Неблагоприятное впечатление от просмотра диафильма «Рассказ об иконах» обычно сглаживается последующим показом диафильма «Два Переславля», последнего в этой серии.
Тематически он является прямым продолжением «Суждали», да и смонтирован на слайдах двух старинных городов - Переславля-Залесского и Переславля Рязанского (сейчас - просто Рязань). Посещения этих городов были отделены друг от друга семью годами походов, впечатлений и мучений над мировоззренческими диафильмами.
Сценарий диафильма написан был мною, но целиком ориентирован на Лилю, на ее восприятие этой проблемы. Ведь она тогда была более склонна к православию и не отрицала возможности своего обращения. Для меня было бы, конечно, печально потерять единомышленника в самом близком мне человеке (хотя мало признать это, надо еще сказать, что этот аспект убеждений - далеко не самый главный). Но я знал, что я ничего сделать не смогу, ибо в вопросах веры доводы рассудка просто бессмысленны. Да ведь на деле христианство, как вера - ничем не хуже материализма. Последний может тоже быть стенкой, с помощью которой человек ограничивает свой уютный мирок от бездны и ужаса безграничного мира...
«Играя на Лилю», я, тем не менее, проигрывал собственные переживания и выводы, весь свой опыт. Но прежде, чем привести текст этого диафильма, завершающего тему православных церквей, тему веры наших дедов и прадедов и нашего отношения к ней, опишу предысторию.
Как и большинство наших сверстников, я имел верующих деда и бабушку и неверующих отца и мать. Тем не менее, меня крестили в годы войны, а в послевоенной школе воспитали стойкое неверие в Бога и насмешливое равнодушие к верующим. Впрочем, общесемейные сборы на Пасху мне еще долго нравились и были чуть ли не самым главным праздником в году. Помню, что только в седьмом классе, в преддверии комсомола, я осознал несоответствие своих «безбожных» принципов и привычно радостного праздничного приветствия «Христос воскресе» и уклонился от участия в празднике... Слава богу, этот «взбрык» продолжался недолго, я снова участвовал в общем застолье, но, по-прежнему, вера родственников никоим образом не влияла на мое книжное мировоззрение.
Общество воспитало в нас атеизм, но оно же через новые книги стало пробуждать и интерес к церквям и вере. От тех лет, начала шестидесятых годов, у меня осталась память о первой беседе с истинно верующим человеком - нашей сокурсницей, комсомолкой и удивительно душевным человеком, которая в конце института вдруг оказалась адвентисткой седьмого дня... Исключение из комсомола и увольнение с работы не испугало ее. Помню, как были мы с Лилей поражены этим фактом и даже напросились на встречу с ней. У меня сохранился черновик моего письма-просьбы. Сейчас мне даже странно читать его, почти стыдно за свое истово комсомольское поведение в те недавние годы, гораздо большее, чем у многих моих сверстников. И лишь волевым усилием я заставляю себя не стыдиться - ведь именно моя комсомольская вера и истовость и вызвали жажду познания «социальной правды», исключение из комсомола, терпимость и интерес к чужим мнениям. Почему же я должен стыдиться себя?
«Света! Вы имеете все основания бросить это письмо, не читая, и будете правы, но я очень прошу Вас прочесть его до конца. Никогда не думал, что буду обращаться с письмом к верующему человеку и ждать от него сочувствия и понимания. Не думайте, Света, я ни в чем не нуждаюсь и ничего не прошу, но только чувствую необходимость понять Вас.
Я был равнодушен к рассказам о Вас и к заметке «Московского комсомольца». Представляю, сколько к Вам ходило уговаривающих, которые уходили ни с чем. Но потом мне сказали, что Вы - та самая девушка, которая выступала на комсомольском собрании нашего четвертого курса. Вы тогда говорили об одном больном человеке, которому надо помочь. Это собрание было для меня очень важным и этим выступлением которое запомнилось, наверное, навсегда, и своими проблемами. Впервые я слышал на собрании выступление, необычное своей искренностью, душевностью, желанием помочь человеку во что бы то ни стало. Если бы все были такими комсомольцами, такими пламенными людьми! Представляете, Вы для меня были идеалом комсомольца.
А как мне было обидно, что именно Вы и комсомол оказались несовместимыми. Я не стесняюсь говорить так, потому что виноват в этом, видимо, комсомол.
Когда я впервые услышал о Вас, верующей, я находился под впечатлением повести В.Тендрякова «Чрезвычайное». Это очень неплохая антирелигиозная вещь (как я думаю). Мне кажется, что, несмотря на религиозность, Вы не потеряли терпимости и широты взглядов и даже предложение прочитать такую книгу Вас не обидит. Вот ее содержание: десятиклассница Тоня только в вере в Бога, в секте находит добро, справедливость, правду и защиту от несправедливого большого мира. Старому учителю удалось вернуть Тоню к обычному образу мыслей, только изменив окружающих ее ребят. Теперь в этом более чутком окружении она находит моральное удовлетворение и поддержку, а, выйдя замуж, окончательно успокаивается и становится счастливой, постепенно превращаясь в обыкновенную мещанку. Так я сначала представлял и Вас.
Но когда я узнал, что Вы и девушка на собрании - одно и то же лицо, то понял свою ошибку. Вы - активная и деятельная натура, Ваше недовольство большим миром носило не локальный характер, как у Тони (недовольство классом), а всеобщий - всем миром. Если Тоне еще предстояло идти от секты к комсомолу, к нашей обычной жизни, то у Вас процесс как раз обратный - от комсомола и всех надежд, связанных с ним, от веры в добро, которое проповедуют наши книги и искусство - к вере в Бога, к морали секты.
Я стараюсь понять Вас заочно и вроде понимаю. И сейчас повторяю: Вы, ушедшая в секту, гораздо больше достойны уважения, чем те, которые спокойно положат комсомольский билет, когда им стукнет 28 лет, и давно уже ничем не мучаются. А я все ищу честную и активную позицию в жизни, ищу способ стать настоящим коммунистом, знаете, таким коммунистом, образ которого у нас создан книгами Островского и Гайдара...Но, может быть, Вы никогда не хотели быть именно коммунистом - большим, настоящим человеком, о котором мечтали многие утописты. Хотя мне трудно представить, что Вы не прошли сквозь это. Мне кажется, что Вы разочаровались в этих мечтах, отвергли все, как фальшивые слова, а выход стали искать в вере в Бога. Если не так, значит, я ошибаюсь.
Я считаю, что вопросы внутренней честности и активности - в утверждении на земле добра (или, как мы привыкли говорить, «в борьбе за коммунизм»), и они стоят перед каждым молодым человеком. Вы знаете, как реагирует большинство молодежи на эти задачи: они отказываются от активности и становятся «средними людьми» (в моральном смысле - посредственными). Другая часть, пусть меньшая, все же не теряет надежды утвердить свою активность и совесть на почве комсомола, на почве борьбы за коммунизм. И никакие неудачи не могут заставить их разувериться в коммунизме. Я принадлежу к меньшей части и рад этому. Год назад меня выгнали из комсомола именно за мою активность. После такого удара люди становятся безвольными, теряют веру, но я ее не потерял. Или стать обиженным советской властью и пассивным, или остаться на почве борьбы за комсомол. Других выходов у меня не было. Ваш выход -отказаться от своего мировоззрения, признать Бога мне даже не приходил в голову. Сейчас я снова в комсомоле и числюсь в активных его членах.
Вы же пошли по третьему пути. Он мне не понятен, хотя я знаю, что многие светлые и крупные умы, ученые с мировым именем верили в Бога и верят даже сейчас... Света! Ни в коем случае я не хочу опровергать Вашей веры, ведь я не пропагандист атеизма. Но Вас я считаю неправой, а свой путь я считаю верным.
Отбросить, однако, Ваш выбор, как случайность, я не могу, потому что видел и слышал Вас, и мне хочется, необходимо знать, как же так получилось, почему Вы считаете меня неправым, в чем, по-вашему, состоит моя ошибка. Вашей критики я хочу, потому и прошу не отказывать мне в ответе.
Если трудно ответить письмом, можно позвонить...»(1962 год.)
Света откликнулась. У нас было тогда две встречи. В первый раз - у нее на квартире. В маленькой комнате висела большая фотография погибшего на фронте отца. Тогда уверовала мать Светы, а сама Света лишь долго посещала молитвенные собрания. И однажды она вдруг ощутила Бытие Бога так явственно, так физически ясно, что до сих пор удивляется, как до того она могла быть такой глухой и слепой...
С нами разговаривала наша сверстница - равная нам по образованию и культуре, нравственное и душевное превосходство которой я признавал заранее. В эту встречу родилось мое личное уважение к людям глубокой веры (не исключая и родственников), интерес к их внутреннему миру и даже хорошая зависть и незаслуженное чувство какой-то обделенности. Но пройдет много лет, прежде чем этот интерес проявится в наших диафильмах и встанет серьезный вопрос о существовании угрозы нашей материалистической вере.
Сегодня религия - практически единственная терпимая в нашей стране форма иной, не официальной идеологии и потому, по мере роста оппозиционных настроений, растет и число православных в среде молодежи. Нет ничего дурного в вере Светы и ей подобных, ибо она и в самом деле «уверовала». Плохо, если к вере прибегают люди из-за моды или оппозиционности - фактически неверующие, ибо в своих попытках изменить самих себя они могут стать нетерпимыми и навредить и себе, и другим. Но это уже особая тема.
Возвращаясь же к диафильму, надо отметить, что он обладает еще одной чертой - усталостью, пресыщением от туристического скольжения по объектам. «Я подозревал, что чистый эстетизм, любование - всегда неглубоки и ущербны, необходимо противоречат вере», - сказал один из наших знакомых верующих после просмотра диафильма. Мы его поняли: эстетизм часто подменяет и затрудняет интерес к содержанию, к сути исторических и мировоззренческих вопросов, волновавших строителей и посетителей древних храмов. Своей красотой древние здания как бы завлекают нас на трудную работу осмысления. Но если такой работы не происходит, то неминуемо наступает пресыщение и равнодушие.
И только диафильмы спасали нас от такого пресыщения. Только работа над сценариями позволяла понять в кадрах новое и освободить место для новых впечатлений.
Огромна церковная тематика, велико накопленное церковью и неизвестное нам духовное богатство. Много труда и времени требуется на то, чтобы овладеть им. Для нас, наверное, оно так и останется полуоткрытым и неосвоенным - не из-за злой воли, или нежелания, а просто из-за недостатка сил и времени, от трудности освоения. И все же мы не закрываем для себя этот путь, пользуемся каждым случаем, чтобы воспринять опыт церкви и ее истории, перевести его на собственный материалистический онаученный язык. Благородна и благодарна работа ученых людей, занимающихся таким переводом для многих, они позволяют ликвидировать свое невежество, свою ущербность, позволяют ощутить полноту мира и укрепиться в собственной вере.
В последние годы я много раз вступал в споры о вере со многими «ищущими Бога», но окончательной твердости так и не достиг. И эта томительная нота тоски по вере, которая прозвучала в диафильме «Два Переславля», так хорошо знакома многим из наших зрителей, - она-то, наверное, и примирила их со всей серией наших диафильмов об Ополье и вере...