Очередной отчет - себе на память - об отпускном путешествии 1971 года мне хочется начать с твердого себе обещания: больше не тратить время на писание путевых дневников, не насиловать память случайными подробностями, не расходовать свою и так слишком короткую жизнь на многократное переживание малоинтересных событий средней жизни.
.Но над летом 71 года я не властен. Дневник уже написан Лилей, и мне остается лишь печатать и дополнять по возможности...
День первый - 23 июля И опять в новый край увозит нас поезд. Мы готовы. Готовы всему удивляться, радоваться, запоминать, понимать...
Как хорошо спать на верхней полке, радуясь сквозь дрему приятному покачиванию вагона. 29 часов дороги пролетели так быстро, что я не успела даже книжку про Львов прочесть до конца...
Дорожные часы, действительно, пролетели быстро - во сне, в разговорах с попутчиком - целинным трактористом, в рассматривании пейзажей Украины. Мало лесов, много полой, яркое солнце над влажной землей, деревни в тополях до Збруча, этой старой довоенной границы - без церквей, и множество трехбашенных грузных церковных толстух - после Збруча, по всей Тернопольщине - до Львова. Здесь не было разломных 30-х годов, не было "культурной революции", и потому остались церкви, старая культура и многое другое. И потому мы сейчас едем в При- и Закарпатье, эту доступную нам часть западного мира. Еще совсем недавно она входила в него административно, была частью Австрии, Польши, Венгрии, Чехословакии, Румынии. И поэтому хранит эта земля память культуры многих пародов. Мы уже встречались с Западом в Прибалтике, мечтаем о встрече с древней Грецией и средневековой Генуей в Крыму, так почему же нам не ожидать удачи и на этот раз - обмана паспортного режима и исполнения "дерзкого набега на заграницу"?
День второй - 24 июля 12 часов дня наш поезд совершает круг почета вокруг Львова. Разворачивалась панорама, как бы готовя зрителя, чтоб он, попав на львовские улицы, не ошалел от удивления.
И все же мы ошалели сразу. Уходим от вокзала. Он просторный и нарядный. Уже вокзал нам говорит об австрийской Польше: по сторонам центрального входа - аллегорические "Промышленность" и "Торговля".
Оглядываемся на город: в небо вонзаются шпили костела на привокзальной площади. Ага! Вот и объект № 1 нашего нового туристского сезона. Костел поздний, времен последнего императора Франца-Иосифа. Дитя ХХ века, он тоже псевдостиля. В этот раз - псевдоготики. Но это не мешает горожанам его любить и огорчаться от мысли, что скоро его снесут. «Кому-то он мозолит глаза своей "неметчиной", так не похожей на "украинское народное искусство".
Костел громаден. Стоит и не верит, что доживает свое последнее, что посмеют разрушить его каменное кружево на острых высоких окнах, что дотянется паскудливая рука до высоченных шпилей. Откуда ему знать, что знаем мы: много есть чесучих рук, узколобых нетерпимых голов... А вот для первого нашего львовского знакомого, говорящего с забавным одесским акцентом (печать детства), этот костел - неотъемлемая часть города, самого красивого во всем Союзе...
.Этот львовский одессит (он торопился играть в каком-то ресторанном оркестре), в меру "веселый", привязался к нам при фотографировании привокзального костела - настолько его обуревало желание рассказать приезжим свои открытия: что этот костел был поставлен наследником последнего австрийского императора в честь чудесного спасения на медвежьей охоте и т.д. Рассказывал о том, что лишь один раз городская газета затронула щекотливую тему австрийского собора.
Нам жалко собор, мы сразу же почувствовали себя как в Калининграде: стыд и горечь, чувство неприязни к "хозяевам" города и инстинктивное чувство опасности - ведь вряд ли "хозяевам" могут нравиться твои съемки здания, которое у них стоит бельмом на глазу. (Фотографировать эту громаду хотелось в обязательном порядке несколько раз). Правда, нам пришлось отложить это намерение до завтра, потому что под натиском "воодушевленного аборигена" мы сразу же зашагали к центру города по брусчатке подъемов и спусков львовских улиц. И не остановились, пока за Старым Рынком не подошли к самому красивому, по мнению нашего целеустремленного гида, собору Львова и мира (за исключением, разве, Петра и Павла в Риме).
Особенно зачаровывала его надпись на фронтоне Доминиканского собора, а из надписи последнее слово, напоминающее женское имя, только и читал он - но зато ведь какое красивое и таинственное слово... Здесь он оставил нас, отмахнулся от спасибо и умчался на работу...
Ну, а мы не сразу, медленным ходом пошли сами и многое в тот день увидели...
Да, мы многое увидели. За оставшаяся до ночи полдня я истратил почти две пленки на львовских львов, готику аптек и контрфорсов, армянские уголки и итальянские дворики, немецкую скульптуру и польское барокко... Кажется, впервые мы увидели неизменно сохранившейся планировку центра типично средневекового европейского города: тесный квадрат площади "Старый рынок" с грузной ратушей в центре и четырьмя фонтанами по углам. Для меня - это не было просто похожим на Италию. Жаркое солнце, шумная толпа, античные фигуры фонтанов, дома в старинной роскоши барельефов - все это я принял, как самую расподлинную Италию. Смутные воспоминания когда-то виденных кинокартин и строчки путеводителя о славном прежде "польском Париже", созданным многими итальянскими зодчими, расцвели в легковерной душе прочной уверенностью: "Так вот она какая - старая Италия"! Хорошо быть легковерным.
Не обошлась без нас и Замковая гора. Откуда она только взялась среди этих равнин? Замковая гора очень почетна во Львове - ведь именно с нею связаны легенды о русской основе Львова, о русских укреплениях знаменитого галицкого русского короля Даниила Романовича. Но, наверное, я был исключением, потому что связывал Замковую гору, прежде всего и почти исключительно, с повестью С.Лема "Высокий замок". Мой любимый фантаст, так неожиданно рассказавший в этой повести о своем польском детстве - сразу же и до конца меня убедил: Львов - польский, и только польский город, не исключая даже русских камней на Высоком Замке. Наверное - это не вся правда, наверное, вокруг города было много украинских деревень, но сам город в детстве Лема был польским, и только польским. Деревья замкового парка - здесь развились польские гимназии, замковая длинная спираль подъема - здесь бегал маленький Стас, асфальт высокой смотровой площадки - отсюда они глядели на просторы подольских полей, озеро красных крыш и сдвоенные башни костелов.
Нам этот вид сильно напоминал панораму Вильнюса с горы Гедемина. Очень большое сходство. Но есть и различия. В основном - психологические. В Вильнюсе - польско-литовское наследство нераздельно и неразличимо для литовских хозяев. Во Львове же - польское если не уничтожается, как австрийское, то только терпится. И если на горе Гедемина мы были очарованы длинными вереницами школьников, взбирающихся поглядеть вокруг хозяйским взглядом, то на Высоком замке мы с грустью прислушивались к мальчику с игрушечном автоматом, который допытывался у мамы, как именно русские здесь воевали и выгоняли отсюда немцев и... поляков, которые для него, конечно же, неразличимы. Его мама, кажется, тоже не различала этих тонкостей...
Поздним вечером послушали часть службы в Кафедральном Соборе, кстати, единственном из десятков католических соборов города, где не прекратили службу...
Для меня это было впервые: огромность собора, его готических пространств, неисчислимость поющих прихожан, невыразимая сила этого пения и органа - я впервые так явственно, всем телом почувствовал, как человеку хочется верить, веровать, как нужно ему приобщиться к той огромной и прекрасной силе, этой душевной благодати. Как станет тогда умиленно и хорошо. Мне, убежденному атеисту, такая нужда человека в религии была ясна и раньше, но только сейчас я ощутил ее в собственном теле.
В православных храмах этого я почему-то не испытывал, католическую службу слышал и видел впервые. Но, наверное, дело здесь не столько в красоте католического пения и органа. Главное, видимо, было в моем предвзятом сочувствии к прихожанам этого огромного польского костела - единственного клочка родной культуры для оставшихся в городе поляков (шаблонная память рисовала их прошлое в виде красивых и надменных шляхтичей и панянок)... И казалось мне, что дух человеческий рвался жалобой в этом пении, потрясая даже атеистические души...
Впечатление было столь сильным, что когда через день, уже в городе Старый, нам выпала возможность еще раз послушать службу в местном костеле, то, рискуя опоздать на поезд, мы стояли и впитывали все снова и снова эту католическую отраву...
...И еще в тот день встретились мы с регентом Пятницкой церкви. Он заговорил с нами об одной из новоправославных церквей, от служителя которой он вышел. Рассказывал, как в составе инициативной группы "сбрасывал" униатство. А потом повел нас в свою церковь, все там показал, и даже пропел некоторые мелодии. И лицо его при этом светлело...
Лично я разговаривал с регентом, как с плавучей миной. Настораживала его хвастливая самореклама себя как ниспровергателя униатства, даже его навязчивая приветливость к случайным московским любопытствующим, его хозяйское распахивание церкви и посмеивание над предрассудками, когда Лиля стеснялась проходить в алтарную часть, его отработанные фразы: "Нас никто не преследовал, а вот польских жандармов я в-o-o-т как нагляделся"; "может, кому Америка и мила, а я ее в-о-о-т как навидался; и, наконец: "Хотите, устрою Вам ночлег - у меня друзей много - и в милиции, и в органах". Когда он нас отпустил, я вздохнул с облегчением, как будто не из церкви вышел, а из филиала органов. Понятно, я был не прав в своих опасениях - старому регенту, наверное, просто скучно было, вот он и общался со случайными приезжими. Прихожан, видимо, в его храме было совсем немного, потому что, в отличие от костелов, униатские церкви после перехода в православие почти не закрывались. Но веры у прихожан осталось немного. На долю главного униатского собора Львова - Собора Юра, прихожан еще хватает, зато старый инициативник остается лишь с местными старухами... А, может, и не так все. Не знаю. Знаю только, что уничтожение униатской веры и перевод ее в московское православие было делом государственным, насильственным, и поэтому не могло до конца привиться. Две главных религии современной России (государственная и православная), внешне так враждебные друг другу, здесь трогательно объединились в религиозной дискриминации западно-украинского населения. И все это ради того, чтобы порвать все родственные связи с западным христианством. Знаю, что делалось это в разгар подавления националистического движения, теми же методами. Воссоединение униатства с православием проводилось отнюдь не руками искренне верующих людей, а, скорее, Иудами в рясах. Встреча с толстым регентом только укрепила меня в этом мнении. Казалось бы, он был очень хорош - ласков, гостеприимен и радушен к нам, москвичам и атеистам, умен, терпим и ироничен к религиозным предрассудкам, горд за красоту "своего" храма, хора, церковного убранства - он был почти "наш" - но мне инстинктивно был отвратителен союз с ним, его скромный атеизм, его предательство своего Бога.
День второй - 24 июня Утром, вернувшись с озера и привычно засунув рюкзаки в привокзальную камеру хранения, мы продолжали трудолюбиво осваивать Львов.
Собор Юра - гора большая, на горе большой собор, на соборе большие барочные украшения: балюстрады, карнизы, вазы, скульптуры... Внутри - все как в католическом храме, только скамьи стоят не поперек храма, а вдоль стен. И нищие у ворот толкутся. А в это время с красивой лестницы спускается повенчанная пара со свитой. Все очень сосредоточенные, а может, торжественные. Любопытно, что "паласт счастья" с ЗАГсом устроен рядом - напротив собора. Удобно.
Прилежно осмотрели исторический музей и картинную галерею города. Самая интересная часть - огромные, богатые, роскошные портреты королей, классика шляхетской вольницы. А потом - картины конца прошлого века - сюрреализм, цветовая игра, пронзительная талантливость польской молодежи, впитавшей в себя весь дух парижской школы. И не знаешь, чему больше радоваться...
В этот день мы много и упорно ходили по городу. Как будто для того, чтобы в следующий раз сюда приехать уже как в знакомый город, чтобы тогда знать - все основное по первому разу уже просмотрено, теперь можно гулять просто так, для удовольствия. А сейчас - основные костелы, музеи, кладбища, парки. Не были только на знаменитой львовской толкучке, где советские родственники лиц, находящихся за границей, реализуют в денежных знаках свои связи с проклятым миром заграничных дядюшек. Мне очень хотелось поглядеть на вещественные доказательства этой тесной связи, но пришлось ограничиться лишь созерцанием костюмов львовской вечерней толпы.
Последней электричкой мы уехали ночевать на 100 км блике к Карпатам - в районный город Стрый.
День третий - 25 июля Утро началось Витиным купанием в холодном, недавно с гор, Стрые, продолжилось базаром c оригинальными, как в крепости, стенами и башнями. Котелок молока, черешня, яблоки, хлеб.
Потом набрели на костел, и опять, как во Львове, слушали, слушали... Перед концом службы в храм быстро вошли три девочки лет по 16, боковым нефом прошли к алтарю и стали на колени. Вместе с другими женщинами получили причастие, вышли - преемственность поколений. Даже "железный атеист Витя дрогнул: "Люди выходят отсюда такие умиротворенные, что так и хочется стать как они, и получить отпущение грехов..."
Электричка повезла нас дальше на юг и запад и вытряхнула в Славском.
В Москве мы планировали обязательно побывать в Тухле - древнерусском гнезде Захара Беркута. Красивая повесть Ивана Франко о смелом и удачливом сопротивлении русской деревни во времена Данилы Галицкого - десятитысячному монгольскому отряду - сулила нам живую память о древней Руси-родине в этих местах и о людях, здесь живущих, и, наверное, рассказывающих легенды. Мы ожидали окунуться в поэзию.
Расспросы в поезде местных попутчиков не дали, правда, ничего утешительного: никто ничего о древнерусской Тухле не знает, музея нет, и только один парень сказал, что на одном из ближних холмов какие-то туристы установили "крест Захара Беркута", и с тех пор ходят к нему.
А за окном мелькали нефтяные вышки на зеленых пока холмах. Сама же Тухля оказалась длинным и хаотично разбросанным железнодорожным поселком меж пологих холмов. Эти пологие холмы нас окончательно разочаровали: здесь просто невозможно повторить подвиг тухольцев, даже если б их было в 10 раз больше... По инерции мы все же вышли на тухольской станции и в недоумении стали думать: "Что же делать до вечерней электрички?" - Посмотрели друг да друга, и полезли снова в еще не ушедший поезд...
Так безболезненно кончились наши, в Москве подготовленные, "поэтические восторги"... Обычно разочарование стоит дороже.
В Славском начинался наш пеший поход через Верховинский хребет на озеро Синевер. Учебно-физическая карта Львовской области - наш единственный ориентир. Полагаемся, прежде всего, конечно, на расспросы. Но есть и польза от карты: в ней, например, упоминается примечательность Славска - скала с древнерусскими надписями. Конечно же, мы не пропустили это наглядное свидетельство присутствия наших предков. Однако, никто не знал, где искать такую скалу, пока не попался нам парень в спортивном костюме, который и объяснил, что "Пысана гора" в 6 км. отсюда, у родника с водой.
Пошли. Полого вверх, потом под огромными карпатскими елями, потом долгими травянистыми склонами. Утоптанная тропа удобна, как в Подмосковье, но зато какие рядом, под тропой, изумительно широчайшие виды, какие огромные - непривычно вниз - пространства! Часто встречались люди. "Как на Пысану гору идти?" - "Е-е"... А дорога вверх -вниз, но больше вверх. Жарко, тяжело. А главное - слишком долго тянутся эти 6 км. - часа четыре.
Наконец, обогнули пологую, плоскую вершину, скалы так и не увидев. Расстроились. И только заметив на склоне хребта черногубых и чернозубых от черники девчонок с корзинами и совками, нашли эти злополучные "пысаны камни". Не удивительно, что мы пропустили эти невзрачные камни, спрятавшиеся среди кустов в рост человека. Так же неудивительно, что эти камни у маленького родника оказались сплошь записанными, вернее, заляпанными современными надписями и подписями плановых и прочих туристов.
Вот что делает простая заметка в учебной карте! Наверное, когда-то на этих камнях, действительно, было что-то древнерусское, а теперь... тьфу! Наверное, девчонки, глядя, как мы бежали к этим камням, думали, что тоже поспешаем оставить подписи на тех "пысаных камнях".
После такого приключения мы не стали спускаться в долину, а, сохраняя высоту, пошли на Синевир по "полонинам" - карпатским безлесным и пологим хребтам. Тем более, что оказалось, что карпатские дороги начинаются внизу, а потом идут по полонинам. Иногда в виде двухколейного следа грузовика, а иногда - в виде хорошей тропы.
Шли до самого заката солнца, уже еле поднимали ноги, пока очередная сборщица черники не сказала нам, что наша сегодняшняя цель - село Прислоп - лежит под нами - в 2 км. спуска
Большую часть пути тропа вилась мимо столбиков бывшей польско-чешской границы. Простенькие столбики 1929 года. Очень простая была граница - вся она заключалась в том, что в долине направо стояли в селах чешские пограничники, а налево - польские. Сейчас никаких пограничников здесь нет, и мы безнаказанно движемся по экснейтральной полосе, впитывая "необыкновенные цветы" удовольствия... Вот если бы так - да по всем границам!
По обе стороны границы - сборщики ягоды. Прочесывают низкие кустики совками с прорезями. В основном дети. Сидит карапуз в зарослях и только ворочается, как медвежонок. А где-то пониже пасутся лошади, которые свезут их вечером домой (оставаться наверху ночью нельзя - медведь задерет). Все - чернозубые. Но это стало уже привычным - уже давно у нас самих все сине-черно во рту и на руках.
В этот день особо запомнились отец и сын на сенокосе в белых вышитых рубашках и шляпах, с приветливыми речами - как будто не на работе они были, а на празднике. Красивая женщина на чернике и бойкоречивая украинская тетка на стогу сена... Много добрых людей встречалось и в последующие дни, и ни одного неприветливого слова - ни с нами, ни друг с другом, как бы подтверждая гипотезу о том, что только городская скученность сделала людей злыми, неприветливыми.
Хорошо, что еще остались места, где живут люда со "щирыми" душами и что можно сюда приезжать.
День четвертый - 26 июляС нашей верхней стоянки, где в чистой кринице охлаждался чернично-яблочный компот, Прислоп не был виден, и лишь через два часа спуска почти бегом мы преодолели эти "два км".
Неожиданностью для нас оказалась прекрасная прислопская деревянная церковь - чистейшей воды барочная красавица, в своем естественном сельском окружении. Кроме нарядной, правда, обшитой оцинкованным железом, главы, великолепны арочки над опасаньем и открытый бабинец .Рядом - небольшая, тоже деревянная, звинница, а вокруг чисто выкошенный двор, и чисто убранные камки надгробий в стороне. И как-то хорошо от ухоженности и красоты...
Дядя-сторож бросил косьбу в дальнем углу церковного двора, захлопотал вокруг нас, послал жену за церковными ключами. А потом даже сказал, что я разбираюсь в иконах, как и "пип", что окончательно нас друг к другу расположило. Много рассказывал нам на своем малопонятном "бойковском" диалекте - об этой Никольской церкви, о реставраторах из Львова, о священниках, о прихожанах, о молодежи, которой в клубе уже лучше, чем в церкви...
"О пани, жизнь сейчас много краше..." - ну, дай бог. Наверное, в этом бесхитростном убеждении не малую роль играет неприкосновенность прислопской церкви - ее реставрируют ("аж из Львива"), обхаживают и снаружи, и внутри, хотя прихожан очень мало, а священник приезжает лишь раз в неделю. И, может, именно благополучие, спокойствие, отсутствие унижений и усиливает безбожность молодежи, безболезненность отхода ее от веры...
Расстались мы приветливо, оставили приглянувшуюся ему Витину штормовку, и пошагали вниз по долине, чтобы, перешагнув через шоссе, начать новый подъем, последний перед Синевиром.
Долго еще я не мог успокоиться, и не только в этот день, но и в другие. Очень не хотелось отдавать или продавать эту куртку: собственно, поэтому и была сказана первая злополучная фраза о том, что, мол, продавать ее я не могу, не торгую, только если дарить ближнему... И старик было уже отступился, если бы не горячее вмешательство Лили: "Берите, берите - у него их много". - Бедняжка! Ей так мало приходилось видеть у меня примеров щедрости, что этот нехитрый маневр она попыталась превратить в мой "благородный дар" - широкий, вольный, красивый. Ей так хотелось видеть во мне нечто свое, отнюдь мне не присущее. И хоть внешне все сошло благополучно - старик взял благодарственно куртку, обещая вечно в молитвах поминать, но со мной у Лили ничего не получилось: благородства в куркульской душе не прибавилось ни капельки. Это я уже сообразил по дороге, когда прошел первый приступ изумления и обманутой скаредности. И чем дальше, тем больше я злился уже на самого себя; что не могу, не способен дарить людям - просто и щедро. Без расчета и обмена. Как князь. Ведь есть же в этом, наверное, что-то красивое.
Путь в этот день был долгий, жаркий и трудный. Последний участок перевала - по бывшей вырубке, перпендикулярной вечернему солнцу - был крут, накален добела, и ноги с подожженными в кедах подошвами ныли от нежелания ступать. Но зато царским подарком был спуск вниз, к уже увиденному озеру. На очень крутом склоне, в тени огромного корабельного леса редкой вырубки - медленно вилась вниз чистая и широкая тропа-дорога. Как будто бесконечный балкон.
Не успели мы как следует насладиться этой тропой, как показалось само озеро... Оно небольшое (не больше километра в длину) из чистой холодной воды. Очень красиво это сине-зеленое зеркало в горно-еловых берегах. Одна неприятность - вода у самого берега кишит черными жирными головастиками жаб. Прямо жабье заколдованное раздолье. Но, тем не менее, выкупались (и вечером, и утром), и, лишь уходя, узнали, что совершали преступление: Синевир объявлен заповедником, и потому на его берегах запрещено собирать ягоды, ходить без установленной тропы, ставить палатки, купаться и ездить на лодках и т.д. Всего этого мы не знали (ведь пришли сверху, а не с нижнего шоссе), и хорошо, что не знали, не нервничали. И блаженно-благополучно провели синевирские - вечер, ночь, утро...
Этот день прошел в пешей и автомобильной дороге: - озеро - Синевирская Поляна - село Синевир - село Негровиц - село Колочава - потом снова к селу Синевир - пешком до районного Межгорья - и, наконец, 30 км. до железнодорожной станции Воловец.
И все это по невыносимой горно-долинной жаре в 40о. И все ради возможности самим увидеть деревянные церкви знаменитых сел, их разные стили: и барочные, и с готическим шпилем, и кубоватые в лемехе. А уж как я обрадовалась, неожиданно для себя открыв - увидев готический легкий шпиль негровицкой церкви! Ведь именно за такими церквами и ехала в Закарпатье. К сожалению, первая готическая ласточка оказалась и последней: дальше в Хустский район нас не пустили приграничные запреты...
Церковь в Колочава удивительно ладная. У нее не только главка, но и вся крыша в лемехе. Поэтому создается впечатление цельности, законченности. А рядом стоит зимняя, современная, видно - действующая, над входом очень любопытные иконы страшного суда и страстей Христовых.
Это целые повести о том, как, кого и за что будут судить, и какие страсти пришлось перетерпеть Христу. Очень выразительны мужицкие лица святых и апостолов, а вот на Христе у художника, видно, немела рука от почтения, и потому вышел он совсем невзрачным.
Из Колочавы мы опять двинулись через Синевир-село на север на Межгорье. На крутой перевал не так уж много ходит машин. Пришлось переться по жаре пешком. Очень мне не хотелось. Долго отдыхали на полпути у водопоя. Здесь же проводили свое время группа ребятишек, что пасли своих коров: 2 девочки и 6 мальчишек. Они играли, не ссорились, и было как-то отрадно за ними наблюдать. Некоторые рожицы очень симпатичны.
Подниматься все же было нужно, и мы ушли от них, попрощавшись, только Витя старательно обходил карпатских буренок, помня, как сегодня утром одна из таких на Синевирской Поляне довольно решительно боднула его в подбородок.
Насколько неприятен был подъем по пыльной и каменистой дороге, настолько был приятен длинный, пологий спуск по тропе через цветущие луга мимо косарей-верховинцев.
Межгорье, вернее, рынок у его автобусной станции, встретил нас 20-ти копеечными помидорами и 10-ти копеечными огурцами. Набрали за рубль целый мешок овощей, и я начинаю глотать красную роскошь прямо из посудины, в которой их мыли. Огромные, как в Волгограде, и совсем спелые. Правда, 4 кг за раз съесть не смогли.
Имея в запасе 40 минут до последнего автобуса на Воловец, мы отправляемся осматривать вечерний город, тяжело дыша от усталости, а больше от сытости. Да, это, скорее большое и богатое село, чем город. Две церкви, обе каменные, с квадратными, как башни, приделами. Нет, устали мы уже для осмотра.
В Воловец приехали в темноте. Выбрались за дома, и где-то у ручья на лужайке бросили палатку, не разбивая ее. Небо было звездное, но рассматривали мы его очень недолго. Снов, как всегда, не видели.
День шестой - 28 июляУтром приехали в Мукачево. Как-то так получилось, что с утра не нашли с Витей общего языка: мне хотелось есть, а ему не терпелось в Замок. Львовских четырехкопеечных мясных пирожков в Мукачеве не оказалось, поэтому, естественно, на голодный желудок Замок смотрелся плохо. И, наверное, только на диапозитивах оценю его своеобразие. А может, он так и станется для меня некрасивым мрачным строением посреди удушливой жары все в те же 40о. Правда, он полон истории. Заново, зримо зазвучали имена Ирины Зрины, Ференца Ракоци, Шандора Петефи... Своими глазами впервые увидела старинную политическую тюрьму.
Неудачным оказалось посещение мукачевского женского монастыря. Предлога войти туда, кроме как послушать службу, я придумать не могла. Время было полуденное, до вечера далеко, да и не пустили бы меня в штанах. Так я и не испробовала слив из монастырских садов, как Ирма Адольфовна 20 лет назад...
С жары и досады бросились в городскую речку Лоторицу, но не утонули, поскольку только в редких местах она выше пояса. Зато прохладна и быстра. И почти весь обратный путь от монастыря до моста Витя проплыл через камни порожков ногами вперед. Мы еще немного походили по городу, базару. Город вполне приятный, старинный в центре. Много красивых домов, а дальше от центра добротные дома - камень в зелени. Плохо здесь только деревянной церкви из села Шелестово. Ее поставили на остром углу двух улиц, и стоит она пропыленная, неухоженная, сирота сиротой.
После обеда укатили в Ужгород через Чоп. В последний раз использовали свои билеты Москва-Ужгород. Мукачево для нас было отмечено неудачей, но в Ужгороде еще хуже. В его замок нас уже не пустили - опоздали. Побродили немного по городу и отправились в Горяны. Здесь стоит старая церквушка XII века. Действительно, древность сказочная. Но еще больше нас привела в восторг внутренняя роспись церквушки - знаменитые фрески Горянской ротонды. Они, и вправду, выполнены художником высокого класса. Они нам, скорее, напомнили не древнерусское искусство, а виденные однажды в музее болгарские фрески этих же времен...
Показывал нам сторож-смотритель, большой любитель поговорить, так что, сперва обрадовавшись, через полчаса мы не знали, как уйти. К сожалению, мы плохо понимали его русинский диалект, а речь шла быстрая и оживленная, в основном об истории, причем события двух войн у него мешались в единую смесь: и как красные выгоняли петлюровцев, а поляки их принимали, и как чехи выдавали бендеровцев, а наши уже их стреляли. Кто, кого, и как стрелял, выдавал и принимал, понять было довольно трудно. Значительно более связны были рассказы о днях сегодняшних - кому, сколько и кто прислал из-за границы (Америки и Канады, в основном), о мануфактурных посылках, которые их годами кормят, о том, как пытаются их запутать почта или местные власти, а они не поддаются... Он готов был рассказывать бесконечно, но нам нужно было искать ночлег...
Мы намеревались на ночь выехать за 12 км от города и проснуться наутро у Невицкого замка. То-то было б хорошо... Но не тут-то было. Нам разъяснили, что уже два месяца, как в Невицкое въезд приезжим запрещен - граница близко (но не ближе самого Ужгорода). Можно, конечно, ночевать где-нибудь в городском парке, но уже нет удовольствия, уже злоба только кипит на неповинный Ужгород. А завтра - весь день до вечернего поезда придется нам потратить на жаркий город и два музея - ведь в сторону Хуста и Сокирниц выезжать тоже не разрешалось, и можно было только выбираться обратным путем на Львов...
Естественно приходит решение: послать к черту эту приграничную местность с ее страхами перед братьями-"демократами" и уехать сейчас же на север, чтобы через Ивано-Франковск проникнуть в Гуцульщину.
Уныло залезаем в вагон, и уже не удивляемся очередному невезению: он оказывается из породы сидячих, старой и неудобной для спанья конструкции. В Мукачеве пустой вагон набивается до отказа, всю ночь наши соседи играют в карты, а из корзины, стоящей над моей головой, методично капает помидорный сок... А мы пытаемся спать...
Но вот миновали Карпаты. Пересадка в Стрыю была на радость быстрой: из вагона в вагон, но уже с удобными новыми креслами. Через минуту мы уже ехали, а на третьей - спали под утреннюю свежесть...
День седьмой - 29 июля Проснулись около восьми утра, уже в Иванове-Франковске, недавнем Станиславе.
Хорошо бродить по утреннему, еще не душному городу. Он и краше кажется. Впрочем, он действительно очень неплох. В центре - в виде четырехлепесткового темно-серого цветка - ратуша с высоким шпилем. Кондуктора по привычке объявляют: "ратуша", хотя там сейчас краеведческий музей. Город много перестраивается.
Чтобы запечатлеть это явление, Витя на одном из перекрестков дольше обычного выбирал кадр. Вот тут-то его и "запеленговали". Пожилой дядя в голубой рубашке стал настойчиво расспрашивать, почему он фотографируем именно эти развалины, а не тот пятиэтажный целый дом. На дядины громкие вопросы отвечать было невозможно, так как ответов он не слушал. Моментально собралась толпа, требующая ответа: "почему?" У меня было ощущение мути, которая захлестнула нас с головой, и надо, надо было что-то делать, чтобы выбраться, а то утонем. Мы сделали попытку выйти: "Держите их" - возмутился другой дядя и побежал звонить в милицию. Милиционер препроводил Витю в милицию. Я дошла своим ходом. Поскольку никто из свидетелей "преступления" туда, естественно, не явился, милиция оказалась в дурацком положении - привод есть, а обвинения нет. Наконец, явился первоначальный дядя: он сел дома обедать, и все думал: "Зачем он снимал все же?" Ложка стояла, видно, поперек горла, потому и пришел, выяснить отношения... Написал на Витю заявление, а тот - объяснение... Не прошло и пяти часов, как мы освободились, проводя жаркое время в прохладных помещениях дежурного милиции по городу, где нам не уставали петь гимн бдительности советских людей...
Конечно, "дядя" был прав в своей бдительности. Классовое чутье его не обмануло: я, действительно, не зря пытался снять старый центр таким образом, чтобы было видно, что это центр старинного польского города Станислава, чтобы были видны старые дома, и как их ломают и перестраивают (к сожалению, кадр так и не получился выразительным). Мне было больно не за то, что ломают старый центр (может, он, действительно, был безобразным и "аварийным" - это сейчас мне уже не видно), а больно за то, что "польское" ломают не законные наследники тех, кто строил этот центр, а новые хозяева, как раз те, кто кричал толпой вокруг нас, те, кто, в худшем случае, ненавидел польский Станислав, в лучшем - равнодушен к нему. Так что "пролетарский инстинкт" этого украинского дядьки куркульского вида в данном случае сработал безошибочно. Однако, время сегодня стало иным. И хоть довел "дядя" свое дело до логического конца, вызвав милицию, (на деле я первый обратился за помощью к милиционеру, случайно оказавшемуся на периферии готовящейся к линчеванию толпы; он-то и увел меня, и лишь позже меня разыскал вызванный "вторым дядей" наряд милиции в случайном отделении и перевез к дежурному города), но никакого морального удовлетворения "голубой" дядя не получил. Выявленный им "подозрительный" вел себя спокойно, сам пошел в милицию, никаким "мерам" не подвергался и был выпущен даже без засветки фотоаппарата. И остался дядя в недоумении, и даже стал сомневаться: "Если это не иностранец и не шпион, снимающий наши выгребные ямы, то зачем же он снимал? Ведь я же в Москве такое не снимал!! Допустить мысль, т.е. понять, что есть такие граждане, которым интересна неприкрашенная правда, даже любительски отснятая, он не мог, поэтому осталось лишь недоумение...
Сейчас, когда все прошло, мне даже хочется по-человечески ему посочувствовать: ведь правильно угадал противника, но... удар оказался бессильным, родная милиция подвела, и, может, даже втихую внушение ему сделала за чрезмерное усердие... Пришлось даже ему в своей носорожьей вере заколебаться. А ведь был прав.
Пять часов в милиции прошли относительно спокойно, объяснение к записи о задержании было дано (мы, туристы, не любим шаблонные фотокадры, процесс перестройки и улучшения города нам интересен, задержание же - не законно, имеется просьба "воспитать дядю"), документы наши проверены, но... административная машина - есть машина административная, медленная и неповоротливая. Пока не спеша расспрашивали, проверяли, записывали, писали и т.д. и т.п., потом откровенно ждали начальника с обеда, потом начальник откровенно ждал следователя из КГБ по столь необычному делу, пока они там совещались, так и прошли эти часы: в скучном разглядывании до ужаса скучающего дежурного по городу. Господи, ну до чего же скучно здесь служить. Ей богу, за одну томительность этой скуки надо прибавлять к зарплате коэффициент, как за вредность на производстве... Наконец, вызвали. В прощальной беседе оба этих значительных для города лица настаивали на том, что в центре были очень плохие, и очень "нехудожественные" дома в аварийном состоянии, что центральную площадь расширят, и станет много лучше, что город только недавно стал открытым для иностранцев, но уже были прецеденты, и потому мне следует выше и положительнее оценивать "бдительность граждан". Казалось, они многое понимают, но откуда...?? В ответ повторил просьбу о внушении "дяде", которая снова была оставлена без внимания. Таким образом, разошлись внешне без большего ущерба друг для друга. Думаю, что больше всего пострадал "дядя". Если у нас остался в памяти лишь опыт столкновения с "народной стихией" и поиска защиты у милиции, то у нашего "дяди", возможно, мораль бдительности дала существенную трещину. Так мне кажется...
... Времени оставалось мало. Обежали краеведческий музей и помчались на автостанцию, чтобы ехать в Галич. И опять задержка - на мосту через Быстрицу застрял экскаватор, образовав длинную пробку на полчаса. Но это восприняли как стихийное бедствие, и потому - кротко.
Новый Галич стоит на новом месте. А о прежнем первоначальном Галиче - столице Прикарпатского русского королевства, напоминают лишь валы у деревни Крылос, да белокаменная церковь с часовней. Церковь, конечно, уже не прежняя, не Данииловская, но все же - XV века, только с поздними надстройками. С высокого холма далеко видно было великому князю и королю Даниилу Галицкому.
Скульптурные его портреты во всех карпатских музеях напоминают Александра Невского мужеством и статью.
А ведь в одно время жили. И храбро воевали. И держали под своей крепкой рукой большие русские земли. Только вот врагов выбрали себе разных. И разных союзников. И оттого-то и разделилась Русь на Восток-Московию и Запад-Украину. И теперь снова соединилась, но столицей уже не Галич, и не Киев, а Москва стала...
Вечером мы уехали очередной электричкой в Ворохту, ближе к горам, откуда совсем близко до Ясиней и до Квасы - начала нашего второго пешего маршрута по высоким Карпатам. В темноте как-то быстро набрели на турбазу у Прута и заночевали на ее дворе...
День восьмой - 30 июля В Квасы приехали рано, и, как всегда, начали с расспросов. Но дорога, которую нам указали, быстро почему-то выродилась в тропу, а потом увела в бурелом. Видно, мы ее сразу потеряли.
Удивительное у нас свойство заблуждаться там, где людям кажется все совершенно ясным. Зато в очень приятное ущелье забрели - совершенно тенистое в этот знойный день. И даже было чуть жаль покидать его и уходить искать дорогу. Судьба оказалась милостивой - буквально через час мы вскарабкались к молочной ферме и маслозаводу - главным нашим ориентирам, вынырнувшим из лесу сами собой.
Не переставая удивляться, мы практически за раз проглотили котелок парного молока (терпеливо ждали, когда его наполнят от лучшей буренки) и, очень отягощенные, начали новый, уже безлесный подъем к Петросу.
Дорога, петляя по склону, сделала путь к нему длинным-длинным. Мы шли до самого вечера. Только шли. Уже под Петросом, огибая его, встретили супружескую пару, шедшую из Ясиней в Квасы. Они были намерены неторопливо осматривать Закарпатье и немного походить. Забавно было видеть двойников, похожих и одновременно непохожих на нас.
Ночевали под Петросом, найдя на полянке криницу; ночью погрохатывало и поблескивало на Востоке, но над нами успокаивающе висели звезды, и дождя так и не произошло.
День девятый - 1 августа По холодку за 50 минут поднялись на Петрос в 7-ом часу.
Тропа шла по каменному ребру, что немного напоминало Кавказ и молодость. Да, недолго длился мой альпинистский век. Не подошла я к спорту. Сколько лет прошло, а все обидно...
Горы с Петроса виделись туманными и синими. Но все же настоящими горами, а не холмами. Разглядели сверху даже небольшой снежничек внизу у Петроса, на другой стороне (может, в яме?) Витя загорелся, но до него далеко, а день нам предстоял напряженный. Пришлось воспользоваться правом "вето". Сбежав вниз, мы быстро сварили и позавтракали. Двинулись к Говерле. На полпути к ней услышали нехитрый мотив дуделки, а потом увидели и самого музыканта. Инструмент его, "спилка", алюминиевая трубка 75x1 с 5-ю аккуратно просверленными отверстиями издавал довольно приятные звуки, разве что чуть металлические. Сыграл несколько мелодий. Этот парень, почти мальчик, пасет в этих горах быков (по 3 р. за больших и по 1р.80к. - за молодых). Проводил нас, рассказывал по дороге и про здешних зверей (волк в этом месяце много овец перетаскал), о змеях, которые, оказывается, довольно смирные здесь, и кусаются, только если их по ошибке за горло или за хвост хватают. Это меня малость поуспокоило, и я стала реже посылать Витю вперед "разгонять змей". С годами все больше обнаруживается живности, которой я боюсь. Что это? - Усиливающийся страх за жизнь, или разболтавшиеся нервы? И то, и другое неприятно.
Парень, прощаясь, попросил поесть. Мы отрезали ему половину хлеба и сала, дали сахара. Больше просто ничего не было. И все же следовало отдать больше хлеба и все сало. Просто не сообразила, что мы сегодня же выйдем на большую дорогу, где можно купить еду. А ему еще неизвестно когда принесут. Тем более, что под Говерлой мы встретили туриста, который равнодушно ковырял банку "Завтрак туриста" и страшно обрадовался, когда, пожаловавшись, что не знает, куда девать "завтрак", услышал от меня, что охотно его доем. Оставил нам еще полбуханки хлеба и... взвился вверх. Все друзья этого забавного паренька поползли вниз, не дойдя до Говерлы, т.к. за это утро уже прошли три карпатских вершины. А у этого паренька сил и самолюбия оказалось побольше, и он поднимается на четвертую - Говерлу.
Поднялись туда и мы, и остолбенели; под ногами толстый слой битого стекла и ржавых консервных банок, а в центре вершинной площадки - полдюжины знакомых портретов разных размеров. "Красный уголок", - воскликнул Витя. Это впечатление еще усугублялось толпой туристов, поднявшихся сюда с трех сторон; фотографируются, шумят, почти митингуют... И только с краю этой поляны, рядом с перегибом, сидят два гуцульских пастуха: старый и малый, следят за своими овечками. Так сидят, как будто выжили их из родного места жизнерадостные туристы, и собака-волкодав помочь не может. Но сам старик объяснил, что ему просто противно ходить по стеклу и банкам... Мы быстренько оттуда убрались, расспросив только старика о пути на Космач. Подробно он все нам рассказал, в одном только был неточен: "что сразу за теми вот синими горками Космач". На деле он оказался подальше. Но самое главное, он указал нам старую, еще австро-венгерскую военную дорогу, по которой мы и пришли на другой день в Космач.
"Спасибо, до свидания" - сбегаем с Говерлы, задерживаясь только у холодной маленькой еще речки из говерлинского цирка (здесь начинается Прут) - я - для постирушки, Витя - для купания. Потом выбегаем на долинную автодорогу, почти не задерживаясь у группы туристов пансионатского вида - привезли их на автобусе, потом с трудом дотащили - подняли на опушку леса, чтобы лицезреть Говерлу, и остановили здесь для мучительного выбора: тратить или не тратить силы на дальнейший подъем к вершине. Но было видно, что дальше они не двинутся.
Потом 10 км по дороге нас подвезла машина. Шофер любезно остановил у тропы направо, к старой дороге. Зря он только нас обнадежил, сказав, что здесь хода 4 часа. Оказалось, что местные и то здесь за 5 часов не управляются, а уж мы под рюкзаками, да еще отвлекаясь на купание, чернику-землянику, уж и вовсе до вечера не управились.
К ночи оставалось еще 17 км до центра Космача (длина села 10 км) - об этом нас известил встречный гуцул, что шел на полонину свою телку посмотреть, да ягоды посбирать. После заката наши ноги больше идти не хотели, и так, не выполнив плана, мы остановились у ручья, рядом с дорогой, с трудом выбрав место на крутом склоне...
День десятый - 2 августа С утра был спуск к Космачу. Он не был быстрым, потому что рядом с дорогой тянулись склоны с новой для нас ягодой - спелой малиной. Сперва мы обирали кусты довольно тщательно, а кончилось тем, что уже не могли есть и даже смотреть на нее.
Но в Космач мы все же попали до обеда, и потому посчастливилось нам увидеть праздничный базар. До чего же приятно видеть нарядно и старинно одетых женщин и детей, и мужчин. На каждой вышитая белая рубаха или кофта и многоскладчатая темная юбка: бархат, сатин, вельвет, саржа... На головах белые, в цветочек, косынки, на ногах... порой ничего нет. А до чего же хороши маленькие девчушки в таких нарядах!
Базар в Космачах был скорее барахолкой: почти ничего съестного, а больше городские вещи. Мы здесь купили игрушки из сыра и носки с красиво вязанным по-космачски верхом. А потом, уже случайно, разговорившись с женщиной, "купили" у нее (фактически приняли подарок) "писанку" - раскрашенное яйцо. Вот это была радость. Только в Космаче делают писанки с таким мелким орнаментом. Эта женщина показала нам свои работы - вышивки: галстуки, полосы на продажу, потом свои рубахи и кофты, свой "кептар" (безрукавка из белой овечьей шкуры) в вышивках и американских заклепках. Заодно увидели интерьер гуцульской хаты - особенно хороша печь сложной формы и вся в красках. Обменялись адресами, приглашениями приезжать.
В Космаче вместо колхоза существует артель: мужчины занимаются резьбой по дереву, женщины - вышивками. Об этом мы уже знали, вернее, читали раньше, в статье Валентина Мороза. Посетили мы и прославленную им Довбушевскую церковь, заступничество за которую стоило ему нового лишения свободы. Действительно, это первая из карпатских деревянных церквей, увиденных нами в таком умирающем виде: крыша проваливаемся, а одна часть стены совсем обвалилась, давая проход случайным людям и собакам. Спугнули мы потом одну.
По морозовскому рассказу знали, что космачские жители сильно переживали историю и первоначального возвеличения старой церкви, когда приехала ее снимать группа Параджанова, и последующего "изъятия" художественных ценностей (иконостаса), и последующий, в ответ на жалобу, приказ вообще об упразднении "данного храмового строения". И, действительно, не успели мы остановиться у церкви, как к нам подошла маленькая и еще красивая старушка, празднично одетая, и стала жалеть горемычную церковь, которая разрушается, и которую районные власти запрещают ремонтировать. Говорят, хватит вам и одной...
Грустное это зрелище, даже для нас, с детства к такому привыкшим. Каково же видеть это непривычным русинам? Да еще местным гуцулам?
После обеда мы уезжаем автобусом в столицу Гуцульщины - Коломыйю . К вечеру были в этом районном, но очень хорошем городе, со старинными домами, ратушей и собором. Глазели на деревянную Никольскую церковь, перевезенную сюда из какого-то села. Ее реставрируют и берегут, хотя она лишь немногим старше Довбушенской церкви в Космаче.
После часового отдыха на Пруте простились с Коломыйей, чтобы поздним вечером, почти ночью, поздороваться с Черновцами.
День одиннадцатый - 3 августа Проснулись довольно рано, и потому еще не было восьми утра, как, управившись с вокзальными делами и облегченные от вещей, мы взбирались по "горбатым" черновицким улицам к центру.
До чего же хорош этот город. Нам он поправился, наверное, больше всех, увиденных в Прикарпатье. Чистый, умытый поливальными машинами, небольшой сравнительно, на своих многочисленных холмах, разноуровневый, зеленый, красивый и богатый зданиями, храмами, улицами. Конечно, нам не удалось попасть в бывшую митрополичью резиденцию, а ныне Черновицкий университет, осаждаемый, как раз, родителями абитуриентов, но "урвали" на пленку множество черновицких фасадов. Это немало.
Армянский костел строил тот же архитектор, что и Университет - тщательность резьбы-отделки, ее своеобразие заставляют подолгу любоваться - к сожалению, только через решетку и зелень. Ныне в костеле располагается какой-то досаафовский склад, и охраняет его весьма неприветливый дядя.
Вообще, почти все черновицкие храмы не действуют и заняты под склады самых удивительных хозяев. Исключением является лишь бывший униатский, а ныне православный кафедрал (а, может, мы просто не заметили других действующих храмов).
Кафедрал очень необычен, своими наклонными, как бы витыми окнами на угловых барабанах. Он совсем недавно отремонтирован и "подновлен". Удивительно смотреть на церковные фрески исполнения 60-х годов, написанные сочно, с размахом, реалистично почти. Настоящие церковные повести в красках, глазами наших современников. А на куполе, в кольце барабана, расположен целый парад знаменитых православных храмов - чуть ли не из туристского проспекта, и среди них особенно эффектно выделяются 22-х главые Кижи.
Еще эффектнее католический собор с очень длинным и острым шпилем. Он завершает перспективу красивой и чуть "горбатой" улицы. Мы долго шли к нему, и он лишь постепенно вырастал из-под уличного перегиба.
Красив, нет, прекрасен театр, и вся его театральная площадь, с народными домами - румын, евреев и пр.
Многое можно вспоминать о Черновцах, но главное - это наша радость и удовольствие от прекрасного города.
Пусть и дальше хорошо живется его людям - жителям - 60 тысячам украинцев, 40 тысячам евреев, 38 тысячам русских... румынам и молдаванам, ... и 1 португальцу (сведения из уст одного из экскурсоводов на театральной площади).
Черновцы долго были столицей Буковины, входившей в состав Австро-Венгрии. До революции лишь небольшая часть Буковины с центром в крепости Хотим принадлежала России. Сегодня две трети Буковины входят в Румынию, а северная треть - в Украину. До присоединения к Австрии Черновцы были простой деревней в пару тысяч жителей, но затем, став оплотом австрийской власти, быстро росли и строились. Поэтому-то этот город так властно нам рисовал образ Вены, так баюкал наши иллюзии путешествия за границу - теперь в Австрию и Румынию. Влияние последней и, особенно, ее радио и телевидения, до сих пор в городе весьма значительно. Наше путешествие за границу можно было бы длить очень долго, особенно в этом чудесном городе. Но двухнедельный мой отпуск подходил к концу, а нужно еще заехать обязательно в село Шевченково под Киевом к давно не виденным и очень хорошим родственникам
С глазами, наполненными Черновцами, как в холодную воду опустились, приехав вечером в Хотин. Витю привлекла сюда огромная крепость, да и направление от Черновиц было взято уже киевское.
Крепость грандиозна, что и говорить. Ее реставрируют. Витя, как молодой олень, бегал по ее восстановленным и не восстановленным стенам и редутам, и щелкал аппаратом направо и налево, а я томилась. Крепость, даже эффектная на фоне Днестра и дальних полей, мне сегодня была не нужна, а сам Хотин нагонял ужасающую тоску.
Это - районная и не столь уж большая деревня, скучная и грязная, где чумазая детвора, как во времена Шевченко, первозданно играет в пыли; где даже вода в колонках на центральных улицах - чаще не бывает, чем бывает. Впервые мы столкнулись с тем, в городской автостанции на реке Днестре просто нет воды - ни на станции, ни в округе.
В девятом часу вечера черновицкий автобус повез нас дальше, в бывший областной центр Каменецк-Подольский (хоть и ночью, но разглядели мы его близкое родство с Хотимом), а оттуда в час ночи - дальше поездом, на Киев. Какая же тоска жить в таких городах, как Хотим и Каменец. Не может эта серость не действовать на души горожан...
В Хотине наше путешествие на Запад окончилось. Хотя Хотин административно входил в Черновицкую область, на деле он всегда принадлежал к России и сформировался под ее влиянием. Таким, каков он есть сейчас, и таков Каменец-Пoдольский. И тысячи других украинских и прочих городов: серых, невыразительных, отдавших всю свою силу красоте и благоустройству царским столицам - Москве и Петербургу.
Но это - уже другая тема, другого путешествия.
Дополнение
Дни двенадцатый-пятнадцатый 4 августа прошло в дороге, скучной и утомительной: поезд, другой поезд, электричка, автобус до Шевченково.
Но с вечера началась сладкая жизнь на все четыре дня. Сладкая даже не оттого, что мы много и вкусно ели, а оттого, что нежились во внимании и заботах родных. Они живут вчетвером - три сестры и брат (до сих пор я знала хорошо лишь одну Олю - она приезжала на нашу свадьбу). Но тогда было все впопыхах, тронул только дорогой, не по Олиным средствам подарок - ведь понятно, что денег у нее было в обрез.
Сейчас же мы сошлись много ближе, и я не переставала ей удивляться - откуда в таком небольшом, перенесшем тяжелую болезнь теле, - столько доброты, веселья, интереса к миру. Да не только Оля. И быстрая, как огонь, Маруся, и спокойная Нина, и философ Юрко получили от матери "щирую" душу. Как будто для того, чтобы подчеркнуть их естественную, бескрайнюю доброжелательность, мы сходили в гости к другим Витиным родственникам, а потом с радостью вернулись "домой" (успели прижиться за пару дней).
Маруся сводила нас в музей Шевченко, показала домик, где жил брат Шевченко, а теперь живет его двоюродная внучка, потом дом, где жил Тарас у дьячка до года, когда померла его мать (дом под колпаком), а Оля повела нас в соседнее село - Будущи, где стоит бывшая летняя резиденция пана Энгельгарда, а Тарас служил в малолетстве казачком... Очень хорошо и близко стало после этого читать мне книги Шевченко - знакомые названия, места, факты. А как они все знают шевченковские стихи! Вот уж поистине народный поэт.
Витины две недели кончились - надо было уезжать. Уже забили мы все рюкзаки и сетки, а Маруся доставала то сало, то лук, то груши и яблоки... А наутро они все втроем пошли нас провожать...
До чего же жаль, что так далеко от Москвы живут они - голубушки, и нельзя просто зайти вечером, вздохнуть душевно...
День шестнадцатый - 8 августа Киев. Смотреть его нам было трудно. От четырёхдневного переедания и жары мы были вялые и мало чему удивлялись. А может, сказалось то, что в Киеве я была третий раз, Витя - второй. Меня удивила только Лавра своей подновленностью. От прошлого раза, 10 лет назад, осталось впечатление заброшенного и захламленного места, а теперь здесь чуть ли не все реставрировано, и экскурсанты ходят огромными толпами, а в пещерах вообще - толчея, вернее, пропускают всех чуть ли не бегом. Но мы все же смогли остановиться и поклониться летописцу Нестору.
Это был последний день отпуска. На другой день мы уже были в Москве, на работе.