер. Для трех человек это непосильно. С гаража нам помощи не будет, там ребята тоже не управляются. Значит, реально мы справимся с обрешеткой не раньше, чем послезавтра, а там будет еще нужен полный день на укладку шифера. Вот и выходит, три полных дня только на крышу. Но остаются потолки второго этажа, зашитые лишь на треть, остаются лестницы и остатки полов - остается дом, в который невозможно войти, а лишь прыгать, в котором нет полов и потолков. Правда, за 27,28 августа мы можем хоть как-то извернуться и с этими вещами. Но не раньше...
Ну вот и рассвело окончательно. А сна нет. Зато я пришел, кажется, к окончательному решению: мы просто уедем отсюда 29 августа, xoтя Петя и клялся, что не позже 27-го. Как мне жаль укорачивать среднеазиатский маршрут...
И еще я понял, что отправлю тебе это письмо. Отправлю вместе со Славой, а уж он-то сможет передать тебе его быстрее почты. Так что оно попадет к тебе в руки быстрее меня и объяснит причину моей задержки. Я приеду, наверное, лишь 30-31 августа. Так оно, наверное, и будет. Не грусти...
Последние дни. 24-30 августа.
Мне осталось только описать конец нашей стройки и ее итоги. За год многое успел забыть, но главное, надеюсь, я запомнил.
24 августа. В 11 часов четверо отъезжающих спустились с дома. В 12 над нами пролетел их самолет. В бригаде осталось 8 работающих членов, по 4 на каждый объект + Петя.
Но в тот момент на доме оставалось только двое: Саша Ш. и я. Рыжий отсутствовал по Петиным делам, Вова М. пропадал на перевозе. Странное это ощущение - такая глубокая тишина на когда-то шумной стройке. Как будто вымерла. А вместе с тем - надо торопиться!
Но только после отъезда ребят, когда вся громада оставшейся работы сопоставилась с нашими жалкими силами, только тогда острее всего осозналась безнадежность положения. В другие дни, когда на доме работал Игорь, а после обеда приходил Вова и заглядывал Петр, чувство безнадежности притупилось, но все равно не исчезало. Думаю, что у Пети оно было еще острее. Уже через три дня он неоднократно возвращался к фантастической идее - звонить в Москву и вызывать всех там находящихся компаньонов хоть на 2 воскресных дня, убеждая, что самолетные затраты оправдаются.
Однако такое одиночество перед большой работой одновременно для меня было и огромным плюсом. Как только кончили мы стены дома, я избавился от напарничества с Сашей и работал самостоятельно: полы, перекрытия, потолки. (Наверное, прирожденный индивидуалист). А утром этого дня я взялся за изготовление и пришивку к стропилам подкарнизных досок, изысканно называемых - «кобылки». Памятны мне эти кобылки!
Было немного страшно приниматься за эту работу, потому что от правильности установки кобылок зависит вид карнизов, крыши и всего дома. Но отъезжающие yже не брались за эту работу и, непонятно почему, не брался за нее и наш «старшой» - Саша Ш. А ведь эта работа была ключевой: с нее фактически должна начинаться обшивка крыши. В эти дни с Сашей произошла какая-то неприятная метаморфоза: он будто стал бояться ответственной работы и брался лишь за подсобные операции. Так, массу времени затратил на тщательное ошкуривание обрешеточной необрезной доски (хотя было известно, что в нашей спешке даже начальство было согласно закрыть глаза на эту операцию). Наверное, Саша устал, а может, от внутреннего неверия в завершение у него заранее опускались руки... Только в последний день, когда на крыше оставалась лишь отделка слуховых окон, он как будто вернул себе прежний облик: вытребовал меня с гаража в качестве подсобника и по-прежнему учил, как держать пилу, как загибать гвозди и т.д. («И учит, и учит - думалось мне тогда. - В этом он похож на Иванова, а вместе они похожи на ... Партию! Та тоже гордится своим пролетарским происхождением, рабочими руками и также учит, учит, учит... И ведь оба они поругивают эту Партию, но до чего же внутренне похожи!»)...
В общем, в тот грустный день я в одиночку вытесывал и устанавливал кобылки по шнуру, переползая взад-вперед по стропилам гигантского дома подобно муравью... Какая колготная эта операция! А я ведь не учитывал ее в своих расчетах: значит, надо прибавить к ним еще один день. Зато как стало просто планировать эти работа и сроки: рассчитывать на себя! Зато как понятна и непреложна стала технологическая цепь: кобылки, карнизы, фронтоны, обрешетка, шифер. Так, и не иначе. Путает только временное отсутствие части стропил в местах, где на потолочных перекрытиях заскладированы доски и шифер.
25 августа. В этот, уже наполовину дождливый день, мы с Сашей начали прибивать к кобылкам карнизные обрезные строганые доски. Мерзкая, мучительная работа. На установку нормальных выносных лесов у нас, конечно, уже нет времени, поэтому мы работаем, лежа пузом на стене и свисаясь до пояса за дом. Прибиваем доску потолочным гвоздем вверх, к дрожащей кобылке. Конечно, гвозди загибаются, молоток сослепу бьет мимо, руки устают держать здоровенную доску, ноги - цепляться за любые выступы в стене, чтобы не перевернуться. И ты изматеришься весь, прежде чем пристроишь эту доску. Да и опасно так работать головою вниз на такой приличной высоте. Здесь ушибленным плечом уже не отделаешься...
С 3-х часов на дом пришел Вова М. и Саша, с удовольствием перешел на ошкуривание досок. До конца дня забили все же больше половины карнизов и начали готовиться к фронтонам. Я торопился открыть возможность начать обрешетку крыши хотя бы с одного конца дома.
26 августа. С утра лил дождь при сильном холодном ветре. Не переставая. Сумрачно было у всех нас при завтраке. Кончился курорт. Теперь уж Печора покажет нам свой северный характер, заставит отрабатывать полуторный северный коэффициент. Но страшно при такой погоде выходить на улицу, не то что работать. А что делать?
Но что нам остается сделать - ведь такое не переждешь. Надо работать... Уже несколько дней, как я завел привычку уходить на дом сразу же после еды, не дожидаясь, когда поест последний. К черту все церемонии и дружеская учтивость! - ведь надо спешить. Несколько раз, когда не спалось, уходил и до завтрака, как только рассветало. Ушел я и на этот раз, не дожидаясь конца обсуждений. Тем более, что Пети не было (он спозаранку ушел в район закруглять дела с брошенной столовой) и никто не мог мне приказать иное. Ничего, погудят немного и выйдут вслед, куда ж деваться. Представляю, как бы возмутился Вадим такой «некоммуникабельности, выпендрежу и т.п.»... Плевать.
Начал забивать фронтоны. Каждую дощечку надо примеривать, размечать, отпиливать, зарубать, прибивать. Ах, черт, ветер прямо из рук рвет, льет за шиворот водой. Плащ совсем не держит воду, телогрейка моя все бухнет и тяжелеет. Часа через два я был мокрый уже изнутри, и телогрейка меня спасала только от порывов ветра.
Довольно поздно появились снизу Саша с Рыжим, перекликнулись со мной, завозились с распорками. Несколько раз тарахтела «Дружба», потом ушли в каптерку, опять долго не было, потом предложили водку («чрезвычайные обстоятельства»). К черту! Снова заработали.
К 11-ти, однако, я стал стучать зубами, и вынужден был спуститься вниз. Чувствовал ли я себя виноватым? - Нет, только растерянным. Наработал я немного, а вымок прочно. Теперь телогрейку не высушишь. Как же работать дальше?
Как бы то ни было, но поплелся домой переодеваться. Пока выжимался и одевал сухое (слава богу, нашлась несданная телогрейка), пришли ребята с гаража и дома. Тоже мокрые и злые. Однако гаражники оказались догадливее: они вовсю использовали полиэтиленовую пленку и сапоги. (После обеда я уже был одет соответственно печорской погоде: вокруг пояса обвязывается кусок пленки, на ногах - болотные сапоги доверху, потом одевается ватник, а на него - большой кусок полиэтилена, прикрывающий спину, а концами залезающий в рукава плаща, который одевается поверх всего этого. Теперь снаружи я выгляжу нормальным человеком в плаще и со свободными руками, зато внутри - весь завернут в пленку. Никакой ветер и дождь не страшен. Под пленкой парит и даже становится в иные моменты жарко. Ну да жар костей не ломит. Таким макаром мы и работали все оставшиеся дни. Они все были такие страшноватые).
Гаражники тоже были унылы. Им тоже надо было закрыть крышу и фронтоны во что бы то ни стало. «Можете ли вы раньше закончить дом и помочь нам?» - спрашивали они. «Да посмотрите сами» - отвечали.
И возник вдруг и неожиданно «проект»: все равно мы не успеваем, поэтому надо сосредоточиться всем на одном объекте; или доме, или гараже, а успеем там - перейдем на другой.
Особенно рьяно его защищал Саша. Наверное, он его и выдвинул.
Смотрел тогда я на него почти с ненавистью. Вот когда закачался наш корабль! Пети нет, и мы вполне можем пойти ко дну. Если бросить один объект, это значит, впрямую завалить причитающуюся за него половину денег (в конечном счете, за дом нам насчитали 11 тысяч рублей, за гараж - 7 тысяч. Насчитали, конечно, по-царски, ну да уж это Петина кухня). Такое предложение - это едва замаскированная под коллективность («надо работать вместе») капитуляция бессильных людей.
Конечно, не соглашаюсь: «Толку от того, что будем задницами тереться на одном объекте - с гулькин нос, а деньги завалим». То же самое говорит и Иванов с гаража, но и только... А, да чего там разговаривать, лучше просто: «С дома я не уйду, а вы как хотите!»
Мы с Ивановым расходимся по своим сторонам, остальные тоже.
В этот день я доколотил половину фронтона на одной стороне дома и начал второй. Теперь открыт фронт укладки обрешеточной доски, а потом - шифера. Этим и занялись Игорь и Вова. Один Саша неторопливо и методично продолжал шкурить доски, черт бы его драл. Мне было трудно на него смотреть. Ну, да ладно. Все же небесполезную работу он делал, хотя и сравнивал я ее тогда с прической волос при наводнении.
27 августа. Теперь нас четверо на доме постоянно. Материалы больше не нужны. День пролетел мгновенно, как бы в одно касание. Вроде его и не было: с пяти утра до восьми вечера. И только результат - почти обрешеченная досками крыша и начатый шифер свидетельствовал - сегодня мы сделали много. Хороший, слаженный день! Времени не стало, как и не было, а работа - вот она, стоит! Чистый обмен. Сегодня я воспринимаю этот пролетевший в миг день успешной работы, обеспечивающей сезон счастливым завершением, как чистую радость...
Петр появился у нас после обеда и cразy оценил: «Здорово вы продвинулись». В районе он закруглил все свои материально-ответственные дела. Как и предполагалось, денег за столовую нам практически не дали, но закрыли глаза на все траты столовских материалов и техники... «Ну что ж, Петя, может, крышу мы успеем закрыть завтра».
«Да, - соглашается он, - но придется помогать на гараже, там хуже. A мне придется улететь завтра. Абсолютно необходимо быть в понедельник на кафедре». Мы это знаем, знаем, что у Петра нет другого выхода, как улететь в субботу, завтра. Понятно, что нам придется остаться еще несколько дней, как ни жалко мне и так укороченного будущего отпуска.
«Ну, а как с деньгами будет?» - спрашиваем мы.
«Сейчас иду разговаривать» - отвечает он.
Откладывает свой молоток, чистит куртку, поправляет кепи, папку подмышку и уходит. «Ну, парни, удачи ему! - К черту, к черту!» Что-то будет?
Возвращается он в сумерки. «Ну что?» - спрашиваем мы со своей верхотуры. «Получил - нерадостно отвечает он. - Почти все здесь». Показывает он на папку.
Вечером рассказывает - блефовал он страшно: «Не выдадите обещанные куски, сейчас же снимаю ребят с объектов, и пусть гниют они без крыш к чертовой матери». По нарядам мастер выжал все, что можно, и даже сверх того, но студенческий коэффициент 1,2 начальство отказалось утвердить, сдрейфило. Именно этот отказ Петя переживал как свою личную неудачу: вся его маскировка бригады под стройотряд, все эти зеленые куртки и представители оказались напрасно... Об окончании работы и расчете договорились так: основные деньги получает Петя, а последнюю тысячу Рыжий получит после закрытия обеих крыш и прочих дыр.
28 августа. Закрыли крышу дома шифером. Осталось поставить внутренние раскосы на стропила и вывести два слуховых окна.
Петя улетел днем, выделив каждому по сотне рублей, нам же придется быть здесь до понедельника. Быстрее не успеем, да и не летают здесь самолеты по воскресным дням.
Вечером я ушел на гараж. Там работы больше.
29 августа. Я и Рыжий перешли на гараж. Огромная плоскость наклонной крыши: на дощатом потолке уложен утеплитель, поверх которого укладывается обрешеточная доска, а сверху - кровельное железо. Примерно такой же порядок зашивки трапецеидальных фронтонов, только работать много неудобнее и страшнее (высота здесь тоже приличная). Вечером стало ясно, что работа, в общем, сделана. Осталось часа на два. Последнюю тысячу залога мы получим.
30 августа. Последние доделки. Сооружение с Сашей слуховых окон на доме, сбор инструмента, немного укрыть оставшиеся материалы, последние разговоры с начальством, сдача имущества. - И в путь!
Из-за слякотной погоды самолеты отменили, и мы выбираемся с Печоры каким-то диким, почти туристским путем: на моторках до дороги, потом открытой машиной 8 часов по этой дороге к железной дороге. Перемерзли страшно. В честь окончания ребята еще до машины были «теплыми», но северный ветер в спины так свирепо выдувал наше тепло, что никакая водка не помогала...
Заключение. 31-го августа мы выбрались к железной дороге, а 1-го сентября к середине дня скорый поезд доставил нас в Москву. Все.
Поздним вечером того же дня, едва увидев детей и тещу, я уезжал с Лилей в Домодедово, на ночной алма-атинский рейс.
Не знаю, как другим, но нам печорская задержка икалась долго, почти весь маршрут, не говоря уже о деньгах (самолет мы использовали многократно, не раздумывая). Но, конечно, ни Лиля, ни я об этом ни рaзу не пожалели. Ведь она прекрасно знает, что нельзя было иначе.
После 24 августа, когда осталось нас 8 (+бригадир+повариха), и ясна была цель, именно тогда началась настоящая шабашка, без передыху, до победы. Иванов тогда выразился так: «Остались настоящие бойцы». Он говорил, конечно, несколько не теми словами, но в душе я с ним согласен. В те дни мы были настоящими шабашниками, компаньонами, дрались за успех своего предприятия и вырвали-таки свои и товарищей своих деньги. Ей-богу, нам можно было собой гордиться...
После возвращения из Средней Азии мне передали долю (970 рублей за 42 дня) и рассказали, что итоговое собрание прошло очень просто и кратко. Петя сделал краткую информацию о доходах-расходах, выделили поварихам по 0,6 от заработка основного члена бригады, остальные же деньги разделили поровну за каждый отработанный день. Никаких иных предложений и замечаний не было. Компания перешла к выпивке...
И я пожалел, что не был на этом собрании. Обязательно выдвинул бы: 1) предложение дать повышенный коэффициент Петру - без него мы бы и на обратную дорогу не заработали; 2) предложил бы премировать оставшуюся восьмерку повышенной ставкой рабочих дней после 24 августа. Пусть такое предложение звучало бы нескромно, но ведь оно правильно. И ведь надо же как-то отделять настоящую шабашку от ее бледного подобия. Наверное, это предложение не прошло бы. И не потому, что оно автоматически понизило бы долю остального большинства, а потому, что большинство и не поняло бы «Почему?» Разве доступна справедливость такой оценки, например, Косте или даже Вадиму? Ведь для этого надо быть шабашником по духу.
Мне осталось досказать совсем немногое.
Насколько сейчас известно, наша бригада без Петра окончательно распалась. Правда, большинство растратило заработанные деньги еще осенью, и теперь вынуждены искать другие места для летней работы, но попасть на хорошую шабашку - очень и очень непросто.
С Вадимом наши отношения практически прервались. Несколько раз Лиля была у них, один раз он у нас, но если раз за разом не проявлять доброй воли и желания к встречам, то что же из этого может получиться?
Поначалу мне было трудно забывать, грызла совесть - ведь я обязан был Вадиму и его прекрасной семье. Мое летнее раздражение давно улеглось и уступило место спокойному пониманию, что Вадим, наверное, во многом прав, что, свертывая свое знакомство с ним, я поступаю так просто из-за душевной слабости, стремления к личному душевному комфорту. И может, уроки споров с ним мне предстоит осмысливать еще не раз. Да и не только с ним.
Я не хотел бы выгораживать себя: постоянно стремясь к шабашному духу, как сам его понимаю, я, наверное, часто перегибал палку, противопоставляя качество работы - ее быстроте и денежности, мораль - практичности. В наших давних (еще с Хабаровска) спорах с Ивановым я должен признать свою частичную неправоту. Мне кажется, что мы оба сдвинулась за эти годы со своих крайних позиций (причем, я больше). Он пришел к утверждению, что именно хорошее качество работы и отработанная технология дает наивысшую скорость и деньги. И я с этим согласен.
Нет, с Ивановым и другими «мастеровыми» с их раздражающими душу поучениями о том, «как надо», я еще могу сойтись и сжиться. Да и их шабашка учит терпимости и скорости. А вот почему мы разошлись с Вадимом? Казалось бы - всего каких-то полтора месяца... Но каких! Полтора месяца чистого дела, свободы и самостоятельности.
Мы часто говорили о будущем: одни говорят о коммунистическом будущем, другие - о демократическом, свободном даже для капитализма. И не замечаем, что это будущее уже существует реально рядом с нами, что в него можно съездить, как в отпуск - как на шабашку.
Я убежден, что будущее страны будет именно шабашкиным, т.е. капиталистическим и коммунистическим одновременно. Чем дальше, тем меньше различий я вижу в этих идеалах, ибо реальные коммуны, артели, компании, товарищества и т.п. могут действовать эффективно только в условиях свободы, т.е. в условиях рыночного, капиталистического хозяйства. В то же время именно конкуренция в условиях свободного рыночного хозяйства приводит к тому, что успех получают самые эффективные формы человеческих коллективов, т.е. компании, товарищества, артели, коммуны. Кстати, используя повсюду слово «товарищ», мы напрочь забыли его первоначальный истинный смысл, его корень и происхождение от слова «товар». Товарищ - это друг, коммунар по общему торговому, промышленному, предпринимательскому, капиталистическому делу (А к женщинам вместо мужского звания «товарищ» следует употреблять естественную форму «товарка»). В стране настоящими товарищами могут быть только компаньоны в шабашках. А остальные - самозванцы.
Шабашка - это будущее. И от того, как мы ведем себя в них, видно, чего мы будем стоить в этом будущем.
Я теперь часто думаю: как близко мы сходимся с людьми в разговорах, недовольством, критикой среды, мировой скорбью, сходился даже во взглядах, даже в рецептах, что и как следовало бы изменить. И это естественно и правильно. Ну, а если от разговоров перейти к делу, останется ли хоть что-нибудь от вашей близости и согласия? И сможем ли мы сделать это дело?
Трехлетний опыт шабаша в интеллигентской бригаде настраивает меня на скептический ответ. Сначала споры, потом игра самолюбий, быстрая утомляемость, высокая цена отдыху, выпивке и прочим «радостям жизни», отличным от труда, - вce это мешает общему успеху и ведет к краху в сравнении с обычными деловыми шабашными бригадами, к распаду. А радикальность или близость взглядов здесь, в деле, оказывается не причем.
Да и вспомнить только: сколько их было, этих интеллигентных коммун и даже коллективных предприятий в истории, и все они неизменно кончали крахом в конкуренции с обычными шабашными коммунами - капиталистическими «компаниями и товариществами». И в этом длинном ряду наша, преподавательская бригада совсем не оригинальна, совсем не исключение.
Ну и пусть! Пусть наша интеллигентская бригада распалась. Настоящие шабашные бригады будут жить и процветать! Успеха в вашем предприятии, «товарищи»!