Раздел II. Полемика
Голоса гуманитариев
Розданная друзьям и знакомым "Я обвиняю…" стала тяжелым обвинительным документом против меня самого. Иногда хотелось даже покаяться: "Простите, братцы, не обижайтесь, черт попутал, это не я вовсе". И думалось даже: "Как хорошо, что у меня есть псевдоним и многим он неизвестен".
Сначала псевдоним мне был нужен, чтобы обезопаситься от своего страха перед ГБ, но потом он стал гораздо полезнее, чтобы уберечь себя от негодований окружающих, нетерпимых к "буржуйским взглядам". "К.Б. следует уйти в подполье, но не столько от власти, сколько от друзей", – таковы были мои настроения в первый период недоуменных обсуждений этой откровенной статьи. "И вообще таков был и, наверное, будет удел либералов и буржуев в России – презрение от революционной интеллигенции и преследование от властей, причем первое даже страшнее, ибо сегодняшнее презрение в будущем оборачивается физическим уничтожением. Так может, лучше вообще не выходить из псевдонимного укрытия? Ни сейчас, ни потом?.. - Да, наверное, так…
Однако сейчас я вижу – все это нытье – глупость. От друзей не укроешься псевдонимом. Да и тебе ли жаловаться на непонимание, если сам пошел на обострение, сам завёл полемику и потребовал "правды, острой, как нож? – Поднявший меч, от меча и погибнет, начавший спор с друзьями, их потеряет. Я боюсь такого исхода, боюсь разрыва связей и одиночества. И сам на себя негодую: "Зачем тогда поднимать этот бунт против клана служивой и потребительской интеллигенции, к которой принадлежу душой и телом?"
Видимо, все дело еще и в дополнительном чувстве своей близости к иным людям, не интеллигентам. Мои родственники и их знакомые – это рабочие и крестьяне, я привык их уважать с детства, не по книгам, а в жизни. И не только за их безропотный труд или стремление к "высшим, интеллектуальным ценностям", а просто за доброту, за привычку к домашней работе, за стремление к семейному уюту и материальному достатку. Высмеивающие эти качества "простых людей" клички "мещанство" или "обыватели" – мне ненавистны. Признать достойным уважения лишь того рабочего, или крестьянина, или клерка, который усердно работает, а вне работы приобщается "интеллектуальных высот", т.е. как бы тянется к интеллигентным занятиям – для меня равносильно измене множеству людей, известных мне или неизвестных, но близких и родственных. Я не хочу терять их, я уважаю их за их "собственное", а не квазиинтеллигентское лицо, я ценю их собственное стремление к свободе "дела", пусть для нас это лишь "экономическая свобода"… И находясь между людей умственного и физического труда и интересов, между их крайними представителями – диссидентами и "леваками", я разрываюсь в крике: "Братья, вы ведь одно и то же, не презирайте друг друга! " И получаю по морде…
Ниже Вы увидите, как обвинитель превратился в обвиняемого и даже был уничтожен… А в общем, у меня нет причин для недовольства. Даже наоборот – ведь я добился цели: обвиняемые вступили в разговор, ну, а тяжелый характер этих объяснений – что ж, это лишь отражает значительность и важность всей темы. Вот только как справиться мне с доставшимися ответами, со свалившимся на голову богатством контробвинений и доводов? Как разобраться в них? Конечно, встречаются нечаянные повторения и схожие мысли, еще больше в них противоречий и несогласий друг с другом. При чтении пухнет голова даже у меня. Кавардак и мешанина.
Но и редактирование или сокращение ответов мне недоступны. Лишь с помощью своего расположения и последующего комментирования я надеюсь навести некоторый порядок и какую-то классификацию. Невозможно надеяться на беспристрастность собственных оценок. Я разделил своих оппонентов не по содержанию их ответов, а по их профессиональной (условно, конечно) принадлежности. Получилось три группы – гуманитарии, инженеры и люди экономически свободной деятельности. Различны сферы их интересов, разные претензии и уровни компетентности в этих группах, но что-то профессиональное их объединяет. Так мне кажется. И начну я этот обзор с гуманитариев.
В этом разделе собраны отклики, в основном, ученых. Многие из них – кандидаты наук. По культурному уровню и знаниям многих из них я ощущаю выше себя. Тем тяжелее была их отрицательная реакция, тем труднее было с ней справиться и не растеряться, нe упустить в полемике важные мысли. Может, мне это и не удастся. Мне остается надеяться на внимательного и заинтересованного читателя-исследователя. Пусть он смотрит на все собранные здесь материалы, как на итоги некоего общественного опроса, жизненного эксперимента, пусть плохо поставленного, случайного, но тем не менее представительного и интересного. Пусть он поможет мне сделать выводы.
Разговоры с экономистами
Прежде всего, я хочу передать, как смогу, суть спора о статье "Я обвиняю…" в одной компании экономистов. Это был разговор с весьма квалифицированными учеными, (так мне кажется,- "рыночниками" и даже диссидентами по своим убеждениям). Из 8 присутствующих 4 кандидата и 1 доктор экономических наук и поэтому я мог надеяться получить наиболее объективную и значимую критику моей, по преимуществу, экономической статьи. Конечно, я был среди друзей, двое из которых даже участвовали со мной в сборнике "Не по лжи?!" и мечтали о работе над книжкой об экономических правах советского человека, но, с другой стороны, я боялся резкости своей статьи… Правда, хозяин, который неделю назад говорил мне о своем полном согласии, теперь, зазывая на этот вечер, упомянул о своем "неполном согласии", а вернее, что он совсем "не согласен", и я почувствовал складывающееся общее отрицательное мнение… Да я сам и начал колебаться, находить неточности в собственном изложении и даже в числовом примере (которые, правда, не меняют существа дела)… Но все же среди экономистов-"рыночников" найти себе главную поддержку в основном, а может и помощь. Но получилось иное.
Серьезных возражений по главной экономической части статьи не оказалось. Утверждения о роли рынка и необходимости рыночных отношений в нашей стране, о спекулянтах, балансирующих в ограниченной сфере спрос и предложение; о необходимости удовлетворения прежде всего эффективного потребления и т.п., правомерность моих примеров и выводов не ставилась ими под сомнение. Конечно, возможно, они не читали эту работу с необходимой дотошностью, не "выискивали блох", но профессиональный взгляд пяти экономистов-ученых не нашел видимых ошибок, достойных упоминания. И уже этим я мог быть довольным.
Тем не менее, работа в целом оказалась для моих собеседников – неприемлемой. Они считали, что до коренной переработки ее не следует «пускать в народ». Перечислю основные возражения, характерные для каждого их моих собеседников в отдельности:
1. Да, описанное в статье расширение экономических свобод в стране уже происходит и способно привести к НЭПу, к переходу хозяйства на рыночные рельсы, но будет ли это хорошо? Не будет ли такой переход возвратом к гнилости, отсталости, иностранной зависимости, характерной для дореволюционной России или, допустим, латиноамериканских стран с их периферийной экономикой?
- Что ж! На такие аргументы я не могу отвечать безграничным оптимизмом. А думаю, что "гнилостное" развитие даже неизбежно, ибо от традиций безынициативности, покорности и нерасчетливости народу отказаться сразу нелегко. Однако я не вижу, чем дореволюционная Россия развивалась хуже послереволюционной, и уверен, что длительность этого перехода к экономике западного типа через монополистический, компрадорский капитализм можно сократить. Во всяком случае нельзя бояться трудностей, их надо преодолевать.
2. Невозможно согласиться с положительным отношением к левому бизнесу и спекуляции в целом, без их моральной и социальной оценки. Как правило, в наших условиях эти элементы находятся в тесной связи с руководящей верхушкой, вплоть до партийных и судебных органов. Такой симбиоз "леваков" и партийных чиновников обогащает последних и возлагает полную ответственность – на первых. Приветствовать крупных "предпринимателей и спекулянтов" совершенно нельзя.
Попытки моих возражений, что приспособленчество экономически самостоятельных элементов к специфике существующей власти – лишь неизбежная в наших условиях форма "деловой деятельности", что на деле эти самостоятельные элементы – модифицируют власти, втягивают их в рыночные отношения, - отводились, не принимались к обсуждению.
3. - "Я была во многом, очень во многом согласна с тобой, но как только дошла до мысли, что, покупая у государства продукты по низким ценам, мы тем самым становимся ворами… Нет, с этим я не могу согласиться!"
4. Прежде чем браться за такой анализ и тем более, за рекомендации, необходимо глубоко изучить всю хозяйственную ситуацию в стране, формы этого самого левого бизнеса и его влияния. Мало того, необходимо изучить саму социалистическую хозяйственную систему, как в практике ее действования, так и в ее теоретических принципах, и в причинах несоответствия практики и идеалов. Может быть, сама социалистическая система в идеале и имеет разумную основу, имеет будущее, а нынешние недостатки – вызваны лишь различными привходящими обстоятельствами. Все это нужно изучать и проверять, а не отбрасывать с порога, как это проделано в данной статье. Без такого изучения, без уточнения понятий мы не имеем права о чем-либо говорить… Конечно, рынок нужен, и НЭП – неплохо, но он должен быть введен сверху, а потом уже появятся нормальные деньги, нормальные цены и т.д. Сейчас же ничего этого нет, и все самодеятельные предложения наивны. Начинать надо с надстройки, с идеологии и т.д.
В общем, экономисты не нашли весомых экономических аргументов. Их возражения носили, скорее, общеисторический и социальный характер. Им представлялась сомнительной сама цель экономического освобождения, экономически свободные люди отождествлялись с худшими защитниками партийной диктатуры, намерение строить НЭП де-факто представлялось – аморальным.
Оказалось, что хотя сошлись люди разных идейных позиций, но почему-то они были единодушны в осуждении экономически свободных людей. Как и 60 лет назад, когда самые разные группы интеллигенции от монархистов до революционеров были единодушны в яростном презрении к "кулакам и буржуям". В чем же корни такого единодушия?
В памяти осталась одна из последних фраз описываемого разговора: "И все же ты должен переработать свою статью. Ну, хорошо, о ее содержании можно спорить – все это очень сложно, но должен быть уточнен хотя бы адрес обвинения. К кому именно ты обращаешься? К каким-таким "интеллигентам-потребителям и служащим"?... Мы ведь тоже потребители. Но ведь к нам это, конечно, относиться не может… Наверное, ты имел в виду заводскую интеллигенцию, инженеров, "образованцев", но тогда это надо конкретно и сказать, чтобы дальше мог идти уже конструктивный разговор…"
И вы знаете, у меня не хватило духа ответить на такой прямой призыв-просьбу: необходимо от нас всех, здесь сидящих, отвести немыслимое обвинение К.Буржуадемова, не опровергнуть, именно отвести в сторону. Я не смог тогда сказать прямо и открыто: " Именно нам и нужно судить себя, только такой суд и имеет смысл…", а что-то мямлил неуверенно о своем "несогласии".
После этой встречи стало совершенно ясно, что К.Б. не может найти общий язык с друзьями интеллигентами, что они просто не примут, не услышат обвинения в свой адрес, в адрес своего интеллектуального клана, что это выше человеческих сил. По-видимому, я сам способен на это только потому, что не совсем интеллигент, не полностью принадлежу к ним, не всеми потрохами. Моя часть, от родственников и от друзей-шабашников, позволяет смотреть мне на свое положение трезвыми глазами… Наверное, так…
От экономической науки ждать мне стало теперь нечего.
Голоса социологов
Почти все из представленных здесь оппонентов хорошо знакомы и принадлежат к одному кругу. "Социологи" – конечно, достаточно условное название для них, но лучшего я не нашел для характеристики их интересов. В отличие от компании "экономистов" они оказались щедрее на отзывы и потому, как мне кажется, им удалось с наибольшей отчетливостью выразить позицию нашей гуманитарной интеллигенции в вопросе "защиты экономических свобод".
Конечно, я ожидал от них контробвинений, но действительность превзошла мои ожидания. Эмоции распустились во всю, так что в них может утонуть любая здравая мысль. Чтобы этого не случилось, я постараюсь вначале разобрать наиболее уравновешенные выступления.
"Выступление М.Коллонхарова"(Егор Газенко- юрист)
Первое неэмоциональное впечатление в процессе чтения – это аморфность категорий. На формулировке "околодиссидентская интеллигенция" вряд ли стоит задерживаться, ибо она относится не столько к содержанию текста, сколько к его стилю.
Следующие тождественные между собой категории: "люди" и "народ" в данном контексте представляются мне необоснованно гомогенизированными. О каком "народе" идет речь? Хотелось бы также знать другие проявления духовного богатства "массовой культуры" кроме фольклора. Легко обнаружить случаи синхронизации увеличения богатства народных масс и минимализации приращения элитарной культуры (в последнем случае дело по существу не выходит за рамки придания культуртрегентству современных форм и актуализация тех или иных достижений прошлого). Разумеется, следует уточнить, что речь в основном идет о той части элитарной культуры, которая выплеснута на поверхность. Я был бы рад ошибиться в своем утверждении. Но, по-видимому, скудость элитарной культуры признает сам автор. Иначе мы не столкнулись бы с почти безоговорочными призывами к интеллигенции переключиться в другие сферы деятельности. Заметим сразу, что эти призывы противоречат тезису самого автора, согласно которому "каждый человек должен работать на самом удобном, соответствующем его способностям и возможностям месте". Автор ратует за экономическую независимость от государства. Но на данном этапе эта независимость (или опосредованная зависимость от государства) неизбежно повлечет за собой плюрализацию деятельности интеллигента. Возникает вопрос, всегда ли отказ от институциональной формы деятельности проходит без ущерба для ее содержательного аспекта? (Сопоставьте физика-теоретика и физика-экспериментатора).
В целом с тезисом, что "на унавоженной материальным богатством почве обычно вырастает и богатая духовная культура" мы безоговорочно согласиться не можем. Однако это не мешает нам перейти к рассмотрению сооруженной автором торгово-экономической "надстройки".
И тут мы должны начать все снова. Аморфна также категория "рынок". Даже, кажется, иногда доходит до отождествления общества и рынка - "общество(рынок)". Сам "рынок" выступает то абстрактно, как место продуктообмена в широком смысле, то, притом большей частью, в качестве антитезы (реже – дополнения) государственной торговли. Характерна тенденция "снять" государство как непосредственного участника в продуктообмене на общественном рынке. Но для этого "общественный рынок должен в соответствии с законом отрицания отрицания стать новой реальностью. Иными словами, в сферу общественного рынка должна включаться вся продукция, включая ЭВМ или даже нейтронную бомбу… Автор все же отдает себе отчет в нынешней нереальности этого тотального "снятия". Об этом свидетельствует хотя бы обсуждение вопроса о воровстве с производства. А именно последнее по идее должно обеспечить элиминацию государственной торговли в условиях отсутствия частного производства. Но вряд ли есть необходимость переходить здесь к вопросам чисто технологическим.
Конечно, формулу "общественный рынок" следует понимать условно. Но нет полной уверенности, что автор включает в систему продуктообмена и духовную продукцию. Как, например, быть тем из (производителей), которые в данных условиях "опередили время" и должны дожидаться потребителя? Не отказываться же человеку от дела по этой причине. Не всегда же быть дворниками и не быть же ими за счет студентов, аспирантов и профессионалов. Согласен, что это детали. Но как и при каких условиях в наше время работает модель, где государство вынесено за скобки, а его функции переданы обществу и рынку с сохранением современной социальной системы?
Сама же идея возрождения "общественного рынка" и поиск путей ее реализации заслуживает внимания в футурологической перспективе.
В свете проблемы "рынка" автор рассматривает и систему цен ("рыночные", "спекулятивные" и "монопольные" цены). Приводится "числовой пример" c 1000 шт. товара по цене 1 руб./шт. Известна рыночная цена – 3 руб/шт. и спекулятивная – 7 руб./шт. Но мы остаемся в неведении о себестоимости 1 штуки товара, иначе говоря о сумме расходов на производство и реализацию 1000 шт.товара. Есть все основания подозревать, что себестоимость товара в данном случае не больше 60 коп/шт.
Это "упущение" себестоимости из виду у автора, претендующего на безоглядную откровенность, находятся в тесной связи с необъяснимым сознательным или бессознательным непризнанием государства, как спекулянта. Как объяснить призывы к государству стать тем, что оно уже давно есть. Пусть автор объяснит, откуда у нас формально бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное так называемое образование, дешевые квартплата и проезд на общественном транспорте и т.д.
И это при колоссальных расходах на оборону, включая военно-промышленный комплекс (ВПК), на производство средств производства (пресловутая группа А), на систему управления (включая его бытовую сферу). Именно государство занимается балансировкой цен на промышленные товары вместо идеального "общественного рынка" в представлении автора. Не обязательно дожидаться повышения цен на такси, кофе и вино, чтобы убедиться в известном факте. Ни один промышленник и ни один фермер не могут позволить себе подобной роскоши. Поэтому товары на Западе относительно дешевые, но весьма высока стоимость жилья и общественного транспорта. Не берусь судить, насколько удачливее государство в роли спекулянта. Но приведенный автором пример с букинистическими книгами не корректен, ибо в открытую букинистическую торговлю попадают далеко не все книги. А если раритеты и попадаются, то обычно перед обещанной перспективой переиздания. Пример этому "Петербург" А.Белого. Оптимисты дожидаются нового издания, как в конце концов это случилось с однотомником О.Мандельштама. Повышением же стоимости такси и кофе государство добилось хотя бы на данный момент их легкой организационной доступности для потребителя.
Требовать же повышения цен на продовольствие, пусть даже ради улучшения качества, нерационально, ибо, как видно из выкладки автора о производстве зерна и овощей, ожидаемый эффект не будет достигнут. Сомнителен также метод борьбы с перебоями в снабжении населения продуктами за счет повышения стоимости последних. Такси, вино, кофе и т.п. не являются общепринятыми предметами первой и больше того, жизненной необходимости.
Повернувшись спиной к государству-спекулянту, автор обратил свой взор надежды на спекулянтов-частников, которые "повышают эффективность общественной системы". Можно только пожалеть, что этот тезис, если он, конечно, не риторический, остался без доказательства. Даже если бы речь шла о поддержании эффективности системы на одном и том же уровне, следовало бы привести аргументацию. Освобождение же "избранной" части творчески продуктивных членов общества от поиска необходимого им товара не может быть причислено к числу доказательств эффективности системы в делом.
Дабы преодолеть шокирующий эффект защиты спекулянтов, автор сформулировал следующий, по-видимому, основной, тезис своих конкретных рассуждений: "Только когда государство прекратит… свои репрессия против экономически свободных людей и станет уважать экономические права и свободы человека, только тогда наша экономика станет оптимальной, рыночной и быстро развивающейся".
Это условие действительно необходимо, но недостаточно, ибо дело еще в пропорциях составляющих экономических компонентов, среди которых весомое место принадлежит ВПК. А именно военно-промышленный комплекс является крупным козырем государства на мировой арене.
В этой ситуации расширение экономических прав у своих граждан по существу означает полную или частичную передачу частному сектору производства средств потребления. Автору вероятно понятны экономические последствия этой акции и поэтому он ограничивает свой максимализм сферой торговли и услуг. В результате самоограничений автора круг соискателей экономических прав и свобод сузился до спекулянтов, воров и "леваков". Но странно отождествление спекулянтов и частных торговцев. Если бы речь шла только о "частных" спекулянтах, то подобное тождество можно было бы принять со следующей оговоркой: "частный торговец" – субъект деятельности, в то время как "частный спекулянт" – оценочное олицетворение определенного метода деятельности этого субъекта.
Автор заявляет, что "необходимо узаконить любую производственную деятельность спекулянтов". Но этот вопрос представляется всего лишь элементом проблемы пресловутых "нетрудовых доходов". А получают их не только спекулянты. Что такое "нетрудовые доходы"? Парадоксально, но в чистом виде – это те же самые "трудовые доходы", но отличаются от обычных тем, что их владельцы не делают определенных отчислений государству. Отношение государства и общественного мнения к "нетрудовым доходам" в самое различное время далеко не одинаково. Существуют легальные "нетрудовые доходы", против которых время от времени создается "общественное мнение" (доходы от репетиторства, от продажи садово-огородных урожаев на рынке и т.д. и т.п.). Государство борется не только с реальными "нетрудовыми доходами", но и с потенциальными. Вспомните, что почти до середины 60-х годов существовал налог на радиоприемники и телевизоры. Это было во времена, когда телевизоры были еще редкостью и когда в жилом фонде монопольно господствовали коммунальные квартиры. Около телевизоров собирались большие компании. Резонно было предположить, что отдельные владельцы телевизоров могли "работать" как директора "домашних клубов". С расширением жилищного строительства и ростом производства телевизоров необходимость (или объяснимость) такого налога отпала, и он был отменен с незначительным удорожанием телеприемников. Разумеется, нельзя забывать и то, что отмена этого налога в вице подачки была одной из попыток компенсировать замораживание государственных займов.
В связи с проблемой "нетрудовых доходов" и отношения к ним государства стоит и предполагаемая автором "помощь" спекулянтов государству. Спекулянт якобы возмещает государству убытки, вернув ему свои доходы в обмен на покупку у государства же гарнитуров, алкоголя и т.п. Но, как известно, государство не испытывает недостатка в покупателях на эти товары; оно могло бы с той же легкостью продать их любому другому покупателю. А вот то, что спекулянт получает от своих покупателей доход, не взяв государство "в дело", т.е. не заплатив ему соответствующего налога, государство воспринимает как прямой ущерб.
Кстати, аналогичной аргументацией подкреплен и тезис о пользе для общества и государства воровства с государственных предприятий. При этом проанализированы два варианта воровства: 1) для спекуляции (разумеется, здесь существует разделение труда); 2) во спасение от расточительства овеществленного труда людей. Пример с автомобильными запчастями мог бы выглядеть убедительно только во 2-м случае. К сожалению, автор безоглядно прошел мимо случаев присвоения ворами (для личных нужд) готовой продукции, которой ничего "не угрожало". Национальный доход, о котором так печется автор, не увеличился, а личный доход, как бы поделикатнее выразиться, изымателей заведомо вырос. Относить же плоды воровства к трудовым доходам в обычном понимании я не берусь, хотя воровство – это своего рода труд с вредными для исполнителей условиями.
Частная торговля (предпринимательство) действительно имеют право на существование, хотя они не могут решить кардинальным образом, как это утверждает автор, социальные проблемы.
Если автор согласен с такой трактовкой понятия "нетрудовые доходы", то для установления легального статута спекулянта автору придется сконструировать идеальную модель взаимовыгодного сотрудничества спекулянта с государством.
Лозунги автора за экономическую независимость от государства следовало бы только приветствовать. Однако те рецепты, которые милостиво (на "государственный манер") предложены читателям, могут сработать лишь на первой стадии, на стадии иллюзорной независимости от государства. Хотя государство и не является единственным работодателем, но эта функция им все же монополизирована. Поэтому человек, реализующий свое намерение быть независимым от государства, в действительности меняет форму зависимости – от прямой он переходит к опосредованной. Ведь далеко не вся клиентура новоявленного индепендента находится в аналогичной ситуации. Допустим, работает (не только числится) некий Демобуржуазов секретарем у какого-нибудь члена Союза Писателей. Оба они вроде бы независимы от государства. Но на практике эта независимость оказывается иллюзорной. (В данном случае не имеет значения, кто этот Демобуржуазов, а также его патрон – диссидент, околодиссидент или просто интеллигент). Писатель должен быть эффективным производителем, но эффективность его труда зависит не только от него… А Демобуржуазов помимо всего прочего получает необходимый трудовой стаж. А если Демобуржуазов подрядится делать сарай полковнику… Сложно, хотя и нелегко добиться опосредованной зависимости от государства. А дальше что? Развилка… Нетрудно прийти в это связи к заключению, что тезис К.Буржуадемова о детерминированности политических свобод экономической свободой, мягко говоря, провисает. Эти свободы, действительно, взаимосвязаны, но ошибочна модель примата одних свобод над другими.
Мы сознательно прошли мимо этической стороны статьи. Морализирующие сентенции лучше было бы избежать, ибо они по "ассоциативному" принципу "стреляют" самым неожиданным и убийственным образом. Так, например, суждение: "Если какое-то деяние дает лишь временную или иллюзорную пользу, а в перспективе приносит существенные вред, то такое деяние – просто вредно", представляется хорошей "бомбой" для лидера советских диссидентов. Если у уважаемого автора есть дети, то пусть он задумается о судьбе их и их потомков. Не покажется ли ему в этой перспективе вопрос об экономических и прочих свободах граждан пустяком?
Или другая фатальная, притом повседневная ситуация. Автор утверждает, что чем больше мы будем презирать спекулянтов, чем больше честных людей выживем из их числа, тем с более худшими в наглыми спекулянтами нам придется иметь дело и т.д. Но если на место спекулянта в этой сентенции поставить партию или систему спецслужб, реакция автора будет близкой к реакции читателей на защиту спекулянтов. Приношу извинения перед отшатнувшимся автором за запрещенные приемы полемики.
Рецензируемый текст, несомненно, является достоянием элитарной культуры. И все же это – своеобразная изощренная форма культуртрегенства. Налицо причудливая смесь концепции "малых дел" и "сверхчеловека" ("эффективные производители и потребители"). Можно обнаружить идею "хождения в народ", как ее ни старался закамуфлировать автор.
Можно, конечно, сказать, что мои контратаки – это всего лишь метод самозащиты. Но другого выхода у меня не было. Пусть автор перепишет свое обвинение или выступает адвокатом самому себе. Я же со своей защитой подожду. Собственные грехи мне, признаться, известны были и до чтения заявления К.Буржуадемова. Саму постановку К.Буржуадемовым проблем считаю необходимой и оправданной. Спорна же от начала до конца аргументация. Но заседание ведь продолжается.
Комментарий к выступлению М.Коллонархова.
1. Замечания об аморфности употребляемых мною категорий принимаю и был бы рад любому конструктивному совету, чтобы содействовать улучшению положения (думаю, что это не только мой недостаток) в меру своих сил.
2. Сознаю всю проблематичность базисного постулата о положительной в большинстве случаев связи между материальным и духовным богатством, понимаю сомнения своего оппонента, но не могу браться за его переубеждение – в рамках нашей темы, это необходимый исходный постулат. Если М.Коллонархов считает, что между материальным и духовным богатством существует в основном отрицательная связь, то он со спокойной совестью может зачеркнуть всю мою статью и усилить свое презрение к людям материального труда. Это будет логично и понятно. Но для меня неприемлемо.
3. Не могу согласиться с тем, что я призывал интеллигенцию переключаться на иные, не свойственные ей сферы деятельности. Свободу и независимость каждому лучше завоевать в своем собственном деле. Думаю, что сейчас важно прежде всего внутреннее стремление к такому самоосвобождению, а еще насущнее уважение к процессу самоосвобождения людей в других сферах и других интересах.
4. Конечно, у меня наличествует тенденция "снять" государство в его современной роли монополистического, почти единственного продавца. Но отсюда никак не следует призыв к запрету государственной торговли и т.п. (частная торговля "нейтронными бомбами" и т.д.). Выступление против государственной монополии, за признание прав частной торговли нельзя расценивать как отрицание государственной торговли – этак меня можно во многом обвинить.
То же самое и в отношении к роли государства в деле поддержания духовной культуры. Эта роль велика не только у нас, но и на Западе. Да, без государственной поддержки и общественной благотворительности многие ученые и художники, работающие не столько на сегодняшний рынок, сколько на будущий, сегодня умерли бы с голоду. Да, без государства и его средств здесь не обойтись, наверное. Но разве эта истина зачеркивает еще более существенную правду наших дней, заключающуюся в том, что наше государство кормит гуманитарную (да и прочую отчасти) интеллигенцию не столько ради будущего, сколько ради своих нынешних политических и пропагандистских интересов?
Возьмем для примера советских писателей – свыше 6 тысяч одних членов ССП. Сколько из них известно массовым читателям и смогло бы жить за счет продажи своих произведений, без государственных дотаций? – Уверен: сотня, от силы – две. А сколько писателей, которые получат известность не сейчас, а в будущем – уверен, что не больше, да и большинство из них сегодня просто вне ССП и государством никак не поддерживаются. Кем же являются остальные пять с половиной тысяч советских писателей. Ответ прост – государственными служащими. Они зависят не от рынка, не от популярности среди читателей, а от начальства, от государственных денег. На Западе тоже много писателей, но большинство их зарабатывает себе на жизнь иным, необходимым обществу трудом, а литературой и прочими "вечными" занятиями занимаются не за чужой, не за государственный, а за собственный счет. И это правильно. И демократично.
Роль государства в духовной культуре, у нас столь же гипертрофирована, как и в экономике. Характер болезни – тот же… И средства лечения аналогичны…
5. М.Коллонархову совершенно чужда идея о том, что товары должны продаваться по ценам рыночного равновесия, а не по себестоимости (+небольшая прибыль). Вспоминая мой пример, в котором товар имел госцену – 1 p/шт., рыночную – 3 р/шт и спекулятивную – 7 р/шт., он заключает, что и государство – спекулирует, наживается, обеспечивая себе средства на оборону, управление, бесплатные медицину, квартиры и т.п.. При этом равновесные цены в 3 р/шт. выглядят прямым грабежом, спекулятивные цены – садизмом, а государство со своим рубль за штуку – наиболее приличным торговцем, почти божьей овечкой в сравнении со спекулянтской мордой, дерущей за штуку в 7 раз дороже.
На деле же в создавшемся виновато государство, которое не будучи способно само расширить производство этого товара запрещает такое расширение частным производителям. Сегодня они, эти леваки и спекулянты могут продавать товар за 7 р/шт., но дай им разрешение, то конечно, при себестоимости 0,6 р/шт. они сразу взялись бы разворачивать производство. И чем больше на рынок поступало бы этого товара, тем сильнее снижалась бы рыночная цена равновесия. При производстве в 5000 шт. эта цена стала бы равной 1 р/шт., т.е. нынешней государственной, но уже без дефицита и очередей – для всех, а при производстве, скажем 7000 шт., цена снизилась бы до 0,8 р/шт., производство по более низкой цене было бы уже убыточным и поэтому наступило бы рыночное равновесие.
М.Коллонархов скажет: "Вот и хорошо. Я и хочу купить этот товар по 80 коп/шт. Пусть государство посовестится, пусть снизит цену до нормального уровня, а спекулянтов-живоглотов с их 7 р. вообще прижать надо. Вот тогда будет справедливо… Вы говорите – размеры нынешнего производства не позволяют. Ну, производство – пусть построят фабрики, пусть сделают, ну, не знаю как, не мне об этом судить, не мое это дело, не интеллигентное…".
А я снова с ним не соглашусь, снова стану доказывать, что прежде чем покупать по дешевке, надо сначала платить подороже, чтобы помочь производителю своими деньгами наладить массовое производство… Ну и так далее. Спор наш будет длиться без конца, ибо различны здесь отстаиваемые интересы. Нет, не идейные, а простые, шкурные интересы одной стороны – потребителя, стремящегося отдать поменьше, а с другой стороны – производителя, берущего как можно больше. И этот торг естественен. Но в отличие от цивилизованного общества, этот спор оканчивается не полюбовной сделкой, а перебранкой, взаимным презрением и даже апелляцией к государственным запретам…
6. Что касается жалоб на отсутствие доказательств и аргументов в пользу эффективности деятельности частников, то мне остается лишь развести руками. М.Коллонархов видит пользу от них лишь в экономии времени своего стояния в очередях. Остальное же он не услышал. Думаю, что если я начну сейчас повторять заново свою статью, М.К. ее не услышит снова. Что тут делать – не знаю.
7. Не видя пользы от рыночных цен и экономических свобод, М.Коллонхаров, как ни странно, высказывается все же за расширение экономических прав и свобод человека. И я рад этому.
Однако полемика требует прежде всего разбора возражений. Так, М.К. упрекнул меня, что, боясь денационализации, я ограничиваю свои предложения лишь сферой торговли и услуг, т.е. обходя вопрос о частном производстве. Упрек совершенно незаслуженный, тем более что чуть позже сам М.К. цитирует мое предложение: "Необходимо узаконить производственную деятельность спекулянтов".
Непонятным образом вопрос о разрешении частной производственной деятельности М.К. свел лишь к проблеме сбора госналогов. Мол, леваки не платят налогов и только потому государство их преследует. Получается, что государство как бы разрешает: плати налоги и открывай завод, а частник – не хочет… Но ведь нет такого положения на деле. Как известно, при капитализме частник платит государству налоги и немалые, зачастую много больше половины своих прибылей. При социализме частник ничего не платит государству, потому что последнее этого не хочет. В этом все дело. Есть, к сожалению, различие между капиталистическим и социалистическим государствами. Есть.
8. Чем дальше, тем больше выясняется, что мы не можем найти взаимопонимание с оппонентом. Так, я очень долго и детально исследовал на числовом примере случай воровства с производства именно готовой, пригодной к употреблению продукции для рыночной продажи, а М.К. заявляет, что "автор безоглядно прошел мимо /таких/ случаев". Я доказывал, что при "таком случае" нацдоход вырастет, а оппонент на это заявляет просто и уверенно: "Нет, не вырастет". Какой же смысл в таком невнимательном разговоре?
9. О способах достижения экономической независимости, т.е. способах работы на рынок, для людей.
Согласен, что давать такие советы в общем бессмысленно, каждый сам решает за себя. Я лишь упомянул о нескольких типичных способах заработка в ответе на типичный вопрос, возникающий при таких спорах: "А где мы возьмем деньги на жизнь?"
Довод М.К., что шабашник, строящий частным образом сарай для полковника КГБ, тем самым "опосредственно" служит КГБ, что достигаемая при этом эконом. независимость – иллюзорна, этот довод мне кажется неверным. Подобным же образом можно доказать, что все производители зависят от государства, и что между ними никакой разницы нет.
Строя сарай полковнику, я волен в своем труде и условиях оплаты, а связи моего заказчика с государством меня не волнуют (хотя в некоторых случаях я могу его бойкотировать и по морально-политическим соображениям). А вот если я поступлю на государственную службу на условиях недемократического государства, практически без права выхода, то это уже почти рабство. Шабашные бригады, кстати, тоже часто работают на государство, но работают свободно (аккордно), фактически на рыночных условиях, но по своим порядкам и этим резко отличаются от государственных служащих.
10. В очередной раз вынужден отклонить приписываемый мне тезис о детерминированности политических свобод – экономическими. Я стою на точке зрения их тесной взаимосвязанности, причем подчеркиваю прежде всего значение экономических свобод. Имею на это право или нет?
11. Не поняв, почему некое мое суждение является "бомбой" для лидеров советских диссидентов, а эконом. и полит. свободы – пустяки в перспективе моих внуков, я уразумел лишь сравнение честных людей в среде спекулянтов с честными людьми в партии и КГБ.
Наше непонимание с М.К. продолжается. Кажется, я очень старался доказать, что экономически свободные люди (в том числе и спекулянты-торговцы) – противоположны нашей системе, т.е. партии и КГБ. М.К. вроде бы даже согласился, что частное предпринимательство и торговля имеют право на рост и развитие в нашей стране. Тогда почему он отказывает этим людям в честности – непонятно.
Мало того, я не испугаюсь и не "отшатнусь" (как предполагает М.К.), от предложения, чтобы честных людей было больше в партии и КГБ. По очень простому соображению; чем больше честных людей будет, где бы то ни было – тем лучше.
Подводя итоги, я вынужден признать, что разговор не получился. Мы не слышим друг друга. Недоверие (мягко говоря) к экономически свободным людям у моего оппонента не уменьшилось, а мои доводы – в сущности, отброшены без основательной критики. Наверное, это необходимое условие для сохранения в неизменном виде презрения к шабашникам, спекулянтам и т.д. Статья М.Коллонархова, по-моему, убедительно это показала.
О.И. (обиженный интеллигент – Ирина Васильевна Кирилова) "Моя реакция на статью К.Буржуадемова…"
Возможно, что моя реакция обусловлена нелюбовью к фарсу вообще, а к фарсу, затрагивающему серьезные проблемы – в особенности. Как бы то ни было, но эта реакция в целом отрицательная, т.к. по-моему серьезные вопросы нельзя обсуждать в таком нелепо шутовском, а точнее – провокационном стиле… А главное – нельзя ни за что ни про что выставлять в качестве посмешища интеллигенцию. Именно антиинтеллигентская направленность бросилась мне в глаза прежде всего. Если это делается для того, чтобы, оскорбившись, интеллигенция высказалась, то я такого способа вызова на полемику не понимаю. Мне кажется, что это способ не достойный. И без того интеллигенция сейчас считается внутренним врагом № 1, так зачем же это усугублять.
Если же отшелушить смехачество и попытаться вылущить основные более или менее "конструктивные" "экономические" тезисы, то они не столь уж многочисленны и весьма уязвимы.
Следует заметить, что автор опирается в своих доводах на понятие национальный доход. Не будучи грамотной в этом вопросе, я боюсь спорить, но мне кажется, что он обращается с этим понятием довольно-таки вольно и вряд ли можно считать, что национальный доход может увеличиваться за счет краж и тому подобных операций.
Мне кажется, что проблема несбалансированности производства и потребления весьма серьезна и заслуживает не менее серьезного обсуждения. Боюсь, что такое гротескное изложение и вызванная им "дискуссия" далеких от экономики людей вряд ли может привести к серьезным конструктивным предложениям.
То, что жесткое планирование в системе без обратной связи не может обеспечить такую балансировку, вероятно, не требует особых доказательств, это и так ясно, а у тех, кому это надо доказывать, такая статья может вызвать совсем другую реакцию.
Основная идея о рынке, как об основном регуляторе проблемы в принципе справедлива, хотя и доведена до абсурда, по-моему. В этом отношении она, правда, не более абсурдна, чем идея о возможности прекращения войн, если все женщины договорятся и перестанут рожать детей, чего должны убояться правительства.
И дело совсем не в "жестокости и несправедливости рынка, отказывающего в потреблении людям, не имеющим денег". Дело в утопичности идеи возможного подрыва государственной торговли путем необращения к ее услугам (утопична она еще и потому, что рынок дает далеко не все продукты, необходимые потребителю, буде он даже и решит следовать наущениям автора). Автор, на мой взгляд, смешивает (и совершенно напрасно) понятия "частная торговля" и "спекуляция". Уповая на спекуляцию, как на регулирующее благо для общества, автор не отдает себе отчета в том, что спекуляция подразумевает обогащение спекулянта за счет перепродажи (перераспределения) дефицитных товаров при постоянном (государственно запланированном) объеме производства. Спекулянт на этот объем не влияет никоим образом. Тогда как частная торговля подразумевает наличие частного сектора производства и т.о. представляет в значительной мере "саморегулирующуюся" экономическую систему, т.е. влияющую на объем производства, заинтересованную в его увеличении. Спекулянт заинтересован в сохранении "дефицита", т.к. увеличение объема производства грозит ему уменьшением клиентуры. Для системы частного сектора производства и торговли увеличение объема производства и товарооборота увеличивает доход. Думаю, что все эти вопросы достаточно хорошо разработаны в курсах политэкономии и вопросы ценообразования там также, наверное, рассматриваются серьезнее.
Тезис же о неэффективных потребителях, которые должны изыскивать способы заработать побольше денег, развертывается, как мне кажется, в некорректной форме.
Требование "свободно-рыночного существования" мне кажется не выдерживающим критики потому что:
1) Рынок отнюдь не так свободен, как это представляется автору - ценообразование на рынке в значительной мере определяется наличием государственных цен. Повышение государственных цен на кофе и шоколад на рынке не отразилось, ибо этими товарами рынок не торгует. Но если бы повысились цены на мясо, молочные продукты и т.п., соответственно подскочили бы и рыночные цены.
2) Ceгодняшний рынок не в состоянии обеспечить всю реальную потребность потребителей, ибо для того, чтобы он мог ее обеспечить, необходимо перестроить всю систему сельского хозяйства и производства ширпотреба, возродив частный сектор.
Перед войной в Москве были т.н. "коммерческие" государственные промтоварные магазины, где продавались те же товары (а м.б. и был более широкий ассортимент) по цене в 4-5 раз более высокой, чем в обычных магазинах, где надо было товары "ловить" и стоять за ними. Не вижу в этом (при существующей ситуации) ничего особенно плохого, т.к. туда было легко зайти, а спекулянта надо еще искать. Однако думаю, что это паллиатив и что частная торговля, при которой продавец-хозяин был бы заинтересован в продаже товара, своевременном его заказе и, главное, в достаточном производстве, было бы лучше.
А вот общественно-полезной деятельности в спекуляции не усматриваю (хотя случается и прибегаю к посредничеству спекулянтов), ибо спекулянт для общества ничего не улучшает, а только наживается на дефекте экономической системы государства. Утверждение автора, что спекулянт "балансирует спрос и предложение" мне представляется необоснованным, ставится знак равенства между спекулянтом и частным торговцем. В общем, ставка на "экономически свободных людей" (под которыми подразумеваются спекулянты) для приведения экономики в оптимальное состояние – удивляет.
Цифровые примеры, вероятно, должны были производить впечатление, но ведь дело-то в том, что товара мало (либо он завезен не туда, что практически одно и то же, либо плохого или немодного в нем много, а хорошего мало – что опять-таки одно и то же) и что централизованная система снабжения с массой паразитирующих промежуточных звеньев, не имеющая обратной связи (т.е. не заинтересованная материально), не в состоянии уравновесить спрос и предложение. Спекулянты могут только приблизить часть товара к части потребителей, но они не изменяют действия всей экономической системы. Поэтому не понимаю возведения их в ранг спасителей общества. Кстати, далеко не всякий спекулянт в перспективе (или в потенции) хороший частный торговец, хотя очень вероятно, что из них может выйти их больше, чем из общей массы.
Непонятно, зачем автор припутал сюда вопрос о воровстве. Это отдельная проблема, хотя и связанная, быть может, через проблему материальной заинтересованности, а также моральной и материальной ответственности общества. И говорить об этом надо было бы не в данном контексте. Все же думаю, что даже и оправданное воровство приносит обществу значительно больше вреда, чем пользы. Как ни поворачивайте, воровство для общества так же плохо, как и ряд других явлений, свидетельствующих о девальвации ценностей и пытаться это возводить в ранг достоинств, по-моему, неправильно, потому что так можно обелить и многие другие, еще более вредные для общества деяния.
Призыв к свободной экономической деятельности ведет, я думаю, не к свободе, а к другому виду рабства – добровольной каторге. Ибо сейчас презираемый автором интеллигент пусть за кажущуюся ему неэквивалентной плату работает, отвечая своему призванию, способностям и образованию, а так он должен заниматься не любимой, неинтересной ему, неинтеллектуальной деятельностью только для того, чтобы стать угодным автору "эффективным потребителем". На мой взгляд, такая каторга хуже описываемого автором рабства. А главное – таким образом автор полностью присоединяется к огромной массе потомков черной сотни и охотнорядцев, убежденных в том, что "интилихенция зря хлеб ест".
Не берусь судить о настроениях околодиссидентской интеллигенции, кто ее друзья и кто враги, но как мне представляется, записка написана от лица врага интеллигенции вообще и мне это обидно.
Комментарий к записке О.И.
Мой очередной оппонент не счел возможным даже отнестись серьезно к рецензируемой статье, настолько мысль об общественно полезной роли спекулянтов показалась ему шокирующей, а вскрытие паразитизма прислуживающей интеллигенции - "нелепо шутовским… фарсом", даже провокационным и черносотенным. Наибольшее негодование у О.И. вызвала якобы "антиинтеллигентская направленность" моей статьи, а этого, мол, никак нельзя допускать.
Но позвольте объясниться. Почему разговор пошел об интеллигенции вообще? – Ведь существует интеллигенция не служащая и не пользующаяся подкупающе низкими государственными ценами на дефицитные товары (например, в провинции). В названии своей статьи я определил адресат своего обвинения много уже "интеллигенции вообще".
И с каких это пор "служивая интеллигенция" стала для власти врагом №1, когда до сих пор она была самым первым помощником?
В тексте самой статьи я еще уточнил круг вызываемых на спор: околодиссидентская, т.е. способная к самиздатскому чтению интеллигенция. Я обратился к людям, способным к самостоятельным размышлениям, ибо к иным обращаться бесполезно – не услышат. И к ним же, естественно, я причислил прежде всего самого себя. В разборе, кто прав, кто виноват я думаю, самая достойна позиция это винить прежде всего себя и своих друзей, а не неизвестных нам людей иных положений и интересов.
Я бы понял упрек О.И. в такой форме: "Не надо было вообще упоминать об интеллигенции в Вашей статье, лучше было бы говорить просто о служащих-потребителях». С таким советом я склонен был бы согласиться, но одно обстоятельство мне мешает: именно среди свободомыслящей интеллигенции сегодня очень живо презрение к экономически свободным людям, живы антибуржуазные предрассудки и традиции. И именно поэтому я остановился на таком адресате обвинения.
Повторяю, я сам – служивый интеллигент и именно поэтому должен говорить прежде всего о наших, а не о чужих болезнях и пороках, не заботясь о "чистоте мундира", черт бы его побрал.
Переходя к конструктивной части критики О.И., нельзя не отметить одну симпатичную черту: у автора-интеллигента отсутствует такая специфическая черта, как интеллигентное высокомерие. Он может спокойно признаться в своей "безграмотности" по тому или иному вопросу. Надеюсь, что и у меня нет такого высокомерия и потому найти общий язык нам будет много легче обычного. Перейдем к конкретным возражениям.
1) "Нацдоход не может быть увеличен с помощью краж и спекуляций» (речь идет о повышении цен на продукцию до уровня рынка при передаче товаров в левую сеть).
- Если бы автор-интеллигент признал тезис о различной эффективности потребления и оптимальность рыночного регулирования, он бы признал и данный тезис.
2) Высказанная О.И. надежда, что обсуждаемая нами тема может привлечь внимание "серьезных экономистов" (видимо, ученых, находящихся на службе у государства) мне кажется совершенно неоправданной.
3) Об утопичности развития рыночных отношений в нашей стране, поскольку утопично пожелание бойкота госмагазинов.
- Но к такому бойкоту, на сегодня, действительно, утопичному (говорю, на сегодня, потому что в истории подобные массовые бойкоты проводились), я, конечно, не призывал. Речь шла лишь о доброжелательном отношении к частному и спекулятивному рынку.
4) Автор-интеллигент делает интересную попытку разделить понятия "спекулянт" и "частный торговец". Спекулянт – это перекупщик, в основном, гос.товаров, а частник – это торговец продуктами частного сектора. О том, что в жизни они переплетаются и тесно связаны друг с другом, мой оппонент не упоминает, а зря.
Капиталист, который сегодня закупает у советского государства сырье и продает его дальше зарубеж – спекулянт или частный торговец? Или, что можно западному Юпитеру, то не дозволено советскому спекулянту? Да и в наших условиях крупные подпольные предприятия, дающие левую продукцию, на деле используют сеть мелких левых продавцов-спекулянтов и не могут жить без них. Отрицание полезности спекулянтов-перепродавцов государственных товаров – это отрицание факта врастания государственного производства в стихийный рынок, это фактическая попытка подогнать реальное социалистическое хозяйство под невыполнимый социалистический идеал.
Впрочем, оппонент не отрицает пользы от государственной спекуляции в виде коммерческих магазинов, продающих товары в несколько раз дороже, но без очереди. Но тут же отрицает подобное право за частными спекулянтами. Почему? – Непонятно…
О.И. утверждает: спекулянты заинтересованы в сохранении "дефицита", ибо на его перепродаже наживаются. В устных разговорах эту мысль продолжали еще так: спекулянты не могут без дефицита, следовательно, они не могут жить без советского государства, творящего дефициты постоянно, след., спекулянты – самая заинтересованная и прочная основа нынешней власти.
Такие выводы мне кажутся совершенно необоснованными. Почва для перепродаж существует на любом рынке, в любом государстве (вспомните хотя бы деятельность знаменитых биржевых маклеров), так что профессия торговца-перекупщика везде необходима и будет нужна. А вот ущемление прав, постоянная угроза тюрьмой, общественное презрение, подавление инициативы и возможности производительно использовать добытые деньги – эти обстоятельства экономически свободными людьми воспринимаются крайне болезненно. Нет, друзьями ОБХСС или КГБ они никак не могут быть.
5) Надежда О.И., что "вопросы ценообразования в учебниках политэкономии разобраны "серьезнее" – мне кажется тщетной.
6) Предположение о том, что если бы повысились бы цены на мясо, молочные продукты и т.п., то соответственно подскочили бы и рыночные цены, говорит о простом непонимании действия рыночного механизма, а еще вернее – о потребительских предрассудках на этот счет.
7) Конечно, видеть в спекулянтах – единственных спасителей общества неправильно. Со стороны О.И. это невольная передержка.
Они улучшают госуд. систему распределения товаров, приближают ее к рыночной и помогают стихийной перестройке нашего хозяйства к нормальной организации.
8) Вопрос о производственном воровстве автор-интеллигент решает с позиции простого максимализма: "воровать нехорошо" и баста. Так же, собственно, рассуждает и ОБХСС, даже когда сажают за горсть колосков. А вот миллионы людей думают и поступают иначе. Обвинить их всех скопом в безнравственности, осудить в преступности очень легко, тем более что государство в этом будет – первым помощником, но на деле, в глубине, безнравственно и преступно. Прежде чем обвинять "ворующие" миллионы, может, следует более внимательно и скрупулезно просмотреть выдвинутые мною доводы в их защиту?
9) И, наконец, последнее: Утверждение О.И., что призыв к свободной экономической деятельности путь не к свободе, а к добровольной каторге интеллигентов, каторге, которая хуже "описываемого КБ рабства" – на мой взгляд, есть на редкость откровенное признание автором-интеллигентом справедливости моих обвинений. Именно так. Для большой части современной служивой интеллигенции спокойная государственная служба много лучше беспокойной службы народу, свободным рыночным потребителям. Сытое и спокойное рабство много лучше трудной и неустойчивой свободы – в этом-то все дело. Поэтому и возникает ненависть к спекулянтам, что они показывают реальность подлинной свободы, за которую на словах эти интеллигенты вроде бы выступают. Потому-то и кричат они экономически свободным людям: "Чур-чур меня, сгинь", что мечтают соединить нынешнюю сытость и будущую свободу, равнозначную, оказывается, "добровольной каторге".
Сегодняшняя реальность состоит именно в этом, в выборе между государственным социалистическим рабством и добровольным, т.е. свободным трудом на рынок. Остальные мечтания – вредные утопии.
О.А.(Александр Оболонский - юрист) "Можно только гадать…"
Можно только гадать, какими соображениями руководствовался автор, облекая выношенные и, очевидно, очень важные для себя идеи в форму шокирующего и во многих отношениях вызывающего раздражение памфлета. Предположим лучшее: полемическая резкость и явно рассчитанные на эпатаж суждения имеют целью "вызвать огонь на себя" и тем самым стимулировать обсуждение проблемы. Если цель такова, то автор все же сильно переборщил, т.к. далеко не каждый читатель найдет в себе достаточно хладнокровия, чтобы игнорировать неумные анти-интеллигентские выкрики и преодолеть соблазн потоптать автора на этой почве, а спокойно разобраться в существе поставленных очень серьезных вопросов. Лично я преодолел первый импульс как следует "врезать" отчасти потому, что К.Б. представляется мне не живым человеком, а схемой. Сводить же моральные счеты со схемой так же бессмысленно, как толковать о нравственности с машиной. Поэтому постараюсь избежать моральных оценок, а буду говорить по существу поднятых вопросов.
Полностью согласен с оценкой нашего нынешнего состояния как крайне неблагополучного, ненормального, требующего кардинальных перемен. Но в отличие от автора полагаю, что главные трудности нашего сегодняшнего и, думаю, завтрашнего дня определяются не столько дефектами экономической системы и недостаточной экономической развитостью, сколько ущербностью господствующей в обществе моральной системы ценностей. Однако я отнюдь не экономический нигилист и готов обсуждать идеи К.Б. в рамках избранных им самим ограничительных рамок, т.е. судить его по его же правилам. Это значит, что я беру на себя обязательство найти противоречия внутри его собственной схемы, т.е., в первую очередь, в его экономической модели. И последнее вводное замечание: т.к. мое письмо не имеет самостоятельного значения, я буду следовать за логикой К.Б. и комментировать его положения в избранном им порядке; поэтому начнем с периферийных вопросов.
Первая исходная посылка автора состоит в том, что существует прямая зависимость между ростом в обществе материальных и духовных богатств. Вообще говоря, это справедливо лишь для ограниченного, среднего участка траекторий этих переменных. Но готов допустить, что мы находимся именно на "среднем" участке.
Вторая исходная посылка относительно связи эффективности, рациональности и оптимальности в такой общей постановке вызывает только одно возражение: говорить об оптимальности имеет смысл только четко фиксируя критерий оптимальности. Автор подразумевает, что достижение наивысшего жизненного стандарта автоматически является таким критерием для любого общества. Однако это далеко не всегда так. Например, некое государство может оптимизировать свою деятельность по критериям достижения мировой революции, максимализации власти своей элиты и т.д., но отнюдь не по критерию блага своих подданных.
Третья исходная посылка касается благодетельной роли рынка, как механизма всеобщего регулирования. Это справедливо и спорить с этим было бы глупо, т.к. все иные предложенные до сих пор альтернативы (централизованное планирование, рационирование и пр.) заведомо менее эффективны по параметру достижения благосостояния граждан. Сделаем лишь одну оговорку: не следовало бы игнорировать возможности, которые возникают на путях дополнения, усовершенствования рыночного механизма посредством включения в систему элементов направленного регулирования экономики и спроса, научного заблаговременного предвидения изменений рыночной конъюнктуры и пр. Кстати, на Западе (который служит для K.Б. идеальной моделью) элементы централизованного регулирования экономики уже довольно значительны и все усиливаются. Это, в частности, позволяет смягчить жесткость рыночных отношении и осуществлять долговременные программы, которые не приносят непосредственной выгоды в частнопредпринимательском смысле, но необходимы для общества (экологические, энергетические и пр. программы). Таким образом, поддерживая рыночную ориентацию К.Б., хочу все же отметить, что в своем классическом виде она – удел вчерашнего дня. Конкретно эта проблема хорошо просматривается на предложенном автором примере с падением спроса на пшеницу и высвобождением ресурсов. Ведь в современных условиях есть возможность предвидеть эту ситуацию заранее и заблаговременно подготовить переключение ресурсов.
Теперь переходим, наконец, к существу. Проблема уровня цен очень интенсивно обсуждалась на Западе в период перед I Мировой войной. К сожалению, я слабо знаком с этой дискуссией, но косвенно можно судить об ее итогах на основании практики основных капиталистических стран, которые в нормальных обстоятельствах не пошли по пути повышения цен, а нашли иные стимуляторы производства.
Насколько мне помнится, в той дискуссии выдвигались альтернативы: "низкие цены – низкая зарплата", "высокие цены – высокая зарплата". Вариант же "высокие цены – низкая зарплата", по-моему, был отвергнут с самого начала, т.к. очевидно, что он не стимулирует производство. А ведь К.Б., по существу, ратует именно за этот вариант (о его призыве к обогащению мы скажем дальше).
Вообще посылка о наших низких ценах при дифференцированном рассмотрении оказывается не столь уж бесспорной. Безусловно дешевыми являются у нас лишь несколько видов товаров, который выполняют роль идеологических символов "гуманного общества". Это – хлеб, лекарства (да и то не все), квартиры (государственные) и еще пара товаров. Все остальное по отношению к средней зарплате отнюдь не дешево. Предвижу возражение: раз расхватывают – значит, дешево. Нет, это становится справедливым лишь после насыщения определенного уровня потребностей (так называемых "витальных" потребностей). В ситуации элементарной нехватки, скажем, обуви, ее будут расхватывать и по высоким ценам: босым-то не пойдешь. Плюс к тому пресс моды и т.п. заставят, уж если все равно раскошеливаться, еще приплатить за модность. Так что секретарша будет месяц обедать сухариками, а сапоги купит. Но это не значит, что сапоги дешевы и можно еще взвинтить цены. To же самое относится и к предметам питания, которые в московских магазинах расхватывают не потому, что они дешевы, а потому, что на 1000 км в округе негде купить элементарную жратву. В войну хлеб на рынке покупали по 800 руб. за буханку да еще дрались за него. Ну и что, привело это к повышению урожаев? – А ведь по логике К.Б. должно было привести.
(Пришел в голову довод "на мельницу" К.Б. – В средние века мануфактура и др. "промтовары" были дороги, а денежные доходы – низки. Но тогда: а) продукты – питания и целый ряд других вещей был практически исключены из сферы денежного обмена; б) уровень потребностей не сопоставим с нынешним; в) вещам сносу не было, они передавались из поколения в поколение. Так что условия были принципиально иными. Сдвиг начался с промышленной революцией, когда благодаря мануфактурам стало возможным продавать продукцию по низким ценам и тем самым поднять массовый спрос).
Далее, мне непонятны приветственные возгласы в адрес поднимающего цены государства. Ведь смысл этой операции совсем иной, чем поднятие цен на рынке. Государство выступает как спекулянт-монополист, стремящийся продлить свое монопольное положение продавца бесконечно долго. При этом получаемую сверхприбыль оно пускает отнюдь не на развертывание производства дефицита. Зачем? Столько хлопот, а в результате придется снижать цены и лишаться сверхприбыли. Гораздо проще снимать сливки с ситуации дефицита, а сверхприбыль обращать на другие нужды (не будем уклоняться и обсуждать, на какие именно). Таким образом, гос.повышение цен отнюдь не стимулирует развитие экономики, а консервирует отсталость. Гос-во же получает те же деньги при минимуме хлопот.
И последнее на эту тему. В условиях, когда дефицитом является значительное число товаров, возникает общая ситуация товарного голода. В результате платежеспособный потребитель, будучи не в состоянии удовлетворить свой спрос на "дефицит", вынужден вкладывать деньги в повышенное потребление тех товаров, которые до сих пор не были дефицитом. «Раз машину все равно не купить, хоть красной рыбы от пуза поедим. Раз магнитофона не достать, хоть книжек накупим – авось дети почитают, да и вообще красиво" и т.д. Таким образом, искусственно возрастает спрос на другие категории товаров, и все большее число из них само попадает в категорию дефицита. Где конец этой порочной спирали, не знаю. Но вряд ли повышения цен сами по себе решат проблему.
Тезис о требовании низких цен как порождения рабской психологии в первый момент кажется убедительным, тем более что в истории мы находим ему подтверждения: в императорском Риме и в др. времена власть часто прибегала к бесплатной раздаче и продаже за бесценок с государственных складов хлеба и одежды для того, чтобы удержать массы в состоянии покорности. Но бывало и иначе: скажем, вряд ли можно считать, что строители Беломорканала и др. объектов Архипелага получали свою похлебку по низким ценам, а ведь они были самыми настоящими рабами. Так что рабство в употребляемом К.Б. смысле есть функция не уровня цен, а монопольности "дающей руки".
Требовать повышения цен, не имея возможности поднять собственную зарплату (все советы К.Б., как зарабатывать деньги в наших условиях, если они обращены к широким массам, звучат как детский лепет) – абсурд.
У нас предприимчивые и не отягощенные моральными предрассудками люди в погоне за заработком идут не в товарно-производственную сферу, а в противоположную сторону – в сферу идеологическо-апологетического паразитирования и в охранительные органы. Именно там они зарабатывают предъявляемые на рынке деньги. А они никак не способствуют развитию экономики, т.к. их деятельность тормозит ее. Неужели К.Б. не понимает, что в нашем обществе действуют совершенно иные связи, и введение в одном звене псевдо-рыночного механизма ничего не решит?! Кстати, государство сейчас экспериментирует в предлагаемом К.Б. направлении. Вышло постановление, согласно которому производству разрешается на срок до 3-х лет вводить повышенные цены на новые товары. Лично я оцениваю этот шаг отрицательно, т.к. он приведет к неконтролируемому повышению цен перед лицом беззащитного потребителя. Вряд ли это стимулирует производство. Но поглядим.
Модель трехзвенна: производство-распределение-потребление. К.Б. предлагает усилить давление распределения (в его модели – спекулянтов) на потребителя, т.е. только в одну сторону. Но это не приведет к повышению эффективности экономики. Итогом будет лишь возложение на потребителя дополнительных тягот, неся которые он будет еще в большей степени, чем сейчас, расплачиваться за неэффективность нашей экономики. В конечном счете, это приведет к разорению массового потребителя. А это, думаю, вряд ли соответствует желаниям даже таких фанатиков, как К.Б.
- Концепция К.Б. – антисистемна.
- Глупо ругать потребителя за стремление к низким ценам, т.к. тем самым он только уравновешивает алчность спекулянта. Это – обычный торг в рамках столь милого К.Б. рыночного механизма. Как спекулянт призван взвинтить цену, так потребитель – ее сбить.
- Согласен, спекулянт в известном смысле экономически выгоден для государства. Но что за нелепое суждение о том, что потребитель травит спекулянта! Он как раз его поддерживает, а травит его именно государство, т.к. боится его политически. Все уродства спекуляции, о которых так красочно пишет К.Б. идут не от потребителя, а от государства, т.к. именно оно делает спекуляцию занятием нелегальным.
Нелегальность же в корне меняет социальный смысл спекуляции, превращая ее из, по преимуществу, социального блага в, по преимуществу, социальное зло.
- Кстати, о "черном рынке". Создается впечатление, что К.Б. отождествляет его с рынком вообще. Но это не так. Он отличается: а) своей нелегальностью; б) своей однозвенностью. Он – порождение ненормальных условий производства и распределения и в этом он – антипод рынка нормального. Он по определению не может привести к экономическому расцвету, т.к. во-первых, давит лишь в одну сторону – на потребителя, а во-вторых, существует лишь благодаря тому, что экономика не справляется со своими задачами. Нормализация экономики – смерть "черного рынка".
- Анализ механизма "подприлавочного перераспределения" экономически точен, но: а) он, в силу изложенного выше, не стимулирует развития производства, как полагает автор, и, следовательно, даже в перспективе не приведет к снижению цен; б) услуга продавца-спекулянта, по своему социальному смыслу – отнюдь не рыночная услуга, а взятка, т.е. явление совсем другого порядка; в) в предлагаемой модели ряд предметов – автомобили, золото, такси и др. – изымаются из сферы удовлетворения нормальных массовых потребностей и превращаются в инструмент косвенного налогообложения спекулянтов. Естественно ли это? г) об алкоголе в том же качестве – (опускаю вопрос о том, что пьянствующий человек приносит лишь кратковременную экономическую выгоду, которая не компенсирует наносимого им долговременного общественного вреда, а также внеэкономическую сторону дела) весьма наивно полагать, что спекулянт – необходимый посредник в деле возврата государству денег в обмен на водку. Слава Богу, россиянин всегда пропивал свои деньги самостоятельно. Зачем такой сложный дополнительный круг – потребитель отдает деньги спекулянту, а спекулянт пропивает? Сами пропьем. И чем недоступней будут другие товары, тем скорей и больше пропьем. В этом нам никакой спекулянт не конкурент.
- О краже с производства: а) в рамках чисто экономических рассуждений все вроде бы сходится, но, по-моему, это обстоятельство лишь иллюстрирует ограниченность возможностей экономического подхода, абсурдность его абсолютизации; б) "неувязочка" с суждением о том, что спекулянт, возвращая государству деньги, приносят пользу – если государство настолько бесхозяйственно, что даже изъятая из его владения посредством кражи вещь приносит больше пользы, то какой же позитивный смысл в том, что спекулянт ускоряет обращение и возвращает ему полученные от населения деньги? – Ведь все равно не использует.
- Призыв изыскать средства для заработка, обращенный к людям, находящимся в своих основных проявлениях деятельности под полным контролем тоталитарного государства-монополиста и в то же время не желающим нарушать закон со всеми вытекающими последствиями (т.е. не готовых к роли "рыцарей удачи") звучит либо как цинизм, либо как призыв к революции.
Вообще основной смысл работы состоит в том, что призывают явочным порядком ввести капитализм. Но вряд ли это возможно в политических условиях, в рамках наших моральных традиций, да и вообще в индустриальную эру, в конце 20 века начинать классический период первоначального накопления капитала…
Помимо всего прочего, это жестоко по отношению к людям, т.к. повлечет разорение, пауперизацию значительных масс населения, а позитивные результаты появятся не раньше следующего поколения. Неужели нельзя иначе?
- Сейчас не 17-й век, и кустарь не сможет удовлетворить современные потребности. Так что одновременно нужно говорить и о частном производстве.
- Как ни странно, воззрения К.Б. лишь по недоразумению можно отнести к буржуазным, к капиталистическим. Да будет мне дозволено спрятаться за авторитет М.Вебера, т.к. лучше я все равно не скажу:
"Стремление к предпринимательству", "стремление к наживе", к денежной выгоде, к наибольшей денежной выгоде, само по себе ничего общего не имеет с капитализмом. Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художников, кокоток, взяточников-чиновников, солдат, разбойников, крестоносцев, посетителей игорных домов и нищих – можно с полным правом сказать, что оно свойственно … всех эпох и всех стран мира, повсюду, где для этого существует или существовала какая-либо объективная возможность. Подобные наивные представления о сущности капитализма принадлежат к тем истинам, от которых раз и навсегда следовало бы отказаться еще на заре изучения культуры. Безудержная алчность в делах наживы ни в коей мере не тождественна капитализму, и еще менее того его "духу". Капитализм может быть даже идентичным обузданием этого иррационального стремления, во всяком случае его рациональному регламентированию. Капитализм безусловно тождественен стремлению к наживе в рамках непрерывно действующего рационального капиталистического предприятия, к непрерывно возрождающейся прибыли, к "рентабельности".
- Теперь вопрос об интеллигенции. Я оставил его на конец, т.к. он мало связан с существом дела и основан на недоразумении. К.Б., действительно, верно ухватывает некоторые изъяны псевдоинтеллигентского сознания (например, снятие с себя ответственности за происходящее: "Они виноваты, а мы ни при чем; мы бы и рады да что мы можем", а также известное чистоплюйство), но во всем остальном… Создается впечатление, что К.Б. просто не понимает, о ком и о чем он говорит.
Чтобы серьезно обсуждать этот вопрос, надо хотя бы уяснить себе смысл исходного понятия. Да и вообще применительно к современному обществу традиционная "классово-прослоечная модель", которой пользуется К.Б., мало что дает. Но чтобы серьезно аргументировать последнее возражение, должен был бы предложить другую модель. А для этого письма мало. Поэтому оставим суть и ограничимся удивлением, почему К.Б. отождествляет потребителя с интеллигентом. Но о самом умонастроении все же выскажусь.
О том, что "интеллигенция никакой не мозг нации, а говно", мы читали не раз, а слыхали еще чаще, причем из самых разных уст. Интеллигентофобия, желание найти в ней корень всего зла, свалить на интеллигентов ответственность за все мировые неурядицы – самый расхожий, затасканный козырь узколобого сознания деклассированного плебея. Просто дико встречать подобные упражнения в работе, претендующей, и не без оснований, на научность. К счастью, не эти пассажи определяют дух статьи, хотя они сильно снижают ее общий уровень. Отвечать на все бредовые обвинения, значит – не уважать ни себя, ни возможного читателя.
Кстати, для сведения К.Б., - жадность никогда не была качеством интеллигента. Это – типичное качество крестьянина.
Резюмируем. Я – за реконструкцию нашего общества в направлении рыночной модели, но, во-первых, она должна происходить более или менее одновременно во всех звеньях, во-вторых, иметь легальную основу, в-третьих (и это самое сложное и долгое) сопровождаться соответствующей моральной реконструкцией общества. Предлагаемый же нам вариант псевдорынка, да еще при неизменности отношений в других сферах, способен лишь разорить потребителя, но не способен рационализировать экономику, т.к. он не имеет с ней обратной связи и, более того, кровно заинтересован в ее неудовлетворительном функционировании.
Прошу прощения за скороговорку, но я просто не имею возможности уделить этой работе больше времени.
Комментарий к рецензии О.А.
Главным противоречием занятой О.А. позиции, на мой взгляд, является то обстоятельство, что, заявляя себя сторонником рыночной экономики, признавая в принципе "благодетельную роль рынка, как механизма всеобщего регулирования", он в наших конкретных условиях на деле выступает сторонником государственного контроля и планирования.
Идя прямо по тексту рецензии, мы видим, как О.А.
1) "оговаривается", что рыночный механизм надо дополнять и совершенствовать включением в него направленного (видимо, государственного) регулирования, что "элементы" централизованного регулирования экономики (и на Западе) уже довольно значительны и все усиливаются", что "рыночная ориентация К.Б. в своем классическом виде" – удел вчерашнего дня.
2) Вспоминая отрывочные сведения об экономической дискуссии начала века "об уровне цен", О.А. высказывает странные суждения, свидетельствующие о простом непонимания признаваемого им рыночного механизма. Так он уверяет, что цены на рынке можно устанавливать волевым путем, а не в зависимости от спроса-предложения. Если бы такое понимание у него присутствовало, то сразу бы отпал вариант установления на рынке возможности "высокие цены – низкая зарплата", т.е. устойчивый дисбаланс, как абсурдный (вопросы влияния экспорта-импорта на экономику отдельных стран мы не трогаем, ибо речь идет о принципе).
Представления О.А. о "приемлемом или неприемлемом" уровне цен находятся в соответствии с расхожими потребительскими представления - "чтобы я мог купить", сводятся к необходимой "доступности" желаемых товаров. Раз секретарше, покупающей модные сапоги, приходится из-за этого "сидеть на сухариках", значит, они – слишком дороги! Логика, конечно, железная, но к пониманию экономических механизмов не имеющая никакого отношения.
Главный (считайте пока, единственный) закон рыночного ценообразования: если товар расхватывают или за ним очередь – значит, он дешев, на дефицит надо поднимать цену; напротив, на залежалый товар надо цену снижать, пока его не начнут раскупать. Никакие прочие соображения о себестоимости товара, о "витальных" потребностях или мучениях "секретарш", о сверхбарышах торговцев, не имеют к принципу рыночных, т.е. оптимальных цен, никакого отношения. Понимаете, никакого! Только соотношение спроса и предложения! Больше ничего!
Конечно, и в западных странах государство может поддерживать искусственно низкий уровень цен на те или иные товары, но делает оно это с помощью дотаций производителям или, даже потребителям, но никак не вмешиваясь в сам процесс рыночного ценообразования. Ибо любое такое вмешательство, государственное фиксирование цен немедленно приводит к слому государственных запретов, к появлению черного рынка со свободными ценами, вновь балансирующими свободный спрос и предложение.
3) Упоминая "монопольные цены" и государство-монополиста, О.А., как мне кажется, не понимает причин и механизма образования монопольно высоких цен, которые заключаются в искусственном ограничении производства товаров и их свободной продажи. О монопольной цене имеет смысл говорить только, когда уже существует производство, готовое выпускать большую массу товаров, а монополист этому препятствует силой ради сохранения высокой рыночной цены. При этом никаким дефицитом товаров и не пахнет. Монопольное извлечение прибылей – это когда производство изнывает от безделья и желания выпустить продукцию, склады ломятся от товара и желания пустить его в оборот, а монополист их сдерживает, чтобы продавать немного товаров, но по несуразно высоким ценам. Разве эта ситуация схожа с нашей? Где у нас склады, ломящиеся от дефицитного товара или производство, которому планы устанавливают в половину возможного?
Слова О.А., что государству выгодно снимать монополистические "сливки" с "ситуации дефицита, кажутся мне абракадаброй, потому что с дефицита, т.е. товара, продаваемого по цене ниже равновесной, продавец не снимает сливки, а, напротив, теряет.
Истинное положение – иное, и оно заключается в том, что государство устанавливает не монопольно высокие, а монопольно-низкие цены, даря часть производственной прибыли потребителям, не всем, конечно, а лишь избранным потребителям, тем, кому этот дефицит достается (например, в столицах). Конечно, ситуация дефицита нашему государству выгодна, только это выгода не экономическая, а политическая, ибо она привязывает "благодарных потребителей" к "дарящему государству".
Вообще, в своих рассуждениях О.А. допускает противоречия и непоследовательность на каждом шагу. "Системностью" здесь и не пахнет. По-видимому, то обстоятельство, что он не мог уделить нашей теме "больше времени" сыграло свою роковую роль. Так, заявив о грабительском извлечении государством сверхприбылей из чрезмерных цен на "витально потребные" промтовары, он тут же справедливо печалится, что не имея возможности купить нужный дефицитный товар, но имея свободные деньги, потребитель начинает скупать другие товары, превращая и их в дефицит, взвинчивая на них величину платежеспособного спроса. А ведь кажется, что тут сложного: подними цены на товары до равновесного уровня, и порочная спираль растущего спроса остановится, и очереди исчезнут… Но нет, такое повышение цен – приведет к "разорению массового потребителя"(?!)
"Интересы потребителя прежде всего!" – только здесь О.А. проявляет неуклонную последовательность, только в защите этого тезиса – любыми путями и аргументами.
4) Часть возражений О.А. основана на невольных передержках. Так, обсуждая тезис: "Требование низких цен есть проявление "рабской психологии", он ссылается на цены питания строителей Беломорканала (а разве там были ресторанные цены?) и утверждает: "Так что рабство в употребляемом К.Б. смысле есть функция не уровня цен, а монопольности "дающей руки", т.е. перевертывает мой тезис наоборот: вместо "требование низких цен есть следствие рабства" появилось "рабство как функция низких цен". Я не буду сейчас оспаривать или обосновывать справедливость последнего утверждения, но зачем мне приписывать то, что я не говорил?
5) И еще. О.А. говорит о том, что требовать повышения цен, не имея возможности поднять уровень своей зарплаты – абсурд. А почему он считает, что сегодняшний уровень зарплаты низок? Мой-то ответ на этот вопрос понятен: раз большинство товаров дефицитны, значит, люди получают гораздо больше денег, чем производят товаров, значит, страна в целом живет не по средствам. А вот чем основывает свой ответ О.А. – тем, что "на западе живут лучше и нам так надо"?
6) "Все советы К.Б., как зарабатывать деньги в наших условиях, если они обращены к широким массам, звучат как детский лепет".
Не будем говорить, что О.A. знает, что мои "советы" обращены не к "широким массам". Судя о людях лишь по собственному мироощущению, мне кажется, О.А. отстал от жизни. Если ему самому не подходит труд для людей, на рынок, шабашничество, репетиторство и т.п. левые работы, то это не значит, что они противопоказаны другим. Что касается "широких масс", то они-то как раз уже гораздо ближе к рынку, к свободе, чем служивая интеллигенция. Для них "детским лепетом" слышатся льющиеся со всех сторон уговоры о "честной и бескорыстной" работе на государство. О.А. настолько оторван от этих самых "широких масс", что видит лишь один "реальный путь" для увеличения получаемых денег – стать высокооплачиваемым идеологическим работником или сотрудником органов. Видимо, О.А. настолько уже сжился с условиями своей службы, что и не представляет иного мира вне ее перспектив. Выбор для него ограничивается лишь службой за малые деньги или службой за большие деньги… Что ж, вполне понятное ослепление…
7) Я согласен с О.А., что ругать потребителя за стремление понизить цены на покупаемые им товары, столь же глупо, как и ругать спекулянта за стремление повысить их до максимума. В этих действиях проявляется обычный торговый спор, после разрешения которого на "равновесной" цене, продавец и покупатель могут "спрыснуть" сделку и разойтись "полюбовно". Но как прикажете отнестись к потребителю, который прибегает к услугам спекулянта-торговца, договаривается с ним о той же равновесной цене, но на деле не только презирает своего торгового партнера, а желал бы при случае засадить его в тюрьму? Я к такому "предательству" не могу относиться иначе, как с омерзением. Но ведь подобное поведение ("со спекулянтами дело имею, но за порядочных людей их не считаю") обнаруживают очень многие из нас. А некоторые доходят и до прямого одобрения государственных преследований и лагерей за спекуляцию.
Глупо, конечно, ругать рабочего за стремление в забастовках повысить свою зарплату, а капиталиста – за стремление снизить её, чтобы понизить продажную цену продукции, но как следует отнестись к тем же рабочим, которые начнут проповедовать не забастовку, а необходимость тотального (даже физического) уничтожения "буржуев"?
Нынешнее презрение и неприятие "леваков и спекулянтов" со стороны служащих-потребителей в своей основе имеет аналогичную "революционную кровожадность".
8) O.A. приводит самые различные аргументы в защиту потребителя, как говорится, петляет на каждом шагу, в каждом абзаце. Вот он перекладывает обвинение в "травле спекулянтов" с потребителя исключительно на широкие плечи государства, соглашаясь при этом, что "уродства спекуляции" происходят лишь от государственных преследований. Но тут же производит смысловой "скачок": "Однако, нелегальность в корне меняет социальный смысл спекуляции, превращая ее из социального блага в …зло", т.е. возвращается к своему отрицательному отношению к современной спекуляции, к отношению, свойственному очень многим нашим потребителям (на сочувствие которых и опирается государство в своих запретах).
Но почему происходят такие переворачивания понятий? С каких это пор социальные благодеяния превращаются в свою противоположность только от того, признает ли их государство или начинает преследовать? И с каких это пор государство стало обладать столь высоким моральным авторитетом, что может одно и то же деяние сделать добром или злом, в зависимости от своей воли? Почему бы тогда не объявить злом все, что государство соизволит запретить?
А с другом стороны, я не понимаю, чем подобные "нравственные выверты» отличаются от рабской психологии. Впрочем, О.А. пытается выдвинуть и рациональные аргументы против современной спекуляции, как "антипода нормального рынка". В чем же смысл этих достаточно бессвязных и трудно разбираемых доводов? Он сводится к тому, что нынешний спекулятивный (черный) рынок "давит только на потребителя", что он "не стимулирует производство", что спекулянты изымают из сферы массовых потребностей "автомобили, золото, такси", что водку попивать лучше самим, чем давать на водку спекулянтам, что возвращать государству-производителю деньги от потребителей бесполезно – все равно растранжирят на бесхозяйственность и авантюры, что призыв к людям стремиться работать на рынок в наших тоталитарных условиях есть призыв к нарушению законов, т.е. "цинизм" (?) и "призыв к революции" (?) и т.д. и т.п. Что, наконец, смысл моей работы состоит в призыве "явочным порядком ввести капитализм", но это и жестоко к людям, и невозможно из-за российской специфики и из-за особенностей нашего индустриального века… А с другой стороны: воззрения К.Б. не только не капиталистические, но даже не буржуазные. Для доказательства чегоприводится цитата из М.Вебера: "Капитализм безусловно тождественен стремлению к наживе в рамках непрерывно действующего капиталистического предприятия…" (Уверен, что взгляды М.Вебера по данному вопросу много сложнее, чем представляется О.А., но здесь не место заниматься их разбором).
Знакомясь со всеми этими "аргументами", приходится убеждаться как в их внутренней противоречивости, так и в полной несвязанности с ходом доказательств в моей статье. Наш спор с О.А. крутится в плену аргументов, выдвинутых еще год назад, при обсуждении призыва А.И.Солженицына "Жить не по лжи!", буксует на месте. К выдвигаемым мною доказательствам и экономическим аргументам, О.А. оказывается глухим. Он, конечно, выдвигает массу возражений, во многом интересных, но все они – со стороны, нет ни одного кардинального, действительно вскрывающего "противоречивость" моей позиции. Упрекая меня в "антисистемности", О.A. не имеет собственной системы в доказательствах, а недостаток логики заменяет простым отметанием.
Так, вынужденно отмечая, что приводимый в моей статье "анализ механизма подприлавочного перераспределения" экономически точен, или что "в рамках чисто экономических рассуждений все вроде бы сходится», он делает отсюда лишь один вывод: "По-моему, это обстоятельство лишь иллюстрирует ограниченность возможностей экономического подхода, абсурдность его абсолютизации". Получается очень просто: раз экономические доказательства не подтверждают мое мироощущение и поведение – значит, абсурдны сами эти доказательства.
Конечно, с таким подходом спорить бесполезно.
Подведем итоги. Возражения О.А., на мой взгляд, недоказательны и преследуют лишь одну, нескрываемую цель: защитить потребительское мироощущение и интересы, а не разобраться в существе проблемы. Польза от такого спора может быть лишь одна: саморазоблачение государственно-потребительской идеологии из ее псевдонаучных одежд.
И наконец, последнее: о моей "интеллигентофобии". Я обратился с обвинением к интеллигенции не всей, а лишь к ее служащей и потребительской части. Именно потому, что сам принадлежу к этой группе народа, я и счел себя вправе обращаться с подобными словами. Гораздо меньше у меня прав на такие речи к рабочим и крестьянам (хотя и они сегодня в большинстве случаев – служащие-потребители). Однако прежде чем излечивать других, надо излечиться самим. Все это я уже излагал в начале статьи достаточно внятно. Трудно предположить, что О.А. – не понял всего этого, он просто – предпочел "обидеться", предпочел "потоптать меня", отождествив с автором тезиса "интеллигенция – не мозг нации, а говно", а мои аргументы – с "затасканным козырем узколобого сознания деклассированного плебея". (Ух, как "красиво" сказано!) Однако ничего странного в таком обидчивом повороте нет.
На деле О.А. считает, что интеллигенцию критиковать вообще нельзя. Даже когда он говорит о ее отрицательных чертах: "чистоплюйство, снятии с себя ответственности", он добавляет: это – изъяны "псевдо-интеллигентного сознания". Сам же термин "интеллигенция" он оставляет в непорочной чистоте и святости. На деле же перед нами происходит обычный, интеллигентный трюк: сначала реальное понятие "интеллигенция" (т.е. "люди умственного труда") очищается и облагораживается с помощью отвода всяческих "образованцев", "безнравственных "псевдоинтеллигентов" и т.д. и т.п., а затем, в жизни это, ставшее высоким, понятие прикладывается к себе и своим коллегам просто на основе факта своей умственной работы (ведь не рабочие мы и не крестьяне), получая возможность вознести себя над остальными. И не дай Бог произнести слово критики – кровная обида: Нельзя ругать святыню!
Я не желаю играть в подобные словесные игры, не желаю говорить о себе и своих коллегах, как о необыкновенных людях. Нет, нам, служащим-интеллигентам, гордиться нечем. И хотя мы – не "дерьмо", по приведенной цитате, но, конечно же, и не "мозг нации", на чем, по-видимому, настаивает О.А. Утверждение: "интеллигенция – мозг нации" равносильно утверждению: "все же остальные – бессмысленные части тела, почти дерьмо".
Интеллигентская убежденность О.А. в своей исключительности, его благородное негодование, отказ "унижаться" ответом на "бредовые обвинения" в адрес служивой интеллигенции и небрежные ссылки на свою занятость – просто великолепны. А чего стоит кинутое вскользь барственное замечание: "Кстати, для сведения К.Б., жадность никогда не была качеством интеллигента. Это – типичное качество крестьянина". Сколько замечательного высокомерия в одной фразе, и от кого – от человека, подчинившего свою речь лишь одной цели – защите своих клановых потребительских интересов.
Нет, надежды на понимание здесь надо оставить. Таких "интеллигентов", конечно, не обвинишь, они сами кого угодно обвинят. Но неужели в этой среде – все такие?
Н.П. "Краткие критические замечания…"
Мне хотелось бы начать свои весьма краткие критические замечания с двух вопросов: 1) на кого рассчитана эта статья? 2) на что рассчитывает автор, т.е. думает ли он, что, действительно, предлагает конструктивный вариант или просто дает выход переполняющему его раздражению?
Ответ на первый вопрос как будто бы не вызывает сомнений – на "околодиссидентскую интеллигенцию". А в таком случае не стоило бы ее так, походя, оплевывать. Такой, мягко выражаясь, "полемический задор" в конце какого-нибудь публичного (не письменного) спора вряд ли оправдан, а уж в начале такой дискуссии прямо противопоказан, т.к. отвлекает дискуссию от основной темы. А тем в ней, кстати, и без того множество, смешанных воедино, вероятно, опять-таки в полемическом задоре автора, который пытается показать, что главная тема – защита спекуляции от общественного преследования, ибо спекуляция – залог экономической свободы и прогресса.
Оставим, однако, в стороне спекулянтов, так как они, на мой взгляд, обогащаясь, помогают отдельным лицам, но не могут ни спасти, ни погубить общество в целом. Боюсь, что и в таком вычленении проблема выглядит совершенно необоснованной и абстрактной. Основные же опорные "посылки" автора отнюдь не бесспорны.
Суммирующая категория "национальный доход" может быть и является показателем мощи государства, но именно мощи государства, а отнюдь не счастья и благополучия населяющих его людей. Второй точкой опоры авторской концепции является созвучная первой категория "эффективный потребитель". Эта категория также является исходно ложным показателем и не может служить для оценки общественного блага, если понимать последнее, как благо для каждого члена общества.
В рамках этих категорий совершенно безразлично в конечном счете, кто и зачем купил тот или иной продукт, какой путь прошел продукт и дошел ли до каждого потребителя. Национальный доход не изменится от того, купят ли какую-то тысячу единиц товара тысяча покупателей или один, который окажется достаточно эффективным. Национальному доходу все равно, а человеку, который заботится о благе и прогрессе родины должно быть не все равно, если он под прогрессом родины понимает не только возрастание ее национального дохода. И если уж писать и стремиться вызвать полемику, надо более четко формулировать те или иные понятия и положения и отдавать себе отчет, что и зачем пишешь.
По-моему, такая полемика не может дать ничего конструктивного. Потому что для того, чтобы конструктивно мыслить в такой области, надо быть не "экономически свободным", а экономически грамотным. Не будучи ни тем, ни другим, я не берусь предлагать что-либо.
А о какой экономической свободе идет речь? Как говорится, "кошку надо называть кошкой". Призывая интеллигенцию освободиться от пут ведомости на зарплату, автор забывает (или делает вид, что забывает), что это отнюдь не единственная контролирующая деятельность человека возможность государства. А главное – зачем?
Я не вижу смысла стремиться стать эффективным потребителем, ибо сколь он ни будет эффективным, он все-таки останется потребителем – и это будет его главной задачей (автору только кажется, что категория условна). По-моему, главной задачей все-таки является гармоничное развитие всех заложенных в человеке возможностей и способностей. Подавление их для увеличения национального дохода означает тот же примат государства над личностью, какой бы флаг при этом ни поднимался. Неэффективный потребитель (он же – экономически неграмотный).
Комментарий к отзыву Н.П.
Вот и еще один возмущенный отзыв от очередного возмущенного интеллигента. Только этот интеллигент с вызовом прокламирует свою "экономическую безграмотность". Мол, я – безграмотный, Вы – совсем не лучше, поэтому давайте закроем эту неприятную тему. Но Бог с ними, с обидами и самоуничижением.
В "Замечаниях" Н.П. много вопросов, ответы на которые содержатся в самой моей статье. Но раз они снова всплыли, то вкратце повторюсь:
Все содержание статьи, все ее доказательства и аргументы отбрасываются в корзину великолепным: "оставим, однако, в стороне…" Или так: "Нет, и не говорите, и слушать не буду. Не хочу и не буду" – слова разные, подход в обоих случаях одинаков.
Правда, есть несколько конструктивных возражений против моих "опорных посылок".
1) "Категория нацдоход характеризует лишь мощь государства", а "отнюдь не счастье и благополучие населяющих его людей".
- Однако, возможна ли все же категория, характеризующая "счастье и благополучие людей"? Легче всего ответить категорическим "нет", ибо тогда и разговаривать больше не о чем, да и думать тоже – все равно ничего понять нельзя. Труднее ответить "да", сознавая всю относительность любых предлагаемых для измерения категорий.
-Характеризует ли как-то уровень жизни людей потребление на душу населения всевозможных продаваемых на рынке благ? Я думаю, что все же – да! Нацдоход на душу населения разве не суммирует все эта блага? И чем отличается категория нацдоход от категорий – нацдоход на душу населения? Да и на чем ином может зиждиться наша уверенность, что, например, в США люди живут много богаче, лучше, чем в Китае?
2) Категория "эффективного потребителя" Н.П. также считает исходным сложным показателем, который "не может служить для оценки общественного блага и т.д. – вплоть до упрека:"Если уж писать и стремиться вызвать полемику, надо более четко формулировать те или иные понятия и положения и отдавать себе отчет, что и зачем пишешь".
Я приму подобные упреки, если они будут хотя бы доказательными, а не голословными. А в данном случае я могу ответить лишь сдержанно: "Читать надо внимательнее". Ведь термин "более эффективное потребление" был введен мною только для того, чтобы различать, "кто и зачем купил тот или иной продукт". Эта цель зафиксирована как в самом термине, так и в примерах, иллюстрирующих его применение; так, автомобильные запчасти можно использовать для оживления автомобиля и тысяч дел и удовольствий, получаемых с помощью последнего, а можно их накупить в 10 раз больше нужного запаса (из-за дешевизны и дефицита) или использовать для ерундового дела. То же самое и с книгами: одним они нужны для дела и жизни, другим – для домашней библиотеки, ее красоты и престижности (говорю без осуждения). Мясо можно купить в качестве редкого деликатеса к обычной пресной пище, и в качестве приевшегося продукта. Ну и т.д. Вот Вам примеры и иллюстрации эффективного и неэффективного потребления. Неужели такое понимание было не заметным в моей статье?
Если цены на все эти товары высокие, то я в рамках своих ограниченных доходов должен буду выбирать между запчастями, книгами или мясом что-то одно, оставляя другое прочим эффективным потребителям (и получая от этого "одного" товара полное удовлетворение). Если же цены будут низкими, а товары – дефицитными, т.е. не всем доступными, то я, допустим, смогу ухватить и книги, и запчасти, и мясо (расслабленно балуясь и тем, и другим, и третьим), а другие, менее удачливые или непривилегированные покупатели не смогут ничего этого купить и останутся со своими неудовлетворенными потребностями (ни мяса, ни книг, ни авто), или в лучшем случае, стакнутся со спекулянтами, которые и спасут их за еще более высокую цену.
H.П. не приходит в голову, что в условиях дефицита нечестно пользоваться и мясом, и запчастями, и книгами по низким государственным ценам, поскольку это отнимает у других, столько же зарабатывающих людей, их долю дефицитных товаров. Черт с ними, с этими провинциалами и нерасторопными Н.П. только слышит, что кто-то требует справедливости, своей доли дефицитного товара даже за высокую равновесную цену и ярится: как нужно много зарабатывать! - Да, помилуйте, кто ж с Вас требует высоких заработков: просто откажитесь от автомобиля ради мяса каждый день, или от мяса – ради книг. И все. Будьте эффективным потребителем за те же деньги. И можете смотреть провинциалам спокойно в глаза. Без стыда. Ибо при этих условиях, отняв у Вас не очень нужные товары, и они смогут стать равными Вам Эффективными Потребителями, смогут спокойно удовлетворять свои главные потребности, реализовывать свои основные способности и интересы, в наибольшей степени осуществлять свое счастье и удовлетворение. И не завтра и потом (когда, мол, на всех производство наготовит), а сегодня, в рамках сегодняшнего предложения.
Дополнительной работой или дополнительным самоограничением, но необходимо уничтожить дефицит, это страшное зло нашей жизни. Вот зачем нужны рыночные цены.
Я снова повторяю это, уже не надеясь, что буду услышан теми, кто слушать не желает…
В.Р. "Жанр политической публицистики обладает…"
Жанр политической публицистики обладает одним коварным свойством: ставя в центр своего внимания самые злободневные вопросы политической жизни и благодаря этому без труда получая в полное свое распоряжение внимание читателей, произведения волей-неволей берут миссию указания тех средств или путей, принятие которых кардинально решит эти наболевшие вопросы. И чем острее обсуждаемые вопросы, чем ближе к сердцу принимает их публицист, тем вернее, более обещающе, "панацеистее" то средство, которое "само напрашивается" в руки реформатора. А для того, чтобы вызвать созвучный энтузиазм читателей, чтобы поднять температуру его эмоционального накала, предложение, как правило, оказывается гениальным, самоочевидным, всеобъемлющим и исчерпывающим. И горе тем, кто не знает, не видит, не верит или не подозревает ни о существе этих проблем, ни о существовании пути их разрешения. В этом случае можно занять удобную позицию общественного обвинителя, откровенно хлещущего правду-матку в глаза замшелого обывателя. Удобство такой позиции главным образом состоит в том, что можно не толкаться в тесноте обоснований и аргументов, а сразу занять господствующую высоту моральной правоты и выйти на оперативный простор бичевания, оставляя, тем не менее, единственный путь отступления – сдаться на милость победителя.
Единственное, в чем я полностью согласен с К.Б. – это в выборе той болевой точки нашего общественного организма, которая теперь нуждается не в диагностировании, а в интенсивном и эффективном лечении. Всякий, кто не утратил чувства реального бытия, кто мучительно размышлял над его гримасами и пытался найти хотя бы только для себя пусть хоть умозрительную, но привлекательную альтернативу, которую можно было бы положить в основу иной модели функционирования нашего общества, не может не присоединиться к автору, не может не разделить его праведный гнев по поводу отсутствия экономического прогресса в стране, бесхозяйственности, бездарности планирования и т.д. Но взывая к чувству, не следует забывать о разуме. Нельзя, размышляя о столь сложной, многообразной и по природе своей противоречивой материи, какой является экономика, не думать или по крайней мере не подозревать о существовании своих, специфических для нее закономерностей, соответственно сложных, многообразных и противоречивых. Это так же нелепо, как если бы в объяснении поведения человека мы рассуждали бы лишь исходя из средневековых представлений о его физиологии. Но именно так поступает автор. Из всех видов критики самая худшая – некомпетентная критика, которая тем более опасна, когда исходит от публициста, претендующего на общественное внимание просвещенной и образованной, а не невежественной публики.
Я вообще не знаю, должен ли публицист обвинять – ему, по-моему, более пристало будить мысль, размышляя вслух. Взяв на себя роль обвинителя, автор поставил перед собой довольно смелую задачу не просто эпатировать определенные слои нашей интеллигенции, но и противопоставить ее привычной либерально-фрондирующей, но безответственной и неконструктивной критике существующего положения, критику с противоположными эпитетами. Разве это не предполагает уже изначально прежде всего более глубокое понимание внутренних пружин общественного механизма, более пристальное и чуткое внимание к скрытым в нем возможностям, более осторожное обращение с рецептами и прогнозами. Вместо этого – поза и расплывчатые формулировки, удивительное дилетантство и громкие фразы. Давно замечено, что когда человеку не хватает слов по существу, он обращается к общим словам, и чем острее дефицит, тем расхожее и громче фразы. А чем громче слова, тем легче они произносятся, но зато и легче испаряются. Разве этих слов и фраз недостаточно произносится, пишется; передается по каналам официальной пропаганды и разве ее беспрецедентно низкая эффективность не очевидна, что потребовалось перейти на этот же уровень и в неофициальных заметках? Думаю, что причина в том, что такой уровень дается проще. Даже в строгих науках существует прием, когда самые тонкие и труднодоказуемые положения принимаются верными по соображениям их очевидности, в то время, как следствия, вытекающие из них, подвергаются дотошному строгому и зачастую весьма виртуозному доказательству. Примерно так поступает и К.Б. с той только разницей, что не отдает себе в этом отчета, непроизвольно введя тем самым в заблуждение читателя. Возможно, что специалист, сделав скидку на непрофессиональность заметок, оставит без внимания теоретическую беспомощность и эмпирическую наивность автора, оценивая прежде всего и главным образом его эмоциональный настрой. У читателя неспециализированного, но не потерявшего способность размышлять и делать выводы, все это вызывает раздражение, которое отбивает всякое желание обсуждать и уж тем более оправдывать в том, что так некорректно, произвольно и предвзято сформулировано.
Уже с первых пунктов обвинения, когда еще по инерции с согласием в констатирующей части пытаешься согласиться с автором в критической части, натыкаешься на такие непозволительные передержки, логические несуразности и наивно-невежественные представления, которые подрывают кредитоспособность автора, а вместе с ней и правомерность его выводов и предложений.
Говоря откровенно, столь легковесно построенные обвинения не могут претендовать на иной, чем столь же поверхностный отклик. В то же время, труднее всего анализировать и возражать оппоненту, не обременному фактами и не озабоченному их добыванием. Поэтому считаю, что не могу, не хочу брать на себя функцию того адвоката, кому передает слово К.Б., равно как не могу и не хочу претендовать на роль наставника. Я позволю себе лишь выразить свое несогласие в некоторых исходных пунктах. Поскольку содержательная дискуссия требует и иной постановки задачи; и готовности предложить собственную альтернативу ее решения, которой у меня, к сожалению, нет.
Основной тезис автора строится на противопоставлении плана и рынка, на иллюзорности первого и эффективности, даже оптимальности второго. Причем, иллюзорность решения задачи организации "оптимальной жизни и работы" с помощью плана заключается в том, что в нем "невозможно заранее предусмотреть и вычислить все эффективные варианты производства и потребления". – Но ведь это совершенно неверно, поскольку относится не вообще к плану, а к плохому плану, взятому с "потолка", "от достигнутого", от чего угодно. Достаточно взять любую газету сегодняшнего дня, чтобы найти там множество эмпирических фактов абсолютно беспланового ведения хозяйства. Я беру, например, "Известия" от 1.2.78г. и читаю статьи "Поощрение за отставание. Как белгородские асбоцементники стали давать продукции меньше, а премии получать больше". В ней, в частности, говорится: "Видимость благополучия достигается просто. Главное управление… уменьшало производственные задания очередного квартала и переносило недоданную продукцию на последующий", а в конце года просто "урезало" годовое задание на 3,5 млн. руб. В результате такой манипуляции годовое задание оказалось "выполнено" на 100,5%. Таких фактов – море. Так что на самом деле беда не в плане, а в том, что его нет. Кроме того, К.Б. считает, что план не сможет выполнить свою задачу потому, что "невозможно познать до необходимой тонкости всю жизнь" и пр. Но ведь это уже либо передержка, либо простое непонимание функции плана – он вообще и не должен содержать все "необходимые тонкости", тонкости вообще не нужны, они даже вредны, а нужны лишь конечные результаты, причем, результаты, действительно, конечные и обоснованные. Если посмотреть с этой точки зрения на рынок, как на тот спасительный инструмент, который только и может, по мнению К.Б., быть тем "человеческим форумом", на котором взвешиваются все тонкости жизни, то ведь сразу становится ясным, что уж он-то никак не приспособлен к тому, чтобы предусматривать и вычислять эффективные варианты.
Автор попадает в явное логическое противоречие – с одной стороны, он понимает, что необходимо все-таки предусматривать и вычислять (раз он критикует за это план), с другой стороны, он боится этого и обращается к рынку, как к такому "черному ящику", который все возможные ошибки и просчеты скалькулирует в виде цены. Но в том-то и беда, что рыночная цена складывается уже после того, как продукция произведена, так что она не может быть оптимальным регулятором.
Далее, рынок, по словам К.Б., балансирует производство и потребление и т.д. Но именно это же делает план. Вот и получается, что автор одни и те же вещи называет разными словами… Здесь же, между прочим, походя, вводится в употребление понятие "эффективного" потребителя.
Как нетрудно заметить, вводится оно по аналогии с категорией эффективного производителя, то время как эти категории вовсе не аналогичны или, во всяком случае, это нуждается в доказательстве, поскольку: А) производителей, как правило, намного меньше потребителей; Б) производители непосредственно управляемы; В) между производителями и потребителями есть промежуточные звенья; Г) между моментом производства и моментом потребления всегда есть эффект запаздывания.
Разя потребителя-интеллигента, который требует неизменных и низких цен, автор почему-то утверждает, что делается это только потому, что такова цены на Западе. А может быть все-таки потому, что неизменна и низка заработная плата? Закон рыночной стоимости, о которой говорит К.Б., как первый и главный закон экономики, насколько мне известно, еще не открыт, а вернее, опровергнут. Для этого достаточно прочитать основные работы Д.Кейнса или на худой конец В.Леонтьева или В.Немчинова. Во всяком случае, нельзя делать вид, что этих работ не было и пользоваться воззрениями времен Адама Смита.
В практическом плане автор предлагает очень простой, но по существу ошибочный выход – чтобы увеличить работоспособность, организацию труда и т.п., поднять цены на товары. При этом совершенно ничего не говорится о заработной плате и, что гораздо более важно, о возможности зарабатывать любую плату. В том-то и дело, что система желает того же, чего хочет автор – поднять сначала эффективность производства, причем только за счет интенсификации труда, увеличения отдачи, а уж потом поднимать зарплату. С точки зрения абстрактных экономических формул это само собой разумеется, но с точки зрения даже политэкономических соображений, не говоря уже о социологических, сделать это невозможно. В результате этого процветает "липа", полный произвол в определении объема выполненных работ, скрытая безработица.
Автор был бы абсолютно прав, если бы утверждал то, из чего он неявно исходит и интуитивно верно чувствует – что у нас вообще инструмент цен полностью отсутствует и вот было бы хорошо, если бы удалось ввести его в действие. Между прочим, по такому пути пошла реформа в Венгрии, и, как говорят очевидцы, результаты поразительные. Вместо этого автор начинает петь дифирамбы спекулянтам и говорить об их общественно-полезной деятельности. Главный аргумент автора при этом почерпнут в собственных же построениях – а именно, что благодаря спекулянту отсекается неэффективный потребитель! Само же понятие неэффективного потребителя нуждается еще, мягко выражаясь, в дополнительном обосновании. На самом деле автор имеет в виду некоторый истеблишмент потребителей, для которых действительно, чем дороже товар, тем он более привлекателен, и чем меньше его производится, тем с большей жадностью за ним охотятся. И уж совсем парадоксальна вера автора в спекуляцию и ее поощрение как путь нормализации нравственности – это звучит просто анекдотически. Конечно, называть вещи своими словами – необходимое условие оздоровления нравственности, но оно совершенно недостаточно. Ясность и незамутненность моральных понятий непосредственно, к сожалению, не усваивается, а проходит стадию интерпретация, что, кстати говоря, делает и сам автор. Однако его интерпретация сильно ограничена, ибо связана только одним (почему именно этим?) "злом" – воровством. И здесь автор, верно подметив причину явления, предлагает устранить ее весьма оригинальным образом – по способу "клин клином вышибает" – вместо одного зла "вбить" другое, которое представляется автору более нравственным. Конечно, гильотинирование было более умеренным "злом", чем четвертование или колесование, но ведь мы говорим о живых людях.
Возможно, с точки зрения автора я тоже отношусь к той категории гнилой служивой интеллигенции, которая безнадежна, однако в отличие от него я не чувствую за собой никаких потребительских привилегий и не требую от государства их расширения и увеличения. Но мне было бы тяжело, если бы даже наедине с самим собой я мог бы признаться, что являюсь активным противником, преградой, тормозом экономическому и нравственному прогрессу страны. В этом случае я бы ни за что не стал бы писать этот отклик.
Комментарий на рецензию В.Р.
Рассмотрим прежде всего конкретные возражения В.Р.
1) "Совершенно неверно" отвергать принципы (оптимального) планирования, исходя из такого аргумента К.Б. как: "невозможно заранее предусмотреть и вычислить все эффективные варианты производства и потребления". Неверно, потому что, во-первых, это можно отнести только к плохому плану или к его отсутствию, а во-вторых, потому что тонкости в планах вообще не нужны, "они даже вредны", в-третьих, если посмотреть на рынок, то "сразу становится ясным, что уж он-то никак не приспособлен к тому, чтобы предусматривать и вычислять эффективные варианты", что "рыночная цена… не может быть оптимальным регулятором", в-четвертых, "рынок, по словам К.Б., балансирует производство и потребление… Но именно это же делает план. Вот и получается…"
Что же означают эти возражения?
Интересно, что среди моих оппонентов В.Р., кажется единственный, кто отрицает необходимость рыночного регулирования, отстаивает "план", но при близком знакомстве оказывается, что и он склонен к венгерскому опыту, т.е. к тому же рынку.
2. В.Р. пишет: "Закон рыночной стоимости" еще не открыт, а вернее, "опровергнут" (что за великолепная формулировка: не открыт, но уже опровергнут!) Для этого достаточно прочитать основные работы Д.Кейнса или на худой конец В.Леонтьева или В.Немчинова. Во всяком случае; нельзя делать вид, что этих работ не было и пользоваться воззрениями времен Адама Смита".
Для экономистов неоклассического (да и иных) направлений, вышеприведенная тирада В.Р. звучит как для физика примерно следующее: "Вы пользуетесь законами Ньютона? Какое невежество! Разве Вы не слышали об опровергшем его Эйнштейне или, на худой конец, Фоке"?
Мне не пришлось прочесть "основные труды Кейнса и Леонтьева", но я знаю, что никто из них не "опровергал" А.Смита и экономическую науку прошлого века (как и Эйнштейн не опровергал Ньютона), не отрицал, например, такого положения: "цена товара устанавливается на рынке" или основной схемы действия рыночного механизма (хотя, возможно, уточнял ее).
3. В.Р. обвинил меня в том, что совместно с государством я желал бы сначала поднять эффективность производства, а уж потом поднимать зарплату. Вот с этим "обвинением" я полностью соглашусь и не вижу какой-либо иной возможности для любого трезвого человека, желающего прочно жить в своей стране, "по средствам", а не "хапать сколько позволят".
Я уверен: если поддаться жалости к себе самому, вслед за всеобщим повышением зарплаты (всему "страдающему народу"), работоспособность людей не повысится, а понизится. Уменьшится эффективность труда. Ведь при почти неизменившихся потребностях и больших деньгах им можно будет меньше работать. Ну, а меньше работать, значит меньше сделать товаров на продажу. Меньше товаров, больше денег, катастрофический рост дефицита. Что же делать? – Покупать у спекулянтов, это можно, но по взвинченным (а на деле – равновесным) ценам… Ну и так далее… инфляция, разруха…
В.Р. полагает, что "политэкономия и социология" велит нам поднимать зарплату даже вопреки "абстрактным экономическим формулам". Ну, а то, что такое непрерывное поднятие зарплаты способно привести нас в конце концов к разрухе, к смерти от голода – это его не пугает? Примеров подобного самоубийственного диктата политэкономии над экономикой в истории – навалом).
4. Отождествление В.Р. "эффективного потребителя" с "истеблишментом потребителей", гоняющихся за престижными товарами, представляет какую-то карикатуру на серьезные, хотя и достаточно простые экономические понятия. Если бы моему оппоненту были знакомы хотя бы самые примитивные описания действия рыночного механизма (к сожалению, наши курсы политэкономии его опускают), подобных конфузных ляпсусов не было бы.
5. Цитирую:
"Парадоксальна вера автора (К.Б.) в спекуляцию и ее поощрение как путь нормализации нравственности – это звучит анекдотически… Конечно, называть вещи своими словами – необходимое условие оздоровления нравственности, но оно совершенно недостаточно… Автор предлагает устранить (причину воровства) оригинальным способом – вместо одного зла вбить другое (гильотинирование вместо четвертования»…)
Что я могу возразить В.Р. в ответ? Ничего, кроме повторной просьбы: перечитайте статью, в которой доказывается, что спекуляция приносит добро людям и, следовательно, нравственна. Только если Вы докажете обратное, я смогу воспринять Ваше сравнение спекуляции и производственного воровства с гильотинированием без возмущения.
Рассмотрев конкретные возражения В.Р. и отметив, с сожалением, их слабость (особенно в сравнении с первоначальной заявкой на компетентность и доказательность), мне придется сейчас вернуться к началу его рецензии, в которой выражено главное – набор эмоций:
"Нелепо… самая худшая… некомпетентная критика… опасная критика… поза и расплывчатые формулировки… удивительное дилетантство и громкие фразы… теоретическая беспомощность и эмпирическая наивность… некорректно, произвольно и предвзято сформулировано… непозволительные передержки, логические несуразности и наивно-невежественные представления…"
Когда встречаешь на нескольких страницах такое обилие ругательных слов, то трудно не поддаться ответным эмоциям, однако спросим себя: отчего такое происходит? Конечно, в этих словах выразилась естественная реакция на мои собственные резкости. Так что, кажется, я просто получил "сдачу", может и больше, чем диктуют приличия, ну да разве в драке на это обращают внимание? – Не стоит…
Но на деле, думаю, что основная причина раздражения и несдержанности моего оппонента лежит глубже. И она откровенно высказана в конце статьи:
"Мне было бы тяжело, если даже наедине с самим собой я мог бы признаться, что являюсь активным противником, преградой, тормозом экономического и нравственного прогресса страны. В этом случае я бы ни за что не стал писать этот отклик".
Дело именно в этом – в душевном неуюте от подобных обвинений, в их инстинктивном желании зачеркнуть их, обругать, отвергнуть и успокоиться. Я это знаю, ведь самому приходилось испытывать обвинения. Впрочем, мне было много легче, поскольку они приходили чаще в форме самообвинений, покаяний… И дай Бог, чтобы у других была именно такая, "легкая" форма самообвинений.
Мне кажется, резкость нашей полемики в качестве одной из причин имеет как раз нашу неспособность к самообвинению и готовности к перестройке своей жизни. Отклик В.Р. – типичная и естественная реакция раздраженная обвинением человека. И все. И потому он интересен именно своими эмоциями, а не доводами. Разум здесь еще должен работать.
Е.М.(Евгений Майбурд) "Апофеоз некомпетентности или конец Буржуадемова"
Я уличаю К.Буржуадемова, автора статьи "Я обличаю интеллигентов…",
* в профессиональной несостоятельности;
* в незрелости мышления;
* в нравственной недоразвитости.
Не судите, да не судимы будете. Матф.7.1.
Предисловие
По правде говоря, не хотелось мне вступать в дискуссию. Всю эту историю я вижу так: выбежал человек на перекресток, наложил кучу и, застегивая штаны, кричит: "Защищаетесь!"
Однако с разных сторон уже слышатся возмущенные возгласы, кому-то названная статья кажется вызовом, чуть ли не кощунством и пр. Вот для этих людей я и пишу: успокойтесь, товарищи, тут не более чем мальчишеская выходка, и единственный уместный ответ на такое деяние – как и единственная защита от оного – это закрыть окно, чтоб не пахло.
Что – я? Я из того же социального слоя, что и автор названной статьи, и обвиняемый им социальный тип. Однако поскольку, во-первых, черный рынок совсем не вызывает у меня негодования (скорее, профессиональное любопытство) и поскольку, во-вторых, я пока еще не приступил к такому странному занятию, как оказание давления на свое правительство – усилить репрессии против спекулянтов, постольку я не могу числить себя объектом "обвинения". Я бы назвал себя субъектом недоумения.
Один Буржуадемов может поднять столько вопросов, что десять ростиславских не смогут на них ответить. В означенной статье столько всего наворочено, напутано и наврано, что обстоятельный разбор всех ее ошибок потребовал бы предварительного пересказа десятков страниц экономической литературы, пространного изложения многих специальных вопросов, непростых самих по себе, да к тому же изрядно замутненных официальной наукой и неофициальным дилетантствованием.
У меня решительно нет охоты заниматься этим. Да и сам характер и уровень обсуждаемой статьи вызывает не на что-то серьезное, а на нечто фельетонистое. Поэтому я определяю жанр своего выступления как памфлет.
Все ошибки Б-мова можно разбить на группы: методологические, научные, фактические и логические. (Здесь и далее – для экономии – буду так писать фамилию "Буржуадемов", тем более, что разницы на самом деле – никакой.)
Основные его методологические ошибки:
Основные его научные ошибки проистекают из непонимания или слабого знания таких предметов, как рынок, национальный доход, денежное обращение, проблемы стыковки макро- и микроэкономических теорий.
Основные его фактические ошибки связаны с весьма туманным представлением о механизмах принятия решений в советской экономике, а также – представьте себе! – слабым знакомством с реальным черным рынком.
Логические его ошибки заключаются в путанице и подмене понятий, на чем нередко строятся его импликации.
Публицистический характер моей рецензии не позволяет, я это подчеркиваю, уделить достаточно внимания всему, о чем сказано выше. Рассмотрены по существу будут только узловые моменты.
Цепь рассуждений Б-мова такова. Свободной игрой спроса и предложения рынок балансирует производство и потребление, устраняя диспропорции. Всеобъемлющее планирование не может гарантировать пропорциональность и сбалансированность экономики. Значит, необходимо ввести рынок. Впрочем, таковой у нас уже есть. Впрочем, он пока черный, но свое дело балансировки он делает в меру своих сил. А посему – да здравствует спекулянт! И – давайте все туда же.
Как видим, предпосылки правдоподобны и все просто. Настолько просто, что вспоминается булгаковский Шариков за чтением переписки Энгельса с Каутским: "Чего там рассуждать? Отнять все да поделить!"
1. Что рынок балансирует производство и потребление – это неверно.
Даже сказать, что рынок уравновешивает предложение и спрос – неверно. Он уравновешивает предложение и платежеспособный спрос. Последнее (в наших условиях – при дутых ценах – в особенности) отнюдь не тождественно понятию спроса, т.е. потребностям населения, а ведь именно удовлетворение потребностей является экономическим идеалом. (Как правило, идеал нигде не достигается, но эффективные экономические структуры бесспорно проявляют такую тенденцию. Правда, к таковым вовсе не относятся структуры типа черного рынка).
Тем более неверно об уравнивании производства со способом, ибо это функция производителей (или тех, кто принимает за них решения: что и в каком количестве производить), но не продавцов. Сказанное справедливо даже в самых архикапиталистических условиях, не говоря уж о таком гротескном случае, когда продавцы – спекулянты, а решения о производстве вырабатываются где-то в недрах государственного аппарата.
Несомненно, автор смешивает здесь два различных понятия: "рынок" и "рыночная экономика" (Заметим, кроме того, что последнее понятие само неоднозначно и даже его употребление требует оговорок и уточнений). Казалось бы, безобидная подмена. На деле она открывает возможность дальнейших спекуляций, когда в уродливых явлениях черного рынка видится возможность подлинно эффективного распределения ресурсов и благ, а в актах спекуляции и воровства – первые шаги к оптимизации экономики.
Даже самый свободный рынок ничего не производит: это лишь поприще обмена – торжище – для всех его действующих лиц. А для производителей и финансистов – прибор, информирующий их о движении конъюнктуры. Прибор чрезвычайно сложный. Его шкалы и стрелки – это и фондовая биржа, и валютная биржа, и периодически публикуемые индексы цен и сведения о занятости, и учетные ставки процента, и многое сверх того, что и не снилось вашей мудрости, товарищ… как бишь его?...
А что у нас? Госплан, фанатически убежденный в своей непогрешимости – это раз. Хронический дефицит всевозможных производственных ресурсов и Госснаб, чья основная функция – перманентно перекраивать тришкин кафтан – это два. А в-четвертых (извините, но так уж у нас принято считать) – Госкомцен, монополист в деле ценообразования, а спускаемые оттуда цены не несут ни одного бита информации о конъюнктуре потребностей и возможностей, да и не могут этого по определению. И если вам этого мало, то вот вам Минфин, которому в конечном итоге безразлично, где прибыль больше, а где меньше, лишь бы она росла в общей сумме – и потому планировать ее надо всем ведомствам от достигнутого уровня (а иначе и невозможно – также по определению).
И что получается? Спекулянты, пропивающие свою наживу, увеличивают платежеспособный спрос на водку – и самое большее, что может вынести из этого государство – что надо поднять ее розничную цену, дабы убить двух зайцев сразу: ограничить спрос на алкоголь и получить добавочную прибыль. Что и наблюдается в действительности.
Пример с водкой, конечно, условен. Далеко не все спекулянты пропивают свою выручку. Зато они получают возможность (а) закупить по номиналу новые товары для последующей перепродажи и (б) приобретать нужные им для потребления товары… по спекулятивным ценам, повышая платежеспособный спрос на эти товары. Рост предложения денег вызывает соответствующие последствия. Деньги дешевеют относительно товаров, так как количество последних на рынке от спекулятивных сделок не увеличивается. Увеличивается только их количество на черном рынке и дефицит в государственной торговой сети. Спекуляция порождает новую спекуляцию и… новых спекулянтов. На месте одного появляются два. В благоприятной среде спекулянты, как стрептококки, размножаются делением.
2. Допустим, продавец из автомагазина продает колеса к "Жигулям" не с прилавка (по госцене), а из-под прилавка, т.е. со спекулятивной наценкой. Я согласен, что автомобилист, покупающий втридорога необходимые запчасти,- более эффективный потребитель, чем я, не имеющий автомобиля. Ведь будь товар доступен всем по госцене, я бы непременно отдал за него свой месячный оклад, чтобы сделать себе унитаз на колесах, но платить за это удовольствие спекулятивную цену – - из-з - ви -ни - те !
Допустим далее, что выручку от продажи колес рисковый продавец потратил на прибретение у другого спекулянта пары махровых кальсон. Все довольны – и прощелыга из магазина, и перекупщик нижнего белья, и Б-мов. Последний доволен больше всех: за внешней видимостью нечистых махинаций он единственный видит реальную общественную пользу! Дело в том, что он всерьез полагает, будто от двух таких черных сделок – слушайте, слушайте! – увеличился наш национальный доход. Что вообще спекуляция увеличивает национальный доход в размере спекулятивных надбавок. Слышите ли глас вопиющего в пустыне – вы, мудрецы в своем Минфине? Се рек Полиграф Полиграфович.
3. Бедное, бедное наше Министерство финансов (в данном контексте имеется в виду, конечно, его удел, а не его сундук). До чего же, кто бы знал, я сочувствую этому ведомству! «В нашем хозяйстве – дыра за дырой./ Трат – масса, расходов – рой»… (Маяковский)
Все просят, умоляют, намекают… "Дай еще, будь другом". И как отказать, когда и тут также действуют законы черного рынка: "ты – мне, я – тебе". Все человеки. А средств не хватает. Да и что это за средства! "Ну, дам я тебе еще денег, но цемента ведь у меня нет. И металла нет, и угля нет, и хлопка нет, и даже ацетилтерпингидрата – нет. Ничего у меня нет, одни бумажки, понимаешь…" - "А это уж не твоя забота. Достану".
Он достанет. Не сразу, так через полгода или через два года, но достанет. Или не достанет (деньги "пропадут"). Производство помучается пока, перетопчется как-нибудь. Ну, не сдадут там объект в первоначальный срок, ну, не додадут, там, носков, или очков, или лекарств. Все равно план будет выполнен! Выполнить план, отчитаться – это он умеет. Иначе давно бы его тут не было (как давно нет того, кто не умел). Да ну его совсем, не о нем болит мое сердце!
Мой несчастный финансист в беде. Все растет и растет масса денежных знаков, которые не возвращаются в банк. Исчезают, понимаешь, где-то в обороте, будто не мы сами их печатали, давали номера, что-то там рассчитывали, планировали… рост товарооборота… Где они, эти "билеты Государственного банка", обеспеченные "всем достоянием государства?"
Знаем где, да что толку! Ходят они между спекулянтов: из рук в руки, из рук – в руки… А нам что делать? – Надо ведь населению зарплату выплачивать регулярно – каждому дважды в месяц, понимаешь!
И бедняга пишет докладную записку (куда, кому – не знаю, но он – знает). Дескать, так и так… по независящим причинам: …нет возможности обеспечить… торгующие организации не… просим разрешить… И получает "добро". Остальное, как в хоккее,- дело техники. А техника на фабрике Госзнак первоклассная. И выдает она сверх плана дополнительную партию бума… виноват, денежных знаков.
…А в это время какой-нибудь председатель профсоюза портовых грузчиков западного побережья США в интервью московской газете восхищается отсутствием при социализме инфляции, этого бича пролетариата в странах капитала…
Разумеется, я все это выдумал. Не было никакого такого финансиста с его докладными записками (да был ли и американец с его интервью?). Клянусь, ничего подобного я сам никогда не видел и не слышал. Еще бы.
…Я-то лишь получаю жалованье дважды в месяц. И иду в магазин за книгами, за носками, за очками… А там на полках полным-полно книг, носков, очков. Только не тех, что мне хочется (да и остальным, видно, тоже: никто этого не берет). А то, что мне хочется, что всем хочется… Ну конечно! Где же еще? Под прилавком. Или рядом, под полой у прилично одетого гражданина средних лет.
Что же остается бедному еврею? Валяется где-то у меня Мюллер. Нынче, говорят, большой спрос на словари англо-русские, 5 к 1 дают. У меня он вместо скамеечки у камелька, а кому-то он – во как нужен (более эффективному потребителю). Что надо делать, мне уже ясно.
4. Чем-то инфантильным веет от всех этих безоглядных дифирамбов рынку. Даже на Западе мало кто сегодня так горячо отстаивает рынок. Не говоря уже о шараханьях Гэлбрейта, дующего на воду, даже "неоклассический синтез" включает в свою схему внешнее регулирование рыночной экономики. Запад выстрадал эти идеи – достаточно вспомнить об экономических циклах или полистать Селигмена. Переболело этим, судя по всему, и большинство наших романтиков рынка.
Концепция "экономического человека"; объективно приносящего пользу обществу, в то время как субъективно он только преследует собственную выгоду, всегда была лишь абстракцией, когда-то, правда, полезной абстракцией, но это было двести лет назад… Болеть, так уж соответственно возрасту. У взрослого человека тяжело протекает даже свинка…
Подведем некоторые итоги:
* Черный рынок есть порождение дефицита товаров, но это не тот случай, когда родитель создает себе могильщика. Ибо черный рынок, в свою очередь порождает дефицит.
* Спекуляция действительно уравновешивает (в тенденции) предложение и платежеспособный спрос. Но выигрывает от этого только циничное племя спекулянтов. В условиях хронического дефицита предметов потребления оно социально обособляется, вырабатывая свою психологию и мораль, умножается и процветает.
* Спекуляция в ее нынешних масштабах, весь черный рынок – наносит урон народному хозяйству, подогревая инфляцию. Поэтому государство не может относиться к этому явлению иначе, чем относится сегодня. Пусть это не единственный инфляционный фактор, но тут хоть виден противник и известны способы борьбы.
* Черный рынок существует в ущерб обществу и рядовому потребителю, ибо последний страдает от дефицита и инфляции, отсюда не так-то просто доказать ему, что спекулянт – его благодетель.
* Спекуляция, как и любая перепродажа, ничего не прибавляет к величине национального дохода, даже услуга перекупщика не имеет потребительской стоимости: не будь его, товар мог бы быть куплен в магазине. Спекулятивная наценка есть плата за редкость товара.
* Предложение узаконить рынок и сделать экономику рыночной равносильно предложению упразднить такие органы управления народным хозяйством, как Совмин, Госплан, Госкомцен, либо так реорганизовать их, что останутся одни вывески. Достаточно вспомнить, чьей прерогативой являются у нас подобные решения, чтобы назвать эти предложения… мало сказать, беспочвенными и нереальными. Товарищ предлагает всему нашему аппарату самоликвидироваться.
* Экономическая концепция (если таковой вообще может быть названа эта мешанина) Б-мова несостоятельна, его "открытие" якобы положительной и даже прогрессивной роли черного рынка есть лишь подобие карточного фокуса.
5. Я сказал в начале, что не принадлежу к противникам черного рынка. Можно ли быть противником наводнения, моли, ржавчины, экземы? Черный рынок не менее стихийное, закономерное и обусловленное явление. Это даже не само бедствие, а результат, эпифеномен подлинного социального бедствия, подобно тому, как сыпь на коже – чаще всего лишь внешнее, вторичное проявление глубинного неблагополучия в организме.
Черный рынок, как и воровство – обычные явления, когда есть дефицитность благ и нет жестоких наказаний типа отрубания рук или смертной казни (заметим, что за крупные хищения у нас казнь предусматривается).
Однако среди необходимых условий черного рынка не названо еще одно. Только втроем эти необходимые условия становятся достаточными.
Имеется в виду следующее. При всей естественности формирования структуры черного рынка (включим сюда для общности воровство и взяточничество) – для каждого отдельного человека существует реальная и доступная возможность не участвовать в названных деяниях. Эти вещи даются нам как соблазн, но не как категорический императив. Поддаться искушению или презреть его – это вопрос личной этики. Третьим необходимым условием черного рынка является соответственный нравственный климат в обществе.
Всегда ли воровство аморально? К этому, по сути, сводится проблематика веселого фильма "Берегись автомобиля". Умные люди придумали этот фильм, они не стали отвечать на вопрос.
Непросты, ох, не просты этические проблемы. Аристотель и Спиноза, Кант и Кьеркегор, Ницше и Достоевский; Эйнштейн и Швейцер… Какие имена! Сколько умов мучилось, да каких!... Бессонные ночи, страдания, сомнения, сжигание написанного…, открывали исчирканные и унизанные закладками книги предшественников, снова писали – и не находили окончательного ответа, ибо преемникам их – снова бодрствовать, мучиться, сомневаться…
Гражданин Буржуадемов, жгли ли вы хоть раз свою рукопись? О, не о конспирации речь… Ну хотя бы знакомо вам ощущение: "Нет, это совсем не то… стыдно самому… я не состоятелен… в печку!"?
Правда, авторитетные источники уверяют нас, что рукописи не горят, но как насчет экспериментальной проверки? Воистину, достоин зависти профан: все для него легко и ясно. И не терзается напрасно, а крепко спит он по ночам, сомненья предоставив нам…
Ставлю свои индийские джинсы против банки шпротного паштета, что Б-мов потратил на свою статью меньше времени, чем я – на эту никому не нужную рецензию, за которую я взялся, если уж быть откровенным, только потому, что ржаветь стало мое перо…
6. Каждый спекулянт несет на рынок то, что имеет в силу разных обстоятельств (как правило, мало связанных с его талантами, за исключением, правда, одного таланта – деляческого), но менее всего как непосредственный производитель своего товара. Один несет икону, другой лекарство, третий – книжку про Винни-Пyxa. По логике Б-мова все эти товары достанутся на рынке самым достойным. Не трудно догадаться, кто они: спекулянты. В первую очередь платить спекулятивную цену может тот, кто имеет существенный побочный заработок (помимо основного – на государственной службе). Затем разные, там, шабашники (в меньшей мере, поскольку шабашничанье пока не могло стать источником постоянного дохода) и – так далее.
В последнюю очередь предметы спекуляции достанутся людям, живущим на зарплату на общих основаниях. Тут уж действительно, в игру вступает крайняя необходимость, когда налицо реальная угроза собственному здоровью или здоровью и развитию детей. Тогда человек продаст последние штаны, залезет в кабальные долги, спекульнет чем-нибудь из своего достояния (прошу не путать этот случай с явлением преднамеренной спекуляции, когда товар приобретается именно с целью реализовать его в подворотне, либо самим продавцом кладется под прилавок и т.п.).
Судя по некоторым местам в тексте, Б-мов в своем гимне черному рынку не делает исключения для спекуляции на здоровье детей и человеческой любви к детям. Это более последовательная линия, чем одобрять спекуляцию выборочно. (Здесь будет уместно упомянуть о том, что положительно характеризует автора рецензируемой статьи. Следует отдать должное тому своеобразному мужеству, которое позволило ему быть столь последовательным в развитии своих идей и откровенным в их изложении – видно, что это не всегда давалось ему легко. Читатель также согласится со мной, когда я отмечу его видимое бескорыстие, его озабоченность поиском истины, прежде всего. Об этом необходимо сказать, потому что такое встречается теперь не часто. Как жаль, что все эти качества проявились на ложном пути и не нашли лучшего применения!)
Посмотрим теперь, каковы этические позиции Б-мова. Скажу сразу: открытий тут нет. Напротив, по своему неведению – простительному для любого неспециалиста, кроме того, который берется с апломбом судить о неведомых ему вещах,- он всего лишь проходит чужие зады. Моральная подоплека его позиции сводится к нескольким давно и печально известным формулам:
* Цель оправдывает средства (во имя оптимизации экономики допустимы воровство, спекуляции, взяточничество).
* Не я украду (спекульну и т.п.), так другие.
* Безнравственное в одних социально-экономических условиях (в одном контексте) может стать высоконравственным в других условиях (в другом контексте).
(Заметим мимоходом, что сколько бы ни выяснял Б-мов свои отношения с Марксом, последний тезис – целиком по своей сути маркистский).
Оспаривать эти формулы я здесь не считаю нужным, прошу лишь обратить внимание, с каким багажом товарищ берется оценивать нравственное состояние общества.
Такой уровень общественной морали, когда масштаб черного рынка ограничивается не числом желающих, но числом товара (да-да, дефицит подчас столь велик, что цены на порядок выше номинала, и немало потенциальных спекулянтов только облизываются); когда предметом черной сделки становится практически любая вещь, включая лекарства и больничные койки; когда в народе, как видно, окончательно атрофировалось чувство греха, то есть представление о дозволенном и недозволенном, и характернейшей чертой духовного климата стал бесплодный и разъедающий цинизм – такое состояние общества он находит вполне нравственным ("наш народ сегодня нравственен и здоров; как всегда, как все прочие"), а ничтожный тип спекулянта или шабашника возводит в степень национального героя.
Повторяю, теоретизировать тут не вижу смысла. Я – не специалист по этике, но мосье Б-мов показывает просто феноменальную невинность в этих вопросах. Ему, как видно, даже в голову не приходит, что по затронутым вопросам кто-то до него мог что-то сказать, причем кто-то – с более глубоким и острым умом. Вот вам вживе – простота хуже воровства.
7. Но так ли прост этот казус? Не кроется ли за всем этим, за подобным, с позволения сказать, "выдавливанием из себя раба", стремление – пускай безотчетное – оправдать (в собственных глазах прежде всего) свой модус вивенди? И не просто оправдать, а укрепиться и обратить в свою веру других? Пусть все будут, как я!
Не сочтите сие намеком на спекулятивные махинации: речь идет о другом. Речь о том, что мы сталкиваемся здесь с разновидностью тоталитарного мышления. Заключается оно в представлении (существующем в голове субъекта в форме психологического клише на бессознательном уровне), что для каждого человека могут быть предписаны извне, со стороны, нормы этического поведения. Что до Б-мова, то это из области моих догадок, но подобное психологическое клише характерно для обывателя, имеющего очень смутное представление о природе нравственного. Сказанные нормы, выведенные из "высших" соображений и ими же оправдываемые (не правда ли, мы это уже проходили?) как раз и призваны решить задачу, которая в действительности может быть решена только в моральном плане, то есть каждым – наедине со своей совестью. Я понимаю, что для кого-нибудь смысл последней фразы – вроде алхимической абракадабры.
Но вернемся к конкретным вещам. Совершенно очевидно по тексту, что Б-мов считает, будто не спекулируют лишь те, у кого нечем (раз), кто боится (два) или кто не умеет (три). Иных причин воздержания от спекуляции наш бравый гомо экономикус и не мыслит. Точно так же полагает он, что осуждение поведения спекулянта может объясняться исключительно потребительскими мотивами.
И вот он надевает прокурорскую мантию, хотя его место – в приготовительном классе церковно-приходской школы, и обвиняет… кого? Ничтожную – прежде всего, количественно – группку околодиссидентской интеллигенции. В чем? Она, видите ли, сегодня главный враг "экономических свобод и прав народа". Ни больше, ни меньше.
Ну что ж, давайте еще немного задержимся и еще на минуту зажмем нос.
Нынешняя наша интеллигенция, точнее, сословие людей нефизического труда, грубо, конечно, говоря, состоит из четырех слоев:
* конформисты-активисты,
* конформисты-индифференты,
* диссиденты,
* околодиссидентские попутчики.
Первая группа – одобрит любое мероприятия сверху. Поспешит это сделать. Любое повышение цен одобрит громогласно, тем более что ее это заденет меньше других.
Вторая группа - "молчаливое большинство", притом подавляющее. Все стерпит и постарается приспособиться.
Две названные группы и поставляет обществу интеллигентных спекулянтов, взяточников и казнокрадов.
Третья группа – самая малочисленная и физически уязвимая. Государство демонстративно не считается с ее мнением (но практически, вне сомнения, учитывает его).
Так называемое "общественное мнение" формируется в столкновении идей, выдвигаемых первой и третьей.
Четвертая группа – ни рыба, ни мясо, ни колбаса. Ни конформисты, ни диссиденты. Не молчат, но и не кричат – мычат. Если и существует особое мнение этой группы, оно при ней же и остается. Публичные выступления этой группы на поприще Самиздата не могут конкурировать на рынке идей с выступлениями диссидентов и потому идут, в основном, на внутреннее потребление группы. При всей неоднородности этой прослойки она в целом недостаточно радикальна, и, что важнее, недостаточно заметна, чтобы играть какую-то ощутимую социальную роль в этом своем качестве. Полагать, что мнением этой группы может хоть на унцию определяться экономическая политика государства – значит видеть реальность в какой-то лягушачьей перспективе.
Основную объективно-социальную и духовную роль этой группы я нахожу в том, чтобы – в недалеких выступлениях, да в пересудах за чашкой в меру горячего чая – профанировать идеи, доводить их до инфляции. Она живуча, эта группа. Она может существовать и без диссидентов и способна надолго их пережить – ведь таковые выходят откуда угодно, только не из околодиссидентского чаепития. Да и название ее - недоразумение. Не "около", а "псевдо".
9. Да, социально-политический климат катастрофически ухудшается. И сегодня уже невозможно просто "жить не по лжи". Теперь это – промежуточное, временное состояние индивида в обществе, где силы все больше поляризуются. Живущий не по лжи рискует быстренько угодить в настоящие диссиденты со всеми вытекающими…
Так что же делать? Спекулировать? Шабашничать? Воровать у государства? - Милости просим, если вам это по душе и покуда вам это сходит с рук. Но видеть в этом путь к экономическому и, тем более, политическому и даже духовному освобождению – какое убожество мысли и духовная нищета! Какой недостойный самообман в стремлении облагородить высокими идеалами заурядно-буржуазный инстинкт самообогащения! Вот так-то. Начинаем с возражений против призыва отвергнуть социальную ложь, а кончаем ложью самому себе.
Опускаемся… опускаемся… и норовим отвернуться, и спешим зажмурить глаза – и вот уже и не виден, как бы не существует, подлинно нравственный и ныне, запомните, единственный путь к освобождению себя от духовного рабства.
Слишком много мужества потребно, чтобы переступить черту "около". Проще сделать вид, что ее и нету. – Да на здоровье! Кто-то вас туда толкает? Кто-то тянет? Можете себе преспокойно "активно думать" (в меру ваших способностей), "успешно работать" (покуда вас не останавливают) и "смело жить" (в свое удовольствие). – Нет, нас и это не устраивает. Мы непременно хотим всем внушить, будто наша теплая лужа – это боевая позиция, путанные скороспелки – это программные заявления, а мышиная возня – это общественно значимая деятельность. И что зуд в заду и словесный понос – достаточные резоны, чтобы на равных разговаривать с Солженицыным. Здорово же мы обожрались этим вонючим "равенством" – так и рыгается! Впрочем, известных результатов можно добиться, а именно "совсем без драки попасть в большие забияки".
И еще вот что я скажу. Тем, кто с опаской кружит вокруг диссидентов, не будучи в состоянии ни поддаться притяжению, ни превозмочь его; тем, что так и застрял на двусмысленной орбите сателлита, светящего не своим светом,- всем нам, очарованным нравственным подвигом этих Людей, следовало бы усвоить одну несложную истину: не наше собачье дело до их побудительных мотивов, тактики и прочего. Вместе со всей звереющей страной, со всем нашим духовно вырождающимся народом – мы перед ними в долгу, который никогда не будет погашен. Хватило бы с нас – осознать это и передать нашим детям.
Послесловие
Итак, с Буржуадемовым покончено. Раз и навсегда. Да… Да? Ой ли? Заманчиво, да не тут-то было… Дудки-с! Его истребляли несчетное число раз – увы, снова и снова, силой неведомого метапсихоза, возрождается он в другом обличье – цел, невредим и полон энергии. Нет на свете силы, которая могла бы его уничтожить. И нет более неблагодарного занятия, чем уничтожать Буржуадемова. Все смертны – Леонардо, Бах, Пушкин, Эйнштейн… Буржуадемов бессмертен! И наука здесь бессильна. Правда, в наших силах – иногда дать ему почувствовать, что и у него есть то самое место, которое можно высечь.
Комментарий к рецензии Е.М. (от "поконченного" в ней К.Буржуадемова)
Трудно отвечать на такое выступление, в котором тебя не только "уничтожали", а систематически унижали – и тонко, и грубо, и изощренно талантливо. Изощренная талантливость в издевках и унижении оппонента – вот главное "достоинство" этой рецензии. Наверное, я пристрастен, но трудно ожидать спокойствия от человека, которого мордовали столь долго и садистски. Перечитывая и перепечатывая (по долгу составителя) отзыв Е.М., я никак не могу успокоиться. Хотя и знаю, что это – помешает мне в разборе всего, что может быть в нем положительного и интересного. Наверное, мне это удастся плохо, несмотря на все старания.
"Памфлет" Е.М. я считаю самым откровенным и потому самым значительным выступлением в данной группе и потому ему необходимо уделить наибольшее внимание. Кроме того, Е.М. выступил в нем не только против обсуждаемой здесь работы, но и против предыдущих моих выступлений в дискуссии вокруг статьи А.И.Солженицына "Не по лжи", подверг уничтожению К.Буржуадемова в целом, вплоть до личных нападок. Мой ответ необходим.
Впрочем, зачем переживать?... Я безрассудно вызвал "интеллигента-служащего и потребителя" на спор и дискуссию. И вот он вышел, встал передо мной во весь свой "профессиональный и нравственный" рост, во всеоружии "знаний и эрудиции". Почти громовержец…
Приглядимся и отдадим ему должное. Профессионал-экономист-прикладник, он, несомненно, наслышан об экономических теориях. Имена популярных у нас американских экономистов Гэлбрейта и Селигмена слетают с его уст в качестве снисходительной рекомендации легкого чтения для ликвидации экономического невежества. Такие предметы, как теория рынка, национального дохода, денежного обращения, проблема стыковки макро- и микроэкономических теорий, видимо, Е.М. известны в тонкости. Рынок вызывает у него "профессиональное любопытство", и при случае он читает К.Б. непрошенную лекцию об атрибутах западного рынка… Ничего, перетерпим снобизм и барское высокомерие – лишь бы дело знал. А дело вроде знает и говорит красиво, уверенно.
Пройдем мимо подробной (почти на страницу) классификации моих ошибок, ибо без доказательств она служит лишь малодостойным средством превозношения своей эрудиции и демонстрации моей глупости. Пройдем мимо этого блефа, но не забудем ни одного критического замечания. Их оказывается не столь уж много на 13 стр. текста, как объявлено, лишь для примера. Поэтому можно надеяться, что Е.М. отобрал самые значительные и яркие ошибки. Вот первые из них:
1. Тезис "рыночная цена равновесия эквивалентна оптимальной цене" – не бесспорен.
2. Тезис "рынок балансирует производство и потребление" – ошибочен по существу.
3. Из "паутинной" модели рыночного равновесия нельзя делать далеко идущих выводов.
4. Такая формулировка как "деньги есть мерило всех товаров" – расплывчата и бессодержательна.
5. Уверение, что интеллигенты-служащие и потребители часто ссылаются на низкие цены на Западе для обоснования таковых и у нас и против рыночного повышения цен, - есть выдумка и приписывание оппонентам собственных измышлений.
Чуть дальше Е.М. еще раз возвращается к п.2 и заявляет:
"Что рынок балансирует производство и потребление – это неверно. Даже сказать, что рынок уравновешивает предложение и спрос – неверно. Он уравновешивает предложение и платежеспособный спрос".
Вот и все. Все ошибки.
И только-то? Да, именно так! Упреки Е.М. относятся фактически лишь к моей краткости и доверию к читателю, который может правильно понять привычные по экономической литературе термины.
Да, действительно, рынок "уравновешивает предложение и платежеспособный спрос". Но и в моей статье, как и в эконом. литературе (не марксистской, а обычной), под словом "спрос" имеют в виду прежде всего "платежеспособный спрос", ибо только он имеет экономический смысл. Все схемы удовлетворения иных видов потребностей (безденежных) не имеют никакого отношения ни к "экономическим идеалам", ни к "тенденциям эффективных экономических структур", лишь – коммунистическим или социалистическим утопиям. Во всяком случае, к рынку неплатежеспособные потребности не имеют никакого отношения, и Е.М. должен это прекрасно понимать и, наверное, понимает, но предпочитает играть в уточнение терминов там, где это совсем не нужно.
Если бы Е.М. принадлежал хотя бы к марксистскому экономическому направлению и идеалом для него служило удовлетворение именно неплатежеспособного спроса, тогда он мог бы сказать следующее: "Гр-н Б-мов, упоминая об уравновешивании спроса и предложения, имеет в виду, конечно, платежеспособный спрос, в то время как, на мой взгляд, гораздо интереснее и значимее иная тема и удовлетворение иных потребностей». Е.М. же предпочитает заявить, что тезис "рынок уравновешивает предложение и спрос» – неверен. Как можно назвать подобную манеру спора со стороны человека, всерьез уверенного в своей профессиональной компетентности и даже честности?
Но Е.М. идет дальше: "Тем более неверно говорить об уравновешивании производства с потреблением, ибо это функция производителей, но не продавцов" и снисходительно разъясняет: "Рынок ничего не производит, это лишь поприще обмена,… а для производителей это прибор, информирующий их о движении конъюнктуры".
Конечно, разъясняя заведомо ясное, можно еще раз поставить удивленного оппонента на место тупицы, но Е.М. нужно большее: из факта, что рынок не производит, а лишь информирует производителя, сколько надо производить, а потребителя – сколько надо купить, он выводит кардинальное положение: "что рынок балансирует производство и потребление – неверно".
Представьте, Вы говорите: "Это здание построил зодчий такой-то". A Вам с ученым видом говорят: "Вы лгун и невежда! Строят не зодчие, а рабочие-строители, а зодчий лишь указывает, как строить". Что можно ответить такому педанту, обвиняющему Вас подобным образом – не по глупости, а лишь из-за каких-то особых целей? – Только одно: что для него все средства хороши.
Я не намерен поддаваться на такие уловки игры в терминологические уточнения, поэтому повторяю: в контексте моей статьи выражение "рынок балансирует производство и предложение" понятно нормальному читателю и, следовательно, употреблено правильно.
Но пойдем дальше. В п.1 приведенных конкретных ошибок тезис "рыночная цена равновесия эквивалентна оптимальной" признан спорным, а мне поставлено в вину то, что я спорность якобы скрыл и подал в качестве бесспорного. Пройдя мимо последнего обвинения (ибо я выдвигал свои аргументы, а не делал обзор научных теорий), следует обратить внимание, что этот тезис на деле равен утверждению: "рыночное равновесие (т.е. равенство предложения и платежеспособного спроса) эквивалентно оптимальному состоянию экономики (т.е. сбалансированному и наиболее эффективному состоянию производства и потребления)". Таким образом, неверный в п. 2 тезис – теперь в п. 1 становится только "спорным".
Но этого мало. В п. 3 моих ошибок упоминается без возражений и в качестве общепринятой - "паутинная модель рыночного равновесия", т.е. все тот же тезис: "рынок балансирует производство-потребление" здесь становится уже общепризнанной моделью без всяких сомнений и оговорок, с одним лишь пожеланием - "не делать далеко идущих выводов".
Спрашивается, чем же является обсуждаемый злосчастный тезис – ошибкой, спорным положением или общепринятой научной схемой? Из путанных объяснений Е.М. понять это невозможно. Можно только уяснить:
* что Е.М. нужно растоптать любыми средствами непрофессионального К.Буржуадемова, залезшего не в свой огород;
* что Е.М. во что бы то ни стало надо обосновать практическую неприменимость теории рыночного равновесия. О причинах последнего выскажем свои догадки попозже.
Его главный инструмент – уточнение использованных в моей статье понятий, зачастую вкладывание в них иного содержания. Однако сам он тут же запутывается в собственных определениях и тезисах, заставляя вспомнить его же слова: "Сколько здесь наверчено, напутано и наврано". Стоит ли распутывать?
Может, читателю – не стоит читать, но мне необходимо разбираться, ведь под угрозу поставлено мое существование с одной стороны, а с другой – "профессиональная честь и порядочность" этого "блистательного интеллигента"…
Разделавшись с классическим рынком в его западном, классическом варианте, Е.М. переходит к рассмотрению безотрадного отечественного положения: "А у нас что – Госплан,… Госснаб,… Госкомцен,… Минфин,… " – все ни к черту не годные и… спекулянты в виде порчи и экземы. А дальше следует и вправду интересная, по крайней мере – для меня, и возможно, оригинальная концепция спекуляции, как одного из основных инфляционных причинных факторов. Суть этой "теории" сводится к следующему: государство в лице Минфина выдает хозяйственнику дополнительные капитальные вложения, которые частично уходят на левое приобретение строительных материалов и т.п. Однако эти деньги в оборот не возвращаются, а остаются в руках спекулянтов для удовлетворения их внутриспекулянтского денежного обращения (т.е. на черном рынке). Чтобы покрыть недостачу, Банк вынужден печатать дополнительное количество дензнаков, что при неизменившемся количестве товаров приводит к инфляции ("деньги дешевеют относительно товаров").
Дойдя до этой "теории" – пожалуй, самого значимого места в рецензии Е.М., я долго не мог придти в себя от изумления от множества вопросов и несуразиц. Во-первых, откуда Минфин взял дополнительные деньги для капиталовложений с самого начала? Ведь у него все расписано: столько-то на зарплату, столько-то на запланированные капиталовложения, столько-то… Источник тут может быть один – печатный станок дензнаков. Именно он стоит в начале всей описываемой Е.М. истории. Однако Е.М. о нем умалчивает, или по недомыслию или, еще хуже. Во-вторых, дополнительно выделенное количество денег по схеме Е.М. тут же и осело в обороте черного рынка, т.е. никак не должно влиять на государственный оборот денег и вызывать какие-либо затруднения… А в-третьих, это вообще ни на что не похоже, чтобы рост количества денег, обслуживающих рост реальных денежных сделок (пусть даже на черном рынке – но реальных) назывался инфляцией. До сих пор инфляцией назывался рост цен на товары и услуги, труд. Е.М. же объявляет инфляцией любой рост количества денег относительно одних товаров. До сих пор экономисты считали, что основной причиной инфляция является монопольный рост зарплаты и цен на товары, Е.М. же предлагает причиной инфляции считать рост объема денежных операций (не имеющих никакого отношения к росту цен). Но помилуйте, где же Ваш хваленый профессионализм, если Вы путаетесь в простейших определениях и понятиях?
Неужели трудно понять, что если слабовольные финансисты выпустили дополнительное количество денег, которое вызвало к жизни дополнительные материальные и трудовые резервы через черный рынок, то эти деньги и обязаны оставаться на этом черном рынке для его обслуживания, что в этом нет ничего противоестественного и плохого, ничего инфляционного. Вот если дополнительный выпуск денег вызвал повышение цен – тогда иное дело. Но об этом Е.M. не упоминает.
Всем вышесказанным я не хочу утверждать, что в нашей стране не идут инфляционные процессы – нет, они идут. По неофициальным просчетам цены на товары, в том числе производственные, растут в среднем на 1,5-2% ежегодно. Однако причины такого важного и деструктивного явления совсем иные, чем указанные Е.М.
В погоне за выполнением плана предприятия постоянно стремятся к завышению цен на свою продукцию – если не прямо (Госкомцен этому сильно противится), то косвенно, через выпуск более дорогих марок и видов продукции (так называемый структурный сдвиг в продукции). С другой стороны, в погоне за дефицитной рабочей силой, предприятия и организации постоянно увеличивают заработки своих работников самыми разными путями. Государственное повышение заработной платы отдельным группам работников служит здесь лишь необходимым выравнивающим коррективом к процессам стихийного роста. Надо учитывать, что любое случайное поднятие ставок зарплаты или цен на продукцию в принципе должно вызывать цепь подобных поднятий по всему народному хозяйству. Таково свойство системы планового хозяйства и планового ценообразования. (Подняли цены на металл, надо поднимать их на полуфабрикаты, на производимые из них машины, на продукцию, выпускаемую с помощью этих машин, зарплату людям, покупающим эту продукцию и т.д. и т.п.). Так оно и происходит, пока медленно, но неуклонно.
Все, что я здесь описываю – азбука для экономистов. Выдвинутое же Е.M. объяснение инфляции, по своей чудовищной нелогичности просто ни с чем несравнимо и только потому столь оригинально… Облик профессионала-эрудита, скрывающегося под инициалами Е.М., трещит по швам, открывая перед нами обыкновенного…
Но спокойнее, не надо ругаться. Добросовестные ошибки заслуживают лишь разбора, злонамеренные, как у Е.М. – разбора и твердого осуждения. Я уверен, что вся вышеописанная "инфляционная теория" понадобилась Е.М. лишь для одной цели – для сваливания на "спекулянтов", на экономически свободных людей – грехов тоталитарного государства и его Минфина.
Впрочем, я не хочу зачеркивать и рационального зерна в поднятой теме, а именно – проблемы соотношения "инфляции и спекуляции". Это, действительно, очень важная и интересная тема, но мы ее обсудим в особом приложении, после того, как разберемся окончательно в рецензии Е.М. и облике ее автора.
Кроме "инфляционных" существуют и более второстепенные экономические возражения Е.М. Вот они:
"(Б-мов)… всерьез полагает, будто от черных сделок… увеличивается наш национальный доход. Что вообще спекуляция увеличивает национальный доход в размере спекулятивных надбавок". И дальше: "Спекуляция, как и любая перепродажа, ничего не прибавляет к величине национального дохода. Даже услуга перекупщика не имеет потребительской стоимости: не будь его, товар мог быть приобретен в магазине. Спекулятивная наценка есть плата за редкость".
Вспомним, что вначале Е.М. дал понять - в области исчисления нацдохода он, не в пример Б-мову, "понимает достаточно". Это позволяет задать "мэтру" простой вопрос: "А как все же исчисляется нацдоход? Не при сравнении различных стран, а хотя бы в одной и той же стране? Даже отвлекаясь от проблемы повторного счета? Как?" - Наверное, в ценах, конечно, не произвольных, а истинных, равновесных, оптимальных, рыночных… Если это так, то включает ли рыночная цена в себя "надбавки за редкость"? – У меня, как и у всех покупателей, сомнений по этому вопросу нет. Имеет ли услуга перекупщика потребительскую стоимость, если ее оплата входит в рыночную цену (а не сверх ее)? – У меня и покупателя, платящего деньги, и в этом нет сомнений.
Е.M. же считает по-иному. Но тогда он должен был рассказать, как именно надо считать, по каким ценам, как очищать рыночные цены от спекулятивных и прочих "редкостных" надбавок. А может вообще перейти к марксистским ("трудовым") ценам?
Я понимаю, что тезис о вкладе спекулянтов в рост национального дохода страны выглядит для нас (не для Запада, конечно) непривычной мыслью. Понимаю, что поначалу возражения неизбежны. Однако приличные люди при этом ограничиваются выставлением серьезных доводов и контробъяснений, а не шутовскими ужимками, преследующими лишь одну цель – зачеркнуть положительную роль целого слоя наших людей.
"Черный рынок есть порождение дефицита товаров…, но в свою очередь порождает дефицит".
В этом возражении Е.М. не оригинален, его опровержению я посвятил числовой пример в своей статье (этого примера профессиональный Е.M. просто "не заметил"). Но что там числа – простая логика должна была бы его остановить, но где там…
Дефицит есть разность между платежеспособным спросом и предложением, равным производству. На государственное производство черный рынок не влияет. Каким же образом он может порождать новый дефицит? – Уничтожением произведенных товаров? Он только продает те же самые товары по повышенным ценам и тем самым снижает величину платежеспособного спроса (особенно снижает его остроту) согласно известным рыночным схемам, т.е. уничтожает частично дефицит. Другое дело, что он несколько уменьшает шансы тех потребителей, которые хотели бы получить дефицитный товар по низким государственным ценам. Вот тут и возникает потребитель в лице Е.М. и кричит "Грабеж"… Ну и так далее…
То же самое можно сказать про вывод:
"От спекулятивного рынка выигрывает только циничное племя спекулянтов".
Он сказан именно жадным и неблагодарным потребителем, который из-за дефицита товар купить не может, остается ни с чем, а потом идет к спекулянту и покупает у него за те же деньги не три, а лишь одну штуку товара. Покупает, а потом за оказанную им добровольно услугу начинает твердить про грабеж и о необходимости тюрьмами выжигать спекулятивную порчу… О том, что к спекулянту он пошел сам, что без спекулянта он бы вообще ничего не получил из дефицитных товаров, что главный виновник всех этих бед – все тотально планирующее государство, которому он служит и антиспекулятивной борьбой которого он возмущается – этот верноподданный забывает. Вернее, об этом он не желает ничего слушать. Так же как и Е.М., забывший все признанные рыночные схемы, как только пришлось на практике обратиться к спекулянтам, меняя неэффективные английские словари на эффективные индийские джинсы…
"Предложение узаконить рынок и сделать экономику рыночной равносильно предложению упразднить такие органы нар. хозяйства, как Совмин, Госплан, Госкомцен. Достаточно вспомнить, чьей прерогативой являются у нас подобные решения, чтобы назвать эти предложения… мало сказать, беспочвенными и нереальными. Товарищ предлагает всему нашему аппарату самоликвидироваться".
Думаю, что Е.М. просто не понял меня. Правительство и его комитеты, контролирующие хозяйство, рынок и цены – необходимы в любом государстве, я бы только хотел, чтобы они сложили с себя диктаторские функции и знали бы свое истинное предназначение, свое место. Своей статьей я обращаюсь не к "аппарату", а к людям с предложением добиваться расширения и упрочения своих экономических свобод и прав, что "угрожает" ликвидацией не аппарату, как таковому, а лишь его методам работы. Конечно, если заботиться о сохранении этих методов, то ни о каком расширении экономических свобод наших людей не может быть и речи.
И наконец, последнее в экономических возражениях Е.М.
"Спекуляция… подогревает инфляцию. Поэтому государство не может относиться к этому явлению иначе, чем относится сегодня. Пусть это не единственный инфляционный фактор, но тут хоть виден противник и известны способы борьбы".
До этих слов я еще мог терпеливо сносить нападки оппонента. Тут же он открывается прямым сторонником государственных преследований экономически свободных людей, прямым идейным противником в кругу "околодиссидентов".
Этот человек мне страшен и противен. Страшен, потому что государство сегодня преследует спекулянтов и частников, опираясь на обветшавшие и осточертевшие всем догмы, а Е.М. уже сейчас начинает "ковать новое теоретическое оружие", вить новую веревку для все тех же "российских буржуев". Противен, потому что в этом занятии он не брезгует никакими средствами – вплоть до извращения экономической науки и самой истину в угоду заданной цели.
Профессиональный ученый, мэтр, эрудит – на деле оказывается озлобленным недоучкой, склеивающим очередную антибуржуазную (антиспекулянтскую) "теорийку" ради защиты своего положения Интеллектуала-Вероучителя, а на деле – государственного служащего-потребителя. Думаю, что моя догадка окажется обоснованной: Зарплата 2 раза в месяц, по ночам мучения над великими текстами на уровне "великих предшественников", потом сжигаемыми, а днем – реальная жизнь со службой и мелкой спекуляцией, конечно же, нравственно разрешенной специальным исключением из общего правила ("Тогда человек… спекульнет чем-нибудь из своего достояния – прошу не путать этот случай с явлением преднамеренной спекуляции").
Таким образом, перед нами ярко выраженный "служивый интеллигент", по-маленьку спекулирующий благами материальными и по крупному – ценностями научными и духовными. Первое – вполне понятно, второе - омерзительно.
Теперь посмотрим на "этические возражения" Е.М.. Вот первые из них;
На все это отвечая, я могу только повторяться: ни в оправдании целью порочных средств (почему это произв.воровство, спекуляция и шабашки – порочны? только потому, что Е.М. так считает?), ни в самооправдании себя поступками других, ни в проповеди аморальности или отсутствия у людей источника абсолютной морали – я не виновен. Доказательства содержатся в моей статье.
Но я не виновен также и в наговоре на свой народ, как это делает Е.М. ("в народе, видно, окончательно атрофировалось чувство "греха"… характерной чертой духовного климата стал бесплодный и разъедающий цинизм…, звереющая страна…, духовно вырождающийся народ…). Я не виновен и в тотальном презрении к людям, как Е.М. (возьмите его уничтожающую характеристику сословия людей нефизического труда, за исключением небольшой группы диссидентов). Наконец, я не виновен в заведомом искажении истины и заведомой неправде, в чем без сомнения виноват Е.М.. Я это знаю, потому что испытал на собственной шкуре. Вот, к примеру, его выпад:
"Совершенно очевидно по тексту, что Б-мов считает, будто не спекулируют лишь тот, у кого нечем (раз), кто боится (два) или кто не умеет (три). Иных причин воздержаться от спекуляции наш бравый гомо экомикус и не мыслит".
Сравните с моим текстом: "На деле часть этих самих эффективных потребителей уже успела отовариться случайно в очереди, а часть (допустим, половина из оставшихся) слишком боязлива или "моральна", чтобы покупать у спекулянтов". Т.е. я говорил о существовании людей, отказывающихся по моральным причинам не только спекулировать, но даже покупать у спекулянтов, численно оценивая эту группу намного выше Е.М.
Вот еще пример. Я говорю об "околодиссидентской" интеллигенции как противнике экономических свобод народа, связывая ее со "служивой интеллигенцией-потребителем" как одной из самых активных общественных сил, противящихся эконом. и нравственному прогрессу страны". Е.М. же приписывает мне слова: "околодиссидентская интеллигенция… сегодня главный враг экономических свобод и прав народа".
"Самая активная" превращается в "главную", а последнее легко опровергнуть (на основе небольшого удельного веса этой группы народа). И доказательство готово.
Бессмысленно анализировать таким образом весь текст Е.М. Я думаю, что приведенных примеров достаточно, чтобы убедиться в пристрастности и лживости конкретных обвинений со стороны этого "высоконравственного интеллигента", печалующегося о "духовном вырождении народа". Слава Богу, что нашему народу нет дела до подобных учителей…
Мне осталось разобрать только личные нападки Е.М. – уже не столько против статьи, сколько против всего мною сделанного и написанного. А что же есть человек вне дел его? – Потому и говорю о личных нападках. Вот эти обвинения.
Последний термин не упомянут самим E.М.. Но именно двоемыслие имеет он в виду, описывая "псевдоинтеллигента", застрявшего на "двусмысленной орбите сателлита", светящего не своим светом, "который в пересудах "за чашкой не слишком горячего чая любит профанировать диссидентские идеи, доводя их до инфляции", но в нынешних суровых условиях боится жить "не по лжи", а предпочитает заняться шабашкой или спекуляцией, предварительно оправдав такое нравственное падение "высокими идеалами", а свое трусливое прятание за псевдонимом и "словесный понос" выдавая за общественно значимую деятельность"…
Могу ли я оправдаться, откровенно ответив на эти личные нападки? – Наверное, нет! В части невежества и самомнения ведь и вправду, много не знаю, ведь и вправду не считаю невозможным спорить с авторитетами (иначе я никогда не оторвался бы от Маркса и Ленина), ведь и вправду никогда не причислял себя к "творцам" и напротив, никогда не отвергал клички "обыватель, мещанин, буржуа", а пытаюсь носить их с достоинством.
Ну а насчет последнего, насчет двоемыслия, вызванного намерением предать диссидентство в угоду "заурядному инстинкту обогащения", то мне очень бы хотелось перейти, так сказать, на конфиденциональный уровень разговора, но жаль – псевдонимы мешают… А может, это и к лучшему. Могу только уверить, что Е.М., зная мое истинное положение, тем не менее и в этой части сознательно лжет.
Но Бог ему судья. Нам надо извлечь из его рецензии максимальную пользу. Поэтому не пройдем мимо нарисованного им самим автопортрета. По контрасту с Буржуадемовым, он отличается, конечно, высокими нравственным и интеллектуальным уровнями. Окруженный книгами великих предшественников – Аристотеля, Спинозы, Канта, Кьеркегора и т.д. …, он беспрестанно мучается в поисках новой истины. "Бессонные ночи, страдания, сомнения, сжигание написанного… Нет, это совсем не то,… стыдно самому,… я не состоятелен,… в печку!"
Благоговение перед великими предшественниками, конечно, распространяется и на современников, уже признанных великими: на Солженицына (попытка возражать А.И.Солженицыну вызывает у Е.М. сильное раздражение: "Здорово же мы обожрались этим вонючим "равенством" – так и рыгается!") и вообще на всех диссидентов, в отношении которых он полагает: "Не наше собачье дело до их побудительных мотивов, тактики и прочего. Вместе со всей звереющей страной, со всем нашим духовно возрождающимся народом – мы перед ними в долгу, который никогда не будет погашен. Хватило бы с нас осознать это и передать нашим детям". - И эти надрывные слова говорит человек, который несколько раньше спокойно рассуждал о необходимости жестоких государственных преследований экономически свободных людей (не исключая смертной казни). Не дай Бог, чтобы он научил чему-то подобному своих детей.
Прошу еще раз обратить внимание: для Е.М. мир делится на две неравные до противоположности части: верх и низ, мудрецы и профаны, высоконравственные диссиденты и звереющий народ. Сам Е.М. стоит, конечно, в середине этого полярного, черно-белого мира. Он мучается в попытках достичь совершенства "великих", но в это же время исступленно топчет все что считает ниже уровня своих притязаний. Сам он не способен пойти за диссидентами в их реальной защите прав человека, в их открытых протестах и "жизни не по лжи", но бросается в бой на любого, кто пытается отстоять иной способ достойной жизни. И не поймешь, кто перед тобой: то ли "великий", призванный судить прочих профанов, то ли бездарь, не способный ничего создать, кроме сырья для печки; то ли обличающий зло диссидент, или смиренный "псевдо", "профанирующий диссидентские идеи". Облик Е.М. все время колеблется оборотнем, меняется из черного в белое с каждой минутой…
Но я догадываясь о причинах этого феномена.Е.М. мимоходом упрекнул меня в разновидности тоталитарного мышления, упрекнул путано и непонятно. К сожалению, мне придется вернуть ему этот упрек, но с гораздо большим правом.
Именно Е.М. проявляет все признаки несамостоятельного, рабского мышления - не мышления, а подражания. Не подумайте, что я считаю его бездарью. Heт, это человек способный. Хотя бы яркость стиля, языка, изощренность насмешек свидетельствуют о том с несомненностью. Но эти способности направлены не на дело само по себе, не на размышления о наших важных проблемах, а на соревнование с великими – прошлыми и настоящими. Вот в чем его беда. Задача эта совершенно безнадежная и потому бессмысленная. Ибо великие люди стали такими – 1) в силу своих природных и данных средой дарований, которые не от нас зависят, как о них ни мечтай, 2) в силу их глубочайшей направленности на свое дело, а не на соревнование с предшественниками и достижение их славы. Даже если бы Е.М. был по своим способностям выше Спинозы или Эйнштейна, он бы не встал с ними вровень потому, что стремился только к этому.
Е.М. принадлежит к людям, которые беспрекословно готовы подчиняться высшим, чтобы такой же беспрекословности потребовать от людей, которых они считают ниже себя. Его отличие от других наших верноподданных, что он на место нынешней партии желал бы поставить в иконостас современных диссидентов, а уж потом - "укреплять нравственную дисциплину "дичающего народа", и особенно истребить треклятых спекулянтов, шабашников, воров,- эту народную порчу, ржу, экзему… Утешает, правда, что для себя лично он видит в перспективе лишь выполнение задачи возвеличения новых духовных вождей и передачи этого сознания детям. Есть еще, значит, время.
От желания выбиться наверх, от глубоко запрятанного комплекса неполноценности и двоится облик "нашего интеллигента". Несмотря на весь блеф слов и высокомерия, он еще не родился как самостоятельная личность, не зависящая от каких-либо авторитетов, и озабоченная лишь судьбой своей, судьбой своих детей и своего народа. Состоится ли еще его рождение – неясно. Пока же с ним разговаривать бесполезно, потому что он не умеет разговаривать и понимать. Потеряв марксистского хозяина, он теперь ищет себе хозяина нового, а найдя его – скорей всего успокоится, так и не родившись.
Е.М. продемонстрировал нам в наиболее ярком виде тип обвиняемого интеллигента. Он предстал перед нами в полном блеске своих профессиональных, литературных, интеллектуальных и этических качеств, превосходя всех прочих представленных здесь гуманитариев своей откровенностью и критикой. Этот человеческий тип может существовать долго в тиши своих кабинетов – невидимым, но влиятельным. Нам повезло, он высунулся в открытом выступлении и сразу показал всю свою несостоятельность – во всех смыслах.
Спасибо за поучительный стриптиз. Для свободных людей это будет полезным зрелищем.
Приложение к комментарию рецензии Е.М. на тему "Инфляция и спекуляция"
Вспомним, с чего начал свое описание "инфляции из-за спекуляции" Е.М.
В Минфин (или в иной государ.орган – но будем в этом следовать Е.М.) приходят хозяйственники о просьбами о выделении дополнительных, т.е. непредусмотренных свободных капиталовложений, и раз за разом "финансисты" уступают в этом практикам, выдают им деньги, хотя и знают, что дополнительными плановыми материальными ресурсами эти деньги обеспечены быть не могут. Фактически, это фальшивые деньги. Но просители этим не смущаются, они знают, конечно, что материалов и рабочих под эти деньги не будет, они дефицитны, но надеются на неофициальные связи, короче, на "экономически-свободных людей". И не ошибаются. За повышенные деньги изыскиваются и дополнительные материалы (где извлечены из гибнущих запасов, где из неважных объектов, ибо нужные охраняют сильно) и дополнительная рабочая сила – вплоть до летних отпусков обычных служащих. В конце-концов производственный дополнительный объект (как правило, действительно нужный, ибо построен был не по приказу из Москвы, а по требованию местной жизни) введен в действие, выделенные незапланированные капвложения осваиваются до конца и переходят в руки людей, чьим трудом все это было сделано. А дальше что? – А дальше эти люди должны были отовариться в магазинах и тем самым вернуть деньги государству, Банку, Минфину, когда-то выделившему эти деньги. Круг должен замкнуться.
Но для этого нужно гораздо количество продуктов потребления, чем существует их в наличии. Получается, что денег стало больше, а товаров дополнительных нет – создается (или увеличивается еще больше) дефицит. Но как и в первом случае: экономически свободные люди за повышенные цены доставят товары, уничтожат тем самым дефицит и отоварят некогда выданные Минфином деньги. Они вернутся в Госбанк и круг замкнется. Только благодаря такому денежному обороту хозяйство и продолжает жизнь.
Происходит ли при этом увеличение денег в обороте? – Конечно! Конечно! Именно Минфин выделил деньги без обеспечения, как бы вновь отпечатал их (да откуда бы их и взять, как не со станка?) Именно "слабовольность" Минфина – первоначальный источник "диспропорции", причина совершенного финансового преступления. Конечно, Минфину при этом удобно кричать: "Держи вора", указывая пальцем на свободных деловых людей, усилиями которых и были построены дополнительные и нужные объекты. И уж дело нашего ума и совести, кому поверить в этой ситуации.
Теперь зададимся вопросом: происходит ли в стране от такой "слабовольности" Минфина – инфляция? Е.М. уверен, что - "да"; но о его нелогичности и профессиональной некомпетентности, там, где дело касается обвинения спекулянтов, уже говорилось. Будем смотреть на реальность. Госкомцен и Минфин – в части заработных ставок, свои позиции не сдают, поэтому никакой официальной инфляции не происходит.
Инфляция происходит только на черном рынке, в его пределах, там, где реализуются дополнительно выделенные, свободные деньги, именно там растут спекулятивные цены за товары и труд. С одной стороны, эти дополнительные деньги образуют финансовую основу дополнительно возникшей внеплановой экономики (вне плана построенных объектов и т.д.), но они же ее и портят, губят. С одной стороны построенные производственные объекты тут же фиксируются государством и включаются в состав плановой экономики, лишая черный рынок своей собственной производственной базы, а с другой стороны накапливание дополнительных денег в чернорыночной сфере не может быть компенсировано действительным ростом извлекаемых из небытия дополнительных материальных и трудовых ресурсов и приводит к увеличению цен на них.
Однако и плановая экономика и черный рынок существует в нашей стране на одной земле и потому не могут не взаимодействовать. Их не разделишь берлинской стеной. Чем больше растут ставки черного рынка, тем больше людей прельщаются не только ими, но и осмысленностью свободной трудовой и экономической деятельности, и уходят из плановой сферы во вторую. То же самое происходит с товарами: чем больше растут на них спекулятивные цены, тем большее их количество уходит на черный рынок. Дефицитность рабочей силы и товаров растет, и еще в большей степени вырастает разрыв между работниками плановой и чернорыночной сферами экономики.
Конечно, такая невольная конкуренция между этими сферами создает дополнительные источники для давления на Госкомцен и пр.органы в целях увеличения цен и ставок зарплаты. Но в еще большей степени на это влияют конкуренция между отраслями планового хозяйства за рабочую силу и погоня за выполнением плана путем структурного сдвига в продукции (как уже говорилось – 1,5-2% ежегодно).
В целом, инфляция в системе планового хозяйства практически не имеет отношения к чернорыночным процессам. Инфляция же товаров и услуг на черном рынке вызвана самим государством, выдающим дополнительные деньги за счет печатного станка.
Что же с нами будет дальше?
Рассмотрим сначала самую простую альтернативу, осуществления которой, по-видимому, жаждет душа всех "антиспекулянтов" и Е.М., в особенности: восстановление в народе чувства "греха", нравственного отвращения к "нечистым сделкам", типа спекуляции и шабашки, т.е. лишение деловых людей почвы, "на которой они размножаются". А поскольку нравственная проповедь не всегда помогает, то, конечно, ее надо будет дополнить мерами физического порядка, предельно ужесточенными… Этот путь нами испытан (когда за колоски давали годы лагерей), всем хорошо знакомы и его последствия, и только поэтому сегодня он – практически невозможен, бесперспективен, хотя в потенции, только он и следует логическим выводом из интеллигентского презрения к спекулянтам. Реально только страх, только новый Сталин может уничтожить экономически свободных людей.
Другая и, к сожалению, наиболее вероятная альтернатива представлена сегодняшним развитием, когда власть и к сталинским методам вернуться не может, спекулянта с буржуем, т.е. НЭП, допустить к нормальной жизни не может, а цепляется за прошедшие социалистические мечты.
Чем же может кончиться такое развитие? Поскольку прежнего страха в обществе уже нет, оно будет вести себя все более и более свободно – от директоров до последних служащих. Наверное, будет расти и покладистость "финансистов" и, следов., инфляция на черном рынке, при все той же дубовой политике неизменности государственных цен и услуг. Тогда увеличение денег будет приводить к росту дефицитных товаров и соответственно, к росту спекулятивных цен на них. Чтобы справиться с этим будет возрастать практика принудительного распределения товаров. Сегодня она выражается в разных категориях снабжения разных городов, в частичном распределении продуктов по предприятиям и организациям. В пределе – будут вновь введены карточки. Уже сейчас все настойчивее становятся требования ввода карточной системы.
Но как показывает наш и мировой опыт, карточки никогда не уничтожают черный рынок, а лишь усиливали его власть и уродства. Пропасть в потреблении между экономически свободными людьми, с их инфляционно большими заработками, и работниками государственной плановой экономики, получающими обесцененное жалованье (ибо дефицит на них не купишь ни в магазине, ни у спекулянта) и живущими лишь за счет карточек, т.е. просто на рабском положении, - будет все возрастать вместе с усилением всяческих социальных антагонизмов.
Революционный исход из такой (ныне действующей) альтернативы развития, на мой взгляд,- неизбежен. Мне скажут: ну и хорошо. Революция все переделает как надо.
Однако не будем утешаться розовыми надеждами. Попробуем представить логику дальнейшего разворачивания событий. Революционное правительство будет стремиться прежде всего к немедленному и радикальному улучшению и поднятию уровня жизни "революционного народа". "Долой ненавистные карточки, да здравствует свобода!" А чтобы обеспечить свободу потребления всей прежде обездоленной массы государственных тружеников, надо поднять их зарплату до среднего уровня экономически свободных людей. Уравнять прежних государственных рабов со спекулянтскими свободными выскочками. Но откуда взять для этого средства?
Как высказался мой другой оппонент – В.Р., "социологические и политические соображения" выше абстрактных экономических формул, поэтому выход будет избран простой: напечатать дензнаки! Ничего! Обрадованные революционные массы своим утроенным трудом и новой продукцией вернут эти деньги сторицей.
Куда же пойдут обрадованные массы с новыми деньгами? – В магазины. Что они там найдут? – Все тот же дефицит. Ну, может, раскроют все склады до последнего, но ведь склады не производство, их растранжирить недолго. Куда же дальше? – К спекулянтам, на рынок. Но у того тоже нет товаров. Тем более что революционным массам в это время будет не до работы, политика их захлестнет, и дай Бог, чтобы работали, хотя бы вполовину прежней силы. На новые же деньги, на рост платежеспособного спроса, рынок отвечает возмутительно просто: поднятием цен. Его не обманешь. Товар у спекулянта на рынке все равно будет, на то он и спекулянт, чтобы демпфировать любые государственные безумства, но по этим ценам купить революционные массы снова ничего не смогут.
Что же остается делать новому правительству – уже не для того, чтобы повысить уровень жизни револ.масс, а хотя бы прокормить тех, кто способен и согласен работать, согласен трудом и службой поддерживать страну и правительство? Возвращение ненавистных карточек? – Но за что боролись? – Одно средство – новое печатание дензнаков. Если станок будет работать достаточно быстро, то рынок будет в иных местах не успевать реагировать и поначалу можно будет от него что-то иметь.
Но что получается в результате? – Быстро раскручивающаяся спираль инфляции – рост рыночных цен – инфляция – почти непременный спутник всех революций и революционных, т.е. слабых и безответственных правительств. Она ведет к миллионным ценам, к разрушению рыночного механизма, а вместе с этим к разрухе, параличу всего народного хозяйства, к общественной смерти.
Кто виноват в таком беге к смерти, начавшемся уже сегодня? По утверждениям Е.М., а потом и революционных правительств – конечно, спекулянты, хотя они своим понятием цен только пытались спасти рынок, спасти эквивалентный обмен, основу любого хозяйства. Однако против печатного станка, этого государственного фальшивомонетчика любой рынок бессилен, сломается и погибнет.
Третья альтернатива, как мне кажется, единственная конструктивная – это путь реальной экономической реформы, идущей прежде всего снизу и подхватываемой сверху. Одновременно.
Если большинство наших людей осознают необходимость и благодетельность перехода к рыночным отношениям в хозяйстве, к упорядоченным равновесным ценам, к свободной деятельности, если они будут приветствовать и защищать ее, государству не останется ничего иного, кроме как идти вперед в экономических и социальных преобразованиях, повинуясь голосу экономических выгод и народных желаний. Не доводя страну до критической точки, власть пойдет на неэкономическую реформу типа НЭП (только такая реформа и имеет смысл). И все радикально оздоровится.
Хозяйственники уже не будут ходить в Минфин, выклянчивая средства на самое необходимое, в то время как громадные деньги государство тратит в неразумных стройках и полубезумных авантюрах, а будут сами распоряжаться своими средствами, полученными от потребителей за продукцию. Производство товаров для потребителей станет их главным источником жизни, а расширение производства снизит теперь уже единые рыночные цены до естественного уровня и соответственно уменьшится количество денег, находящихся в обращении. Конечно, это произойдет не сразу. Конечно, лишь по мере развития и укрепления производства, опыта хозяйственников, порядочности правительства, не смеющего прибегать к печатанию денег ради поправки своих финансовых дел… Конечно, не сразу, но реально и прочно.
Такова единственная подлинная альтернатива нынешнему скольжению к разрухе. Выберут ли ее наши современники? – Вот в чем вопрос…
P.S. Возвращаясь последний раз к описанному Е.М. взаимодействию Минфина и экономически свободных людей, мы видим, что сегодня действительными преступниками являются именно финансист и тот, твердый, который собирает со всех производителей деньги, а выделяет по какому-то нелепому, устаревшему и несуразному плану, на что надо и на что не надо, и тот, более мягкий, слабовольный, который выдает деньги и по нелепым партийным директивам и по требованию самих хозяйственников, за счет печатания фальшивых денег.
Единственный честный выход у Минфина – это дать возможность производителям тратить самим свои деньги (помимо госуд. налогов, конечно) по указаниям рыночной конъюнктуры, т.е. рынка, значит, официально признать независимость и достоинство экономически свободных людей.
Только НЭП и не иначе!
Голоса естественников (инженеров и математиков)
В противоположность гуманитариям, отзывов от "естественников" намного меньше. На это есть как субъективны причины (за последние годы я растерял многих знакомых из инженеров), так и объективные (большинство их не любит "писанину", как занятие). Да и просто времени не было, чтобы раскачать этих людей на обсуждение. Положение исправляют лишь два отзыва от "математиков".
Несмотря на численную скудость отзывов, я выделил их особым разделом, наверное, починяясь данному кем-то из гуманитариев совету: "Относи свои обвинения не к нам, а к заводской, технической интеллигенции". – А и вправду, как они-то относятся к такому обвинению?
Кроме упомянутых уже двух отзывов "математиков", в моем распоряжении только память о разговоре с одним, набросок мыслей второго, краткий отклик третьего.
Разговор с В.(Р.Лисовской)
Размышления В. на тему спекуляции и левого бизнеса уже были изложены в этом сборнике (Переписка Д. и В.). К появлению моего письма "Я обвиняю…", генетически связанного с этой перепиской, В. отнеслась весьма спокойно, уклонившись от конкретных возражений (что конечно, не свидетельствовало еще об ее согласии). Просто сильных доводов против аргументов у нее сразу не нашлось, а "сердцу не прикажешь". Наш устный разговор только подтвердил это впечатление.
Мы говорили и часто просто не понимали друг друга. Прямо физически ощущалась нехватка общих понятий и схем. И все же в этом разговоре отрылось еще одно важное и прежде незаметное мне обстоятельство. У В. (также как и у "других естественников") нет врожденного презрения и негодования против экономически свободных людей. Скорее – глубокое беспокойство о собственном положении в нарождающемся новом и трудном мире "деловых людей".
"Что мне делать?" – вот что их гложет. Так и В. – Нужны деньги, а где их взять, когда на основной работе заработок неизменен, дополнительный труд не оплатится, а устроиться по совместительству, хотя бы уборщицей – нельзя. Свободные занятия? – Переводы или репетиторство? – Трудны или забиты конкуренцией иных желающих подработать…
Конечно, это несомненные проблемы. Мучительные проблемы неустроенных по-новому людей. Отсюда и настроения… И все же, мне кажется, в них выражено лишь временное уныние ищущих людей, стремящихся и работать и жить по-новому. И потому они найдут свои ответы.
Замечания инженера-химика О.У.(Ольги Оболонской)
Разговор шел через третье лицо, в два приема, так что у меня сохранилось два листика замечаний О.У. Вот они в вольном переложении:
1. Статья "Я обвиняю…" никак не повлияла на мое отношение к поднятым проблемам.
2. Очень огорчило плохое отношение автора статьи к интеллигенции, которую и так со всех сторон бьют. На деле ведь и рабочие могут мешать новому…
3. К сожалению, и черный рынок не обеспечивает достаточного количества и качества продуктов. Он не всегда доступен и не всегда честен. Так что идеализировать наш черный рынок – не приходится.
4. Конечно, все мы пользуемся услугами спекулянтов, но уважать их, как личности – совсем иной вопрос…
5. Спекулянты-перекупщики не прогрессивны, потому что они не связаны с производством продукции, с предпринимательством. НЭП, конечно, разрешил бы наши проблемы, но он может быть введен только сверху, только легально".
Спустя некоторое время я получил дополнительные замечания от О.У.:
Так от кого пришел этот отзыв, от противника или единомышленника? Сейчас мне кажется, что в главном, в тенденции – мы единомышленники. Ни обида служивого интеллигента, ни потребительское недовольство черным рынком (который, конечно же, плох, но не от своей рыночной природы, а от черных государственник преследований и от общего презрения), ни остатки интеллектуального снобизма, ни тоска по легальности во что бы то ни стало – не могут отменить главного в этом человеке: его ответственных поисков своего места в трудном будущем, его движения и развития.
По сути же самих замечаний –на первые пять я уже отвечал ранее, относительно же двух последних, мне остается только присоединиться.
Обвиняемый А. Соображения (к статье "Я обвиняю…")
"Стремление к наибольшему валовому продукту страны… способствует благу наших людей". И далее у автора: "На основе такого утверждения можно вести нашу тему дальше".
- Можно и не вести(!) Положив этот постулат в основу и руководствуясь правилами формальной логики, поневоле придешь к выводам автора. Не возражая ему по существу статьи и соглашаясь с ходом его рассуждений, мне все же хотелось бы остановиться на возможности и иной постановки вопроса.
Соображение 1. Существование основы, отличной от процитированной выше, базируется на двузначности понятия "благо наших людей":
* с одной стороны – это благо всех людей, а значит, и всего общества.
* с другой стороны – это благо людей, т.е. каждого человека.
Обычно эти стороны отождествляются. Но так ли это? Обществу выгоден рынок, как инструмент формирования значимости человека (его труда). Человеку выгодно отсутствие рынка – при этом каждый член общества имеет большую свободу действий: он может быть неэффективным, имеет право на ошибку и т.д..
Соображение 2. Баланс?! Так или иначе, но он есть. Но достигнут он может быть разными путями:
*четкое "рыночное" равновесие,
*колебание вокруг положения равновесия.
Автор "Я – обвиняю" высказывается в пользу равновесия. Но с другой стороны известно, что поддержание процесса в состояния равновесия требует дополнительных средств, что может оказаться не всегда выгодным. Так, например, может оказаться, что для поддержания процесса в оптимальном режиме с точностью в 1% потребуется объем средств на порядок больше, нежели чем в случае 2% точности.
Более того: колебательный процесс позволяет системе быстрей нащупать и перестроиться на новый оптимум, сформированный пересмотра обществом его тактических целей и задач. Январь 1978г.
Комментарий к "Соображениям" А.
Прежде всего, должен отметить, что А. почти без сопротивления принял существо моей статьи. Только в его названии "Обвиняемый А." видны следы обиды. Думается, что такая спокойная приязнь вызвана тем, что у него не было заранее сформированного презрения к экономически свободным людям. Мне, например, на такую внутреннюю перестройку понадобилось гораздо больше времени и потому, наверное, А. в меньшей степени должен считать себя обвиняемым, чем я. А может это у него от молодости…
Вообще, как я заметил на недавнем споре о "вреде или пользе спекуляции", молодежи гораздо более свойственно понимание общественной полезности от деятельности экономически свободных людей, чем нам (людям, скажем, среднего поколения). Старинные предрассудки нашей комсомольской юности уже отступают, лишь скользят по поверхности сознания у современной молодежи…
Что же касается двух конкретных замечаний А., то второе из них основано на простом недоразумении. Рыночное равновесие никогда не является строго фиксированным положением, а лишь неким средним положением реального колебательного процесса величины цен и спроса. Четкого фиксированного равновесия, утвержденного баланса и связанного с этим бессмысленного перерасхода сил и средств добиваются как раз сторонники жесткого государственного планирования (но – безуспешно).
Наконец, последнее. А. высказывает сомнение в моем основном постулате: "стремление к наибольшему валовому продукту страны… способствует благу наших людей". Он неуверен, что интересы отдельных людей могут в своем подавляющем большинстве совпадать с интересами общества в целом.
Конечно, в этом многие сомневаются (данная полемика его продемонстрировала с достаточной убедительностью). А. обосновывает свое сомнение тем, что человеку, как таковому, отсутствие рынка – выгодно "ибо он имеет большую свободу действий, может быть неэффективным, имеет право на ошибку и т.д.".
Последнее обоснование мне кажется очень странным. Рынок – это эквивалентный обмен товарами и услугами. Без рынка человек может жить только в лесу, на положении натурального хозяина, или в положения несамостоятельного винтика-раба в том или ином государстве. Как можно предположить, что человеку может быть невыгоден рынок и общественные интересы, я просто не понимаю…
Голоса математиков
Как ни странно, гораздо больше возражений, в том числе и экономически аргументированных, я получил не от экономистов, а от математиков. В моей коллекции только два таких отзыва, но, наверное, одни из самых содержательных. Это люди, совершенно различные по опыту, вере, отношению к жизни, но есть у них какая-то спокойная интонация в тоне, терпимость к чужим мнениям, привычка к их разбору и анализу. Эта черта и делает эти отзывы столь полезными для нашего обсуждения.
К.Светлов (Георгий Курдюмов) Монополия, очередь… и попранные экономические права советского государства. (Ответ на обвинительную речь (статью) К.Буржуадемова по поводу жадных и завистливых потребителей как основного препятствия прогрессу в нашей стране).
Первая реакция на упомянутую обвинительно-защитительную статью Буржуадемова – резкое раздражение и протест. Это было и со мной, хотя я и разделяю многие этические и экономические позиции автора, в том числе и некоторые из тех, что представлены в упомянутой статье.
Естественно возникает опасение, что статья эта – социально опасна, ибо решительное требование повышения государственных цен на продукты потребления, хотя и базирующееся в большей степени на грубых заблуждениях, действительно, может (вернее, могло бы, если бы самиздат больше читали) привести к весьма тяжелым последствиям. О выдвижении такого требования приходится сожалеть, однако, раз автор упорствует, остается только вступить в публичную дискуссию. Иного достойного способа борьбы с социально-опасными заблуждениями (уверен, что здесь мы имеем дело с искренним заблуждением) я не вижу. При всем том, статья К.Б. содержит также и ряд дельных положений (это начинаешь замечать не сразу, когда проходит первый шок от опасного и во многом необоснованного обвинения). Это рассуждения о левых предпринимателях, о спекулянтах и, отчасти – о воровстве с государственных предприятий и даже о повышении госцен, но не до мнимого "уровня рентабельности", а только – для уравновешивания спроса и предложения (об этом будет идти речь ниже).
Прежде чем переходить к анализу экономических установок К.Б., oтмечу еще, что я не разделяю его сугубо материалистического подхода, подобно ортодоксальным марксистам ставящего экономику чуть ли не в центр всей нашей жизни. Конечно, экономика – вещь нужная, но все же трудно ждать хорошего от утверждений типа: "Прежде чем добиваться политических или иных прав, необходимо добиться более основополагающих (?) прав экономических" – и т.п. Скажу более: в наш век, когда чувства голода и холода медленно, но неуклонно перестают быть главными движителями рода человеческого, когда на первый план выдвигаются непосредственно вопросы охраны окружающей среды, ресурсов, межличностных и международных отношений и, конечно, - переработки всех видов информации (это слово следует здесь понимать очень широко), не отходят ли на второй план вопросы материального производства (и распределения) всякого рода вещей-товаров? Я далек от мысли сбрасывать со счетов это самое материальное производство; хотя бы потому, что большинство носителей информации (книги, пластинки) – тоже в некотором смысле, вещи; а экономические законы материального производства в большой степени могут быть распространены на многие другие виды общественно-полезной деятельности, например, создание духовных (информативных) ценностей; и все же, говоря об "экономике", стоит помнить, что в наше время людям нужны не только и не столько консервные банки (даже в весьма широком смысле этого слова).
Итак, вернемся к статье, автор которой предлагает в качестве всеобщего регулирующего инструмента, для всех видов производства - "древнейший человеческий форум – рынок"; т.е. свободный обмен всего, что угодно на все, что угодно, осуществляемый при помощи денег. Дайте нам только свободный рынок! – и наиболее рациональное производство и потребление будут обеспечены. А как же тогда экономические кризисы?.. Сжигание кофе в топках паровозов? Конечно, надо согласиться, рынок – вещь нужная, но ведь не лекарство от всех болезней?! Во все времена игра цен на рынке несла в себе элементы борьбы отдельных людей и групп людей за лучшие условия для себя. Действительно, если возможен взаимовыгодный обмен, то ниоткуда не ясно, в каком соотношении должны быть распределены эти выгоды между действующими в обмене сторонами. Множественность аналогичных обменов, т.е. наличие большого числа производителей и потребителей, мало меняет ситуацию – отчасти из-за индивидуальных особенностей товаров каждого производителя и условий обмена с ним, отчасти – из-за возможности явных или неявных, зримых или незримых союзов между производителями (либо потребителями) одного товара, имеющих целью установить цены на товары на наиболее выгодном для них уровне, т.е. создание явных или неявных монополий. Под монопольной ситуацией естественно иметь в виду тот случай, когда цены на весь товар (определенного вида) определяются одним индивидуумом (либо союзом индивидуумов). Во многих случаях (а именно, когда спрос мало зависит от цены), монопольная ситуация сулит для монополиста возможность получения наиболее высоких прибылей за счет повышения цен (значительно) выше всех уровней окупаемости и рентабельности. Стоит ли говорить о том, что концентрация производства (экономически вполне обусловленная) естественным образом ведет к образованию монопольных ситуаций? Для поддержания такой ситуации монополисту… совсем не обязательно прибегать к незаконным средствам (обращаться к преступному миру и т.п.) – достаточно того же эффекта концентрации и возможности понижения цен с целью разорения конкурента или хотя бы лишения его монопольных прибылей. Одной такой возможности может быть достаточно для того, чтобы "достойные" конкуренты не возникали. Большое значение здесь имеют длительное время и большие капитальные затраты, необходимые для строительства крупных предприятий. Все это можно было бы хорошо проиллюстрировать математически, но предполагаю, что это уже сделано профессиональными экономистами. Хорошо известно, что цены, устанавливаемые монополистами с целью получения наибольшей прибыли, далеко не всегда способствуют общественно-оптимальному регулированию масштабов производства и потребления. Антимонополистические государственные законы здесь малоэффективны, во-первых, они могут препятствовать экономически обусловленной концентрации производства, во-вторых, потому что небольшому числу крупных фирм слишком легко договориться о чем бы то ни было, для них взаимовыгодном. Итак, можно сделать вывод: цены, устанавливающиеся на рынке в результате свободного обмена далеко не всегда способствуют оптимальному регулированию производства и в большой степени являются результатом борьбы индивидуумов и социальных групп за лучшие условия. Когда стороны оказываются слишком "несговорчивыми", наступает кризис: забастовка, залеживание нужного товара… либо – общенациональный экономический кризис. Все это наводит на мысль, что этический момент, либо даже прямое государственное вмешательство в установление цен могут быть полезны или даже необходимы.
Все сказанное выше относится прежде всего к свободным экономическим системам (капитализму); в нашем же случае ситуация иная, поскольку имеется гигантская экономическая монополия в лице государства. Этой-то монополии К.Б. и предлагает предоставить свободу в назначении цен! Речь, правда, идет – не о полном государственном произволе в этом отношении, а лишь о "поднятии цен до уровня рентабельности". Но что может означать этот "уровень рентабельности" в наших условиях, когда все цены на сырье, оборудование давно "зарегулированы", гигантские налоги и гигантская дотация пронизывают всю экономику, а капитальное строительство назначается произвольным образом? Поручат какому-нибудь НИИ "посчитать", и… те "посчитают"; кто не верит – пусть проверит! На деле все сведется к тому же произволу, но разве что усложненному, а потому – несколько умеренному. Предложение К.Б. о прекращении государственных дотаций в производстве товаров народного потребления выглядит весьма странным. Кстати говоря, в статье К.Б. почему-то ничего не сказано о прекращении сверхкрупных государственных "налогов" на соответствующее производство в тех случаях, где они имеют место. А то можно подумать, что государство так ни на чем и не наживается "за наш счет", используя свои монополистические возможности. О спиртных напитках, конечно, разговор особый; но не в них одних дело.
И все-таки, "рациональное зерно" есть и в предложениях К.Б. о повышении цен; особенно хорошо начинаешь это понимать, походив денек-другой по магазинам и так и не найдя нужной вещи… либо отстояв часов 5-6 в очереди и в конце-концов, оказавшись в числе тех, кому "не хватило". Провинциалы, видимо, могли бы хорошо осознать эту идею на полках поездов, во время очередной поездки "за покупками" туда, где их "хватает"; либо размещая мешки с товаром между сиденьями электрички. Иными словами, речь идет о таком повышении цен и на те товары, которое бы позволили ликвидировать очереди (явные и неявные). Фактически, стояние в очереди, либо беготня по магазинам является для людей тем же самым трудом, что и труд на производстве, разница только в том, что этот первый не создает никаких общественных ценностей (а скорее – наоборот: очереди загромождают проходы, развращают людей злобой и суетой и т.п.). Не лучше ли обратить этот труд на пользу общества, пусть даже и представленного в лице государства? – Кстати говоря, примерно этим и занимаются спекулянты: спасают и присваивают гибнущий общественный труд. «Воры» с государственных предприятий часто делают то же самое; действительно, нет никаких моральных оснований осуждать такую деятельность; я бы назвал ее общественно-безвредной. Вообще говоря, опасность монополии и монопольно-высоких цен может возникнуть и в случае частной спекуляции. Тем не менее, во многих случаях (о них сказано в статье К.Б.) спекулянты и даже "воры", не говоря уже о "шабашниках" и "левых предпринимателях", приносят реальную общественную пользу. Жестокость государственных преследований наиболее удачливых предпринимателей, видимо, зачастую объясняется черной завистью высокопоставленных чиновников. Яркие примеры таких "предпринимателей" и такой зависти можно найти в произведениях Максимова и Солженицына.
Итак, возвращаясь к требованию К.Б. о повышении цен на товары народного потребления, следует четко различить два момента: уравновешивания спроса и предложения, и прекращение дотаций для достижения так называемого "уровня рентабельности" – величины неопределенной и практически несуществующей в наших условиях. Если государство за счет дурной организации гробит львиную долю общественного труда, расходуемого на производство какого-либо нужного продукта, и при этом препятствует организованному производству этого продукта кем-либо еще, то не имеем ли мы полного морального права потребовать компенсации?
Другое дело – ликвидация очередей и произвола. Я думаю, у нас немного найдется людей, которые предпочли бы час стояния в очереди часу своего рабочего времени (за исключением, возможно, людей с особенно тяжелым трудом и высоким заработком, для которых и коэффициент должен быть соответствующим). То же касается и произвольного распределения и связанного с ним неэффективного потребления (а, следовательно – экономически необусловленного дефицита) многих продуктов. Такое повышение цен не было бы снижением нашего жизненного уровня, не было бы нашей жертвой (такое впечатление складывается при чтении статьи К.Б.), но всего лишь рациональным ведением хозяйства, выгодным нам (может быть, не всем и не в очень большой степени, поскольку речь идет в основном о замене одного труда другим) и государству (в большей степени, но это не так уж важно). В этом случае естественно требовать и понижения цен на те услуги, на совершении которых государство особенно сильно наживается (сюда относятся, по-видимому, многие виды пассажирских перевозок, продукции легкой промышленности, частного строительства и пр.). Следует, однако, помнить, что в наших, сугубо монопольных условиях колебание госцен на продукты потребления связано с серьезной опасностью практически неограниченного подъема и в связи с этим – жестокого закрепощения граждан повседневными заботами о куске хлеба.
Нужно отметить еще один аспект существующей у нас политики цен и политики распределения товаров.
Кому не известно, что в Москве есть мясо, а на окраинах его нету, что в Москве есть молоко, масло, батарейки "Сатурн", польские джинсы… а на окраинах нет ничего… кроме хлеба, подсолнечного масла, кирзовых сапог и еще кое-чего из первой необходимости. Голода, впрочем, насколько мне известно, нигде нет; поэтому рассуждения К.Б. о необходимости обращаться к спекулянтам "за импортными шмотками" и т.п. не выглядят убедительными. Так или иначе, в существующем у нас государственном распределении продуктов, помимо случайностей и произвола, имеется также сильная территориальная дискриминация, которая смягчается за счет существующей свободы передвижения (внутри страны) и массовых поездок "за покупками"; что ведет также к "неявным очередям" и затратам на эти поездки общественного труда и времени. Я не буду касаться этической стороны вопроса и того, в какой мере такая политика соответствует провозглашенному у нас принципу всеобщего равенства, а попробую только найти объяснение этому. Конечно, здесь дело не обходится без показухи: лучше выглядеть перед иностранцами и высшим начальством… Но ведь дело не только в этом. Не лишено определенных оснований и следующее полуофициальное объяснение: жители центральных городов в наибольшей степени зависимы от государственного снабжения (прежде всего – продовольственного); у них нет почти никаких возможностей для ведения подсобного хозяйства и т.п.. Впрочем, это в большой степени относится и к жителям крупных городов на окраинах… Заметим, впрочем, что в некоторых местах на окраинах (например, там, где бывали рабочие волнения), снабжение совсем не плохое. Другое полуофициальное объяснение лучшего снабжения центра – особая важность этих районов для всей страны. Ну что ж, важности у нас, наверное, действительно, побольше; но ведь эта фраза не лишена и иного смысла. В переводе на язык экономики такая "важность" может означать фактически большую производительность труда в центре; однако, существующие тарифные сетки не дают возможности учесть это при распределении зарплаты. Люди, живущие в провинции, разумеется, не виноваты в своей меньшей производительности труда, но это уже другой вопрос. Так или иначе, вопрос взаимоотношений между провинцией и центром всегда был очень актуален для России; не думаю, что в данном случае его можно решить методом простого уравнивания; хотя, конечно, ликвидировать "неявные очереди" и произвол было бы очень желательно.
В заключение я позволю себе обратиться к самодеятельному обвинителю-подсудимому в первом лице. Оставьте пафос прокурора-самобичевателя! Даже оправдывая спекулянтов, вы призываете нас к жертвам во имя прогресса Родины. К чему все эти человеческие жертвоприношения? Представьте себе профессионального шабашника или спекулянта, читающего вашу статью, и вам станет смешно.
Будьте осторожнее, применяя к нашему быстроменяющемуся миру экономические законы начала и середины девятнадцатого века. Многие ваши мнения здравы и заслуживают к себе более серьезного отношения, чем то, которое возникает при чтении этой вашей статьи.
Комментарий К.Б. высказываний К.Светлова
Прежде всего, хочу пожаловаться: совсем недавно, получив поддержку К.Светлова при обсуждении "Жить не по лжи! " и радуясь встрече с единомышленником, я почти тут же был вынужден с ним расстаться. После того как я отклонил настоятельное предложение К. Светлова изъять из обращения свою "социально-опасную" статью, он вступил в дискуссию. Что же, он поступил благородно.
И еще одно предварительное замечание. К.С. уже упрекал меня в примитивном экономизме. Сейчас я вынужден повторяться в отводе этого упрека. Не отказываясь от самоназвания "материалист" (т.е. человек, признающий объективную реальность), в вопросах придания значимости различным сторонам реальной жизни я солидарен более всего с теорией факторов М.Вебера, т.е. не свожу реальную жизнь ни к духу, ни к материальному производству, ни к экономике, ни к сексу. Но конечно, эти разные стороны жизни или "факторы" жизни имеют разное значение (разный удельный вес). Так, человек спит примерно столько же времени, сколько работает, но индивидуальная и общественная жизнь формируется скорее в способах работы, чем в способах сна, поэтому первый фактор определяет нашу жизнь в гораздо большей степени, чем второй.
Таким же образом можно разобрать и остальные "факторы" человеческой жизни и тогда, думаю, выяснится, что важнее сферы труда, работы за деньги (а именно это я называю экономикой – а вовсе не одно "материальное производство") у человека нет. Мне возразят: а вот есть факторы политики или идеологии (религии), они занимают у человека сравнительно мало времени, но играют огромную роль. Я отвечу: Вы меня неправильно поняли. В сферах идеологии или политики человек зачастую принимает (или за него принимают) наиболее важные решения, но вот какие принимаются решения, зависит не от количества затрачиваемого на их обдумывание времени, а от стиля всей жизни, от того, как человек живет. (Сразу же оговорюсь: "Не бытие определяет сознание, "сознание отражает и преобразует бытие"), Живет же человек по большей части в труде и восстановлении сил для него, т.е. в экономике, потом в семье и культуре. Вот почему меня лично экономика волнует прежде всего, вот почему этика и право человека в сфере экономики мне кажутся наиболее важными.
Правда, должен и повиниться: предложение добиваться экономических прав прежде, чем остальных сделано, действительно, неосторожно, в запальчивости. Конечно, никаких ограничений для защиты всех прав человека не должно быть. Просто мне кажется, что люди, прежде всего, будут требовать именно тех прав и свобод, которые касаются их сферы труда и жизни. Для гуманитарной интеллигенции важнее всего свобода информации и творчества, поскольку это касается их труда. Убежден, что для других слоев нашего населения, занятых совсем иным трудом, иным делом, будут важны свободы и права именно их дела (в том числе и "материального производства"). Не уважать этот труд и его свободу – для меня означает неуважение к остальным людям, не гуманитариям, проявлять малопочтенный интеллигентский снобизм к жизни и труду большинства людей.
А теперь ответим на возражения К.Светлова.
1. По его мнению, свободный рынок на Западе, например, ведет не к эффективной экономике, а вызывает "кризисы… сжигание кофе в топках паровозов" и т.п. Он сомневается как в возможности какого бы то ни было "взаимовыгодного обмена" без надувательства, так и в существование свободных рыночных цен, разделяющих выгоды между участниками обмена. Никакого свободного обмена на деле нет, поскольку и потребители, и производители сговариваются между собой и произвольно устанавливают монопольные цены. Из-за разнообразия товаров и концентрации их производства везде господствуют монопольные ситуации (для одного товара – один производитель – один потребитель?) Антимонополистические же законы там не действуют и даже вредны, ибо мешают росту эффективной концентрации производства…
Фактически К.Светлов отрицает саму возможность существования той схемы рынка, которая принята в большинстве экономических теорий, тем самым отвергая и все мои дальнейшие построения (хотя в последующем, как ни странно, принимая многие из конечных выводов).
Однако в таком случае К.Светлов должен был разобраться с доводами этих теорий.
Меня уже не раз упрекали в отсталой приверженности к Адаму Смиту, полагая в нем главного теоретика рыночного хозяйства. Никак не отказываясь от благодарности А.Смиту (ибо наука едина), я должен уверить своих оппонентов, что представление о рыночном механизме, как регуляторе, обеспечивающем оптимальное состояние национального хозяйства, было предложено и доказано (математическими средствами) в конце прошлого века Вальрасом и до сих пор признается учеными экономистами двух основных направлений (неоклассиков и неокейнсианцев) в качестве бесспорного научного достижения. Отвергать это достижение так, как это делает К.Светлов, с порога без доводов – просто легкомысленно.
Конечно, между экономистами обоих направлений есть принципиальные расхождения: неоклассики (я скорее отношусь к ним) подчеркивают регулирующую роль рынка, их оппоненты – настаивают прежде всего на регулирующем воздействии на рынок государства. Но никто из них не отвергают основ своей науки.
2. С другой стороны, ссылки К.Светлова на множество монопольных ситуаций на реальном рынке имеют под собой основания. Реальный рынок, конечно, отличается от той математической схемы совершенно свободного рынка, описанной Вальрасом, на которую я опираюсь. Существует даже так называемая "теория монополистической конкуренции" (как ни странен этот термин). Но и она также является лишь некиим идеальным образцом, не отражающим всей реальности рынка. Одна схема схеме рознь. Описание К.Светлова просто зачеркивает главную суть рынка, зачеркивает механизм образования объективной рыночной цены и потому совсем не похоже на реальность. Чтобы увидеть его неправоту, достаточно пойти на рынок и понаблюдать, способны ли покупатели договариваться монопольно о цене, если некоторым из них товар нужен позарез, а другим – не очень, и способны ли продавцы держать монопольно высокую цену, если у них товар гниет и времени на торговлю нет…
Я даю такой совет, хотя и понимаю, что он может и не достигнуть цели: очевидность не всегда доказательна. Однако я вправе ждать от оппонента хотя бы логичности. А что делает К. Светлов из своего убеждения о невозможности оптимального рыночного регулирования (в духе Вальраса)? Вот его вывод: "Цены, устанавливающиеся на рынке в результате свободного обмена не всегда способствуют оптимальному регулированию производства и в большей степени являются результатом борьбы индивидуумов и социальных групп за лучшие условия.
Когда стороны оказываются "несговорчивыми", наступает кризис: "забастовка, залеживание нужного товара… либо общенациональный экономический кризис. Все это наводит на мысль, что этический момент, либо даже прямое государственное вмешательство в установление цен могут быть полезны, или даже необходимы".
- Вот те на! Оказывается, свободный обмен на рынке все же есть и цены на нем определяются все же конкуренцией (а не сговором) индивидуумов и групп – но это не способствует оптимальному регулированию. Но сказать так – это значит, спорить уже не с посылками Вальраса (что, в принципе, допустимо), а с его математически строгими выводами (что, "если существует рынок совершенной конкуренции, то он устанавливает оптимальные пропорции спроса и предложения, потребления и производства). Конечно, К.Светлов может заняться таким опровержением математических выводов, но пусть учтет, что почти столетний опыт подобных попыток ни к чему не привел.
Можно привести и еще примеры нелогичностей в доводах моего оппонента. Так, заявляя; что для создания монопольной ситуации владельцам современных предприятий совсем не обязательно сговариваться о противодействии всем прочим производителям этой продукции, а "достаточно возможности понижения цен с целью разорения конкурентов или хотя бы лишения его монопольных прибылей", К.Светлов не замечает, что понижая цену на товар ниже уровня рентабельности конкурента, такой "монополист" увеличивает размер спроса. Если он будет способен его рентабельно удовлетворять даже при разоренном конкуренте, то никакой монопольной ситуации тут нет. Вот когда существует производитель, способный производить товар по еще более низкой цене и тем самым удовлетворить новый, расширившийся круг потребителей, а его искусственно не допускают к производству любыми методами, или когда искусственно регулируют цены, вот тогда создается монопольная ситуация, в принципе неотделимая от внеэкономического насилия.
Но я не могу здесь оговаривать все встреченные мною неточности. Гораздо важнее рассмотреть существенные для нас выводы.
3. Закончив рассмотрение "свободных экономических систем" (капитализм) и сделав вывод о "полезности или даже необходимости прямого государственного вмешательства в установление цен", К.Светлов переходит к нашему отечеству и заявляет, что здесь "ситуация иная, поскольку имеется гигантская экономическая монополия в лице государства". Можно было бы ожидать, что за этим последует признание необходимости перехода от монопольных, государственных цен к свободным, рыночным, равновесным ценам. И кажется, К.Светлов соглашается с этим, но возражает против поднятия цен на товары народного потребления до уровня, обеспечивающего рентабельность производства.
Здесь я должен со всей серьезностью заявить: мое основное предложение заключалось прежде всего в разрешении рыночных, равновесных цен, уничтожающих дефицит и стояние в очередях (хотя ликвидация очередей – отнюдь не главная заслуга рыночных цен). И я рад, что в этом, главном вопросе мы с К.Светловым, кажется, сходимся. Я говорю: кажется, потому что К.Светлов бывает очень непоследовательным. Так, например, он требует от государства снизить цены там, где оно "сильно наживается" (т.е. на высокорентабельную продукцию). Но ведь такое снижение нынешней высокой и, по-видимому, равновесной цены тут же приведет к повышению спроса, образованию дефицита и очередей. Мало того, его перечисление товаров, на которые цены надо понижать ("многие виды пассажирских перевозок, легкой промышленности, частного строительства и пр.), вызывает просто недоумение, поскольку перечисляются заведомо дефицитные товары. Мне кажется, что в этом вопросе К.Светлов просто не совладал еще со своими чувствами. Разум говорит ему, что нужны равновесные цены, а потребительское чувство твердит иное: с государства нужно содрать все, что можно, любыми доводами. Отсюда и непоследовательность.
А разве нельзя потребовать от государства расширение производства высокорентабельных изделий, чтобы это привело к снижению рыночных бездефицитных цен? – Конечно, можно. Но я знаю, что на такое требование ответит государство (в лице своих компетентных руководителей): мы не можем выделять деньги на расширение доходных отраслей, потому что их не хватает для дотаций на поддержание убыточных отраслей. Вот вам и весь сказ. Вся нехитрая механика.
Вообще, мысль о рыночной цене, как регуляторе производства и потребления непривычна для К.Светлова (видимо, сказывается влияние традиционной марксистской политэкономии). Поэтому он и решается на такие удивительные соображения, как предупреждение о "серьезной опасности практически неограниченного подъема цен" (причем, речь идет не об инфляционном росте, а о действительном) и в связи с этим об опасности "жестокого закрепощения граждан повседневными заботами о куске хлеба". Но если исключить возможность государственного сумасшествия, когда при переполненных складах готовой продукции цены на нее будут подняты до недоступных для потребителей высот, то предупреждения К. Светлова – абсолютно беспочвенны.
Что же касается поднятия цен для достижения уровня рентабельности производства и ликвидации государственных дотаций, то и в этом, второстепенном случае, я остаюсь при своем мнении. Такого поднятия не избежать, если думать об оздоровлении нашей экономики, о ее реформе. Конечно, такое поднятие нельзя проводить сразу резко, но и нельзя откладывать эту неприятную процедуру исправления сегодняшней структуры потребительского спроса – до бесконечности.
И уж нельзя проводить экономическую реформу до упорядочения цен. Ибо в противном случае это упорядочение цен придется осуществлять во время самой реформы. А это значит, что к множеству неизбежных трудностей и неурядиц прибавится еще и народное недовольство от повышения заниженных сегодня цен, т.е. множить количество будущих противников реформы, уже сейчас готовить ей провал и гибель.
4.Очень многим людям, в том числе и К.Светлову, государство представляется в виде конкретного и очень богатого человека, которого грех не грабить, хотя в сущности все государственные средства – это наши собственные средства, только собранные вместе. Чем больше мы требуем дотаций на одни товары, тем с большего количества других товаров или занятий государство будет собирать средства для этих дотаций. Требуя дотаций на ширпотреб, мы тем самым требуем новых налогов и, как следствие, новых ассигнований на государственный аппарат, который будет эти налоги собирать и ими распоряжаться. Требуя низких цен на потребительские товары, мы тем самым требуем усиления богатства и власти государства, сами лезем к нему в пасть. Причем, легко понять, что эта операция отказа от рыночных цен в пользу государственного перераспределения наших средств нам, гражданам – просто невыгодна. Ведь этим распределением должны ведать государственные чиновники, их надо кормить, а дело свое они делают плохо, нерационально, потери огромны… А потом, не надо забывать, что распродаваемые по дешевке товары используются нами также нерационально. Самый известный пример: хлеб дешев, поэтому его скармливают скотине вместо фуража.
К.Светлов должен понять, что защита государственных дотаций и низких потребительских цен – это совсем не защита потребителей, а напротив есть защита государственных налогов и низкой зарплаты, защита государственных чиновников и нашего рабства у них. На требовании же отмены государственных дотаций можно основывать требование уменьшения государственного обложения наших доходов, и потребовать оздоровление производства.
В рассматриваемой ситуации есть и еще одна сторона. Как правило, потребители убыточной продукции и налогоплательщики есть неполностью перекрывающиеся множества. Следовательно, одни люди оплачивают потребление других. Нарушение принципа "потребление по труду" при этом налицо. Вытекающие из этого аморальность и паразитизм части людей также, на мой взгляд, очевидны. А вот как можно мириться с сознанием таких вещей и закрывать на это глаза – непонятно. А главное, не побоюсь повторения: без ликвидации системы государственных дотаций и заниженных цен становятся проблематичней и надежда на успех экономической реформы, на оздоровление хозяйства, на прогресс Родины.
5. Очень интересный вопрос о территориальной дискриминации в распределении товаров, на мой взгляд, очень ясно демонстрирует субъективную пристрастность К.Светлова, его заинтересованность в оправдывании себя как потребителя (в данном случае, как столичного потребителя). Для этой цели служит и соображение о том, что в провинции больше возможности для подсобного хозяйства, поэтому им и товаров меньше надо (как будто пустые полки провинциальных магазинов и очереди за случайным товаром не показывает - "нужен им товар или не нужен"), и подлинный шедевр самооправдания – тезис о гораздо большей производительности столичных жителей (среди которых особенно много государственных дармоедов) по сравнению с "невиноватыми", но тем не менее убогими и непроизводительными провинциалами! Просто диву даешься, до чего может довести стремление к самооправданию.
6. Подойдя к концу своего комментария, я должен выразить признательность К.Светлову за отзыв и за внимание. Он, кажется, один заметил во мне не только обвинителя, но и самобичевателя. Однако согласиться со мной в этом не захотел. А жаль.
К.Светлову кажется смешным предположение, что мою статью могут читать профессиональные шабашники или спекулянты. Могу его уверить: ничего смешного в этом нет. Такие люди уже читали мою работу (пусть очень немногие) и кроме одобрения, в основном, я ничего от них не услышал. Почему-то их не затронули ни мои "грубости", ни "опасные заблуждения". Они оказались чуткими лишь к "здравым мыслям, заслуживающим серьезного отношения". Почему бы это?
И наконец, последнее. Отвечая на критику К.Светлова, я отнюдь не забываю его первой статьи в вып. 2 "Жить не по лжи!? ", не забываю в нем единомышленника в главном. Я очень надеюсь, что открытая дискуссия нас не разобидит, а лишь укрепит в нас главное – истину убеждений, отметая в сторону шелуху потребительских и прочих амбиций.
Я также уверен, что К.Светлов найдет в себе силы отнестись по заслугам к здравой мысли о необходимости защиты и укрепления экономических прав и свобод в нашей стране, принять в этом конструктивное участие.
И.З.(Игорь Зимин) "Спасибо за откровенность…"
Это не защита. Для ответа на обвинение я не шевельнул бы и пальцем. Пишу только потому, что слышу искренне обеспокоенный голос человека, обращенный ко мне, человеку. Потому и пишу, хотя прекрасно отдаю себе отчет в собственной некомпетентности в отношении предмета разговора и в явной субъективности высказываемого мнения. Мне как-то неловко, право, выступать (даже не скажешь – от лица) "ослепленной и жадной задницей" перед светлой головой КБ, но если уж сама голова обращается к презренной части тела, как не откликнуться, как посметь? Простить – прощу. Простите и мне, коль что не так скажу. Зачеркивать не буду. Действительно, что делать, если не хватает слов? Их не хватало и у некоторых многословных классиков. Уж сколько лет читаю. Привыкнуть не могу, а удивляться перестал.
Пути культур, светящиеся в человеческой истории, весьма причудливы. Мне трудно было бы утверждать непременную параллельность развития духовной и материальной компонент какой-либо известной мне культуры. Бывало так, бывало иначе. Но я согласен: "лучше быть богатым и здоровым".
Теперь посмотрим на предлагаемую общую основу для разговора.
"…стремление к наибольшему валовому продукту (национальному доходу) страны не противоречит, а способствует благу наших людей".
А что есть благо? На первый взгляд, кажется, КБ не хочет давать повода для "неконструктивной" дискуссии на эту тему. Благо есть здоровье. Стремление к богатству не противоречит, а способствует здоровью. Коль скоро богатство и здоровье пропорциональны, можно выкинуть здоровье, как неконструктивное, неудобное для анализа благо и оставить богатство как то же самое благо, но уже в конструктивной форме. Легкое движение мысли – и на месте неопределенного: "способствует благу" появляется четкое: есть благо. Далее можно разворачивать строгий научный анализ человеческого счастья.
В жизни все не как в науке. В жизни богатство и здоровье нередко не пропорциональны, а конфликтны. Фиксируя этот конфликт, здравый смысл, к которому апеллирует КБ, отдает предпочтение все же здоровью перед богатством. Конечно, в погоне за богатством приходится жертвовать здоровьем – увы. Проститься со всем своим богатством, стать нищим во имя спасения здоровья и собственной жизни – кто меня осудит? Рисковать здоровьем и жизнью во имя того, чтобы из одного рубля сделать миллион – кто сочтет это нравственным?
Но среди аксиом теории КБ аксиомы нравственности отсутствуют. Он не рассматривает богатство и здоровье даже как потребление и производство, не ставит вопрос об оптимальном их балансе, ибо здоровья, как самостоятельной сущности, для него не существует, оно растворено в богатстве и может быть выделено из последнего в процессе развития. Этика в теории КБ является производной его эстетики, и мы это видим в конце письма, там, где он делает нравственные выводы. Благо КБ состоит в том, чтобы все люди завтра жили лучше, чем сегодня, грубо говоря, имели больше продуктов в холодильнике, больше книг и пластинок с симфониями на книжных полках и в дискотеках. Вот истинная причина, по которой КБ устраняет конфликт здоровья и богатства из рассмотрения, а не потому только, что он хочет избежать неконструктивной дискуссии и заменять неконструктивное благо конструктивным.
Присмотримся к его теории поближе.
КБ акцентирует внимание на трех взаимосвязанных характеристиках общественной экономики: эффективности производства, эффективности потребления, оптимальности баланса между производством и потреблением. Он рассматривает две "главных" модели экономики: социалистическое планирование и рынок. Собственно, первая модель лишь обозначена и отвергнута, как обнаружившая свою практическую несостоятельность. Вторая модель описана мастерски – ярко, наглядно, логично. К сожалению, форма письма не позволила КБ остановиться более подробно на функциях производителей, потребителей, на механизме образования рыночной цены. Создается впечатление, быть может, ложное, что названные модели являются не только главными, но единственно возможными и антагонистичными. Рынок предстает стихийным, строгим математическим аппаратом, допускающим искусственное регулирование лишь в порядке исключения,- некоей гибкой, бесконечно емкой и почти мгновеннодействующей вычислительной средой. Напротив, план оказывается исключительно искусственным, ограниченным, жестким, не подлежащим стихийной коррекции без угрозы тотального итогового разрушения, логичным лишь в той мере, в коей логичны его создатели. Рынок – это план, созданный природой (или, если угодно, обществом). План – это рынок, созданный людьми (государством). Если мое впечатление правильно, то речь идет о классических моделях социалистического планирования и свободного рынка. Убежденный сам и убеждающий нас в том, что рыночная модель и есть благо, КБ ставит разумный вопрос: как ввести ее в наших условиях? Понятно, наши условия немножко ей не соответствуют. Но посмотрим, как она работает в соответствующих условиях.
Я не знаток экономики Запада. Наверное, Гэлбрейт представляет ее лучше меня. Его точка зрения, изложенная в книге "Экономические теории и цели общества" представляется мне достаточно убедительной. Согласно Гэлбрейту, классическая рыночная модель наличной ситуации не соответствует. Свободный рынок – вчерашний день. Ряд твердо установленных тенденций делает его бесперспективным в обозримом времени. Ныне производители, задающие тон,- крупные, сложные, высокоорганизованные фирмы, потребители – малые социальные группы (Гэлбрейт уделяет особое внимание семье), рыночное ценообразование сильно зависит от искусственного вмешательства в него производителей, в связи с этим и по другим причинам государственное вмешательство является не исключением, а правилом и т.д. Все это, в общем, понятно. Пользуясь аналогией КБ, можно сказать, что производитель работ пытается получить в свое распоряжение все возможности вычислительной среды и в нужной ему конфигурации. Функциональное расширение среды, расширение ее адаптивных способностей естественно требует большего искусственного вмешательства в ее функционирование, большего квалифицированного обслуживания.
Хочу обратить внимание на один момент, присутствующий уже в названии книги Гэлбрейта, на "и", разделяющее "экономические теории" и "цели общества". Не только и не столько эффективность экономической модели является определяющей при ее выборе обществом, она должна быть осмыслена прежде всего в плане целей, стоящих перед обществом. Как ни хороша классическая рыночная модель – а в том, что она хороша, у меня сомнений нет, доказательства КБ логически безупречны – общество ее отвергло или, по крайней мере, сильно модифицировало. Есть общее положение: цель всякой системы должна быть связана с ее положением в интегрирующей надсистеме. Так и обстоит дело с конкретными общественными институтами права, политики, экономики и т.д..
Да, наша плановая модель экономически неэффективна. Но она есть атрибут Догмы нашего государства. Я говорю – государства, ибо в формальном смысле общества у нас не существует. Можно ли говорить об обществе, не имеющим ни одной неформальной организации, не имеющем даже конституционного права на такую организацию? (Конституция признает только два неортодоксальных института: церковь и семью. Первая сохраняется по конъюнктурным соображениям, вторая…, и хорошо бы без нее, делались в свое время попытки, будут еще делаться, пока – никак). Точка зрения на проблему, предлагаемую КБ, подобна очкам горнолыжника, в них ничего не видно, кроме спуска. Не видно даже самой горы.
"Основная идея и смысл пролетарской диктатуры сводятся к задаче уничтожения капиталистических производственных отношений и замены их строем, основанным на началах общественного владения средствами производства и планомерного распределения продуктов этого производства. Идея эта находится в непримиримом противоречии с основами существования остальных государств мира, где пока повсюду царит капитал… Между нашим пролетарским государством и всем остальным буржуазным миром может быть только одно состояние долгой, упорной, отчаянной войны не на жизнь, а на смерть; войны, требующей колоссальной выдержки, дисциплины, твердости, непреклонности и единства воли. Внешняя форма этих взаимоотношений в зависимости от меняющихся условий и хода борьбы может видоизменяться; состояние открытой войны может уступить место какой-либо форме договорных отношений, допускающих до известной степени мирное сожительство враждующих сторон. Но основного характера взаимоотношений эти договорные формы изменить не в состоянии. И нужно вполне осознать и открыто признать, что совместное параллельное существование нашего Советского государства с государствами буржуазно-капиталистического мира длительное время невозможно… Это противоречие может быть разрешено и изжито только силой оружия в кровавой схватке классовых врагов. Иного выхода нет и быть не может». (М.Фрунзе, "Единая военная доктрина и Красная Армия",1921г., цит. по изданию 1921г., с. 13-14).
Этой задаче плановая модель соответствует очень хорошо. Мне трудно представить, как свободный рынок справился бы с быстрой и кардинальной перестройкой экономики, осуществленной социалистическим планом в 1941-47гг. То было военное время? Да. А какое время было мирным? Жизнь есть борьба. Закон единства и борьбы противоположностей, открытый в начале века, объявил единство относительным, временным, случайным, борьбу – абсолютной. Лишившись атрибута абсолютности, синтез оказался снятым. Остались только две противоположности, находящиеся в состояния абсолютной борьбы. Разрешение противоречия оказалось возможным не в синтезе, а в одной из противоположностей, а это значит – борьба ведется на уничтожение – так новое, молодое, прогрессивное борется со старым, отжившим, консервативным. Жизнь есть борьба на уничтожение. Княжеский анкас из киплинговского "Маугли" будет вершить свой путь до тех пор, пока не вернется в руки князя тьмы. Думаю – так.
Ну, хорошо. Допустим, рыночная модель мне нравится. Нужно ли ее вводить у нас? Да. Можно ли ее ввести у нас? Нет. Как это сделать?
Я читаю письмо и не могу отделаться от мысли, что я чего-то чудовищно не понимаю. Разве введение рыночной модели не означает изменение государственного строя, политического строя, изменения Догмы, адекватно воплощенной в нашем государстве? Значит, революция? Не аристократическая, следующая за кромвелевской, не африканская, кукольная, а наша, азиатская, отмеченная морями крови. Можно, конечно, не выходя из сферы экономики, попробовать оценить стоимость из расчета рыночной цены за литр. Но ведь при таких масштабах так легко сбиться со счета! И как не изменить научно-строгой оценке, учесть собственную кровь, кровь детей, неродившихся еще потомков… Это сложно даже в случае нескольких ведер.
Нет, я не хочу революции. Довольно.
KБ, как и мне, революционный вариант не нравится. Он его даже не рассматривает. Видимо, он является сторонником теории конвергенции. Есть различные версия этой теории. По одной из них, если тигра начать кормить манной кашей, то у него скоро выпадут зубы, а если постепенно заменять рацион, то он перейдет исключительно на травянистую пищу и будет давать молоко. Это т.с. лысенковская версия теории.
"Конечно, лучше всего было бы ввести сразу, по всей стране, сверху, рыночное хозяйство". Да, это было бы очень славно! Кто же этому мешает? Оказывается – я.
Оказывается, государство не прочь полностью перестроить экономику, политику, идеологию. Мешаю этому я – жалкий трусливый раб, готовый довольствоваться даровой (даровой?) чечевичной похлебкой и объедками с господских распределителей.
"Ведь законы становятся реальными, действующими законами не потому только, что их провозглашает государственная власть, а потому что они признаются и выполняются народом, соответствуют ему".
С детства знакомый голос: идея становится материальной силой, когда она овладевает массами. И еще кто-то знакомый: "Сегодня же мы заслуживаем именно те законы и тех руководителей, которые нами сегодня управляют".
Жозеф де Сестр? Как приятно снова встретиться… Вы правы, сир: зло – во мне. Мне не нравится Запад и не нравится Восток, я не хочу жить бесцельно и с порочной целью. Мне холодно, cиp, и палящее солнце пустыни не согреет меня, ибо я замерз внутри. Зло во мне, я знаю. Вот только КБ как-то странно меня в этом убеждает… Я не против НЭП – вряд ли при НЭП я буду иметь меньше, чем сейчас. У меня небольшой оклад, никакими привилегиями в товарном распределении я не пользуюсь. Если бы я захотел стать богаче, я стал бы богаче сейчас, не дожидаясь НЭП. Думаю, у меня достало бы на это ума и ловкости. Но я знаю, за богатство нужно расплачиваться здоровьем. Не хочу. В моем роду бездельников не было. Я воспитан в труде и уважаю труд – в социальном и религиозном смысле. Нужды мои минимальны, я стараюсь их укладывать в свою зарплату, если мне будет нехватать, я не пойду в аппаратчики, я не займусь левым бизнесом, не увеличу "работоспособность", не улучшу "уровень организации труда", а ограничу нужды или уйду в золотари. Не откажусь подработать, как подрабатывал в бытность студентом и молодым специалистом, подрабатывал честно, не воруя и не спекулируя, продавая свою физическую силу и профессиональное умение.
Да, я не выступаю с требованием повысить цены. Государство вложит средствa в производство? Рассказывайте байки, КБ! Оно вложит их в свой аппарат, в бюрократию, армию, в вооружение, в своих друзей зарубежом, в "дело пролетариата" во всем мире. Или сейчас дело обстоит иначе? Я слышу об этом по радио, я читаю об этом в газетах, я вижу это на работе собственными глазами. Миллионы денег, уходящие в ничто! Миллионы денег, употребляемые во зло.
Но есть момент, в котором я не уверен. Неужели все товары, которые я покупаю, имеют магазинную стоимость много меньше рыночной? – Да, наше производство хреновое, но ведь и товары не лучше. Откуда же государство берет деньги для огромных расходов на свои нужды? Дефицитные товары, а какие товары у нас не дефицитные? Продукты? Жилье? Дайте точный перечень! Дайте производителей! Дайте потребителей! Опишите баланс! Я буду выступать за повышение цен!
А почему КБ не выступает с предложением все субботы сделать субботниками, все воскресенья – воскресниками. Сколько ж это сразу можно в производство вложить! Один пишем, ноль на ум пошло… Да нас ощипанные водоплавающие у порога магазина будут встречать, без продавца!
"Прежде чем добиваться политических или иных прав, необходимо добиться более основополагающих прав – экономических, т.е. прав на независимое от государства свободно-рыночное существование".
Света, КБ! Сначала света, гласности. Иначе нас одурачат в который раз. Ведь был уже НЭП, мы знаем, чем он кончился. Впрочем, нас одурачат и со светом, и без света, и с НЭП, и без НЭП. Государство боится… кого? Укусов… критики и возмущения? Смешно. Государство не боится никого и ничего, кроме Бога. Но об этом позже.
Итак, уже сегодня, сейчас, есть профессиональная группка в нашем обществе, которая показывает своей живой деятельностью выход из нашего мрачного запланированного экономического существования в светлое будущее свободного рынка. Это подпольные дельцы и торгаши, спекулянты и воры всех мастей, ворующие по месту работы, леваки и прочие,- назовем их "деловыми людьми". Деловые люди есть модель общества будущего. Они добиваются экономических прав. Не беда, что среди них еще так много негодяев: у них есть база, надстройка будет.
КБ проявляет много ума и публицистического таланта, доказывая экономическую пользу деловых людей не только на частном, но и на государственном уровне. Его аргументация не кажется мне убедительной. Лично я сталкивался с деловыми людьми очень редко, чаще – не хотел бы. В общем, у меня сложилось несколько иное мнение об их деятельности.
Я разделил бы деловых людей по величине оборотного капитала на 2 группы: до тысячи рублей и за десятки тысяч. Это, конечно, условное деление, хотя, как мне кажется, оно не лишено практических оснований. Численность этих групп примерно такова: 90-95% в первой, 10-5% во второй. Отношение суммарных оборотных капиталов выделяет первую группу вероятно на 3-4 порядка, быть может больше.
Первая группа целиком и полностью порождена нашим государством. Исчезни оно – она исчезнет вместе с ним. Деловые люди этой группы вряд ли смогут существовать в условиях свободного рынка. Они порождены нашим xaocoм: беспорядком, неорганизованностью, отсутствием контроля, охраны и т.д. Для меня они вредны: товары, попадаемые к ним в руки, проплывают мимо меня; у каждого из них есть локальный, стабильный круг пользователей (у продавцов в магазине, у халтурщиков на работе и т.д.). Их бизнес носит личный характер, число его участников не превосходит нескольких человек. Обычно эти люди довольно низкого культурного уровня. Государству они полезны, ибо они действительно вкладывают свою прибыль в "рентабельные товары". Особо с ними государство и не борется: штраф, увольнение с работы, год-два тюрьмы. Конфискация имущества, когда можно – то само собой разумеется.
Вторая группа лишь отчасти может считаться порожденной государством. Они превосходно знают наши законы и отлично умеют ими пользоваться. Это талантливые бизнесмены, отличные организаторы, психологи, с блестящим тренированным умом и глубокой интуицией. Хаос им противопоказан. Они создают свой порядок, пристраивая его к общему порядку. Для меня они полезны: товары, проходящие через них, иногда попадают и ко мне; они работают на общество (у организаторов производства "водолазок" или обуви на "платформах", у организаторов садовых и тепличных производств и т.д.). Их бизнес редко носит личный характер, число его участников исчисляется десятками-сотнями, поскольку в нем моделируется почти весь экономический процесс. Культурный уровень их весьма различен, но они отлично знают, во что вкладывать деньги, если не сами, то с помощью компетентных людей: в произведения искусства, в ювелирные изделия, драгоценности, металлы и камни, в антиквариат и т.д. Государству они вредны, ибо на "рентабельные товары" они расходуют сравнительно ничтожные суммы. Оно борется с ними самым жестоким образом, вплоть до расстрела.
Негодяев хватает и в первой, и во второй группах. Может быть, во второй чуть меньше. Но здесь они покрупнее. А в общем, мне не нравятся все деловые люди. Не по экономическим причинам, а по моему глубокому ощущению и пониманию добра…
Как и следовало ожидать, в конце письма – мораль. Собственно, я в начале своего ответа говорил о характере морали КБ, можно было бы не повторяться, но допью чашу до конца.
КБ возражает против категоричности заповеди: "Не кради". Как это – "Не кради"? Это смотря по ситуации: сегодня кради изо всех сил, чем больше, тем лучше, a завтра, действительно, не кради. Дело не в том, что "конкретные моральные правила базируются на глубоком реальном чувстве добра, пользы всем людям, всему человечеству".
Странная логика. Не правда ли? А что есть польза всему человечеству? Почему это польза? Кто знает эту пользу? Откуда он знает? По КБ человеческая мораль оказывается чем-то вроде закона сохранения вида, записанного в генах каждого индивида. Иными словами, этика общества людей есть нечто подобное этике стада, как бы деликатнее выразиться, благородных оленей. Отсюда, действительно, рукой подать до воровства у воров, обмана обманщиков, убийства убийц, до "грабь награбленное", до экспроприации экспроприаторов" и т.д. со всеми вытекающими последствиями.
Когда я иду войной против негодяев и ко мне приходит от них предатель, я не могу считать его нравственным человеком. Когда горит мой дом, и человек, спасший жизнь моего сына, потребует от меня выкуп, я не могу считать его нравственным человеком. Когда вор украл мои вещи, его обокрал другой вор и стал продавать мои вещи мне, я не могу считать его нравственным человеком. Когда я потерял, а он нашел и требует с меня плату, я не могу считать его нравственным человеком, ибо сказано: "или потерянное, что он нашел?" (Левит,6,4).
"Мне смешно… когда утверждают: прежде всего надо изменить нравственность всех людей, сделать их честными и бескорыстными, а потом менять условия их жизни".
Мы уже смеялись так один раз, а потом долго и горько плакали. Я не дам своему сыну в руки топор, чтобы он срубил себе избу и зажил там со своей семьей, пока он не усвоит как заповедь, что топором можно рубить избы, но не головы. Это – тот же пример КБ со свободой, предоставленной детям, только поставленный с головы на ноги. Какой топор опаснее, если уж выбирать,- экономические или политические свободы? А какие люди более опасны для общества, если выбирать, уголовники или политические?
Очень хорошо обо всем этом сказано у Пошехонина. Я, ей-Богу, лучше не скажу. Да, конечно, дело не в этом, а просто уж очень хорошо там у него.
КБ еще чуть раскрывает свое отношение к этике. Оказывается, общество всегда является нравственным, в любых условиях, как бы оно на эти условия не реагировало. Меняется не нравственность, меняются формы нравственности в зависимости от условий. Если условия "нормальные", то и нравственность "нормальная", а если нет – тоже нет. Я тут, честно говоря, потерялся. Думал, думал, как это все увязать: сегодня воруй, завтра не воруй, воруй-не воруй – все равно ты нравственный, только сегодня у твоей нравственности ненормативная форма, а завтра будет нормативная… и т.д. И решил я сразу заглянуть в ответ, грешен, и все стало на свои места. Нормативные условия – это рынок. Будет он – и нравственность примет, как следствие, нормальную форму. А-а-а, так я в начале ответа так и говорил. Зачем сыр-бор?
"Только тогда старые моральные понятия и критерии вновь обретут прежнюю ясность и незамутненность".
- А это еще какие такие "старые моральные", "ясные и незамутненные"? Это которые при прошлом рынке были? При НЭП? Еще раньше… Может, при …ах, еще раньше? Но позвольте, ведь тогда еще товаров-то не было. Натуральное хозяйство, первобытный коммунизм…
Успокойте государство, КБ! Пусть оно меня не боится. Я не буду его пугать пугачевскими бунтами. Ругать же за повышение цен буду непременно. Про себя. Потому что рост у меня, сами понимаете… Не понимаете? как чудно, что мы с Вами встретились на страницах прессы! Давайте поболтаем просто так, а? Бог с нею, с экономикой. Вы сегодня завтракали? Кофе, как? Ах, да… Давайте по наперсточку сухонького пропустим? Да… Тогда давайте водички попьем и разойдемся. Хорошего, как говорится, помаленьку.
Плодите деловых людей, КБ! Дайте им свободу вас зарезать. Ведь "не убий" не менее условно, чем "не укради". Им это сейчас, действительно, ни к чему. Раздев Ваш молодой, красивый труп, они сдадут Ваши вещи государству и будет "много чугуна и стали на душу населения в стране". Они-то уж у Вас не спросят, где им взять денег. Они не могут ждать милостей от природы, "взять их у нас – вот задача". Будьте покойны, они возьмут.
Вычеркивать ничего не буду. Простите, коли что не так. О себе говорю, о себе. Много зла во мне. Стыдно. Не хочу. Простите, коль что не так, простите…
Я хотел бы знать: давая столь серьезный совет – переходить в группу деловых людей, следует ли своему совету сам КБ? Он – занимается подпольным бизнесом, спекуляцией, ворует? Не символически, не по мелочам – он же очень умный человек! – а масштабно, тысяч на 20, а? Это очень-очень важно.
Ну и последнее. По поводу "огромного влияния" интеллигенции.
Догма, положенная в основание нашего государства носит религиозный характер. Не случайно уже Энгельс отмечал некоторые параллели коммунизма и христианства. Я хотел бы коснуться одного момента различия. Догма отчуждена от всякого конкретного человека: никто, никогда, от Маркса до Брежнева, этой Догме не следовал. По христианским правилам жил хотя бы один человек, поэтому можно ставить вопрос, в какой мере по ним могут жить другие. По Догме не жил и не живет никто. Вероятно, по ней невозможно жить вообще существу, именующему себя человеком. В силу своей отчужденности Догма антигуманна по существу. Истинность всякой человеческой идеи проверяется сравнением ее с другими человеческими идеями – возможно выделением некоего инварианта, полаганием его в качестве разумной основы для соглашения. Догма же доказывает свою истинность уничтожением всех других противоречащих ей идей, а если нужно – то и их носителей. Она истинна, ибо ее не с чем сравнивать – логика безукоризненна. Догма самозамкнута и статична, не допускает противоречия, движения, она сама непротиворечива, неподвижна. Она избавляется от противоречия тем, что возводит его в принцип – единственный принцип, допускаемый ею. В этом смысле ее можно было бы назвать принципиальной беспринципностью.
Социальная роль интеллигенции – быть генератором идей. Понятно, в наших условиях она своего социального назначения не выполняет. Все допускаемые идеи должны воспроизводить Догму, только тогда они получают право на существование. Все прочие идеи незамедлительно уничтожаются. Какое "огромное влияние" может оказывать (наша) интеллигенция??
Выходить против Догмы с НЭП – занятие бессмысленное и опасное. НЭП не наступит, пока человеческая рука не прибьет к дверям церкви 95 тезисов против отпущения грехов. Иначе мы получим тот НЭП, который мы уже раз имели. Хотим ли мы повторения?
Комментарий к статье И.З.
Давайте сразу снимем эмоции, забудем – Вы об "интеллигентных задницах", я – о тех "хамах и мурлах", которыми столь часто честят шабашников и спекулянтов. Спасибо за прощение. И приступим к делу.
1. Мы расходимся в основной аксиоме этого обсуждения: противоречат или связаны друг с другом материальное и духовное богатство. Конечно, никто не отрицает различий между этими человеческими ценностями и даже, в некоторых случаях – их конфликтность, но надо определиться, что же в них главное: единство или противоречие. Я знаю, что традиционные религии говорят нам больше о взаимоисключении "материального богатства" и "духовного здоровья". Но также знаю, что с появлением протестантизма наступило новое время, когда многие люди стоят на точке зрения "единства" этих ценностей. Думаю, что современная западная капиталистическая цивилизация стоит на этом. Так что ответ на этот вопрос далеко не однозначен, да и спорить здесь много не приходится. Просто будем уважать столь коренные идейные различия. И потому мне кажется бесполезным дискутировать, можно ли заменять термин "духовное богатство" на "здоровье", или "труд" на "материальное богатство" (хотя, конечно, между трудом и "духовным богатством тоже могут быть противоречия)…
Я сознаю, что разговор двух разноверующих об их основных догматах бесполезен. И потому не обиделся бы, если бы дойдя до моей аксиомы, Вы вообще отказались от чтения моей статьи. Но Вы ее прочли и даже ответили, и я благодарен Вам за такую чудесную последовательность и отплачу той же монетой, объясню, почему считаю материальное и духовное богатства связанными.
Просто я считаю людей, этих, как раньше говорили, "созданий Божьих", равнозначными по достоинству своих трудов и устремлений. Я хочу сказать – равнозначны достоинства их профессий. Свободные люди живут вместе и помогают друг другу, обмениваясь произведениями рук и ума своего. А для обмена есть универсальный измеритель – деньги, этот всеобщий измеритель человеческого времени и даже жизней. Да, жизней. Вообразите: вот человек, который работает лишь ради еды, жилья и одежды; на это у него уходит 2/3 его времени (8 часов работы и 8 часов на сон и еду для восполнения рабочих сил). Дайте ему зарплату за 40 рабочих лет и позвольте заниматься любимым делом – вот Вы и подарите ему целую жизнь. И разве человек, заработавший своим трудом и умением много денег, не имеет права думать, что он тем самым сэкономил человеческого времени на несколько жизней, что он, тем самым, может дать жизнь, допустим, нескольким художникам? Связано ли материальное богатство со здоровьем и жизнью? Деньги – время, деньги – труд, деньги – жизнь…
Да, я знаю, Вы улыбнетесь такому "примитивизму" и приведете тысячи примеров против, на которые я найду свои контрдоводы и спор наш будет бесконечным.
И еще одна оговорка: кое-что я просто не понял в Ваших замечаниях и потому вынужден был пройти с недоумением. Например, что значит: "в теории КБ аксиомы нравственности отсутствуют", если я начинаю как раз с толкования понятия "благо людей". Или как понимать: "этика КБ является производной его эстетики"? – Раз этики нет, то откуда взялась эстетика? Ну и так далее…
2. "Рынок и план". Я рад, что нашел такого вдумчивого читателя, но сожалею, что его тут же "совратил" Гэлбрейт. Простите за шутку. Просто с доводами этого экономиста мне уже приходилось разбираться и рад, что иных защитников идеи "конвергенции капитализма к социализму" что-то не видно.
Вы затронули старую тему, и потому я постараюсь быть кратким. Да, "классическая рыночная модель – наличной ситуации (даже на Западе) не соответствует". Я же добавлю – и никогда не соответствовала ей, ибо всегда была лишь научной абстракцией, схемой, на которую жизнь накладывала государственные и монополистические ограничения и влияния. Ленинская мысль о том, что "свободный рынок – это вчерашний день" – легенда, миф. История свидетельствует скорее о том, как несовершенный рынок развивается и движется в сторону научного идеала, т.е. так называемого "рынка совершенной конкуренции", хотя, по-видимому, этот идеал вообще недостижим. Однако отмеченная недостижимость идеала не отрицает самого движения к нему – ни на Западе, ни тем более у нас.
3. Вы говорите: "Экономика вторичная в сравнении с главными общественными целями", и я соглашусь с этим. "Плановость, действительно, есть атрибут Догмы нашего государства". Правда и то, что признание свободного рынка существенно изменило бы и государство, и толкование его Догмы, т.е. цели. Но почему такие существенные изменения могут произойти только кровавым, революционным путем, мне непонятно.
Да, Вы правы, я боюсь всеразрушительной революции. Она происходит, когда падает государство на неэффективной социально-экономической основе, падает от безысходности и отсутствия альтернатив. Классическая формулировка сути революционной ситуации гласит: "Когда низы не хотят, а верхи не могут жить по-старому, наступает революционная ситуация». Я бы изменил этот тезис так: "Когда верх не может жить по-старому, а низы не хотят жить по-старому, но не умеют жить по-новому". Ибо если бы низы умели жить по-новому, то "верха" смогли бы осуществить спасающую их реформу. Без этого нового умения низов все летит в тартарары, чтобы через смутное время убийств и разрухи вернуться к исходному пункту…
Нет, я не сторонник конвергенции, т.е. эклектического искусственного соединения старых и новых принципов, я – сторонник свободной жизни, здесь и сегодня, в нашей сегодняшней реальности. Пусть это будет безумно трудно. И пусть лично мне тоже не хватает сил на свободную жизнь, но я приветствую и диссидентов, и шабашников, как представителей будущего.
4. А теперь о Вашей личной позиции.
Честь и хвала, что Вы не против НЭП, что уважаете труд и готовы подрабатывать, "продавая свою физическую силу и профессиональное умение". О чем нам тогда спорить?.. Честь и хвала Вам, что готовы ограничить свои нужды – по размеру проданной (т.е. признанной другими людьми) работы, хотя лучше было бы не ограничивать свои нужды, а увеличивать объем отданных людям способностей и талантов ( не зарывать их в золотарство). И уж совсем грешно осуждать и презирать других людей за то, что они "увеличивают свою работоспособность", "улучшают организацию труда", развивают свободный бизнес и т.д.
Вы не против НЭП в принципе, а в реальности он вызывает у Вас отрицание. Противоречие и разлад… Вы скажите: ну и черт с ним, душа дороже. Но нет, душу чистой сохранить Вы не сможете. Отказываясь от строительства свободы (в том числе и экономической) сейчас, невольно будете действовать в качестве ее ограничительного элемента, в качества мертвого винтика разваливающейся до революционного слома машины. Где уж тут чистота души…
5. О требовании повышения государственных цен. Возмущение по этому поводу я слышу неоднократно. Однако почти все мои критики не восприняли доказательств обоснованности этого требования, приведенные в самой статье.
Да, государство не додает нам зарплату (именно в этом – главный источник его доходов), часть этих денег оно теряет на производстве дефицитных, т.е. дешевых товаров. Казалось бы, безобидная операция – с зарплаты деньги изъять, на товары – прибавить, но она помогает государству контролировать все потребление. Дефицитные товары превращаются в предмет государственного распределения и благотворительности. То Сталин в 30-х годах продавал рабочим и служащим хлеб по низким ценам – фактически "дарил" его, то сегодняшние власти, снабжая столицы по первому разряду – подкупают их в первую очередь.
Наконец, такая система полударовой раздачи товаров людям, которые полуработают и вчетверть получают, ведет к невозможности конкурировать с государственными магазинами независимых производителей, продающих свой товар лишь по рыночной, полной цене.
Вы просите подробного описания всех балансов производства и потребления дефицитных товаров. Я думаю, что в этом нет необходимости. Все эти ситуации однотипны: продажа товара ниже рыночной цены приводит уже к его нехватке. Но все же возьмем один распространенный пример: мясо. Мясо стоит 2 руб. в магазине, 5 руб. на рынке. След., есть дефицит, нет, не в Москве, а в стране. Производитель – колхозы-совхозы и частники. Потребители – все советские люди, но из-за дефицита они разделены на две категории: столичную белую кость и провинциальную "шваль". Первые покупают мясо по 2 руб/кг, остальные позволяют себе это гораздо реже по 5 руб/кг (эффектом транспортных перевозок в первом приближении можно пренебречь). Считается, что цены на мясо поднимать не следует, ибо если дело поставить по-американски, то "в принципе" его можно производить так много, что рыночная цена снизится до 2 руб/кг (настроим коровников и страну завалим, мясом, конечно). Считается поэтому, что те, кто сегодня продает мясо по 5 руб. – выжиги и прощалыги, их надо презирать и преследовать.
Однако с подобными планами производство мяса в стране растет медленно, относительно числа потребителей, наверное, совсем не растет, так что для очень многих лишь дорогое рыночное мясо не позволяет забыть хотя бы его вкус. Вот вам его современный баланс.
К чему бы привел рост цен на мясо?
Уменьшились бы противоречия внутри народа и рабская благодарность столичных жителей к властям за свою дешевую и сытную за чужой счет жизнь.
Конечно, мясная проблема может быть решена и иным путем, без государства, за счет расширения частного производства мяса по рыночным ценам – но при поддержке и помощи потребителей. По мере развития масштабов частного производства мяса, рыночные цены на него снижались бы – до приемлемого уровня рентабельности. Государственное же производство захиреет. Этот путь, конечно, длиннее и труднее, но, к сожалению, реальнее. И будет проходить не при поддержке подкупленных столиц, а вопреки им.
Возражение против повышения государственных цен до уровня рыночных цен, это защита системы государственного подкупа, это защита своих потребительских привилегий.
6. "Что вперед": НЭП или полит. свобода?
Конечно, я не против и того, и другого. Я даже знаю, как тесно они связаны: без открытых выступлений и требований не будет и НЭП. Наверное, я не смог в своей статье быть понятным и потому объяснюсь еще раз.
Говоря об экономических правах, как о более основополагающих, я совсем не хотел поставить их выше духовных и политических прав, считаю их скорее равноправными, но просто экономические свободы нужны сегодня гораздо большему количеству людей и их более просто обеспечить. Ваше же требование: сначала света, а потом НЭП, очень похоже на требование: сначала дайте нам свободу слова, митингов и сменяемости правительства по нашей воле, а уж потом, когда наговоримся и натешимся, введем у себя НЭП, - на деле невыполнимо. Ибо, после всеразоблачительного "света", полной свободы критики и чехарды правительства нам станет не до НЭПа, а до "восстановления порядка любой ценой", вместо НЭП тогда впору будет вводить новое ВКП (второе крепостное право).
7. Было удивительно читать о Вашем разделении экономически свободных (деловых) людей на две группы: множество мелких и вредных и немногих крупных и полезных коммерсантов, организаторов подпольных производств. На мой взгляд, это подразделение весьма искусственно. Между подразделяемыми существуют очень тесные связи – как в смысле перехода из одной группы в другую, так и в смысле разделения труда: крупный левый бизнес (в качестве его представителей выступают зачастую государством назначенные хозяйственники, но действующие экономически самостоятельно) используют левую торговую сеть мелких леваков, спекулянтов и т.д. Упреки к мелким "деловым людям" в боязливости и узости обслуживаемого ими круга потребителей выглядят просто смешно, ведь этот упрек надо отнести к преследующему государству. Я думаю, леваки не виноваты, что Вы лично не желаете ни в очереди стоять, ни знакомства с ними заводить. Думаю, что большинством этот "барьер незнакомства со спекулянтами" уже преодолен, и если мы с Вами – исключения, то не будем на себе строить обобщения.
7. И еще раз о морали.
Я думаю, что нетрудно и довольно просто твердить об абсолютности и неизменности библейских заповедей. Вы говорите: нельзя отнимать у воров, убивать убийц и т.д. Но как поступать в реальных ситуациях, требующих зачастую трудного морального выбора между злом и злом? Вот Вы следующей фразой сами говорите: я иду войной против негодяев…" – что это значит? Разве идти войной – это не убивать? Или война уже стала чем-то метафорическим и нереальным? – А если нет, то, может, сегодняшним военным, этим профессиональным убийцам, нельзя и руки подавать? – Можно?
А тогда почему спекулянтам и производственным "ворам" – нельзя, если я ясно вижу и чувствую от них добро? Только потому, что традиционное мышление привыкло называть их грабителями и ворами? Чем они хуже профессиональных и полезных для общества убийц? Только тем, что мы привыкли последних называть - "военными"? Или потому что последних государство награждает, а первых – сажает?
Что-то все слишком просто получается у защитников неизменности моральных норм. Простите, но мне такая позиция кажется просто выражением душевной и интеллектуальной слабости, нежеланием решать трудные жизненные проблемы. Конечно, "защитники абсолютных неизменных моральных норм" сами не живут по ним, оправдываясь своей "слабостью и греховностью". Там, где сторонник "относительной морали" (примем здесь условно этот неудачный термин), мучается над реальной жизненной проблемой, пытаясь понять, в каком выходе заключено главное Добро, пуская в ход все наличие силы своего разума и интуиции, готовясь и страшась этого жизненного морально трудного действия, там для сторонника "абсолютных норм" все кажется очень просто: конечно, надо выполнять их при любых условиях, но в своих реальных действиях можно и не выполнять, ссылаясь на свою "слабость и греховность". А почему, собственно, должно приниматься это всеразрешающее самооправдание? – В ответ начинаются казуистические ссылки на Адама и т.п. "Грешу и каюсь, грешу и каюсь…" – именно это стало жизненным правилом сторонников неизменных моральных норм, правилом, практически уничтожающим мораль, превращающим ее в практически безнравственное ханжество, фарисейство.
Не удержусь и вспомню близкий Вам пример. Христос, избавляющий блудницу от наказания,- кто был: защитник ли неизменных этических норм или сторонник, ну, не относительности, а хотя бы – неприменимости в некоторых конкретных случаях? И вспомните его логику: "кто сам без греха…". Он видел, что для тогдашних людей чувство греха утратилось, а моральные нормы уже умерли, стали книжной догмой, фарисейством и лицемерием. И только опираясь на глубинное чувство Добра, Совести, Бога в человеческих душах (сохраняющееся там при любых условиях), отряхнув отжившие нормы и тем самым реконструировав мораль, Он возвестил людям новую эру. А тогдашним интеллигентам и лицемерным защитникам этических и прочих норм грозил: "Горе вам, книжники и фарисеи…"
Почему бы современным христианам не брать пример с Христа?
Но пойдем дальше. Вы считаете, что человек, совершивший доброе дело по расчету, не заслуживает названия "нравственного человека" и звучит это утверждением глубинной "безнравственности" этого человека.- Что ж, в этом мнении отразилась традиционная точка зрения, отлучающая от добра огромную массу расчетливого, рыночного Добра, не ставящего экономический труд человека ни во что, делящая жизнь человеческую на низменную, трудовую неделю и свободную, посвященную Богу субботу или воскресенье. Мне его традиционное мнение не нравится.
Дальше. Мой отказ признать сегодня за нашим народом черту всеобщего нравственного падения и отказ от нравственного поучения ему с позиций неизменных моральных норм, Вы воспринимаете как отказ от нравственности вообще. Неосторожное сравнение народа с обучаемым стадом "благородных оленей" невольно выдает Ваше отношение к нему, как к объекту поучений. Но сравнения развиваются дальше и вот уже экономическая и политическая свобода сравниваются с топором, врученным неразумным детям. Дальнейшее же сравнение экономических свобод с уголовщиной не делает Вам чести и наполнило меня простым негодованием. Впрочем, простите – Ваше дело солидаризироваться с кем угодно. Даже с ОБХСС.
И в этой связи мне хочется задать один "коварный вопрос": кто же будет учить наш "падший народ" традиционной нравственности, прежде чем ему будет дозволено пользоваться свободами? Сейчас видны лишь два претендента: морализирующее на каждом шагу государство и …Вы! Но будет ли разница? И в чем она?
9. Теперь относительно моей экономической свободы. Я уже отметил в своей статье, что сам принадлежу к числу интеллигентов-служащих и потребителей, что тем самым обвиняю прежде всего самого себя. Эту статью я совсем не считаю призывом к немедленной переквалификации, ее основной пафос – в отказе от традиционного презрения к экономически свободным людям и их деятельности и внутренняя подготовка себя к возможности такого свободного труда. Себя лично я считаю находящимся в процессе перехода (летнее шабашничество, например, уже испробовано).
Однако совсем не обязательно переквалифицироваться. Если интеллигент добьется возможности заниматься свободной духовной деятельностью, жить за счет признания своего труда у людей, т.е. на рынке – честь ему и хвала. Свободные писатели, художники, артисты, преподаватели. Но совершенно обязательно – не презирать других людей, выбравших свободный труд в других сферах и по-своему. Такое презрение – гибельно.
10. И, наконец, последнее. Ваше мнение о ничтожном влиянии нашей интеллигенции кажется мне неосновательным.
Господство марксистской Догмы в нашей жизни – несомненно, но ведь важна не сама Догма, как ее реальная интерпретация. А вот на эту интерпретацию, на формирование общественного, вернее – общего мнения, как у властей, так и у народа, интеллигенция, особенно, гуманитарная, влияние оказывает. Печать, кино, театр, радио, официальные и неофициальные выступления…
Свою статью Вы заканчиваете так: "Выходить против Догмы с НЭП – занятие бессмысленное и опасное. НЭП не наступит, пока человеческая рука не прибьет к дверям церкви 95 тезисов против отпущения грехов. Иначе мы получим тот НЭП, который мы уже раз имели. Хотим ли мы повторения?" Я рад четкости этих возражений. Они, действительно, кардинальны. Однако, на мой взгляд – неверны.
НЭП был отменен без народного сопротивления не потому, что не был связан с культурной и духовной свободами (напротив, эта связь проглядывается весьма отчетливо), а потому что он был введен в свое время не народом, а сильной партией. Правда, в 1921 году партия учла предупреждения антоновского крестьянского и кронштадского матросского восстаний, однако основная масса крестьянства и всего народа оказалась заряженной традиционной ненавистью к кулакам, буржуям, нэпманам, спекулянтам, рвачам и приверженностью к не менее традиционным пережиткам общинной психологии. Опираясь на эту ненависть и эти коллективистские пережитки, партия и смогла взять реванш, разгромив "нэпманов и кулаков" и переведя крестьян в колхозы.
Будем ли мы повторяться в своей традиционной ненависти и пережитках? – Вот в чем вопрос, вот от чего зависит наша общая судьба…
Теперь о другом Вашем историческом сравнении. Реформация - этот идейный провозвестник капитализма, наступила после идейного бунта Лютера, после его протеста по поводу безнравственности римской церковной иерархии. И я вынужден буду согласиться: да, так было. Это правда: вначале был не призыв к свободе и веротерпимости, а моральный протест и призыв типа "Живите не по лжи!"
Но вспомните, что последовало дальше. Реформация оказалась целой бурей революционных восстаний и религиозных войн, протестантских и католических диктатур, чуть ли не столетием злобы и нетерпимого насилия. Прошло очень много времени, прежде чем потомки нетерпимых протестантов пришли к идеалам трудолюбия, терпимости, свободного служения Богу, профессионального долга и негреховности материального богатства, т.е. к тому, с чего начался современный Запад.
Будем ли мы повторять этот скорбный и кровавый путь? Надо ли начинать с нетерпимости, с прибития к дверям "Жизнь не по лжи!"? Не лучше ли учесть реформационный опыт Запада и свои силы обратить сразу на строительство свободной жизни?
Голоса "экономически свободных людей"
Не один раз мне с торжеством указывали: «Вот Вы, К.Б., пытаетесь защищать шабашников и спекулянтов, а им самим и Самиздат Ваш не нужен, они им не интересовались и не читали, и читать не будут»… Я всегда чувствовал ложность этих насмешек, но не мог доказать на фактах. Да и вправду, экономически свободным людям не свойственно заниматься литературной полемикой, тем более в Самиздате.
Поэтому я с особым удовольствием выделяю сейчас мнения экономически свободных людей о статье "Я обвиняю…"
1) Вот один из них, практически профессиональный шабашник, высоко оценивающий роль производственной деятельности независимых людей (левых предпринимателей и рабочих-шабашников), но относящийся с недоверием к тезису о полезности спекуляции и производственного воровства. Про статью "Я обвиняю" он сказал: главное в ней – это мысль, которая меня просто обожгла,- про рабское положение нашей интеллигенции, про ее прислужничество и зависимость от властей"…
2) Жена книжного спекулянта после прочтения статьи сказала лишь одно: "Это правда! Мы все – рабы, одни рабы…"
3) И еще одно мнение: "С этой статьей нечего спорить. Там все – правда!"
Я не стану, конечно, гордиться этими отзывами: в них отражены не столько достоинства моей статьи, сколько умонастроения самих этих людей, ход их собственных мыслей. Но проявившаяся созвучность мне очень важна…
Я знаю: многие из моих оппонентов скептически скривят губы: нашел себе читателей, "по Сеньке и шапка!" Но эта усмешка – преждевременна.
Беседы не с "около", а с настоящими диссидентами меня в этом убеждают. Люди, реально выбравшие для себя духовную независимость от государства, самой жизнью приходят к необходимости завоевания и экономической независимости. Конечно, в их среде нет речи о спекуляции, как способе заработка (для занятия ею нужны особые способности и склад характера), но шабашничество в самых разных видах среди настоящих диссидентов процветает. И потому я убежден, что именно диссиденты поймут меня быстрее всего.
Ниже я помещаю статью человека из этого круга, бросившего интеллектуальную службу и уже обретшего экономическую независимость. Он говорит в полный голос. Комментируйте его сами.
В.Грин "Я обвиняю тоже".
Вместе с К.Буржуадемовым я бью в набат единственности – единственности пути к внешней духовной свободе.
Главная причина русской, да и восточной вообще, трагедии состоит в том, что гуманисты-моралисты Востока пытались (и продолжают!) построить свободное общество на почве рабско-феодальной экономики. Пора бы убедиться в утопичности этой затеи. Ан, нет! Ни плачевный опыт социализма, ни убедительное доказательство Запада не побуждают прогрессивные (в моральном смысле) силы России понять, что путь к духовной и политической свободе лежит только через свободу экономическую!
И главная беда не в непонимании этого факта, а в нежелании (именно в этом я и обвиняю) подходить к социальным явлениям грамотно, научно.
Чисто эмоциональное восприятие, чаще всего с помощью публицистического и художественного Самиздата, не способно дать направление общественному развитию. Самое большее, что может осуществить эмоциональное созерцание – это вызвать отвращение ко злу. Но созерцание, не управляемое научным знанием, с одинаковой легкостью может отрицательно относиться как к действительному, так и к мнимому злу. Статья К.Б. "Я обвиняю интеллигентов-служащих и потребителей в противостоянии экономическим свободам и прогрессу Родины" имеет целью отвести удар интеллигенции по мнимому злу, а в действительности – по базисному условию добра. Мне возразят: "Так это ж марксизм!"
Да, марксизм, отчасти и ленинизм, но не сталинизм, не большевизм. Но на базе этого "марксизма", а точнее – экономического материализма, выросли все демократические свободы Запада. Запад не смущается тем фактом, что и Маркс считал экономическую свободу базисом (гарантией) для свобод политических. И это закономерно. Случается, правда, и обратное: политическая свобода порождает свободу экономическую (Чехословакия 68-года), но это уже исключение.
Почему экономическая свобода легко порождает свободу политическую? – Потому что первая с необходимостью требует:
Политические свободы по сравнению с этим выглядят безделушками. А сколько крови! Конечно, эффект есть. Без героических жертв диссидентов десятки (а не несколько) миллионов граждан по сей день находились бы в концлагерях. Ценой потери полусвободы, а зачастую и жизни, диссиденты добились частичных прав на: эмиграцию, демонстрации, свободу выработки, получения и распространения информации, перемену места жительства и работы и др. Но их работа имела бы гораздо больший успех, если бы свои силы они направили на воспитание в народе потребности в экономических свободах. К сожалению, процесс демократизации экономики происходит стихийно, практически без содействия интеллигенции. Более того, интеллигенция оказывает упорное сопротивление этому процессу – и в этом состоит суть обвинения ее К.Б.
Отрицательное отношение большей части нашей интеллигенции к демократизации понять нетрудно. В самом деле, в тоталитарном государстве интеллигенция призвана лизать одно место у своих хозяев, за что и получает жалкие подачки. И поделом! Большего она не заслуживает! Для той же части интеллигенции, которая не желает играть роль холуев, К.Б. предлагает достойное решение проблемы – и совесть не осквернить, и с голоду не умереть – занимайтесь бизнесом! Учитесь работать и зарабатывать! К тому же, у преступного государства и украсть не грех! Научитесь зарабатывать хотя бы по три рубля в час и так, чтобы при этом тоталитарное государство не смогло бы отначить у вас часть дохода для совершения своих гнусных преступлений! После этого занимайтесь творчеством. Вы заслужили право на него!
Но для того, чтобы уметь жить по такой модели, надо учиться. Поэтому я призываю: учитесь экономике, социологии, политэкономии (не марксистской, конечно), экономической кибернетике. Эффективные знания уже есть (экономико-математическая школа, например).
В своей статье К.Б. высказал блестящую мысль, достойную включения в Уголовный Кодекс: "Тот, кто покупает у государства продукцию по нерыночным, искусственно заниженным ценам – есть фактически вор и грабитель"!!! Действительно, чтобы купить продукт по заниженной (относительно рыночной) цене необходимо лишить (при помощи аппарата насилия, конечно) этой возможности значительную часть населения, тоже желающую по этой же цене купить данный продукт, т.е. либо тайно украсть право на покупку более дешевого продукта, либо ограбить покупателей, лишив их права на покупку товара за ту же цену силой. Кто же эти воры и грабители?
Во-первых, тот миллион (а с семьями – 4, а с родственниками – 10 млн.) партийно-советских чиновников, сидящих на кремлевском пайке, который они получают либо бесплатно, либо по смехотворно низким ценам. Во-вторых работники сферы торговли, которые первыми (а зачастую и только они) имеют возможность приобрести дефицит, т.е. товар с заниженной (относительно рыночной) ценой. И первые, и вторые обладают пожизненным и монопольным (если они только не нашкодят слишком, или сами не захотят уйти) правом на свое место в жизни. Т.е. место за ними сохраняется законом, т.е. аппаратом насилия. Это действительно, грабители и воры. Но кто же тогда спекулянт?
Тот, кто покупает по рыночной цене? – Нет, даже если он потом продаст эту вещь по рыночной же цене (например, в Москве купил за рубль, а в Баку продал за 10). Ибо по рыночной цене в Москве каждый может купить за рубль! А девять руб. составляют расходы и прибыль коммерсанта.
Может, тот, кто продает на рынке цветы по 10 р. за штуку? – Нет! Ибо каждый может поселиться в сельской местности и выращивать цветы с тем, чтобы продавать их по 10 р. за штуку.
Похоже, что спекулянтами надо называть только первых и вторых, кто ворует и грабит у народа! Особенно первых. Для того они и держат аппарат насилия. Выходит, надо переопределить понятие "спекулянт" и относиться к нему отрицательно. Похоже, что коммерсанта и товаропроизводителя называть спекулянтом, что делает К.Б. и я делал раньше,- неверно. И от лозунга "Спекулируйте" тоже следует отказаться. При этом все выкладки K.Б. относительно положительной роли спекулянтов-продавцов остаются верными. Если партийно-советские чиновники остаются просто нахлебниками, то спекулянты-продавцы выполняют роль экономических санитаров. Конечно, было бы лучше, если бы была ликвидирована почва (цены, заниженные относительно рыночных) для их существования. Но уж коли эта почва существует – они полезны.
Хотелось бы привести еще одно обстоятельство в защиту спекулянтов-продавцов. В связи с развитием рыночного механизма в стране, спекулянтам-продавцам приходится платить солидную мзду директору магазина (а ему – инспектору и т.д.) за право работать в магазине. Таким образом, круг паразитов сужается на самой вершине социальной надстройки. Этот круг – советские, партийные и министерские чиновники, т.е. элита, или "новый класс" по Джиласу. Получается, что на 10 действительных работников приходится один, неимоверно прожорливый паразит. Диву можно даться, как только мы еще существуем! Вы, кого обвиняет К.Б., знаете ли вы об этом?
Что такое спекулянт-продавец с его левой тысячью в месяц по сравнению с ежедневной тысячью какого-нибудь Суслова или Андропова? А вообще-то, им принадлежат сотни миллиардов – вся страна. Богаче их нет людей в мире! Самый богатый человек капиталистического мира умер от недоедания: "своими" десятью миллиардами он не пользовался – они были и остаются средствами производства. А наша элита утопает в безграничной роскоши…
А Вы: спекулянты! шабашники!..
Замечательно, что в последнее десятилетие народ возобновил поступательное движение к свободной экономике, искусственно прерванное большевиками в 1917г.. И задача каждого истинного патриота, каждого демократа, каждого гуманиста – всемерно способствовать этому движению. 1978г.
Заключительный анализ полемики.
Я думаю, что в заключение могу воспользоваться своим правом составителя и высказать свои соображения о предварительных итогах представленной выше полемики.
1. Полемика носила чрезмерно бурный, пристрастный характер, что отражает с одной стороны – важность темы и заинтересованность в ней, а с другой стороны – наше общее неумение спорить, нетерпимость и невоспитанность. Мне лично после такого спора хочется стать терпимее.
2. По главному вопросу – о необходимости введения в стране экономической реформы типа НЭПа (рынка) – согласны практически все спорящие стороны, но по-разному представляют пути осуществления этой цели…
3. Мне кажется, что большинство оппонентов отнеслось резко отрицательно к обвинению служивой интеллигенции в практическом противостоянии росту экономических свобод в стране, но эта реакция сильнейшим образом зависит от жизненного положения самих оппонентов: служащие-гуманитарии оказались откровенно враждебны К.Б., инженеры-естественники – со многим не согласились, но многое (если не главное) приемлют, и, наконец, экономически свободные люди мою статью, в основном, поддержали.
Суть известного и неудобного тезиса "бытие определяет сознание", к сожалению, продолжает еще оказывать свое влияние, и наша полемика о том свидетельствует.
4. Резко отрицательное отношение некоторых представителей гуманитарной околодиссидентской интеллигенции к проблемам реальной защиты жизни и достоинства экономически свободных людей, высказанное в данном сборнике, является убедительным доказательством противостояния прогрессу Родины. Мне очень жаль, но это так.
5. Мне кажется, что обсуждение показало отсутствие грубых фактических и логических ошибок в статье "Я – обвиняю…" (сама противоречивость мнений и оценок – о том свидетельствует), но вместе с тем подняло очень много важных тем и вопросов, заслуживающих отдельного рассмотрения.
Поэтому я считаю необходимым продолжение как данной дискуссии, так и углубление ее в части осмысления поднятых важных тем, как например, о перспективах экономической реформы, о путях завоевания каждым экономической независимости, о проблеме ликвидации заниженных государственных цен и государственных дотаций, не теряя, конечно внимания к тесно связанным с экономикой проблемам нравственности…