В.Сокирко Жизнь и поражения советского инакомыслящего

Глава IV. Далёкие и молодые наши годы в Коломне(1962-1964гг.)

Раздел 5.1964 год - последний коломенский год

У нас так много всего тогда было: мы друг у друга, быстро растущий сынок, ухаживающая за ним за небольшие деньги нянечка баба Настя, родители, живущие за 117км от нас в Москве, куда мы чуть ли не еженедельно ездили

с Тёмой в коляске, тёплая комната в заводском доме, неплохая работа, библиотека и растущий круг коломенских знакомых, в основном, из Лилей приобретенных подруг. Мои же знакомые не заходили на наш семейный круг, видимо из-за моей природной нелюдимости. Долгую дружбу мне подарил только Лёня Файнберг - выпускник Киевского политехнического. А когда мы с ним разъехались по своим городам, то завязалась переписка, в частности, имел место многостраничный спор по еврейскому вопросу "26. Переписка о сионизме"("В.Сокирко в письмах и выступлениях")

С наступлением весны и лета начались прогулки в лес, на песчаный карьер за Окой для купания и по ягоды-грибы. Это делало для нас Коломну все более теплой, Как жаль, что мы не нашли времени съездить с большим Темой в город его детства и пусть опосля, но и его одарить памятью малой родины. Но было и такое, о чём стыдно вспоминать, и сейчас я принуждаю себя это рассказать просто для честности.

Уезжая в прошлом году в Саяны, я знал, что летом 64г будет Лилина очередь отправляться в горы - на привычный Кавказ, в альплагерь, чтобы продолжить свою альпинистскую «карьеру». Но ведь нельзя в жару, летом лишать ребёнка материнского молока! Я предлагал ехать в горы нам всем троим, причем ночевать в палатке рядом с лагерем. С утра Лиля уходила бы на занятия и на восхождения, а я занимался Артёмкой, кормя его маминым сцеженным молоком и иным детским питанием. Конечно, могли быть недовольства руководства лагеря... Но по-настоящему готовиться к такой поездке мы даже не начали, потому что Лиля решила оставить Артемку на бабу Настю, а в альплагерь нам ехать вдвоем. Думаю, на это решение ее подвигло не только желание показать мне высокие горы, но и уверенность, что у бабы Насти Артемке будет лучше. Просто она еще ни разу не ездила с ребенком в горы и не понимала, что для маленького человека единство с мамой во много раз полезней любого питания или удобств. Не понимал этого и я.

Конечно, уезжали мы на альпинистскую смену с очень тревожным сердцем, родителей не извещая и абсолютно веря в бабу Настю, оставив ей многодневный запас питания, сколько-то сцеженного молока, адреса и телефоны подруг и врачей и, конечно, на всякий случай, адрес и телефон лагеря, хотя очень надеялись, они не понадобятся, и может, Артёмка даже не сильно заметит отсутствие мамы. Однако эти надежды не оправдались. Мы были в одном альплагере «Алибек», но в разных отрядах. Вернувшись из своего перевального похода, я получил Лилину записку об её отъезде, а потом телеграмму, что с Темой все в порядке, и мне надо добыть смену. После восхождения на зачётную вершину и получения альпинистского значка, я тут же уехал через Москву в Коломну. Оказалось, что первую неделю Артёмка у бабы Настю чувствовал себя хорошо, а потом стал почему-то температурить. Причин этого она не понимала и решила, от греха подальше, вызвать Лилю, и абсолютно правильно сделала. Тема обрадовался и появившейся маме, и ее новому молоку, а к моему приезду совсем выздоровел. Конечно, от всей этой авантюры в наибольшей степени выиграл именно я, проведя свою первую альпинистскую смену в ущелье Домбая ( и как теперь оказалось в Домбае - единственный раз в жизни). Лиля побывала все же в горах... Но как Лилино отсутствие аукнулось на Теминой психике, мы так и не знаем. Больше мы так рискованно своих детей не оставляли - только на родную бабушку и после окончания молочного кормления.

Осенью 1964 года Лиля осуществила свою мечту и поступила в аспирантуру, что дало ей право раньше покинуть Коломну. Она переехала с Артёмкой в Москву, и стала жить то в родительской комнате, то у моей бабушки Поли, где ее еще не приметили соседи и милиция. Я же вновь поселился в Доме приезжих у станции Голутвин, откуда каждую субботу в 2 часа дня (чуть раньше окончания рабочего дня) электричка увозила меня к своим в Москву, а поздним воскресным вечером доставляла обратно. Наша теплая Коломна с отъездом Лили и Темы разом похолодала и опостылела. Мне оставалось только отбывать срок до марта 1965 года. В октябрьской или новогодней стенгазете отдела был помещен дружеский шарж на меня: парень в шляпе отщелкивает на счетах число оставшихся от обязательного срока дней.

И вот как-то раз в декабре на выходе из заводоуправления меня окликнул хозяйский голос Слонова: «Как дела?». Тускло ответил: «Обычно... Жена и сын здоровы,.. сейчас в Москве... Она в аспирантуре, я дорабатываю... » Ничего больше он не спросил, чуть помолчал, повернулся и пошагал дальше. А на следующий день меня вызвала его секретарша: «К.Н. велел вам написать заявление на увольнение по собственному желанию. А теперь подождите здесь... »

На передачу дел, бегунок и расчет у меня ушел только день с небольшим. Прямо в декабре меня приняли ст. инженер-технологом на Московский трубный завод, и после Нового года я вышел на работу. Еще не веря самому себе, окончательно распростился с Коломенским заводом.

Так Слонов подарил мне три месяца свободной жизни. Без моей просьбы, по собственной воле. Поистине «не бойся, не надейся, не проси». Конечно, не было бы той случайной встречи и оклика, не возникло бы у него поворота в настроении и желания как-то подправить прежнее жесткое, даже крепостническое решение. Но в итоге про себя я говорил и говорю ему даже сейчас, наверное, посмертно - спасибо. И еще: уверен, что хотя Слонов по должности был связан с органами, но со мной он был прям, понятен и потому все же вменяем. Под ним жить было трудно, но все же возможно.

Заключение.

Осуществилась мамина мечта, чтобы единственный сын как-то «образумился», женился, завёл ей внука , вернулся домой и стал нормально работать на «родном» заводе... Тесновато, конечно, впятером в одной комнате, но можно ведь и разгородиться ширмой. Невестка покладиста, занята своей аспирантурой, а со временем завод, конечно, присоединит к ним еще и соседнюю небольшую комнату, что сделает всех нас, наконец-то, хозяевами отдельной квартиры. О чём ещё мечтать?..

И мы с Лилей радовались. Правда, счастливыми мы были и в Коломне, но там мешало сознание временности пребывания. Сейчас же все становилось и лучше и прочнее... Меня практически сразу прописали - дополнительные «гири» - мамины справки о болезнях- перевесили сомнения начальника паспортного стола (мы не слышали, что б родителей вынуждали к взятке). После чего практически сразу мы отправились во Дворец бракосочетания и «сыграли» официальную свадьбу, на которой полуторалетний Тема сидел между «молодыми» и это было здорово, хотя он еще не понимал, что с этим событием получал не только отцовскую фамилию, но и московскую родину. Зато все это хорошо чувствовала его мама - она больше не считалась незаконным жителем столицы и ей не надо бояться участкового милиционера. А одна комната на пятерых - это такая ерунда!

Конечно, счастлив был и я. Досрочно кончилась фактическая ссылка. Я вновь живу в родительском доме, теперь со своей семьей. Правда, уже немного растерял надежды на учебу в аспирантуре и любимую работу, но перспектива даже вынужденной работы ради заработка совсем не пугала меня, тем более, что предложенное место старшего технолога было и денежней (180 руб. в месяц) и приятней, чем в коломенском муравейнике. Кстати, через тридцать лет, в конце своей инженерной службы, уже перед перестройкой, в отраслевом институте я получал всего на пятьдесят рублей больше. Конечно, я был тогда лишь поднадзорным клерком, но письменная нагрузка не была очень напряженной, и у меня всегда находилось время для свободных размышлений. Жизнь предложила мне: инженерной службой зарабатывать «на хлеб» и постоянно выкраивать свободное время для «своих увлечений». Так чего мне ещё желать?

Тёма среди родных в Волгограде: дедушка Коля, бабушка Фаина и мама

Новым для нас увлечением в Москве стал семейный туризм и создание собственных диафильмов, что практически на всю оставшуюся жизнь стало нашей особенностью, способом осознания мира и строительства своей собственной, имеющей шанс на бессмертие души.

Позже, в Бутырской тюрьме у меня было довольно много свободного времени. Одной из интересных тем для обдумывания было составление плана отчета о собственной жизни. Я заранее оставляя за бортом надежду на то, что это будет кому-то интересно. Но если мой отчёт уцелеет в течение предстоящей сотни лет, то он найдет своего читателя в любом случае, несмотря на авторскую бесталанность. Но что будет интересно будущему читателю? Ведь в каждом из нас действует много увлечений, как и множество разных людей в разные периоды времени. Невозможно описать все подробно, поэтому следовало бы выделить в себе условно до 10 возрастов (например, детство, начальная школа, старшие классы, вуз, молодость, начало семьи, профессиональная зрелость, успехи и поражения, старость и завершение) и до 10 основных занятий (например, основные параллельно идущие профессии и жизненные увлечения), а потом последовательно описывать каждую клетку. Но замысел этой стоклетки я так и не был воплотил. Остались лишь некоторые намерения.и ограничения. Например, одним их них было табу на изложение своих любовных переживаний просто потому, что нет таланта и невозможна для меня полная открытость, т.е. правда, так что и стремиться к ней не надо. И еще один принцип: нужна полная открытость в описании своих отношений с людьми из КГБ и им подобных, но следует сторониться предположений о причастности к ним других людей, надо держаться презумции невиновности, чтобы не ошибиться и не множить зло. В моем случае это особенно важно, потому что во внимании к себе людей из органов и пусть даже добрых, я, к сожалению, был уверен.

Я и сейчас не знаю, на каком списке занятий я бы остановился. Так получилось, что профессионально (получая за это небольшие деньги) я занимался довольно бессмысленно сначала технологией сварки, потом экономическими отраслевыми прогнозами и, лишь перед пенсией и с некоторой пользой - правозащитной работой. Сюда надо добавить строительную шабашную работу для оплаты нашей кооперативной квартиры и возведение дачного дома, в ходе которой мне больше всего удавались действия с лопатой. Всегда вспоминаю чеховское сожаление: «Ему бы сапожником быть, а он профессором мучается». Мне повезло больше: от стремления к профессорству Бог уберег, а лопатой толково я поработал немало. Но все это не идет в сравнение с главным увлечением жизни - философией и историей коммунизма и экономических свобод. Рядом термодинамическое обоснование своей веры и вечный интерес к Федерации как к смыслу российской истории.

На этом я заканчиваю воспоминания о наших молодых годах, потому что последующая наша жизнь уже давно представлена в разделе «Диафильмы и дневники» нашего сайта. Что касается итогов, то, надеюсь, у меня ещё есть время не их подведение.