Саша, Ваши диафильмы и их обсуждение заставили меня сформулировать свое отношение к добру и злу более определенно.
Мы не должны полагаться на авторитеты, на установленные ими границы между добром и злом. Нам нужно неустанно работать над их разделением, чтобы активно делать добро своему окружению или, если есть силы, как можно большему числу людей живущих и будущих. Надо делать его каждый день и как можно больше.
Я не знаю абсолютного добра и зла. Я верю в добро, как в меньшее из зол. Для кого-то мое добро - зло (моя мама воспринимает наших друзей, наши дела, не касающиеся работы, как зло). Витины экономические работы для верхней части нашего населения - несомненное зло.
Мне симпатично сравнение жизни с ковром, где нити темные и светлые, переплетаясь, создают красочный узор. Не сплести узор из одноцветных нитей. Но хотелось бы сплести свой жизненный узор из светлых и радостных нитей. Чтобы отбирать и создавать такие нити, нужна постоянная работа. Критерии отбора подскажет сердце, в котором живут любовь. Откуда она? Бог весть...
Человеку, существу конечному, всего отпущено конечное количество, и любви тоже. Исследователи установили, что ребенок может одновременно любить 6-8 человек, взрослый побольше, но все же не весь мир. Нет возможности любить всех. Нет возможности даже ко всем относиться добро. И сознавая это, как же можно отдать свою любовь Богу, как того хочет Христос? Я думаю, что Бог может обойтись без нашей любви, она не есть для него жизненно необходима. А свою драгоценную, как материнское молоко, такую не глобальную любовь мы должны всю без утайки раздать родным и друзьям, пока она еще рождается в нашем сердце.
Лучше быть не подсолнухом, обращенным к Богу, а теплой, светлой точкой. Я мучительно сознаю, как слабы, неустойчивы мои свет и тепло, как мало от меня исходит любви. А милость нищему я сознаю как слабость и стыжусь ее, т.к. не помогаю действенно этому нуждающемуся во всем человеку, а лишь откупаюсь от него.
Скажите Мише, что его денежную помощь пишущему приятелю я также осознаю как откуп. Любит он его мало, а то б нашел, как действительно помочь. Не вина, что мало любит, не хватает на него. Вот только не надо рассказывать о помощи пятеркой как о заслуге (это невольно у него прозвучало).
Что же касается Вашего осуждения делания престижных покупок, вместо того, чтобы отдать основную часть денег бедным и удовлетвориться покупкой необходимой, но, скажем, подержанной вещи, то эту коммунистическую претензию я не поддерживаю, потому что верю: не заработанные своим потом деньги не идут человеку в пользу, не стимулируют его деятельности, не поднимают чувство собственного достоинства, а значит, и ощущение счастья.
Среди Ваших прихожан найдется немало существенно более бедных, чем Вы, но Вы не продадите свою библиотеку, чтобы раздать им деньги. И правильно сделаете!!! Богатый промышленник, покупающий супермашину и ценящий ее, так же как и Вы свои книги, тоже прав. Мы не правы, когда с уровня своих рублей смотрим на его тысячи и запаляем в себе и в других ту самую коммунистическую зависть, которая ведет к «грабь награбленное». В действительности, хоть мы и стоим на разных экономических уровнях, но и ему, и нам в равной степени есть, что раздать более бедным (для него, кстати, мы - более бедные). И никто из нас не должен это делать, чтобы не мешать созданному людьми для обращения друг с другом опробованному тысячелетия механизму денег. Мы привыкли с деньгами связывать зло - так нас учит христианство. Для меня это звучит так же абсурдно, как буддистское «жизнь есть зло».
Заработать деньги - получить их от общества - можно за полезный труд (я не говорю о нашем, на голове стоящем обществе). При этом, чем труд более полезный, тем выше оценит его общество и тем больше человек должен уважать себя за это. Стремление к большим деньгам - стремление к самоуважению, одним из выражений которого является и супермашина. Ну что же здесь плохого? Мы не приучены уважать труд за деньги, а лишь высокий дух почитаем и возвеличиваем. Этому учит христианство. Но как часто люди, обращенные к «высшему», презрительно пинают «низшее», не желая и не умея его полюбить.
Так вот возвеличивание духа в ущерб труда и его эквивалента денег мне представляется большим злом.
Я недавно прочла «Исповедь» Л.Толстого и поразилась его фразе «благодаря ли моей какой-то странной физической любви к настоящему рабочему народу, заставившей меня понять его и увидеть, что он не так глуп, как мы думаем». Скорей всего не было у меня такой изначальной любви к окружающим (на мир смотрю не с графской ступени), но сейчас с Витиной помощью я научилась почтительно относиться к людским возможностям и потребностям. Мне доставляют большую радость добрый смех, доброжелательные, счастливые лица. Я стараюсь этому не помешать, сберечь, вызвать. Люди так нуждаются во взаимной поддержке словами и делами, в экстренных случаях деньгами. Возможно, что Вы более чем кто-нибудь можете оказать поддержку людям. Но будьте, пожалуйста, осторожны в проповеди коммунистических идеалов! Если церковь придет на помощь нашей умирающей идеологии, то и внукам нашим не придется пожить в демократическом обществе. Лиля. 08.07.79г.
Дорогая Лиля!
То, что Вы написали, весьма существенно, и мне очень захотелось Вам ответить.Вы совершенно правы, что в нашей жизни установить твердые критерии добра и зла практически невозможно. Солдат, защищающий свою страну, совершает насилие, воспринимаемое как зло противной стороной. Однако нам не приходит в голову говорить, что он поступает плохо. В истории человечества стремление к различению добра и зла составляло нравственный стержень его существования. Добро и зло, действительно, по-разному определялись в разных религиях и в разных культурах. Тем не менее, здесь больше сходства, чем различий. Попытка свести различие между добром и злом лишь к внешним критериям кончалась всегда законничеством и деспотизмом. Высота Евангельского откровения как раз в том и состоит, что нам не даются раз и навсегда сформулированные правила на все случаи жизни, а дается живой образ добра (а значит, и истины) в лице Иисуса. «Я есть путь, истина и жизнь», - говорит он о себе. Таким образом, мы должны искать истину в живом образе, в Его личности. Истина это не «что», а «кто». Для христианина Евангелие есть икона, образ Христа, за которой следует видеть живую личность, и в Ее свете решать каждый раз заново ту или иную встающую перед нами проблему. Те, кто считает Евангелие сводом законов, забывают слова Иисуса, что истинное почитание Бога должно быть «в духе и истине». В каждый трудный момент нашей жизни следует спрашивать себя, какой ответ дал бы мне Христос, именно сейчас, именно для моей ситуации? И вот именно потому христианин читает Евангелие не раз и не два, а всегда, хотя бы понемногу, чтобы все больше проникаться духом этой удивительной книги, которую мы называем Словом Божиим, потому верим в то, через Иисуса, Его образ, с нами говорит Бог.
Относительно того, что Христос призывает отдать нашу любовь Богу. Да, возлюби Господа Бога твоего всем сердцем своим и всей крепостию твоею - это первая заповедь Но - вторая, подобная ей, «возлюби ближнего твоего, как самого себя» - «в этом весь Закон и пророки», говорит Иисус. А апостол Иоанн в своем послании как бы раскрывает далее эту мысль: «Кто говорит, что любит Бога, а ближнего своего ненавидит, - тот лжец и обманщик. Ибо, как может он любить Бога, Которого не видит, если ближнего своего, которого видит, ненавидит?» Любовь к Богу это есть, прежде всего, любовь к истине, добру, той благой силе, которая вызвала к жизни весь наш мир и содержит его теми энергиями, которые мы называем законами природы. Нельзя представить себе любовь к Богу, оторванную от любви к Его творению, от восхищения красотой, разлитой в мире и присутствующей в каждом человеке (правда, часто весьма замутненном грехом). Таким образом, заповедь о любви к Богу и ближнему по существу едина. Нужно еще подчеркнуть, что в Евангелии говорится о любви именно к ближнему, а не о любви ко всем людям, к человечеству вообще. Евангелие книга реалистическая, дана для руководства в жизни, и уж конечно с учетом человеческих возможностей. На вопрос, - «а кто мой ближний?» - Иисус рассказывает притчу о милосердном самарянине, из которой ясно, что ближний, это тот, кто нуждается в нашей помощи в каждый конкретный момент нашей жизни, кто оказался рядом с нами. Это не абстрактная любовь к человечеству вообще. Часто бывает так, что человек готов больше сделать для чужих, чем для своих. Свои-то не похвалят, и вообще надоело. Так вот это будет служением по существу себе, а Евангелие говорит нам именно о ближнем.
В этом трудном служении христианин надеется в большей мере не на свои силы, сознавая их ограниченность, а испрашивает свыше помощь, нужные слова, и тогда, отдавая, мы становимся не слабее, а сильнее.
Что касается милостыни. Согласен, - иногда это может носить форму взятки за собственное спокойствие. Однако это все же лучше, чем ничего. Кроме того, ведь часто человек попадает в трудное положение временно, или в результате болезни, какого-либо несчастья и т.п. В этом случае любая форма благотворительности будет как раз механизмом перераспределения общественного богатства. Вспомните «Записки из мертвого дома», - как русские всегда подавали проходящим заключенным хлеб, продукты, или посылали все это в праздники в тюрьмы. И как это запрещено в «Архипелаге».
Теперь о «роллс-ройсе». Я все-таки думаю, что роскошь в любом виде разлагает человека, делает его нечувствительным к судьбам других людей. Я вовсе не собираюсь призывать к экспроприации роллс-ройсов, а просто хочу сказать, что эгоизм и жестокость процветают и в других странах. Насильственная ликвидация таких явлений как раз осуждается Евангелием, - именно этому злу нельзя противится насилием, так как это породит зло еще большее с обеих сторон. Зато именно в этом случае можно вспомнить притчу о безумном богаче, который весьма беспокоился о своем богатстве, - как бы получше сохранить его, - «вот в эту ночь ты умрешь, кому же достанется все накопленное?» Так что вместо роллс-ройса можно организовать, скажем, больницу и т.п. Разве пример А.Швейцера Вам не кажется привлекательным? Ведь то же самое достигается всевозможными благотворительными обществами, частными стипендиальными фондами и т.д.
Ну, а что касается моей библиотеки, то, если будет необходимость кому-то помочь и не будет другого выхода, конечно, ею нужно будет пожертвовать. Впрочем, я скорее ее хранитель, а не собственник, и этими книгами пользуются очень многие, а роллс-ройс ведь возит только своего владельца. Таким образом, речь идут о разумном самоограничении, довольствовании необходимым.
Теперь о том, что христианство будто бы учит, что деньги это зло. Евангелие не содержит никаких призывов к экономическим реформам. Иисус совершает чудо, когда говорит Петру: «Пойди, забрось уду в озеро, и первую рыбу, которую поймаешь, возьми, вынь у нее изо рта монету и заплати подать на храм за меня и за себя». Он поставил в пример вдовицу, пожертвовавшую на храм две лепты. Некоторые люди даже упрекают Евангелие в том, что оно все написано в рамках купеческой культуры. Действительно, много притч и примеров, связанных с деньгами. См. притчу о талантах, т.е. деньгах, на которые верный раб приобретает действительный капитал для своего господина; притчу о должниках (даже две), о нашедшем клад и продавшем все для покупки именно этого участка земли и т.п.
Осуждаются не деньги, а богатство, которому человек отдает сердце: «где сердце ваше, - там и сокровище ваше». Осуждается приверженность к благам земным в ущерб духовным ценностям: «ни хлебом единым жив будет человек, но каждым словом, исходящим от Бога». Действительно, имеет смысл по настоящему собирать лишь то, что можно унести с собой в одиночную камеру Лубянки.
И уважение через «супермашину» к себе, по-моему, стоит немного. И вообще, мне кажется, мы должны как-то больше думать об уважении к другим, а в отношении себя скорее размышлять о том, насколько мы исполняем свое предназначение, реализуем те дары, которые получили с рождением или в течение нашей жизни.
Впрочем, я, конечно, понимаю, что зарплата, адекватная затраченному труду, есть признание со стороны общества, есть дань уважения к труду. Христианство отнюдь не презирает «низшее». Первое чудо Христа в Евангелии от Иоанна - превращение воды в вино на свадьбе небогатых людей, у которых не хватило угощения. Фарисеи, обвиняя Иисуса, говорили: «Вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам». Иисус, в противоположность своим противникам, возвращаем миру радость наслаждения благами этой жизни. Но когда Его нет рядом, то никакие земные блага не принесут нам веселья. Вспомните безрадостные советские праздники, и сравните их с пасхой, даже сейчас.
Относительно проповеди «коммунистических идеалов». Пресыщение марксистской идеологией, естественно толкает честного человека в другую крайность. Однако для того, чтобы успешно полемизировать с любым учением, нужно в первую очередь постараться увидеть, в чем оно может быть справедливым, или хотя бы казаться справедливым. Таким местом в марксизме является пафос социального равенства и справедливости в отношении материальных благ. Пафос вполне религиозный, т.к. вера в возможность построения такого общества не обосновывается научно, а лишь связывается с убеждением, что низшие слои общества смогут лучше управлять им, чем прежние правящие классы. В то же время само по себе стремление к социальной справедливости нельзя не признать сильной стороной марксизма, поскольку это стремление совпадает с естественными нравственными нормами. А там, где церковь была и есть достаточно на высоте, она всегда выступала с подобной программой. Однако отличие от марксизма, как мы уже говорили, заключается в том, что церковь говорит «отдай», а не «возьми». Так что спутать эти две позиции невозможно.
Стремление государства приспособить Церковь к своим интересам, приручить Ее, сделать безопасной было свойственно разным формациям во все времена. Но если Вы посмотрите на историю святых, то нетрудно увидеть, что в большинстве случаев это были люди, которые жили, так сказать, перпендикулярно своему времени. И под панцирем официальной церковности всегда продолжает жить живое слово и живая вера в Правду и Истину, открытые нам Иисусом Христом.
Мне хотелось бы закончить это затянувшееся послание цитатой из стихотворения А.К.Толстого «Против течения»:
«Други, гребите! Напрасно хулители
Мнят оскорбить нас своею гордынею:
На - берег вскоре мы, волн победители,
Выйдем торжественно с нашей святынею!
Верх над конечным возьмет бесконечное,
Верою в наше святое значение
Mы же возбудим течение встречное
Против течения!»
Подпись (А.Борисов) 10.07.79
Леша! Я решила написать это письмо Вам, хотя точка зрения, в нем обсуждаемая, принадлежит не Вам. Но Вы меня с ней познакомили, и вот теперь несите все последствия своего поступка. Я не могу рассуждать, обращаясь к людям, которых очень мало знаю. Я не могу рассуждать, ни к кому не обращаясь. Вас я избрала своей жертвой. Пусть будет, как будто это Вы высказали такую мысль.
Теперь приведу саму мысль: «Человеку, существу конечному, всего отпущено конечное количество, и любви тоже. Исследователи установили, что ребенок может одновременно любить 6-8 человек. Взрослый побольше, но все же не весь мир. Нет возможности любить всех. Нет возможности далее ко всем относиться добро. И сознавая это, как же можно отдать свою любовь Богу, как того хотел Христос? Я думаю, что Бог может обойтись без нашей любви, она не есть для него жизненно необходима. А свою драгоценную, как материнское молоко, такую неглобальную любовь мы должны всю без утайки раздать родным и друзьям, пока она еще рождается в нашем сердце.
Лучше быть не подсолнухом, обращенным к Богу, а теплой светлой точкой. Я мучительно сознаю, как слабы и неустойчивы мой свет и тепло, как мало от меня исходит любви. А милость нищему я сознаю как слабость и стыжусь ее, т.к. не помогаю действительно нуждающемуся во всем человеку, а лишь откупаюсь от него».
Вот та часть послания, на которую мне хотелось бы откликнуться. Логически она состоит из трех пунктов: 1) желания не «откупаться» от человека, требующего помощи, а помогать ему с любовью; 2) осознание слабости и ограниченности своих возможностей в этом отношении («невозможности» «объять» этим чувством «весь мир»); 3) решение распределить эти имеющиеся в наличии ограниченные возможности с наибольшим, так сказать, эффектом, исключив из сферы любви тех, кому она не необходима.
Начну с того, что к первому пункту я полностью присоединяюсь. Но вот, начиная со второго, уже собираюсь высказывать иные постулаты.
Исследователи - они, конечно, люди добросовестные, раз уж они установили, что ребенок не может любить одновременно много людей, то так оно, наверное, и есть. Но, во-первых, не ясно, о какой любви идут речь. В оригинальных текстах Евангелий существует три разных слова для выражения того, что по-русски переведено как «любовь» (я транслирую это все варварски, потому что греческого не знаю, но важен нам тут смысл): «эрос», «филиос» и «агапэ». Что такое «эрос», понятно; «филиос» о. Павел Флоренский трактует как «дружбу» - чувство с сильным личностным оттенком, и, наконец, «агапэ» - это как раз то, что называется «любовь к ближнему»: так сказать, априорное уважение к человеку, готовность помочь ему, поступиться чем-то в его пользу и т.д. И вот этой любовью человек может, по моему мнению, любить многих, и даже весь мир. Я предполагаю, что исследователи установили в ребенке наличие любви первых двух типов (скорее всего «филиос»). Но и здесь нельзя толковать результат расширительно. Раз данный исследованный ребенок не может, то и вообще человек не может. Ребенок, даже маленький, - результат воспитания. Он не может любить многих, вполне вероятно потому, что мы его этому не учим. Мы, взрослые, с самого начала задаем ему недоверчивый, пессимистический подход к миру, жесткое деление людей на «своих» и «чужих», мы не воспитываем в нем готовность прощать и жалеть врагов.
Мне кажется, что Бердяев нащупал основной очаг, из которого распространяется заболевание духа современного человека, сказав, что основная проблема нашего времени - это отношение к врагам. Именно снятие всех моральных ограничений в своем поведении по отношению к врагу сталкивает человека в животный мир, разрушая и в корне подрывая нравственность. Не может такой человек достигнуть духовного просветления, необходимого для возникновения в нем любви - «агапэ». Именно поэтому, я думаю, так слабы и неустойчивы наши свет и тепло. Мало в нас любви. Но это не значит, что больше не может быть, что человек такой изначально и таким останется, а потому и вся проблема в том, чтобы распределить разумно те крохи тепла, которые в нас есть, - и пусть на нас не обижаются те, кому не досталось.
К чему я веду все эти рассуждения? - А к тому, что мы все выросли в несовершенном мире: много было недостатков в нашем воспитании, а потому, должно быть, не следует нам смотреть на себя как на нечто завершенное, а следует постоянно взращивать в себе эти способности к свету и теплу для других. И тут не избежать нам стать подсолнухами: поворачивать свою голову вслед за солнцем, - и копить-копить в себе запас тепла, чтобы было, что отдавать потом. Не только интеллектуально работать над собой, учась различать добро и зло и делать выбор в каждой ситуации между ними, но именно (и, мне кажется, - прежде всего) растить в себе саму способность к любви.
Но, безусловно, что время, которое мы тратим на «накопления», отнимается нами от деятельности. Мы, как Мария, сестра Марфы, принимающей Иисуса в своем доме, сидим «при ногу Иисусову» и слушаем слово его, в то время как кто-то бегает, суетится, делает массу дел, что-то устраивает, налаживает, - и, в конечном счете, обижается на нас и обвиняет нас в том, что мы не помогаем, что мы ничего не делаем. Но не нужно забывать, что Христос в этой банальнейшей из ситуаций повел себя, как всегда, совершенно не банально: он определенно встал на сторону Марии, отвел все обиды и обвинения Марфы и подтвердил, что «Мария благую весть избра».
Я очень люблю этот отрывок из Евангелия. Но я знаю, что у многих людей он вызывает недоумение: оправдание Марии воспринимается, как осуждение Марфы. Выходит, все, что она делает, не нужно? А если все начнут... и т.д., по известной схеме. Но Христос не осудил Марфу, он защитил Марию, ее «часть». Он хотел сказать, что в каждом доме должна быть Мария наряду с Марфой. Беден и духовно пуст тот дом, в котором нет Марии.
Для меня Мария и Марфа - не две различные женщины, а две части одной и той же души. И пока ловкая, хозяйственная, расчетливая и громогласная Марфа носится, устраивая и налаживая свою и чужую жизнь, тихая и незаметная Мария сидит где-то в дальней комнате, вся открытая слову Христа, и накапливает их, складывает в своем сердце и думает над ними. И не спешит никому помогать.
Я очень уважаю доктора Гааза, сформулировавшего известное изречение: «Спешите делать добро!» Но, мне кажется, что почти всегда мы делаем ударение на первом слове. И редко задумываемся над последним. А оно - очень весомо. «Сделать добро» - это не то же самое, что оказать, например, помощь. Оказывая помощь, мы присоединяемся к человеку, который что-то уже делает, выполняем его желание или прямую просьбу. И это снимает с нас часть ответственности за результат нашей помощи. Он меня просил (или: он этого хотел), я сделал, а что вышло, в общем, не очень хорошо, то я к этому не стремился. У меня были хорошие намерения. И в данном случае намерения нам засчитываются. «Сделать добро» - это, в моем понимании, сделать так, чтоб было действительно хорошо, т.е. взять на себя ответственность за результат.
Помощь - это вполне человеческая деятельность: она человеку по силам и по разуму. И мы, конечно, не должны отказываться от нее. Но дело в том, что мир не стоит, если в нем не поддерживается и не восстанавливается добро. И здесь мы не можем уповать на «меньшее зло». Потому что добро - это нечто положительное, созидательное, конструктивное. И стремясь обеспечить в результате нашей деятельности как можно меньше отрицательных моментов, мы тем самым еще не обеспечиваем автоматически наличие в нем добра. Поэтому я думаю, что творить добро чрезвычайно трудно.
По моим понятиям, это - задача вообще недоступная человеку: добро в мире творит Бог, нашими руками и нашими усилиями, но по Своему замыслу. И вот тут, по-моему, лежит ответ на вопрос: нуждается ли Бог в нашей любви. Мне кажется: да, нуждается. Для того, чтобы творить добро. Потому что Он не может располагать нашими руками и нашими силами, нашей волей и желаниями без нашего на то согласия. Так изначально задумано, что мы свободны.
А с другой стороны, и мы нуждаемся в любви к Богу сами. Потому что для того, чтобы творить добро, нужно особое состояние души, нужно иметь Бога внутри себя. А без этого ничего не стоят наши усилия. Мы будем рассчитывать, сколько нищих можно накормить из имеющихся в нашем распоряжении средств, и настолько погрузимся во все эти вычисления, что нам странным и предосудительным покажется поступок женщины (а ее, кстати, тоже звали Мария, - и мне всегда почему-то кажется, что это была та самая Мария, которая сидела в ногах у Иисуса, когда он пришел «в весь некую»), прошедшей мимо всех нищих, калек и больных, протягивавших к ней свои руки и громко взывавших о помощи, и разбившей алебастровый сосуд, чтобы излить драгоценнейшее миро на ноги безвестного странника, совершенно здорового, не просившего ни о чем и ни в чем, по-видимому, не нуждавшегося. Но через три дня все эти нищие и калеки, о которых мы так беспокоились, будут сидеть на своих местах и все так же громко просить милостыню, а Тот, кто, по-видимому, ни в чем не нуждался, будет тяжело и медленно умирать на кресте, и тогда-то помочь Ему будет уже совсем невозможно. Он теперь один на один со злом, и выстоит ли Он в этой битве или проиграет ее, - мы тут ни при чем. При чем только этот алебастровый сосуд, разбитый Марией без всякой утилитарной цели и пользы, - просто для того, чтобы выразить свое уважение и благоговение. Нужно ли было это Христу? Нуждался ли Он в этом? А вспомним, как печально сказал он своим ученикам, переводившим стоимость разлитого миро на деньги: «Нищих вы всегда имеете с собой, а Меня не всегда имеете», и еще: «Разве вы не видите, что она приготовила Меня к погребению?» Не мог Христос не знать величины страдания, неотвратимо надвигающегося на него. И этим своим знанием Он как бы отделен от окружающих. В одиночестве переживал Он предстоящее и свою богооставленность, и, наверное, сердце Его (ведь Он был в бого-человеческом состоянии) не раз сжималось перед необходимостью пройти «вратами смерти». Именно любовь привела к Нему в этот момент Марию и помогла ей изобрести форму выражения своего сочувствия: она приготовила Его к погребению.
«Нищих вы всегда имеете с собой»... Нищим помогать, безусловно, нужно. И не только материально. Но вот придумать, что Бога не нужно любить для того, чтобы ближним досталось больше нашей любви, - это только Фейербах мог додумать на гребне, так сказать, расцвета утилитаризма. Это все равно как, если бы мы, обидевшись на недостаток места в современной малогабаритной кухне, выкинули плиту и поставили обеденный стол. Сидеть за обедом в кухне стало бы удобнее, только вряд ли улучшилось питание: не только варить, но и подогревать пищу стало бы не на чем.
Для того, чтобы «раздавать себя» людям, надо, по меньшей мере, иметь что раздавать. Надо постоянно пополнять запас. А для этого надо соблюдать правильную пропорцию между накоплением и раздачей, между деятельным и созерцательным моментом, между марфиной и марииной «частью».
Любить Бога человек легко очень перестает, но как-то не видно, чтобы он от этого становился богаче любовью к ближним своим. Напротив, в XX, весьма безрелигиозном (по сравнению с XIX и XVIII) веке сильно пооблинял человек в этом смысле. И личность его вроде становится все богаче, знает он все больше и умеет, и средствами материальными располагает в гораздо большем объеме, а вот к ближним не только любви, но и внимания стал меньше проявлять. Бежит от людей, уединяется: «Надоели они мне», -говорит.
Старик Маркс любил ссылаться на практику как на критерий истинности. Вот практика нам и показывает, что ничего мы не представляем собой без любви к Богу, и мир без такой любви разрушается, атомизируется. Христос, правда, давно нас об этом предупредил словами, обращенными к Марфе: «Мария же благую часть избра, яже не отымется от нея». Вот такое мое мнение по этому частному вопросу. А если я что-то не так сказала или ересь какую наплела, пусть Саша наложит на меня суровую эпитимию. Я согласная.