Мой рассказ об Алике Ш. отличается тем, что в нём не только факты, но и - существенной частью - мои нынешние догадки, выстроенные мной в некую версию, которая вполне может быть неверной. Впрочем, эту версию я уже начал высказывать, когда предположил, что поданные мною осенью бурного 1956 года «вредные» вопросы были переданы лектором «куда надо», где тот, «кому надо», решил, что глупо ему гоняться за студенческими вопросами и отдал «дело» под надзор факультетского комсомола.
Именно в это время куратором нашего курса стал член факультетского бюро ВЛКСМ, студент соседней специальности, третьекурсник, Алик - крупный, спокойный, даже флегматичный. У него были самые рутинные обязанности надзора за проведением комсомольских собраний, выборов, политинформаций, разрешением мелких конфликтов и т.д. Хотя я был только старостой группы и никак себя не проявлял, но в редких встречах постоянно ощущал его ненавязчивый интерес и доброжелательность. Контакты с Аликом участились и стали превращаться почти в приятельство на второй целине. Работа молодежи на целине считалась комсомольской задачей в масштабе страны, и потому организация жизни студенческих отрядов из сотен и тысяч студентов оказалась на плечах не только местных властей, но и студенческих комсомольских руководителей. Алик тогда уже дорос до должности факультетского секретаря и потому в зоне его вполне взрослой ответственности оказалась работа и жизнь около четырех сотен студентов.
Естественно, он часто появлялся на полевом стане и обычно разыскивал меня в каком-то из закоулков зернового тока. Я не стеснялся всерьез прокламировать свою приверженность к коммунистическому труду, доказывая это просто тяжкой работой ( подобно Коняге на оруэловском «Скотном хуторе»), и он проникся ко мне симпатией не только как к примеру «хорошего комсомольца», но и просто как к человеку. Кстати, разговоры наши были крайне незатейливы - о местных глупостях и неурядицах, но без всяких выходов на «теорию» или тем более на «антипартийные вылазки»... А ведь именно во вторую «целину» меня настигло сильное разочарование - не в сути коммунистического труда, а в фразеологии по его поводу. В разговорах с Аликом все такие темы сразу переводились на необходимость их разрешения в ходе конструктивной работы, которая как раз ему удавалась, что и убеждало, вызывало доверие и желание терпеть свои неудачи, чтобы добиваться реального результата. Если бы я изначально не был так захвачен идеологическими спорами и обладал какими-то организаторскими талантами, возможно, и стал бы членом его будущей команды, и веру в коммунизм или демократию постепенно вытеснила и заменила бы личная вера в своего руководителя.
Думаю, что из таких людей, как Алик, и вырастали положительные партийные кадры типа Горбачева (впрочем, самому Алику выпала иная судьба).
После «целинной эпопеи» наше короткое приятельство совсем заглохло из-за моей полной бесперспективности в карьерном смысле. Один раз он затащил меня на какой-то комсомольский актив, где дал слово, как активному и неравнодушному комсомольцу, целиннику, доказывающему делом свои взгляды о коммунистическом отношении к труду. Соглашаясь выступить, я, казалось, знал, что хочу сказать, но, очутившись на трибуне, буквально не мог выдавить ни слова, ибо все мысли смешались в невообразимый хаос... . Покраснев от натуги, я несколько минут только мычал, не в силах произнести хотя бы фразу, пока Алик не посадил меня на место со словами: «Неожиданный урок мы сейчас получили. Мало быть хорошим студентом и комсомольцем, надо еще учиться искусству выступлений».
Этим искусством я не овладел в течение всей жизни, но подобного позорища у меня больше не было. В ответственных случаях и сейчас я пишу текст полностью, потом стараюсь разбить его на смысловые блоки и запомнить. Бывает, что текст читаешь, но иногда начинаешь «нести по памяти»- и тогда получается неплохо. Так что, тот урок Алика пошёл мне впрок.
Был еще эпизод, скорее, знак приязни. На факультетском собрании в конце третьего курса торжественно зачитали Указ Президиума ВС СССР о моем награждении медалью «За освоение целинных и залежных земель». Она была единственной на курсе и досталась вне разнарядок самому некарьерному студенту факультета, вызвав тем самым искреннее ликование группы... Мне же было совсем нетрудно сообразить, кому я обязан своей единственной за жизнь правительственной наградой (у отца-фронтовика их было на порядок больше, и были они несомненно заслуженными, но звал он их пренебрежительно «цацками», что не мешало мне чтить и его, и его награды).
На удостоверении моей медали стоит подпись какого-то зам.председателя райисполкома в Кустанайской области, но я знаю, что реально ее обеспечил и выдал Алик, мой явный покровитель а, может, даже негласный куратор. Ни разу в жизни я не носил этой «цацки», но ни один из судов не захотел ее отнять. До сих пор мне дорога в ней память о целине, о своей молодой восторженности. В ней живет память и об аликовой молодой вере в какой-то наш общий коммунизм. Мне-то кажется, что той верой и поисками я и был ему интересен тогда.