Странное впечатление производил диафильм «Рассказ об иконах» на всех наших знакомых. В основном - несогласие. Правда, разных степеней. Даже первая, общефилософская часть, попытка перевода религиозной символики на привычный нам рациональный язык. Я даже чувствовал себя как бы Юлианом-отступником в эпоху роста и укрепления христианской веры - в безнадежном отстаивании старой веры отцов: тогда - языческой, сегодня - материалистической. Только тогда наступало совершенно новое христианство, а сегодня - обновленное неохристианство.
Борьба Юлиана была безнадежной. Неужели такая же судьба ждет и современный материализм? О его перспективах в нашей стране сейчас судить трудно, нет достоверных исследований. Но ведь за рубежом статистика более объективна и она говорит, что атеизм и материализм укрепляются (или же с ними путают простое безверие?). Так что о росте религиозных православных настроений в нашей стране можно говорить лишь как о временном явлении. Так, во всяком случае, кажется.
Наиболее отрицательные эмоции, конечно, вызвал рассказ о Христе. Сопоставление его с революционером-фанатиком совсем не популярно в среде современной интеллигенции, отвергающей официальный госатеизм и официальную революционную романтику и в поисках нового тянущейся к религии страдающего Иисусa Христа. «Христианство и идеализм» - как источники революционного коммунизма» - этот тезис, конечно, не нравится как официальным партийцам, так и нашим друзьям-диссиденам. Он им кажется кощунственным. В спорах я почти всегда не выдерживал и стушевывал свое критическое отношение к евангелическим историям, избегая обид и упреков, но эти уступки, естественно не могли изменить мое понимание той древней-древней иудейской и римской истории.
Конечно, я не претендую на абсолютную истинность своего понимания, я только уверен в искренности своего изложения в диафильме «Рассказ об иконах». А еще мне досадно, что среди нас возрождаются вновь симпатии к революционным первоисточникам. Что же касается аргументов, то в наибольшей степени мне их предоставила уже упоминаемая книга Н.Бердяева «Философия неравенства», вызвавшая во мне самые различные эмоции - от полного согласия до возражений. Ниже я приведу кусок своих комментариев к этой книге, относящейся к теме «Христианство и социализм».
После тотальной критики либерализма, демократии и анархизма Бердяев переходит к критике социализма, как прямого продолжения и углубления демократической идеи равенства... «Социализм доходит до небытия в своей жажде равенства... Он смеется над теми, кто думает, что можно установить принудительное материальное равенство и оставить свободным человеческий дух... Нет, социализм стремится к своему пределу, а предел коллективизма есть обобществление человечества, всего его тела и всей его души. Ничего страшнее насильственной добродетели не может быть на свете».
Но Бердяев - христианин, и потому его понятие упреков по адресу социализма, как казарменного коммунизма, неожиданно дополняется упреками этого социализма в «буржуазности»:
«Социализм буржуазен до самой своей глубины и никогда не поднимется над уровнем буржуазного чувства жизни и буржуазных идеалов. Он хочет лишь равной для всех буржуазности и окончательной рациональности».
Такие типично «социалистические» упреки в буржуазности заставляют заподозрить в социализме и самого Бердяева. Действительно, он не скрывает глубокой связи социализма и христианства:
«В проблеме социализма есть религиозные глубины, это одна из конечных проблем человеческой истории, подводящих нас к Апокалипсису... Социализм имеет очень старые, очень древние корни... Истоки социального вопроса лежат еще в древнем библейском проклятии: «В поте лица своего будешь добывать хлеб свой»... Библия знает этот экономический материализм».
Правда, говоря о готовности признать себя христианским социалистом, он связывает себя только с поздним видом этого социализма, который был «реакцией католичества на социализм и проповедовал социальные реформы на христианской основе». Все же прежние христианско-социалистические учения, коими полна история Средневековья, он объявляет еретическими и, следовательно, нехристианскими, пережитками иудаизма («Социализм есть явление еврейского нигилизма в поздний час истории, в атмосфере атеистического и материалистического века»). Мне кажется любопытной эта попытка защищать христианство от социализма путем объявления последнего пережитком другой религии при нейтральной, в общем, роли «атеизма и материализма». Такая «защита» только подтверждает «обвинение»: ведь в наш век иудейскую апокалиптику приносит не материализм, а именно христианство, признающее Библию богодухновенной книгой.
«Еврейский народ, в разгоряченной апокалиптической атмосфере Иудеи, ждал не Христа-Мессию, а социалистического Мессию. Соблазн христианства социализмом, соблазн земного царства и блаженства без жертвы Христа и Распятия, без прохождения через Голгофу к отвержению Христа и к крестной Его муке. Тут завязался узел всемирной истории. Тут определилась трагическая судьба еврейского народа и еврейского вопроса, как ось всемирной истории. Вопрос о социализме был интимно и глубоко более связан с еврейским религиозным вопросом, чем это представляется вам, общественникам-рационалистам...».
Мне чужды мысли о социализме лишь как о еврейском порождении: нельзя же лишь одному народу приписывать все огромное явление всемирной истории. Но ощущение Бердяевым обстановки в Иудее и ожидания именно социалистического Мессии - близко к моим представлениям, выраженным в диафильме. Несоциалистическим Мессией в этой обстановке мог стать лишь Бог, поэтому для атеиста не остается никакого иного объяснения.
Разбирая отдельные положения революционного социализма, Бердяев выводит их противоположность поучениям Христа. Например, Христос не был против богатых, он только хотел их духовно освободить и т.д. Христианское добро свободно и потому предполагает некоторую свободу зла...
Конечно, противоречивый и сложный текст Евангелия дает право и для такой трактовки, но для меня ведь кроме текста важнее еще учет исторической обстановки ожидания «Социалистического Мессии» и того, что в Евангелии дано лишь условное изображение Христа, лишь икона, созданная воспоминаниями и истолкованиями его учеников. Но если истинный образ реального Христа так сильно преобразился в Евангелии, то кто может поручиться за то, что когда-нибудь образ какого-либо Че-Гевары не трансформируется в полубога-жертву, а революционный социализм не смягчит своих положений? Я сам не верю в это, но вижу однотипность явлений в потому не исключаю возможности исторических повторов, когда колесо истории сделает полный оборот по спирали развития, и вместо одряхлевшего госатеизма возникнет новое революционное христианство.
«Утопия социалистического рая на земле есть одна из антихристовых подмен и обманов, из обратных подобий церкви Божией... Социалистические и анархические движения в мире имеют огромное религиозное значение, ибо движения эти обостряют для христианского сознания проблему Христа и Антихриста. Это движение подводит к пределу, оно переходит уже в душную атмосферу Апокалипсиса... Все непрочно и неверно, кроме царства Божьего. Ему должны уступить место и государство, и хозяйство, и культура, и весь мир. Да приидет Царствие Твое!»
Этими словами кончается книга Бердяева, и этот конец лучше всего проявляет отношение его к социализму, как к важнейшей, хоть и отрицательной ступени на пути к преображению этого мира, к Концу Света. Заслуга социализма, по Бердяеву - в уничтожении либерализма, демократизма, анархизма и прочего, в подготовке Пришествия Царства Божьего - без государства, без товарного хозяйства, без наций, т.е. христианского образа коммунизма, но только не на земле, а на небе, т.е. после окончания земной жизни, после смерти этого мира... При этом вспоминается тезис Шафаревича: «Социализм есть инстинкт смерти», - если его использовать применительно именно к «христианскому толку социализма».
Несомненно, что социализм христианский и социализм госатеистический в определенном аспекте - противоположны и находятся в конкурентной борьбе друг с другом, но именно потому у них так много общего.
Герцен в свое время писал: «Замечено, что у оппозиции, которая борется с правительством, всегда есть что-то от его характера, но в обратном смысле...»