Раздел II. Полемика
В противоположность гуманитариям, отзывов от "естественников" намного меньше. На это есть как субъективны причины (за последние годы я растерял многих знакомых из инженеров), так и объективные (большинство их не любит "писанину", как занятие). Да и просто времени не было, чтобы раскачать этих людей на обсуждение. Положение исправляют лишь два отзыва от "математиков".
Несмотря на численную скудость отзывов, я выделил их особым разделом, наверное, починяясь данному кем-то из гуманитариев совету: "Относи свои обвинения не к нам, а к заводской, технической интеллигенции". – А и вправду, как они-то относятся к такому обвинению?
Кроме упомянутых уже двух отзывов "математиков", в моем распоряжении только память о разговоре с одним, набросок мыслей второго, краткий отклик третьего.
Разговор с В.(Р.Лисовской)
Размышления В. на тему спекуляции и левого бизнеса уже были изложены в этом сборнике (Переписка Д. и В.). К появлению моего письма "Я обвиняю…", генетически связанного с этой перепиской, В. отнеслась весьма спокойно, уклонившись от конкретных возражений (что конечно, не свидетельствовало еще об ее согласии). Просто сильных доводов против аргументов у нее сразу не нашлось, а "сердцу не прикажешь". Наш устный разговор только подтвердил это впечатление.
Мы говорили и часто просто не понимали друг друга. Прямо физически ощущалась нехватка общих понятий и схем. И все же в этом разговоре отрылось еще одно важное и прежде незаметное мне обстоятельство. У В. (также как и у "других естественников") нет врожденного презрения и негодования против экономически свободных людей. Скорее – глубокое беспокойство о собственном положении в нарождающемся новом и трудном мире "деловых людей".
"Что мне делать?" – вот что их гложет. Так и В. – Нужны деньги, а где их взять, когда на основной работе заработок неизменен, дополнительный труд не оплатится, а устроиться по совместительству, хотя бы уборщицей – нельзя. Свободные занятия? – Переводы или репетиторство? – Трудны или забиты конкуренцией иных желающих подработать…
Конечно, это несомненные проблемы. Мучительные проблемы неустроенных по-новому людей. Отсюда и настроения… И все же, мне кажется, в них выражено лишь временное уныние ищущих людей, стремящихся и работать и жить по-новому. И потому они найдут свои ответы.
Замечания инженера-химика О.У.(Ольги Оболонской)
Разговор шел через третье лицо, в два приема, так что у меня сохранилось два листика замечаний О.У. Вот они в вольном переложении:
1. Статья "Я обвиняю…" никак не повлияла на мое отношение к поднятым проблемам.
2. Очень огорчило плохое отношение автора статьи к интеллигенции, которую и так со всех сторон бьют. На деле ведь и рабочие могут мешать новому…
3. К сожалению, и черный рынок не обеспечивает достаточного количества и качества продуктов. Он не всегда доступен и не всегда честен. Так что идеализировать наш черный рынок – не приходится.
4. Конечно, все мы пользуемся услугами спекулянтов, но уважать их, как личности – совсем иной вопрос…
5. Спекулянты-перекупщики не прогрессивны, потому что они не связаны с производством продукции, с предпринимательством. НЭП, конечно, разрешил бы наши проблемы, но он может быть введен только сверху, только легально".
Спустя некоторое время я получил дополнительные замечания от О.У.:
Так от кого пришел этот отзыв, от противника или единомышленника? Сейчас мне кажется, что в главном, в тенденции – мы единомышленники. Ни обида служивого интеллигента, ни потребительское недовольство черным рынком (который, конечно же, плох, но не от своей рыночной природы, а от черных государственник преследований и от общего презрения), ни остатки интеллектуального снобизма, ни тоска по легальности во что бы то ни стало – не могут отменить главного в этом человеке: его ответственных поисков своего места в трудном будущем, его движения и развития.
По сути же самих замечаний –на первые пять я уже отвечал ранее, относительно же двух последних, мне остается только присоединиться.
Обвиняемый А. Соображения (к статье "Я обвиняю…")
"Стремление к наибольшему валовому продукту страны… способствует благу наших людей". И далее у автора: "На основе такого утверждения можно вести нашу тему дальше".
- Можно и не вести(!) Положив этот постулат в основу и руководствуясь правилами формальной логики, поневоле придешь к выводам автора. Не возражая ему по существу статьи и соглашаясь с ходом его рассуждений, мне все же хотелось бы остановиться на возможности и иной постановки вопроса.
Соображение 1. Существование основы, отличной от процитированной выше, базируется на двузначности понятия "благо наших людей":
* с одной стороны – это благо всех людей, а значит, и всего общества.
* с другой стороны – это благо людей, т.е. каждого человека.
Обычно эти стороны отождествляются. Но так ли это? Обществу выгоден рынок, как инструмент формирования значимости человека (его труда). Человеку выгодно отсутствие рынка – при этом каждый член общества имеет большую свободу действий: он может быть неэффективным, имеет право на ошибку и т.д..
Соображение 2. Баланс?! Так или иначе, но он есть. Но достигнут он может быть разными путями:
*четкое "рыночное" равновесие,
*колебание вокруг положения равновесия.
Автор "Я – обвиняю" высказывается в пользу равновесия. Но с другой стороны известно, что поддержание процесса в состояния равновесия требует дополнительных средств, что может оказаться не всегда выгодным. Так, например, может оказаться, что для поддержания процесса в оптимальном режиме с точностью в 1% потребуется объем средств на порядок больше, нежели чем в случае 2% точности.
Более того: колебательный процесс позволяет системе быстрей нащупать и перестроиться на новый оптимум, сформированный пересмотра обществом его тактических целей и задач. Январь 1978г.
Комментарий к "Соображениям" А.
Прежде всего, должен отметить, что А. почти без сопротивления принял существо моей статьи. Только в его названии "Обвиняемый А." видны следы обиды. Думается, что такая спокойная приязнь вызвана тем, что у него не было заранее сформированного презрения к экономически свободным людям. Мне, например, на такую внутреннюю перестройку понадобилось гораздо больше времени и потому, наверное, А. в меньшей степени должен считать себя обвиняемым, чем я. А может это у него от молодости…
Вообще, как я заметил на недавнем споре о "вреде или пользе спекуляции", молодежи гораздо более свойственно понимание общественной полезности от деятельности экономически свободных людей, чем нам (людям, скажем, среднего поколения). Старинные предрассудки нашей комсомольской юности уже отступают, лишь скользят по поверхности сознания у современной молодежи…
Что же касается двух конкретных замечаний А., то второе из них основано на простом недоразумении. Рыночное равновесие никогда не является строго фиксированным положением, а лишь неким средним положением реального колебательного процесса величины цен и спроса. Четкого фиксированного равновесия, утвержденного баланса и связанного с этим бессмысленного перерасхода сил и средств добиваются как раз сторонники жесткого государственного планирования (но – безуспешно).
Наконец, последнее. А. высказывает сомнение в моем основном постулате: "стремление к наибольшему валовому продукту страны… способствует благу наших людей". Он неуверен, что интересы отдельных людей могут в своем подавляющем большинстве совпадать с интересами общества в целом.
Конечно, в этом многие сомневаются (данная полемика его продемонстрировала с достаточной убедительностью). А. обосновывает свое сомнение тем, что человеку, как таковому, отсутствие рынка – выгодно "ибо он имеет большую свободу действий, может быть неэффективным, имеет право на ошибку и т.д.".
Последнее обоснование мне кажется очень странным. Рынок – это эквивалентный обмен товарами и услугами. Без рынка человек может жить только в лесу, на положении натурального хозяина, или в положения несамостоятельного винтика-раба в том или ином государстве. Как можно предположить, что человеку может быть невыгоден рынок и общественные интересы, я просто не понимаю…
Голоса математиков
Как ни странно, гораздо больше возражений, в том числе и экономически аргументированных, я получил не от экономистов, а от математиков. В моей коллекции только два таких отзыва, но, наверное, одни из самых содержательных. Это люди, совершенно различные по опыту, вере, отношению к жизни, но есть у них какая-то спокойная интонация в тоне, терпимость к чужим мнениям, привычка к их разбору и анализу. Эта черта и делает эти отзывы столь полезными для нашего обсуждения.
К.Светлов (Георгий Курдюмов) Монополия, очередь… и попранные экономические права советского государства. (Ответ на обвинительную речь (статью) К.Буржуадемова по поводу жадных и завистливых потребителей как основного препятствия прогрессу в нашей стране).
Первая реакция на упомянутую обвинительно-защитительную статью Буржуадемова – резкое раздражение и протест. Это было и со мной, хотя я и разделяю многие этические и экономические позиции автора, в том числе и некоторые из тех, что представлены в упомянутой статье.
Естественно возникает опасение, что статья эта – социально опасна, ибо решительное требование повышения государственных цен на продукты потребления, хотя и базирующееся в большей степени на грубых заблуждениях, действительно, может (вернее, могло бы, если бы самиздат больше читали) привести к весьма тяжелым последствиям. О выдвижении такого требования приходится сожалеть, однако, раз автор упорствует, остается только вступить в публичную дискуссию. Иного достойного способа борьбы с социально-опасными заблуждениями (уверен, что здесь мы имеем дело с искренним заблуждением) я не вижу. При всем том, статья К.Б. содержит также и ряд дельных положений (это начинаешь замечать не сразу, когда проходит первый шок от опасного и во многом необоснованного обвинения). Это рассуждения о левых предпринимателях, о спекулянтах и, отчасти – о воровстве с государственных предприятий и даже о повышении госцен, но не до мнимого "уровня рентабельности", а только – для уравновешивания спроса и предложения (об этом будет идти речь ниже).
Прежде чем переходить к анализу экономических установок К.Б., oтмечу еще, что я не разделяю его сугубо материалистического подхода, подобно ортодоксальным марксистам ставящего экономику чуть ли не в центр всей нашей жизни. Конечно, экономика – вещь нужная, но все же трудно ждать хорошего от утверждений типа: "Прежде чем добиваться политических или иных прав, необходимо добиться более основополагающих (?) прав экономических" – и т.п. Скажу более: в наш век, когда чувства голода и холода медленно, но неуклонно перестают быть главными движителями рода человеческого, когда на первый план выдвигаются непосредственно вопросы охраны окружающей среды, ресурсов, межличностных и международных отношений и, конечно, - переработки всех видов информации (это слово следует здесь понимать очень широко), не отходят ли на второй план вопросы материального производства (и распределения) всякого рода вещей-товаров? Я далек от мысли сбрасывать со счетов это самое материальное производство; хотя бы потому, что большинство носителей информации (книги, пластинки) – тоже в некотором смысле, вещи; а экономические законы материального производства в большой степени могут быть распространены на многие другие виды общественно-полезной деятельности, например, создание духовных (информативных) ценностей; и все же, говоря об "экономике", стоит помнить, что в наше время людям нужны не только и не столько консервные банки (даже в весьма широком смысле этого слова).
Итак, вернемся к статье, автор которой предлагает в качестве всеобщего регулирующего инструмента, для всех видов производства - "древнейший человеческий форум – рынок"; т.е. свободный обмен всего, что угодно на все, что угодно, осуществляемый при помощи денег. Дайте нам только свободный рынок! – и наиболее рациональное производство и потребление будут обеспечены. А как же тогда экономические кризисы?.. Сжигание кофе в топках паровозов? Конечно, надо согласиться, рынок – вещь нужная, но ведь не лекарство от всех болезней?! Во все времена игра цен на рынке несла в себе элементы борьбы отдельных людей и групп людей за лучшие условия для себя. Действительно, если возможен взаимовыгодный обмен, то ниоткуда не ясно, в каком соотношении должны быть распределены эти выгоды между действующими в обмене сторонами. Множественность аналогичных обменов, т.е. наличие большого числа производителей и потребителей, мало меняет ситуацию – отчасти из-за индивидуальных особенностей товаров каждого производителя и условий обмена с ним, отчасти – из-за возможности явных или неявных, зримых или незримых союзов между производителями (либо потребителями) одного товара, имеющих целью установить цены на товары на наиболее выгодном для них уровне, т.е. создание явных или неявных монополий. Под монопольной ситуацией естественно иметь в виду тот случай, когда цены на весь товар (определенного вида) определяются одним индивидуумом (либо союзом индивидуумов). Во многих случаях (а именно, когда спрос мало зависит от цены), монопольная ситуация сулит для монополиста возможность получения наиболее высоких прибылей за счет повышения цен (значительно) выше всех уровней окупаемости и рентабельности. Стоит ли говорить о том, что концентрация производства (экономически вполне обусловленная) естественным образом ведет к образованию монопольных ситуаций? Для поддержания такой ситуации монополисту… совсем не обязательно прибегать к незаконным средствам (обращаться к преступному миру и т.п.) – достаточно того же эффекта концентрации и возможности понижения цен с целью разорения конкурента или хотя бы лишения его монопольных прибылей. Одной такой возможности может быть достаточно для того, чтобы "достойные" конкуренты не возникали. Большое значение здесь имеют длительное время и большие капитальные затраты, необходимые для строительства крупных предприятий. Все это можно было бы хорошо проиллюстрировать математически, но предполагаю, что это уже сделано профессиональными экономистами. Хорошо известно, что цены, устанавливаемые монополистами с целью получения наибольшей прибыли, далеко не всегда способствуют общественно-оптимальному регулированию масштабов производства и потребления. Антимонополистические государственные законы здесь малоэффективны, во-первых, они могут препятствовать экономически обусловленной концентрации производства, во-вторых, потому что небольшому числу крупных фирм слишком легко договориться о чем бы то ни было, для них взаимовыгодном. Итак, можно сделать вывод: цены, устанавливающиеся на рынке в результате свободного обмена далеко не всегда способствуют оптимальному регулированию производства и в большой степени являются результатом борьбы индивидуумов и социальных групп за лучшие условия. Когда стороны оказываются слишком "несговорчивыми", наступает кризис: забастовка, залеживание нужного товара… либо – общенациональный экономический кризис. Все это наводит на мысль, что этический момент, либо даже прямое государственное вмешательство в установление цен могут быть полезны или даже необходимы.
Все сказанное выше относится прежде всего к свободным экономическим системам (капитализму); в нашем же случае ситуация иная, поскольку имеется гигантская экономическая монополия в лице государства. Этой-то монополии К.Б. и предлагает предоставить свободу в назначении цен! Речь, правда, идет – не о полном государственном произволе в этом отношении, а лишь о "поднятии цен до уровня рентабельности". Но что может означать этот "уровень рентабельности" в наших условиях, когда все цены на сырье, оборудование давно "зарегулированы", гигантские налоги и гигантская дотация пронизывают всю экономику, а капитальное строительство назначается произвольным образом? Поручат какому-нибудь НИИ "посчитать", и… те "посчитают"; кто не верит – пусть проверит! На деле все сведется к тому же произволу, но разве что усложненному, а потому – несколько умеренному. Предложение К.Б. о прекращении государственных дотаций в производстве товаров народного потребления выглядит весьма странным. Кстати говоря, в статье К.Б. почему-то ничего не сказано о прекращении сверхкрупных государственных "налогов" на соответствующее производство в тех случаях, где они имеют место. А то можно подумать, что государство так ни на чем и не наживается "за наш счет", используя свои монополистические возможности. О спиртных напитках, конечно, разговор особый; но не в них одних дело.
И все-таки, "рациональное зерно" есть и в предложениях К.Б. о повышении цен; особенно хорошо начинаешь это понимать, походив денек-другой по магазинам и так и не найдя нужной вещи… либо отстояв часов 5-6 в очереди и в конце-концов, оказавшись в числе тех, кому "не хватило". Провинциалы, видимо, могли бы хорошо осознать эту идею на полках поездов, во время очередной поездки "за покупками" туда, где их "хватает"; либо размещая мешки с товаром между сиденьями электрички. Иными словами, речь идет о таком повышении цен и на те товары, которое бы позволили ликвидировать очереди (явные и неявные). Фактически, стояние в очереди, либо беготня по магазинам является для людей тем же самым трудом, что и труд на производстве, разница только в том, что этот первый не создает никаких общественных ценностей (а скорее – наоборот: очереди загромождают проходы, развращают людей злобой и суетой и т.п.). Не лучше ли обратить этот труд на пользу общества, пусть даже и представленного в лице государства? – Кстати говоря, примерно этим и занимаются спекулянты: спасают и присваивают гибнущий общественный труд. «Воры» с государственных предприятий часто делают то же самое; действительно, нет никаких моральных оснований осуждать такую деятельность; я бы назвал ее общественно-безвредной. Вообще говоря, опасность монополии и монопольно-высоких цен может возникнуть и в случае частной спекуляции. Тем не менее, во многих случаях (о них сказано в статье К.Б.) спекулянты и даже "воры", не говоря уже о "шабашниках" и "левых предпринимателях", приносят реальную общественную пользу. Жестокость государственных преследований наиболее удачливых предпринимателей, видимо, зачастую объясняется черной завистью высокопоставленных чиновников. Яркие примеры таких "предпринимателей" и такой зависти можно найти в произведениях Максимова и Солженицына.
Итак, возвращаясь к требованию К.Б. о повышении цен на товары народного потребления, следует четко различить два момента: уравновешивания спроса и предложения, и прекращение дотаций для достижения так называемого "уровня рентабельности" – величины неопределенной и практически несуществующей в наших условиях. Если государство за счет дурной организации гробит львиную долю общественного труда, расходуемого на производство какого-либо нужного продукта, и при этом препятствует организованному производству этого продукта кем-либо еще, то не имеем ли мы полного морального права потребовать компенсации?
Другое дело – ликвидация очередей и произвола. Я думаю, у нас немного найдется людей, которые предпочли бы час стояния в очереди часу своего рабочего времени (за исключением, возможно, людей с особенно тяжелым трудом и высоким заработком, для которых и коэффициент должен быть соответствующим). То же касается и произвольного распределения и связанного с ним неэффективного потребления (а, следовательно – экономически необусловленного дефицита) многих продуктов. Такое повышение цен не было бы снижением нашего жизненного уровня, не было бы нашей жертвой (такое впечатление складывается при чтении статьи К.Б.), но всего лишь рациональным ведением хозяйства, выгодным нам (может быть, не всем и не в очень большой степени, поскольку речь идет в основном о замене одного труда другим) и государству (в большей степени, но это не так уж важно). В этом случае естественно требовать и понижения цен на те услуги, на совершении которых государство особенно сильно наживается (сюда относятся, по-видимому, многие виды пассажирских перевозок, продукции легкой промышленности, частного строительства и пр.). Следует, однако, помнить, что в наших, сугубо монопольных условиях колебание госцен на продукты потребления связано с серьезной опасностью практически неограниченного подъема и в связи с этим – жестокого закрепощения граждан повседневными заботами о куске хлеба.
Нужно отметить еще один аспект существующей у нас политики цен и политики распределения товаров.
Кому не известно, что в Москве есть мясо, а на окраинах его нету, что в Москве есть молоко, масло, батарейки "Сатурн", польские джинсы… а на окраинах нет ничего… кроме хлеба, подсолнечного масла, кирзовых сапог и еще кое-чего из первой необходимости. Голода, впрочем, насколько мне известно, нигде нет; поэтому рассуждения К.Б. о необходимости обращаться к спекулянтам "за импортными шмотками" и т.п. не выглядят убедительными. Так или иначе, в существующем у нас государственном распределении продуктов, помимо случайностей и произвола, имеется также сильная территориальная дискриминация, которая смягчается за счет существующей свободы передвижения (внутри страны) и массовых поездок "за покупками"; что ведет также к "неявным очередям" и затратам на эти поездки общественного труда и времени. Я не буду касаться этической стороны вопроса и того, в какой мере такая политика соответствует провозглашенному у нас принципу всеобщего равенства, а попробую только найти объяснение этому. Конечно, здесь дело не обходится без показухи: лучше выглядеть перед иностранцами и высшим начальством… Но ведь дело не только в этом. Не лишено определенных оснований и следующее полуофициальное объяснение: жители центральных городов в наибольшей степени зависимы от государственного снабжения (прежде всего – продовольственного); у них нет почти никаких возможностей для ведения подсобного хозяйства и т.п.. Впрочем, это в большой степени относится и к жителям крупных городов на окраинах… Заметим, впрочем, что в некоторых местах на окраинах (например, там, где бывали рабочие волнения), снабжение совсем не плохое. Другое полуофициальное объяснение лучшего снабжения центра – особая важность этих районов для всей страны. Ну что ж, важности у нас, наверное, действительно, побольше; но ведь эта фраза не лишена и иного смысла. В переводе на язык экономики такая "важность" может означать фактически большую производительность труда в центре; однако, существующие тарифные сетки не дают возможности учесть это при распределении зарплаты. Люди, живущие в провинции, разумеется, не виноваты в своей меньшей производительности труда, но это уже другой вопрос. Так или иначе, вопрос взаимоотношений между провинцией и центром всегда был очень актуален для России; не думаю, что в данном случае его можно решить методом простого уравнивания; хотя, конечно, ликвидировать "неявные очереди" и произвол было бы очень желательно.
В заключение я позволю себе обратиться к самодеятельному обвинителю-подсудимому в первом лице. Оставьте пафос прокурора-самобичевателя! Даже оправдывая спекулянтов, вы призываете нас к жертвам во имя прогресса Родины. К чему все эти человеческие жертвоприношения? Представьте себе профессионального шабашника или спекулянта, читающего вашу статью, и вам станет смешно.
Будьте осторожнее, применяя к нашему быстроменяющемуся миру экономические законы начала и середины девятнадцатого века. Многие ваши мнения здравы и заслуживают к себе более серьезного отношения, чем то, которое возникает при чтении этой вашей статьи.
Комментарий К.Б. высказываний К.Светлова
Прежде всего, хочу пожаловаться: совсем недавно, получив поддержку К.Светлова при обсуждении "Жить не по лжи! " и радуясь встрече с единомышленником, я почти тут же был вынужден с ним расстаться. После того как я отклонил настоятельное предложение К. Светлова изъять из обращения свою "социально-опасную" статью, он вступил в дискуссию. Что же, он поступил благородно.
И еще одно предварительное замечание. К.С. уже упрекал меня в примитивном экономизме. Сейчас я вынужден повторяться в отводе этого упрека. Не отказываясь от самоназвания "материалист" (т.е. человек, признающий объективную реальность), в вопросах придания значимости различным сторонам реальной жизни я солидарен более всего с теорией факторов М.Вебера, т.е. не свожу реальную жизнь ни к духу, ни к материальному производству, ни к экономике, ни к сексу. Но конечно, эти разные стороны жизни или "факторы" жизни имеют разное значение (разный удельный вес). Так, человек спит примерно столько же времени, сколько работает, но индивидуальная и общественная жизнь формируется скорее в способах работы, чем в способах сна, поэтому первый фактор определяет нашу жизнь в гораздо большей степени, чем второй.
Таким же образом можно разобрать и остальные "факторы" человеческой жизни и тогда, думаю, выяснится, что важнее сферы труда, работы за деньги (а именно это я называю экономикой – а вовсе не одно "материальное производство") у человека нет. Мне возразят: а вот есть факторы политики или идеологии (религии), они занимают у человека сравнительно мало времени, но играют огромную роль. Я отвечу: Вы меня неправильно поняли. В сферах идеологии или политики человек зачастую принимает (или за него принимают) наиболее важные решения, но вот какие принимаются решения, зависит не от количества затрачиваемого на их обдумывание времени, а от стиля всей жизни, от того, как человек живет. (Сразу же оговорюсь: "Не бытие определяет сознание, "сознание отражает и преобразует бытие"), Живет же человек по большей части в труде и восстановлении сил для него, т.е. в экономике, потом в семье и культуре. Вот почему меня лично экономика волнует прежде всего, вот почему этика и право человека в сфере экономики мне кажутся наиболее важными.
Правда, должен и повиниться: предложение добиваться экономических прав прежде, чем остальных сделано, действительно, неосторожно, в запальчивости. Конечно, никаких ограничений для защиты всех прав человека не должно быть. Просто мне кажется, что люди, прежде всего, будут требовать именно тех прав и свобод, которые касаются их сферы труда и жизни. Для гуманитарной интеллигенции важнее всего свобода информации и творчества, поскольку это касается их труда. Убежден, что для других слоев нашего населения, занятых совсем иным трудом, иным делом, будут важны свободы и права именно их дела (в том числе и "материального производства"). Не уважать этот труд и его свободу – для меня означает неуважение к остальным людям, не гуманитариям, проявлять малопочтенный интеллигентский снобизм к жизни и труду большинства людей.
А теперь ответим на возражения К.Светлова.
1. По его мнению, свободный рынок на Западе, например, ведет не к эффективной экономике, а вызывает "кризисы… сжигание кофе в топках паровозов" и т.п. Он сомневается как в возможности какого бы то ни было "взаимовыгодного обмена" без надувательства, так и в существование свободных рыночных цен, разделяющих выгоды между участниками обмена. Никакого свободного обмена на деле нет, поскольку и потребители, и производители сговариваются между собой и произвольно устанавливают монопольные цены. Из-за разнообразия товаров и концентрации их производства везде господствуют монопольные ситуации (для одного товара – один производитель – один потребитель?) Антимонополистические же законы там не действуют и даже вредны, ибо мешают росту эффективной концентрации производства…
Фактически К.Светлов отрицает саму возможность существования той схемы рынка, которая принята в большинстве экономических теорий, тем самым отвергая и все мои дальнейшие построения (хотя в последующем, как ни странно, принимая многие из конечных выводов).
Однако в таком случае К.Светлов должен был разобраться с доводами этих теорий.
Меня уже не раз упрекали в отсталой приверженности к Адаму Смиту, полагая в нем главного теоретика рыночного хозяйства. Никак не отказываясь от благодарности А.Смиту (ибо наука едина), я должен уверить своих оппонентов, что представление о рыночном механизме, как регуляторе, обеспечивающем оптимальное состояние национального хозяйства, было предложено и доказано (математическими средствами) в конце прошлого века Вальрасом и до сих пор признается учеными экономистами двух основных направлений (неоклассиков и неокейнсианцев) в качестве бесспорного научного достижения. Отвергать это достижение так, как это делает К.Светлов, с порога без доводов – просто легкомысленно.
Конечно, между экономистами обоих направлений есть принципиальные расхождения: неоклассики (я скорее отношусь к ним) подчеркивают регулирующую роль рынка, их оппоненты – настаивают прежде всего на регулирующем воздействии на рынок государства. Но никто из них не отвергают основ своей науки.
2. С другой стороны, ссылки К.Светлова на множество монопольных ситуаций на реальном рынке имеют под собой основания. Реальный рынок, конечно, отличается от той математической схемы совершенно свободного рынка, описанной Вальрасом, на которую я опираюсь. Существует даже так называемая "теория монополистической конкуренции" (как ни странен этот термин). Но и она также является лишь некиим идеальным образцом, не отражающим всей реальности рынка. Одна схема схеме рознь. Описание К.Светлова просто зачеркивает главную суть рынка, зачеркивает механизм образования объективной рыночной цены и потому совсем не похоже на реальность. Чтобы увидеть его неправоту, достаточно пойти на рынок и понаблюдать, способны ли покупатели договариваться монопольно о цене, если некоторым из них товар нужен позарез, а другим – не очень, и способны ли продавцы держать монопольно высокую цену, если у них товар гниет и времени на торговлю нет…
Я даю такой совет, хотя и понимаю, что он может и не достигнуть цели: очевидность не всегда доказательна. Однако я вправе ждать от оппонента хотя бы логичности. А что делает К. Светлов из своего убеждения о невозможности оптимального рыночного регулирования (в духе Вальраса)? Вот его вывод: "Цены, устанавливающиеся на рынке в результате свободного обмена не всегда способствуют оптимальному регулированию производства и в большей степени являются результатом борьбы индивидуумов и социальных групп за лучшие условия.
Когда стороны оказываются "несговорчивыми", наступает кризис: "забастовка, залеживание нужного товара… либо общенациональный экономический кризис. Все это наводит на мысль, что этический момент, либо даже прямое государственное вмешательство в установление цен могут быть полезны, или даже необходимы".
- Вот те на! Оказывается, свободный обмен на рынке все же есть и цены на нем определяются все же конкуренцией (а не сговором) индивидуумов и групп – но это не способствует оптимальному регулированию. Но сказать так – это значит, спорить уже не с посылками Вальраса (что, в принципе, допустимо), а с его математически строгими выводами (что, "если существует рынок совершенной конкуренции, то он устанавливает оптимальные пропорции спроса и предложения, потребления и производства). Конечно, К.Светлов может заняться таким опровержением математических выводов, но пусть учтет, что почти столетний опыт подобных попыток ни к чему не привел.
Можно привести и еще примеры нелогичностей в доводах моего оппонента. Так, заявляя; что для создания монопольной ситуации владельцам современных предприятий совсем не обязательно сговариваться о противодействии всем прочим производителям этой продукции, а "достаточно возможности понижения цен с целью разорения конкурентов или хотя бы лишения его монопольных прибылей", К.Светлов не замечает, что понижая цену на товар ниже уровня рентабельности конкурента, такой "монополист" увеличивает размер спроса. Если он будет способен его рентабельно удовлетворять даже при разоренном конкуренте, то никакой монопольной ситуации тут нет. Вот когда существует производитель, способный производить товар по еще более низкой цене и тем самым удовлетворить новый, расширившийся круг потребителей, а его искусственно не допускают к производству любыми методами, или когда искусственно регулируют цены, вот тогда создается монопольная ситуация, в принципе неотделимая от внеэкономического насилия.
Но я не могу здесь оговаривать все встреченные мною неточности. Гораздо важнее рассмотреть существенные для нас выводы.
3. Закончив рассмотрение "свободных экономических систем" (капитализм) и сделав вывод о "полезности или даже необходимости прямого государственного вмешательства в установление цен", К.Светлов переходит к нашему отечеству и заявляет, что здесь "ситуация иная, поскольку имеется гигантская экономическая монополия в лице государства". Можно было бы ожидать, что за этим последует признание необходимости перехода от монопольных, государственных цен к свободным, рыночным, равновесным ценам. И кажется, К.Светлов соглашается с этим, но возражает против поднятия цен на товары народного потребления до уровня, обеспечивающего рентабельность производства.
Здесь я должен со всей серьезностью заявить: мое основное предложение заключалось прежде всего в разрешении рыночных, равновесных цен, уничтожающих дефицит и стояние в очередях (хотя ликвидация очередей – отнюдь не главная заслуга рыночных цен). И я рад, что в этом, главном вопросе мы с К.Светловым, кажется, сходимся. Я говорю: кажется, потому что К.Светлов бывает очень непоследовательным. Так, например, он требует от государства снизить цены там, где оно "сильно наживается" (т.е. на высокорентабельную продукцию). Но ведь такое снижение нынешней высокой и, по-видимому, равновесной цены тут же приведет к повышению спроса, образованию дефицита и очередей. Мало того, его перечисление товаров, на которые цены надо понижать ("многие виды пассажирских перевозок, легкой промышленности, частного строительства и пр.), вызывает просто недоумение, поскольку перечисляются заведомо дефицитные товары. Мне кажется, что в этом вопросе К.Светлов просто не совладал еще со своими чувствами. Разум говорит ему, что нужны равновесные цены, а потребительское чувство твердит иное: с государства нужно содрать все, что можно, любыми доводами. Отсюда и непоследовательность.
А разве нельзя потребовать от государства расширение производства высокорентабельных изделий, чтобы это привело к снижению рыночных бездефицитных цен? – Конечно, можно. Но я знаю, что на такое требование ответит государство (в лице своих компетентных руководителей): мы не можем выделять деньги на расширение доходных отраслей, потому что их не хватает для дотаций на поддержание убыточных отраслей. Вот вам и весь сказ. Вся нехитрая механика.
Вообще, мысль о рыночной цене, как регуляторе производства и потребления непривычна для К.Светлова (видимо, сказывается влияние традиционной марксистской политэкономии). Поэтому он и решается на такие удивительные соображения, как предупреждение о "серьезной опасности практически неограниченного подъема цен" (причем, речь идет не об инфляционном росте, а о действительном) и в связи с этим об опасности "жестокого закрепощения граждан повседневными заботами о куске хлеба". Но если исключить возможность государственного сумасшествия, когда при переполненных складах готовой продукции цены на нее будут подняты до недоступных для потребителей высот, то предупреждения К. Светлова – абсолютно беспочвенны.
Что же касается поднятия цен для достижения уровня рентабельности производства и ликвидации государственных дотаций, то и в этом, второстепенном случае, я остаюсь при своем мнении. Такого поднятия не избежать, если думать об оздоровлении нашей экономики, о ее реформе. Конечно, такое поднятие нельзя проводить сразу резко, но и нельзя откладывать эту неприятную процедуру исправления сегодняшней структуры потребительского спроса – до бесконечности.
И уж нельзя проводить экономическую реформу до упорядочения цен. Ибо в противном случае это упорядочение цен придется осуществлять во время самой реформы. А это значит, что к множеству неизбежных трудностей и неурядиц прибавится еще и народное недовольство от повышения заниженных сегодня цен, т.е. множить количество будущих противников реформы, уже сейчас готовить ей провал и гибель.
4.Очень многим людям, в том числе и К.Светлову, государство представляется в виде конкретного и очень богатого человека, которого грех не грабить, хотя в сущности все государственные средства – это наши собственные средства, только собранные вместе. Чем больше мы требуем дотаций на одни товары, тем с большего количества других товаров или занятий государство будет собирать средства для этих дотаций. Требуя дотаций на ширпотреб, мы тем самым требуем новых налогов и, как следствие, новых ассигнований на государственный аппарат, который будет эти налоги собирать и ими распоряжаться. Требуя низких цен на потребительские товары, мы тем самым требуем усиления богатства и власти государства, сами лезем к нему в пасть. Причем, легко понять, что эта операция отказа от рыночных цен в пользу государственного перераспределения наших средств нам, гражданам – просто невыгодна. Ведь этим распределением должны ведать государственные чиновники, их надо кормить, а дело свое они делают плохо, нерационально, потери огромны… А потом, не надо забывать, что распродаваемые по дешевке товары используются нами также нерационально. Самый известный пример: хлеб дешев, поэтому его скармливают скотине вместо фуража.
К.Светлов должен понять, что защита государственных дотаций и низких потребительских цен – это совсем не защита потребителей, а напротив есть защита государственных налогов и низкой зарплаты, защита государственных чиновников и нашего рабства у них. На требовании же отмены государственных дотаций можно основывать требование уменьшения государственного обложения наших доходов, и потребовать оздоровление производства.
В рассматриваемой ситуации есть и еще одна сторона. Как правило, потребители убыточной продукции и налогоплательщики есть неполностью перекрывающиеся множества. Следовательно, одни люди оплачивают потребление других. Нарушение принципа "потребление по труду" при этом налицо. Вытекающие из этого аморальность и паразитизм части людей также, на мой взгляд, очевидны. А вот как можно мириться с сознанием таких вещей и закрывать на это глаза – непонятно. А главное, не побоюсь повторения: без ликвидации системы государственных дотаций и заниженных цен становятся проблематичней и надежда на успех экономической реформы, на оздоровление хозяйства, на прогресс Родины.
5. Очень интересный вопрос о территориальной дискриминации в распределении товаров, на мой взгляд, очень ясно демонстрирует субъективную пристрастность К.Светлова, его заинтересованность в оправдывании себя как потребителя (в данном случае, как столичного потребителя). Для этой цели служит и соображение о том, что в провинции больше возможности для подсобного хозяйства, поэтому им и товаров меньше надо (как будто пустые полки провинциальных магазинов и очереди за случайным товаром не показывает - "нужен им товар или не нужен"), и подлинный шедевр самооправдания – тезис о гораздо большей производительности столичных жителей (среди которых особенно много государственных дармоедов) по сравнению с "невиноватыми", но тем не менее убогими и непроизводительными провинциалами! Просто диву даешься, до чего может довести стремление к самооправданию.
6. Подойдя к концу своего комментария, я должен выразить признательность К.Светлову за отзыв и за внимание. Он, кажется, один заметил во мне не только обвинителя, но и самобичевателя. Однако согласиться со мной в этом не захотел. А жаль.
К.Светлову кажется смешным предположение, что мою статью могут читать профессиональные шабашники или спекулянты. Могу его уверить: ничего смешного в этом нет. Такие люди уже читали мою работу (пусть очень немногие) и кроме одобрения, в основном, я ничего от них не услышал. Почему-то их не затронули ни мои "грубости", ни "опасные заблуждения". Они оказались чуткими лишь к "здравым мыслям, заслуживающим серьезного отношения". Почему бы это?
И наконец, последнее. Отвечая на критику К.Светлова, я отнюдь не забываю его первой статьи в вып. 2 "Жить не по лжи!? ", не забываю в нем единомышленника в главном. Я очень надеюсь, что открытая дискуссия нас не разобидит, а лишь укрепит в нас главное – истину убеждений, отметая в сторону шелуху потребительских и прочих амбиций.
Я также уверен, что К.Светлов найдет в себе силы отнестись по заслугам к здравой мысли о необходимости защиты и укрепления экономических прав и свобод в нашей стране, принять в этом конструктивное участие.
И.З.(Игорь Зимин) "Спасибо за откровенность…"
Это не защита. Для ответа на обвинение я не шевельнул бы и пальцем. Пишу только потому, что слышу искренне обеспокоенный голос человека, обращенный ко мне, человеку. Потому и пишу, хотя прекрасно отдаю себе отчет в собственной некомпетентности в отношении предмета разговора и в явной субъективности высказываемого мнения. Мне как-то неловко, право, выступать (даже не скажешь – от лица) "ослепленной и жадной задницей" перед светлой головой КБ, но если уж сама голова обращается к презренной части тела, как не откликнуться, как посметь? Простить – прощу. Простите и мне, коль что не так скажу. Зачеркивать не буду. Действительно, что делать, если не хватает слов? Их не хватало и у некоторых многословных классиков. Уж сколько лет читаю. Привыкнуть не могу, а удивляться перестал.
Пути культур, светящиеся в человеческой истории, весьма причудливы. Мне трудно было бы утверждать непременную параллельность развития духовной и материальной компонент какой-либо известной мне культуры. Бывало так, бывало иначе. Но я согласен: "лучше быть богатым и здоровым".
Теперь посмотрим на предлагаемую общую основу для разговора.
"…стремление к наибольшему валовому продукту (национальному доходу) страны не противоречит, а способствует благу наших людей".
А что есть благо? На первый взгляд, кажется, КБ не хочет давать повода для "неконструктивной" дискуссии на эту тему. Благо есть здоровье. Стремление к богатству не противоречит, а способствует здоровью. Коль скоро богатство и здоровье пропорциональны, можно выкинуть здоровье, как неконструктивное, неудобное для анализа благо и оставить богатство как то же самое благо, но уже в конструктивной форме. Легкое движение мысли – и на месте неопределенного: "способствует благу" появляется четкое: есть благо. Далее можно разворачивать строгий научный анализ человеческого счастья.
В жизни все не как в науке. В жизни богатство и здоровье нередко не пропорциональны, а конфликтны. Фиксируя этот конфликт, здравый смысл, к которому апеллирует КБ, отдает предпочтение все же здоровью перед богатством. Конечно, в погоне за богатством приходится жертвовать здоровьем – увы. Проститься со всем своим богатством, стать нищим во имя спасения здоровья и собственной жизни – кто меня осудит? Рисковать здоровьем и жизнью во имя того, чтобы из одного рубля сделать миллион – кто сочтет это нравственным?
Но среди аксиом теории КБ аксиомы нравственности отсутствуют. Он не рассматривает богатство и здоровье даже как потребление и производство, не ставит вопрос об оптимальном их балансе, ибо здоровья, как самостоятельной сущности, для него не существует, оно растворено в богатстве и может быть выделено из последнего в процессе развития. Этика в теории КБ является производной его эстетики, и мы это видим в конце письма, там, где он делает нравственные выводы. Благо КБ состоит в том, чтобы все люди завтра жили лучше, чем сегодня, грубо говоря, имели больше продуктов в холодильнике, больше книг и пластинок с симфониями на книжных полках и в дискотеках. Вот истинная причина, по которой КБ устраняет конфликт здоровья и богатства из рассмотрения, а не потому только, что он хочет избежать неконструктивной дискуссии и заменять неконструктивное благо конструктивным.
Присмотримся к его теории поближе.
КБ акцентирует внимание на трех взаимосвязанных характеристиках общественной экономики: эффективности производства, эффективности потребления, оптимальности баланса между производством и потреблением. Он рассматривает две "главных" модели экономики: социалистическое планирование и рынок. Собственно, первая модель лишь обозначена и отвергнута, как обнаружившая свою практическую несостоятельность. Вторая модель описана мастерски – ярко, наглядно, логично. К сожалению, форма письма не позволила КБ остановиться более подробно на функциях производителей, потребителей, на механизме образования рыночной цены. Создается впечатление, быть может, ложное, что названные модели являются не только главными, но единственно возможными и антагонистичными. Рынок предстает стихийным, строгим математическим аппаратом, допускающим искусственное регулирование лишь в порядке исключения,- некоей гибкой, бесконечно емкой и почти мгновеннодействующей вычислительной средой. Напротив, план оказывается исключительно искусственным, ограниченным, жестким, не подлежащим стихийной коррекции без угрозы тотального итогового разрушения, логичным лишь в той мере, в коей логичны его создатели. Рынок – это план, созданный природой (или, если угодно, обществом). План – это рынок, созданный людьми (государством). Если мое впечатление правильно, то речь идет о классических моделях социалистического планирования и свободного рынка. Убежденный сам и убеждающий нас в том, что рыночная модель и есть благо, КБ ставит разумный вопрос: как ввести ее в наших условиях? Понятно, наши условия немножко ей не соответствуют. Но посмотрим, как она работает в соответствующих условиях.
Я не знаток экономики Запада. Наверное, Гэлбрейт представляет ее лучше меня. Его точка зрения, изложенная в книге "Экономические теории и цели общества" представляется мне достаточно убедительной. Согласно Гэлбрейту, классическая рыночная модель наличной ситуации не соответствует. Свободный рынок – вчерашний день. Ряд твердо установленных тенденций делает его бесперспективным в обозримом времени. Ныне производители, задающие тон,- крупные, сложные, высокоорганизованные фирмы, потребители – малые социальные группы (Гэлбрейт уделяет особое внимание семье), рыночное ценообразование сильно зависит от искусственного вмешательства в него производителей, в связи с этим и по другим причинам государственное вмешательство является не исключением, а правилом и т.д. Все это, в общем, понятно. Пользуясь аналогией КБ, можно сказать, что производитель работ пытается получить в свое распоряжение все возможности вычислительной среды и в нужной ему конфигурации. Функциональное расширение среды, расширение ее адаптивных способностей естественно требует большего искусственного вмешательства в ее функционирование, большего квалифицированного обслуживания.
Хочу обратить внимание на один момент, присутствующий уже в названии книги Гэлбрейта, на "и", разделяющее "экономические теории" и "цели общества". Не только и не столько эффективность экономической модели является определяющей при ее выборе обществом, она должна быть осмыслена прежде всего в плане целей, стоящих перед обществом. Как ни хороша классическая рыночная модель – а в том, что она хороша, у меня сомнений нет, доказательства КБ логически безупречны – общество ее отвергло или, по крайней мере, сильно модифицировало. Есть общее положение: цель всякой системы должна быть связана с ее положением в интегрирующей надсистеме. Так и обстоит дело с конкретными общественными институтами права, политики, экономики и т.д..
Да, наша плановая модель экономически неэффективна. Но она есть атрибут Догмы нашего государства. Я говорю – государства, ибо в формальном смысле общества у нас не существует. Можно ли говорить об обществе, не имеющим ни одной неформальной организации, не имеющем даже конституционного права на такую организацию? (Конституция признает только два неортодоксальных института: церковь и семью. Первая сохраняется по конъюнктурным соображениям, вторая…, и хорошо бы без нее, делались в свое время попытки, будут еще делаться, пока – никак). Точка зрения на проблему, предлагаемую КБ, подобна очкам горнолыжника, в них ничего не видно, кроме спуска. Не видно даже самой горы.
"Основная идея и смысл пролетарской диктатуры сводятся к задаче уничтожения капиталистических производственных отношений и замены их строем, основанным на началах общественного владения средствами производства и планомерного распределения продуктов этого производства. Идея эта находится в непримиримом противоречии с основами существования остальных государств мира, где пока повсюду царит капитал… Между нашим пролетарским государством и всем остальным буржуазным миром может быть только одно состояние долгой, упорной, отчаянной войны не на жизнь, а на смерть; войны, требующей колоссальной выдержки, дисциплины, твердости, непреклонности и единства воли. Внешняя форма этих взаимоотношений в зависимости от меняющихся условий и хода борьбы может видоизменяться; состояние открытой войны может уступить место какой-либо форме договорных отношений, допускающих до известной степени мирное сожительство враждующих сторон. Но основного характера взаимоотношений эти договорные формы изменить не в состоянии. И нужно вполне осознать и открыто признать, что совместное параллельное существование нашего Советского государства с государствами буржуазно-капиталистического мира длительное время невозможно… Это противоречие может быть разрешено и изжито только силой оружия в кровавой схватке классовых врагов. Иного выхода нет и быть не может». (М.Фрунзе, "Единая военная доктрина и Красная Армия",1921г., цит. по изданию 1921г., с. 13-14).
Этой задаче плановая модель соответствует очень хорошо. Мне трудно представить, как свободный рынок справился бы с быстрой и кардинальной перестройкой экономики, осуществленной социалистическим планом в 1941-47гг. То было военное время? Да. А какое время было мирным? Жизнь есть борьба. Закон единства и борьбы противоположностей, открытый в начале века, объявил единство относительным, временным, случайным, борьбу – абсолютной. Лишившись атрибута абсолютности, синтез оказался снятым. Остались только две противоположности, находящиеся в состояния абсолютной борьбы. Разрешение противоречия оказалось возможным не в синтезе, а в одной из противоположностей, а это значит – борьба ведется на уничтожение – так новое, молодое, прогрессивное борется со старым, отжившим, консервативным. Жизнь есть борьба на уничтожение. Княжеский анкас из киплинговского "Маугли" будет вершить свой путь до тех пор, пока не вернется в руки князя тьмы. Думаю – так.
Ну, хорошо. Допустим, рыночная модель мне нравится. Нужно ли ее вводить у нас? Да. Можно ли ее ввести у нас? Нет. Как это сделать?
Я читаю письмо и не могу отделаться от мысли, что я чего-то чудовищно не понимаю. Разве введение рыночной модели не означает изменение государственного строя, политического строя, изменения Догмы, адекватно воплощенной в нашем государстве? Значит, революция? Не аристократическая, следующая за кромвелевской, не африканская, кукольная, а наша, азиатская, отмеченная морями крови. Можно, конечно, не выходя из сферы экономики, попробовать оценить стоимость из расчета рыночной цены за литр. Но ведь при таких масштабах так легко сбиться со счета! И как не изменить научно-строгой оценке, учесть собственную кровь, кровь детей, неродившихся еще потомков… Это сложно даже в случае нескольких ведер.
Нет, я не хочу революции. Довольно.
KБ, как и мне, революционный вариант не нравится. Он его даже не рассматривает. Видимо, он является сторонником теории конвергенции. Есть различные версия этой теории. По одной из них, если тигра начать кормить манной кашей, то у него скоро выпадут зубы, а если постепенно заменять рацион, то он перейдет исключительно на травянистую пищу и будет давать молоко. Это т.с. лысенковская версия теории.
"Конечно, лучше всего было бы ввести сразу, по всей стране, сверху, рыночное хозяйство". Да, это было бы очень славно! Кто же этому мешает? Оказывается – я.
Оказывается, государство не прочь полностью перестроить экономику, политику, идеологию. Мешаю этому я – жалкий трусливый раб, готовый довольствоваться даровой (даровой?) чечевичной похлебкой и объедками с господских распределителей.
"Ведь законы становятся реальными, действующими законами не потому только, что их провозглашает государственная власть, а потому что они признаются и выполняются народом, соответствуют ему".
С детства знакомый голос: идея становится материальной силой, когда она овладевает массами. И еще кто-то знакомый: "Сегодня же мы заслуживаем именно те законы и тех руководителей, которые нами сегодня управляют".
Жозеф де Сестр? Как приятно снова встретиться… Вы правы, сир: зло – во мне. Мне не нравится Запад и не нравится Восток, я не хочу жить бесцельно и с порочной целью. Мне холодно, cиp, и палящее солнце пустыни не согреет меня, ибо я замерз внутри. Зло во мне, я знаю. Вот только КБ как-то странно меня в этом убеждает… Я не против НЭП – вряд ли при НЭП я буду иметь меньше, чем сейчас. У меня небольшой оклад, никакими привилегиями в товарном распределении я не пользуюсь. Если бы я захотел стать богаче, я стал бы богаче сейчас, не дожидаясь НЭП. Думаю, у меня достало бы на это ума и ловкости. Но я знаю, за богатство нужно расплачиваться здоровьем. Не хочу. В моем роду бездельников не было. Я воспитан в труде и уважаю труд – в социальном и религиозном смысле. Нужды мои минимальны, я стараюсь их укладывать в свою зарплату, если мне будет нехватать, я не пойду в аппаратчики, я не займусь левым бизнесом, не увеличу "работоспособность", не улучшу "уровень организации труда", а ограничу нужды или уйду в золотари. Не откажусь подработать, как подрабатывал в бытность студентом и молодым специалистом, подрабатывал честно, не воруя и не спекулируя, продавая свою физическую силу и профессиональное умение.
Да, я не выступаю с требованием повысить цены. Государство вложит средствa в производство? Рассказывайте байки, КБ! Оно вложит их в свой аппарат, в бюрократию, армию, в вооружение, в своих друзей зарубежом, в "дело пролетариата" во всем мире. Или сейчас дело обстоит иначе? Я слышу об этом по радио, я читаю об этом в газетах, я вижу это на работе собственными глазами. Миллионы денег, уходящие в ничто! Миллионы денег, употребляемые во зло.
Но есть момент, в котором я не уверен. Неужели все товары, которые я покупаю, имеют магазинную стоимость много меньше рыночной? – Да, наше производство хреновое, но ведь и товары не лучше. Откуда же государство берет деньги для огромных расходов на свои нужды? Дефицитные товары, а какие товары у нас не дефицитные? Продукты? Жилье? Дайте точный перечень! Дайте производителей! Дайте потребителей! Опишите баланс! Я буду выступать за повышение цен!
А почему КБ не выступает с предложением все субботы сделать субботниками, все воскресенья – воскресниками. Сколько ж это сразу можно в производство вложить! Один пишем, ноль на ум пошло… Да нас ощипанные водоплавающие у порога магазина будут встречать, без продавца!
"Прежде чем добиваться политических или иных прав, необходимо добиться более основополагающих прав – экономических, т.е. прав на независимое от государства свободно-рыночное существование".
Света, КБ! Сначала света, гласности. Иначе нас одурачат в который раз. Ведь был уже НЭП, мы знаем, чем он кончился. Впрочем, нас одурачат и со светом, и без света, и с НЭП, и без НЭП. Государство боится… кого? Укусов… критики и возмущения? Смешно. Государство не боится никого и ничего, кроме Бога. Но об этом позже.
Итак, уже сегодня, сейчас, есть профессиональная группка в нашем обществе, которая показывает своей живой деятельностью выход из нашего мрачного запланированного экономического существования в светлое будущее свободного рынка. Это подпольные дельцы и торгаши, спекулянты и воры всех мастей, ворующие по месту работы, леваки и прочие,- назовем их "деловыми людьми". Деловые люди есть модель общества будущего. Они добиваются экономических прав. Не беда, что среди них еще так много негодяев: у них есть база, надстройка будет.
КБ проявляет много ума и публицистического таланта, доказывая экономическую пользу деловых людей не только на частном, но и на государственном уровне. Его аргументация не кажется мне убедительной. Лично я сталкивался с деловыми людьми очень редко, чаще – не хотел бы. В общем, у меня сложилось несколько иное мнение об их деятельности.
Я разделил бы деловых людей по величине оборотного капитала на 2 группы: до тысячи рублей и за десятки тысяч. Это, конечно, условное деление, хотя, как мне кажется, оно не лишено практических оснований. Численность этих групп примерно такова: 90-95% в первой, 10-5% во второй. Отношение суммарных оборотных капиталов выделяет первую группу вероятно на 3-4 порядка, быть может больше.
Первая группа целиком и полностью порождена нашим государством. Исчезни оно – она исчезнет вместе с ним. Деловые люди этой группы вряд ли смогут существовать в условиях свободного рынка. Они порождены нашим xaocoм: беспорядком, неорганизованностью, отсутствием контроля, охраны и т.д. Для меня они вредны: товары, попадаемые к ним в руки, проплывают мимо меня; у каждого из них есть локальный, стабильный круг пользователей (у продавцов в магазине, у халтурщиков на работе и т.д.). Их бизнес носит личный характер, число его участников не превосходит нескольких человек. Обычно эти люди довольно низкого культурного уровня. Государству они полезны, ибо они действительно вкладывают свою прибыль в "рентабельные товары". Особо с ними государство и не борется: штраф, увольнение с работы, год-два тюрьмы. Конфискация имущества, когда можно – то само собой разумеется.
Вторая группа лишь отчасти может считаться порожденной государством. Они превосходно знают наши законы и отлично умеют ими пользоваться. Это талантливые бизнесмены, отличные организаторы, психологи, с блестящим тренированным умом и глубокой интуицией. Хаос им противопоказан. Они создают свой порядок, пристраивая его к общему порядку. Для меня они полезны: товары, проходящие через них, иногда попадают и ко мне; они работают на общество (у организаторов производства "водолазок" или обуви на "платформах", у организаторов садовых и тепличных производств и т.д.). Их бизнес редко носит личный характер, число его участников исчисляется десятками-сотнями, поскольку в нем моделируется почти весь экономический процесс. Культурный уровень их весьма различен, но они отлично знают, во что вкладывать деньги, если не сами, то с помощью компетентных людей: в произведения искусства, в ювелирные изделия, драгоценности, металлы и камни, в антиквариат и т.д. Государству они вредны, ибо на "рентабельные товары" они расходуют сравнительно ничтожные суммы. Оно борется с ними самым жестоким образом, вплоть до расстрела.
Негодяев хватает и в первой, и во второй группах. Может быть, во второй чуть меньше. Но здесь они покрупнее. А в общем, мне не нравятся все деловые люди. Не по экономическим причинам, а по моему глубокому ощущению и пониманию добра…
Как и следовало ожидать, в конце письма – мораль. Собственно, я в начале своего ответа говорил о характере морали КБ, можно было бы не повторяться, но допью чашу до конца.
КБ возражает против категоричности заповеди: "Не кради". Как это – "Не кради"? Это смотря по ситуации: сегодня кради изо всех сил, чем больше, тем лучше, a завтра, действительно, не кради. Дело не в том, что "конкретные моральные правила базируются на глубоком реальном чувстве добра, пользы всем людям, всему человечеству".
Странная логика. Не правда ли? А что есть польза всему человечеству? Почему это польза? Кто знает эту пользу? Откуда он знает? По КБ человеческая мораль оказывается чем-то вроде закона сохранения вида, записанного в генах каждого индивида. Иными словами, этика общества людей есть нечто подобное этике стада, как бы деликатнее выразиться, благородных оленей. Отсюда, действительно, рукой подать до воровства у воров, обмана обманщиков, убийства убийц, до "грабь награбленное", до экспроприации экспроприаторов" и т.д. со всеми вытекающими последствиями.
Когда я иду войной против негодяев и ко мне приходит от них предатель, я не могу считать его нравственным человеком. Когда горит мой дом, и человек, спасший жизнь моего сына, потребует от меня выкуп, я не могу считать его нравственным человеком. Когда вор украл мои вещи, его обокрал другой вор и стал продавать мои вещи мне, я не могу считать его нравственным человеком. Когда я потерял, а он нашел и требует с меня плату, я не могу считать его нравственным человеком, ибо сказано: "или потерянное, что он нашел?" (Левит,6,4).
"Мне смешно… когда утверждают: прежде всего надо изменить нравственность всех людей, сделать их честными и бескорыстными, а потом менять условия их жизни".
Мы уже смеялись так один раз, а потом долго и горько плакали. Я не дам своему сыну в руки топор, чтобы он срубил себе избу и зажил там со своей семьей, пока он не усвоит как заповедь, что топором можно рубить избы, но не головы. Это – тот же пример КБ со свободой, предоставленной детям, только поставленный с головы на ноги. Какой топор опаснее, если уж выбирать,- экономические или политические свободы? А какие люди более опасны для общества, если выбирать, уголовники или политические?
Очень хорошо обо всем этом сказано у Пошехонина. Я, ей-Богу, лучше не скажу. Да, конечно, дело не в этом, а просто уж очень хорошо там у него.
КБ еще чуть раскрывает свое отношение к этике. Оказывается, общество всегда является нравственным, в любых условиях, как бы оно на эти условия не реагировало. Меняется не нравственность, меняются формы нравственности в зависимости от условий. Если условия "нормальные", то и нравственность "нормальная", а если нет – тоже нет. Я тут, честно говоря, потерялся. Думал, думал, как это все увязать: сегодня воруй, завтра не воруй, воруй-не воруй – все равно ты нравственный, только сегодня у твоей нравственности ненормативная форма, а завтра будет нормативная… и т.д. И решил я сразу заглянуть в ответ, грешен, и все стало на свои места. Нормативные условия – это рынок. Будет он – и нравственность примет, как следствие, нормальную форму. А-а-а, так я в начале ответа так и говорил. Зачем сыр-бор?
"Только тогда старые моральные понятия и критерии вновь обретут прежнюю ясность и незамутненность".
- А это еще какие такие "старые моральные", "ясные и незамутненные"? Это которые при прошлом рынке были? При НЭП? Еще раньше… Может, при …ах, еще раньше? Но позвольте, ведь тогда еще товаров-то не было. Натуральное хозяйство, первобытный коммунизм…
Успокойте государство, КБ! Пусть оно меня не боится. Я не буду его пугать пугачевскими бунтами. Ругать же за повышение цен буду непременно. Про себя. Потому что рост у меня, сами понимаете… Не понимаете? как чудно, что мы с Вами встретились на страницах прессы! Давайте поболтаем просто так, а? Бог с нею, с экономикой. Вы сегодня завтракали? Кофе, как? Ах, да… Давайте по наперсточку сухонького пропустим? Да… Тогда давайте водички попьем и разойдемся. Хорошего, как говорится, помаленьку.
Плодите деловых людей, КБ! Дайте им свободу вас зарезать. Ведь "не убий" не менее условно, чем "не укради". Им это сейчас, действительно, ни к чему. Раздев Ваш молодой, красивый труп, они сдадут Ваши вещи государству и будет "много чугуна и стали на душу населения в стране". Они-то уж у Вас не спросят, где им взять денег. Они не могут ждать милостей от природы, "взять их у нас – вот задача". Будьте покойны, они возьмут.
Вычеркивать ничего не буду. Простите, коли что не так. О себе говорю, о себе. Много зла во мне. Стыдно. Не хочу. Простите, коль что не так, простите…
Я хотел бы знать: давая столь серьезный совет – переходить в группу деловых людей, следует ли своему совету сам КБ? Он – занимается подпольным бизнесом, спекуляцией, ворует? Не символически, не по мелочам – он же очень умный человек! – а масштабно, тысяч на 20, а? Это очень-очень важно.
Ну и последнее. По поводу "огромного влияния" интеллигенции.
Догма, положенная в основание нашего государства носит религиозный характер. Не случайно уже Энгельс отмечал некоторые параллели коммунизма и христианства. Я хотел бы коснуться одного момента различия. Догма отчуждена от всякого конкретного человека: никто, никогда, от Маркса до Брежнева, этой Догме не следовал. По христианским правилам жил хотя бы один человек, поэтому можно ставить вопрос, в какой мере по ним могут жить другие. По Догме не жил и не живет никто. Вероятно, по ней невозможно жить вообще существу, именующему себя человеком. В силу своей отчужденности Догма антигуманна по существу. Истинность всякой человеческой идеи проверяется сравнением ее с другими человеческими идеями – возможно выделением некоего инварианта, полаганием его в качестве разумной основы для соглашения. Догма же доказывает свою истинность уничтожением всех других противоречащих ей идей, а если нужно – то и их носителей. Она истинна, ибо ее не с чем сравнивать – логика безукоризненна. Догма самозамкнута и статична, не допускает противоречия, движения, она сама непротиворечива, неподвижна. Она избавляется от противоречия тем, что возводит его в принцип – единственный принцип, допускаемый ею. В этом смысле ее можно было бы назвать принципиальной беспринципностью.
Социальная роль интеллигенции – быть генератором идей. Понятно, в наших условиях она своего социального назначения не выполняет. Все допускаемые идеи должны воспроизводить Догму, только тогда они получают право на существование. Все прочие идеи незамедлительно уничтожаются. Какое "огромное влияние" может оказывать (наша) интеллигенция??
Выходить против Догмы с НЭП – занятие бессмысленное и опасное. НЭП не наступит, пока человеческая рука не прибьет к дверям церкви 95 тезисов против отпущения грехов. Иначе мы получим тот НЭП, который мы уже раз имели. Хотим ли мы повторения?
Комментарий к статье И.З.
Давайте сразу снимем эмоции, забудем – Вы об "интеллигентных задницах", я – о тех "хамах и мурлах", которыми столь часто честят шабашников и спекулянтов. Спасибо за прощение. И приступим к делу.
1. Мы расходимся в основной аксиоме этого обсуждения: противоречат или связаны друг с другом материальное и духовное богатство. Конечно, никто не отрицает различий между этими человеческими ценностями и даже, в некоторых случаях – их конфликтность, но надо определиться, что же в них главное: единство или противоречие. Я знаю, что традиционные религии говорят нам больше о взаимоисключении "материального богатства" и "духовного здоровья". Но также знаю, что с появлением протестантизма наступило новое время, когда многие люди стоят на точке зрения "единства" этих ценностей. Думаю, что современная западная капиталистическая цивилизация стоит на этом. Так что ответ на этот вопрос далеко не однозначен, да и спорить здесь много не приходится. Просто будем уважать столь коренные идейные различия. И потому мне кажется бесполезным дискутировать, можно ли заменять термин "духовное богатство" на "здоровье", или "труд" на "материальное богатство" (хотя, конечно, между трудом и "духовным богатством тоже могут быть противоречия)…
Я сознаю, что разговор двух разноверующих об их основных догматах бесполезен. И потому не обиделся бы, если бы дойдя до моей аксиомы, Вы вообще отказались от чтения моей статьи. Но Вы ее прочли и даже ответили, и я благодарен Вам за такую чудесную последовательность и отплачу той же монетой, объясню, почему считаю материальное и духовное богатства связанными.
Просто я считаю людей, этих, как раньше говорили, "созданий Божьих", равнозначными по достоинству своих трудов и устремлений. Я хочу сказать – равнозначны достоинства их профессий. Свободные люди живут вместе и помогают друг другу, обмениваясь произведениями рук и ума своего. А для обмена есть универсальный измеритель – деньги, этот всеобщий измеритель человеческого времени и даже жизней. Да, жизней. Вообразите: вот человек, который работает лишь ради еды, жилья и одежды; на это у него уходит 2/3 его времени (8 часов работы и 8 часов на сон и еду для восполнения рабочих сил). Дайте ему зарплату за 40 рабочих лет и позвольте заниматься любимым делом – вот Вы и подарите ему целую жизнь. И разве человек, заработавший своим трудом и умением много денег, не имеет права думать, что он тем самым сэкономил человеческого времени на несколько жизней, что он, тем самым, может дать жизнь, допустим, нескольким художникам? Связано ли материальное богатство со здоровьем и жизнью? Деньги – время, деньги – труд, деньги – жизнь…
Да, я знаю, Вы улыбнетесь такому "примитивизму" и приведете тысячи примеров против, на которые я найду свои контрдоводы и спор наш будет бесконечным.
И еще одна оговорка: кое-что я просто не понял в Ваших замечаниях и потому вынужден был пройти с недоумением. Например, что значит: "в теории КБ аксиомы нравственности отсутствуют", если я начинаю как раз с толкования понятия "благо людей". Или как понимать: "этика КБ является производной его эстетики"? – Раз этики нет, то откуда взялась эстетика? Ну и так далее…
2. "Рынок и план". Я рад, что нашел такого вдумчивого читателя, но сожалею, что его тут же "совратил" Гэлбрейт. Простите за шутку. Просто с доводами этого экономиста мне уже приходилось разбираться и рад, что иных защитников идеи "конвергенции капитализма к социализму" что-то не видно.
Вы затронули старую тему, и потому я постараюсь быть кратким. Да, "классическая рыночная модель – наличной ситуации (даже на Западе) не соответствует". Я же добавлю – и никогда не соответствовала ей, ибо всегда была лишь научной абстракцией, схемой, на которую жизнь накладывала государственные и монополистические ограничения и влияния. Ленинская мысль о том, что "свободный рынок – это вчерашний день" – легенда, миф. История свидетельствует скорее о том, как несовершенный рынок развивается и движется в сторону научного идеала, т.е. так называемого "рынка совершенной конкуренции", хотя, по-видимому, этот идеал вообще недостижим. Однако отмеченная недостижимость идеала не отрицает самого движения к нему – ни на Западе, ни тем более у нас.
3. Вы говорите: "Экономика вторичная в сравнении с главными общественными целями", и я соглашусь с этим. "Плановость, действительно, есть атрибут Догмы нашего государства". Правда и то, что признание свободного рынка существенно изменило бы и государство, и толкование его Догмы, т.е. цели. Но почему такие существенные изменения могут произойти только кровавым, революционным путем, мне непонятно.
Да, Вы правы, я боюсь всеразрушительной революции. Она происходит, когда падает государство на неэффективной социально-экономической основе, падает от безысходности и отсутствия альтернатив. Классическая формулировка сути революционной ситуации гласит: "Когда низы не хотят, а верхи не могут жить по-старому, наступает революционная ситуация». Я бы изменил этот тезис так: "Когда верх не может жить по-старому, а низы не хотят жить по-старому, но не умеют жить по-новому". Ибо если бы низы умели жить по-новому, то "верха" смогли бы осуществить спасающую их реформу. Без этого нового умения низов все летит в тартарары, чтобы через смутное время убийств и разрухи вернуться к исходному пункту…
Нет, я не сторонник конвергенции, т.е. эклектического искусственного соединения старых и новых принципов, я – сторонник свободной жизни, здесь и сегодня, в нашей сегодняшней реальности. Пусть это будет безумно трудно. И пусть лично мне тоже не хватает сил на свободную жизнь, но я приветствую и диссидентов, и шабашников, как представителей будущего.
4. А теперь о Вашей личной позиции.
Честь и хвала, что Вы не против НЭП, что уважаете труд и готовы подрабатывать, "продавая свою физическую силу и профессиональное умение". О чем нам тогда спорить?.. Честь и хвала Вам, что готовы ограничить свои нужды – по размеру проданной (т.е. признанной другими людьми) работы, хотя лучше было бы не ограничивать свои нужды, а увеличивать объем отданных людям способностей и талантов ( не зарывать их в золотарство). И уж совсем грешно осуждать и презирать других людей за то, что они "увеличивают свою работоспособность", "улучшают организацию труда", развивают свободный бизнес и т.д.
Вы не против НЭП в принципе, а в реальности он вызывает у Вас отрицание. Противоречие и разлад… Вы скажите: ну и черт с ним, душа дороже. Но нет, душу чистой сохранить Вы не сможете. Отказываясь от строительства свободы (в том числе и экономической) сейчас, невольно будете действовать в качестве ее ограничительного элемента, в качества мертвого винтика разваливающейся до революционного слома машины. Где уж тут чистота души…
5. О требовании повышения государственных цен. Возмущение по этому поводу я слышу неоднократно. Однако почти все мои критики не восприняли доказательств обоснованности этого требования, приведенные в самой статье.
Да, государство не додает нам зарплату (именно в этом – главный источник его доходов), часть этих денег оно теряет на производстве дефицитных, т.е. дешевых товаров. Казалось бы, безобидная операция – с зарплаты деньги изъять, на товары – прибавить, но она помогает государству контролировать все потребление. Дефицитные товары превращаются в предмет государственного распределения и благотворительности. То Сталин в 30-х годах продавал рабочим и служащим хлеб по низким ценам – фактически "дарил" его, то сегодняшние власти, снабжая столицы по первому разряду – подкупают их в первую очередь.
Наконец, такая система полударовой раздачи товаров людям, которые полуработают и вчетверть получают, ведет к невозможности конкурировать с государственными магазинами независимых производителей, продающих свой товар лишь по рыночной, полной цене.
Вы просите подробного описания всех балансов производства и потребления дефицитных товаров. Я думаю, что в этом нет необходимости. Все эти ситуации однотипны: продажа товара ниже рыночной цены приводит уже к его нехватке. Но все же возьмем один распространенный пример: мясо. Мясо стоит 2 руб. в магазине, 5 руб. на рынке. След., есть дефицит, нет, не в Москве, а в стране. Производитель – колхозы-совхозы и частники. Потребители – все советские люди, но из-за дефицита они разделены на две категории: столичную белую кость и провинциальную "шваль". Первые покупают мясо по 2 руб/кг, остальные позволяют себе это гораздо реже по 5 руб/кг (эффектом транспортных перевозок в первом приближении можно пренебречь). Считается, что цены на мясо поднимать не следует, ибо если дело поставить по-американски, то "в принципе" его можно производить так много, что рыночная цена снизится до 2 руб/кг (настроим коровников и страну завалим, мясом, конечно). Считается поэтому, что те, кто сегодня продает мясо по 5 руб. – выжиги и прощалыги, их надо презирать и преследовать.
Однако с подобными планами производство мяса в стране растет медленно, относительно числа потребителей, наверное, совсем не растет, так что для очень многих лишь дорогое рыночное мясо не позволяет забыть хотя бы его вкус. Вот вам его современный баланс.
К чему бы привел рост цен на мясо?
Уменьшились бы противоречия внутри народа и рабская благодарность столичных жителей к властям за свою дешевую и сытную за чужой счет жизнь.
Конечно, мясная проблема может быть решена и иным путем, без государства, за счет расширения частного производства мяса по рыночным ценам – но при поддержке и помощи потребителей. По мере развития масштабов частного производства мяса, рыночные цены на него снижались бы – до приемлемого уровня рентабельности. Государственное же производство захиреет. Этот путь, конечно, длиннее и труднее, но, к сожалению, реальнее. И будет проходить не при поддержке подкупленных столиц, а вопреки им.
Возражение против повышения государственных цен до уровня рыночных цен, это защита системы государственного подкупа, это защита своих потребительских привилегий.
6. "Что вперед": НЭП или полит. свобода?
Конечно, я не против и того, и другого. Я даже знаю, как тесно они связаны: без открытых выступлений и требований не будет и НЭП. Наверное, я не смог в своей статье быть понятным и потому объяснюсь еще раз.
Говоря об экономических правах, как о более основополагающих, я совсем не хотел поставить их выше духовных и политических прав, считаю их скорее равноправными, но просто экономические свободы нужны сегодня гораздо большему количеству людей и их более просто обеспечить. Ваше же требование: сначала света, а потом НЭП, очень похоже на требование: сначала дайте нам свободу слова, митингов и сменяемости правительства по нашей воле, а уж потом, когда наговоримся и натешимся, введем у себя НЭП, - на деле невыполнимо. Ибо, после всеразоблачительного "света", полной свободы критики и чехарды правительства нам станет не до НЭПа, а до "восстановления порядка любой ценой", вместо НЭП тогда впору будет вводить новое ВКП (второе крепостное право).
7. Было удивительно читать о Вашем разделении экономически свободных (деловых) людей на две группы: множество мелких и вредных и немногих крупных и полезных коммерсантов, организаторов подпольных производств. На мой взгляд, это подразделение весьма искусственно. Между подразделяемыми существуют очень тесные связи – как в смысле перехода из одной группы в другую, так и в смысле разделения труда: крупный левый бизнес (в качестве его представителей выступают зачастую государством назначенные хозяйственники, но действующие экономически самостоятельно) используют левую торговую сеть мелких леваков, спекулянтов и т.д. Упреки к мелким "деловым людям" в боязливости и узости обслуживаемого ими круга потребителей выглядят просто смешно, ведь этот упрек надо отнести к преследующему государству. Я думаю, леваки не виноваты, что Вы лично не желаете ни в очереди стоять, ни знакомства с ними заводить. Думаю, что большинством этот "барьер незнакомства со спекулянтами" уже преодолен, и если мы с Вами – исключения, то не будем на себе строить обобщения.
7. И еще раз о морали.
Я думаю, что нетрудно и довольно просто твердить об абсолютности и неизменности библейских заповедей. Вы говорите: нельзя отнимать у воров, убивать убийц и т.д. Но как поступать в реальных ситуациях, требующих зачастую трудного морального выбора между злом и злом? Вот Вы следующей фразой сами говорите: я иду войной против негодяев…" – что это значит? Разве идти войной – это не убивать? Или война уже стала чем-то метафорическим и нереальным? – А если нет, то, может, сегодняшним военным, этим профессиональным убийцам, нельзя и руки подавать? – Можно?
А тогда почему спекулянтам и производственным "ворам" – нельзя, если я ясно вижу и чувствую от них добро? Только потому, что традиционное мышление привыкло называть их грабителями и ворами? Чем они хуже профессиональных и полезных для общества убийц? Только тем, что мы привыкли последних называть - "военными"? Или потому что последних государство награждает, а первых – сажает?
Что-то все слишком просто получается у защитников неизменности моральных норм. Простите, но мне такая позиция кажется просто выражением душевной и интеллектуальной слабости, нежеланием решать трудные жизненные проблемы. Конечно, "защитники абсолютных неизменных моральных норм" сами не живут по ним, оправдываясь своей "слабостью и греховностью". Там, где сторонник "относительной морали" (примем здесь условно этот неудачный термин), мучается над реальной жизненной проблемой, пытаясь понять, в каком выходе заключено главное Добро, пуская в ход все наличие силы своего разума и интуиции, готовясь и страшась этого жизненного морально трудного действия, там для сторонника "абсолютных норм" все кажется очень просто: конечно, надо выполнять их при любых условиях, но в своих реальных действиях можно и не выполнять, ссылаясь на свою "слабость и греховность". А почему, собственно, должно приниматься это всеразрешающее самооправдание? – В ответ начинаются казуистические ссылки на Адама и т.п. "Грешу и каюсь, грешу и каюсь…" – именно это стало жизненным правилом сторонников неизменных моральных норм, правилом, практически уничтожающим мораль, превращающим ее в практически безнравственное ханжество, фарисейство.
Не удержусь и вспомню близкий Вам пример. Христос, избавляющий блудницу от наказания,- кто был: защитник ли неизменных этических норм или сторонник, ну, не относительности, а хотя бы – неприменимости в некоторых конкретных случаях? И вспомните его логику: "кто сам без греха…". Он видел, что для тогдашних людей чувство греха утратилось, а моральные нормы уже умерли, стали книжной догмой, фарисейством и лицемерием. И только опираясь на глубинное чувство Добра, Совести, Бога в человеческих душах (сохраняющееся там при любых условиях), отряхнув отжившие нормы и тем самым реконструировав мораль, Он возвестил людям новую эру. А тогдашним интеллигентам и лицемерным защитникам этических и прочих норм грозил: "Горе вам, книжники и фарисеи…"
Почему бы современным христианам не брать пример с Христа?
Но пойдем дальше. Вы считаете, что человек, совершивший доброе дело по расчету, не заслуживает названия "нравственного человека" и звучит это утверждением глубинной "безнравственности" этого человека.- Что ж, в этом мнении отразилась традиционная точка зрения, отлучающая от добра огромную массу расчетливого, рыночного Добра, не ставящего экономический труд человека ни во что, делящая жизнь человеческую на низменную, трудовую неделю и свободную, посвященную Богу субботу или воскресенье. Мне его традиционное мнение не нравится.
Дальше. Мой отказ признать сегодня за нашим народом черту всеобщего нравственного падения и отказ от нравственного поучения ему с позиций неизменных моральных норм, Вы воспринимаете как отказ от нравственности вообще. Неосторожное сравнение народа с обучаемым стадом "благородных оленей" невольно выдает Ваше отношение к нему, как к объекту поучений. Но сравнения развиваются дальше и вот уже экономическая и политическая свобода сравниваются с топором, врученным неразумным детям. Дальнейшее же сравнение экономических свобод с уголовщиной не делает Вам чести и наполнило меня простым негодованием. Впрочем, простите – Ваше дело солидаризироваться с кем угодно. Даже с ОБХСС.
И в этой связи мне хочется задать один "коварный вопрос": кто же будет учить наш "падший народ" традиционной нравственности, прежде чем ему будет дозволено пользоваться свободами? Сейчас видны лишь два претендента: морализирующее на каждом шагу государство и …Вы! Но будет ли разница? И в чем она?
9. Теперь относительно моей экономической свободы. Я уже отметил в своей статье, что сам принадлежу к числу интеллигентов-служащих и потребителей, что тем самым обвиняю прежде всего самого себя. Эту статью я совсем не считаю призывом к немедленной переквалификации, ее основной пафос – в отказе от традиционного презрения к экономически свободным людям и их деятельности и внутренняя подготовка себя к возможности такого свободного труда. Себя лично я считаю находящимся в процессе перехода (летнее шабашничество, например, уже испробовано).
Однако совсем не обязательно переквалифицироваться. Если интеллигент добьется возможности заниматься свободной духовной деятельностью, жить за счет признания своего труда у людей, т.е. на рынке – честь ему и хвала. Свободные писатели, художники, артисты, преподаватели. Но совершенно обязательно – не презирать других людей, выбравших свободный труд в других сферах и по-своему. Такое презрение – гибельно.
10. И, наконец, последнее. Ваше мнение о ничтожном влиянии нашей интеллигенции кажется мне неосновательным.
Господство марксистской Догмы в нашей жизни – несомненно, но ведь важна не сама Догма, как ее реальная интерпретация. А вот на эту интерпретацию, на формирование общественного, вернее – общего мнения, как у властей, так и у народа, интеллигенция, особенно, гуманитарная, влияние оказывает. Печать, кино, театр, радио, официальные и неофициальные выступления…
Свою статью Вы заканчиваете так: "Выходить против Догмы с НЭП – занятие бессмысленное и опасное. НЭП не наступит, пока человеческая рука не прибьет к дверям церкви 95 тезисов против отпущения грехов. Иначе мы получим тот НЭП, который мы уже раз имели. Хотим ли мы повторения?" Я рад четкости этих возражений. Они, действительно, кардинальны. Однако, на мой взгляд – неверны.
НЭП был отменен без народного сопротивления не потому, что не был связан с культурной и духовной свободами (напротив, эта связь проглядывается весьма отчетливо), а потому что он был введен в свое время не народом, а сильной партией. Правда, в 1921 году партия учла предупреждения антоновского крестьянского и кронштадского матросского восстаний, однако основная масса крестьянства и всего народа оказалась заряженной традиционной ненавистью к кулакам, буржуям, нэпманам, спекулянтам, рвачам и приверженностью к не менее традиционным пережиткам общинной психологии. Опираясь на эту ненависть и эти коллективистские пережитки, партия и смогла взять реванш, разгромив "нэпманов и кулаков" и переведя крестьян в колхозы.
Будем ли мы повторяться в своей традиционной ненависти и пережитках? – Вот в чем вопрос, вот от чего зависит наша общая судьба…
Теперь о другом Вашем историческом сравнении. Реформация - этот идейный провозвестник капитализма, наступила после идейного бунта Лютера, после его протеста по поводу безнравственности римской церковной иерархии. И я вынужден буду согласиться: да, так было. Это правда: вначале был не призыв к свободе и веротерпимости, а моральный протест и призыв типа "Живите не по лжи!"
Но вспомните, что последовало дальше. Реформация оказалась целой бурей революционных восстаний и религиозных войн, протестантских и католических диктатур, чуть ли не столетием злобы и нетерпимого насилия. Прошло очень много времени, прежде чем потомки нетерпимых протестантов пришли к идеалам трудолюбия, терпимости, свободного служения Богу, профессионального долга и негреховности материального богатства, т.е. к тому, с чего начался современный Запад.
Будем ли мы повторять этот скорбный и кровавый путь? Надо ли начинать с нетерпимости, с прибития к дверям "Жизнь не по лжи!"? Не лучше ли учесть реформационный опыт Запада и свои силы обратить сразу на строительство свободной жизни?