Раздел III. Книги и рецензии
К.Буржуадемов "Стиль руководства страной, как он видится в книге Л.И.Брежнева "Целина"
Последняя книга из мемуарной трилогии Л.И.Брежнева наиболее близка к нашим дням и наиболее интересна. Трудно сомневаться во внутренней честности и искренности автора, не скрывающего своих заслуг и опыта жизни, чтобы на их уроках поучить правильному стилю руководства своих подчиненных – нынешних советских руководителей. Разобраться нам в этих уроках необычайно важно, ибо они определяют стиль руководства по всей иерархии и тем самым воздействуют на страну. Если стране в ближайшие годы, т.е. при руководстве Брежнева, и светят какие-то экономические и иные реформы – то только в духе его последней книги. О чем же она свидетельствует?
Сразу же отметим самую яркую черту пропагандируемого в книге стиля руководства – постоянная обращенность к урокам военного времени, использование военных методов проведения операций, армейский стиль мышления. Освоение целины, т.е. многолетнее освоение и заселение людьми новых земель, индивидуальное обживание каждым нового местожительства, адаптация к новому климату и нахождение наилучших условий труда и выживания, автор книги "Целина" именует не иначе как "сражением за хлеб" (и тут же с гордостью: "самое впечатляющее в истории человечества"), где действую командиры, штабы, подразделения и бойцы.
"Мне уже приходилось сравнивать целинную эпопею с фронтом, с грандиозным боем, который выиграли партия и народ. Память войны никак не оставляет нас, фронтовиков, однако, сравнение точное. Конечно, не было на целине стрельбы, бомбежек, артобстрелов, но все остальное напоминало настоящее сражение.
Чтобы начать его, надо было прежде, говоря все тем военным слогом, перегруппировать силы, подтянуть тылы, и это было непросто…
В моем кабинете в ЦК висела большая карта Казахстана. Точно так же как в былые времена на фронте я обозначал на картах расположение армейских частей, районы их действий и направления ударов, так и теперь на карте республики отмечал дислокацию сотен хозяйств и опорных пунктов. Кружками на ней были обозначены основные базы наступления – ближайшие к районам освоения города, станции, поселки, затерянные в необъятной степи. Зелено-красными флажками были отмечены старые колхозы и совхозы… A красными – усадьбы новых совхозов, которые еще предстояло создать. В 1954г. красных флажков на карте появилось 90. А к началу 1956 года 337! .
С первых дней в ЦК партии республики как бы сама собой образовалась оперативная рабочая группа по целине. Потом ее называли по-разному: кто рабочей, кто оперативной, кто республиканским целинным штабом. И действительно, ее деятельность напоминала фронтовой штаб. Мне его пришлось возглавлять…
Обстановка все больше напоминала политработу в дни большой наступательной операции. Для меня эти первые месяцы обернулись бесконечными поездками, сотнями встреч, коротких знакомств, когда и людей нельзя было надолго отрывать от дела, и у меня не хватало времени, потому что постоянно надо было двигаться дальше, потому что все время тянуло "на передовую". Хотелось всюду поспеть, быть в десятке мест сразу, что, конечно, было невозможно, но почему-то все-таки получалось, и суть партийно-политической работы состояла тогда в том, чтобы сплотить огромную массу людей, вооружить их конкретной программой действий и ясным сознанием общей цели… Все силы уходили в первую весну на то, чтобы раскрутить, пустить в действие огромную машину, и некогда было остановиться, отдохнуть…"
В общем, Л.И.Брежнев видит себя главнокомандующим армии целинных солдат, выполняющий отданный партией приказ о наступлении. Кстати, он так и не решается уточнить, кто же конкретно отдал этот "приказ". Старая обида на давно снятого Н.С.Хрущева не позволяет ему называть последнего своим Верховным Главнокомандующим, главным инициатором скоростного подъема целины, как это и было на самом деле. Ведь целинная, а потом космическая эпопеи – это две великих и удавшихся авантюры у Хрущева отнять уже никто не в силах (правда, на третьей, самой великой – введении коммунизма не позже 1980 года – он погорел)…
"Иногда спрашивают: кто был автором идеи поднять целину? Считаю, что сам этот вопрос неверен, в нем кроется попытка выдающееся свершение нашей партии и народа приписать "прозрению" и воле какого-либо одного человека. Подъем целины – это великая идея Коммунистической партии, осуществление которой помогло, если мыслить историческими категориями, почти мгновенно превратить безжизненные, глухие, но благодатные восточные степи страны в край развитой экономики и высокой культуры…"
Мы в дальнейшем еще увидим, насколько "мгновенной" оказалось такое освоение целины. Если мыслить не "историческими", а обычными категориями, то сама целинная идея и тогда выглядела совсем иначе. Вот воспоминание ныне эмигрировавшего советского писателя Марка Поповского:
"Весну 1954 года я провел на Алтае. Незадолго перед тем Хрущев обнародовал одну из самых впечатляющих своих идей: распахать на Востоке страны 13 млн.га целинных и залежных земель и этим навсегда разрешить для Советского Союза зерновую проблему. Редакция "Литературной газеты" послала меня на целину. Я должен был следовать за группой почвоведов, составляющих почвенные карты будущих поселков. Мне надлежало описывать победы новой хрущевской идеи. Постепенно я уловил главную суть вопроса. Сам Хрущев наилучшим образом выразил ее, заметив как-то, что надо "сорвать несколько хороших урожаев любыми средствами". Это выражение из лексикона картежников (сорвать урожай, сорвать банк) я потом часто слышал в районах Алтайского края и в Барнауле…"
Но вернемся к нашей главной теме - стилю руководства Брежнева. Его гордость от "почти мгновенного превращения глухих степей в край развитой экономики и высокой культуры" – великолепна и страшна одновременно. Страшна своей верой, что воинскому стилю командования все по плечу: любой приказ можно выполнить, решить любую задачу при соответствующей подготовке и усилиях. Ведь это означает, что можно отдавать любые приказы…
Откуда же произошло у Л.И.Брежнева такое смешение методов командования и хозяйствования? Ведь известно, что военная и мирная деятельность различаются кардинально и требуют совершенно разных методов управления! Понятна трогательная привязанность "фронтовика" к воспоминаниям о грозном времени, но ведь сама жизнь должна была подсказывать, что в мирное время нужно иное…
Я думаю, что причины такого смешения методов лежат много глубже фронтовых воспоминаний, что они тянутся еще к довоенному времени "победоносных пятилеток" и "разгрома кулачества как класса", и даже дальше – к "трудармиям Троцкого". И хотя целинная "армия" Брежнева, конечно, нисколько не походила ни на военнообязанные трудармии времен военного коммунизма, ни на заключенных строителей каналов и прочих великих строек коммунизма, но истоки описываемого в книге стиля руководства – оттуда. А опыт войны 1941-45 годов как бы доказал их жизненность и правильность и оправдал будущей победой все людские жертвы, немыслимую степень их эксплуатации:
"…Видимо, так уж устроен наш организм, что приспосабливается даже к немыслимым перегрузкам – и нервным, и физическим. Снова вспоминаешь войну: люди там находились на пределе человеческих возможностей – недосыпали, недоедали, мокли в окопах, сутками лежали на снегу, бросались в ледяную воду – и почти не болели простудами и прочими "мирными" болезнями. Что-то подобное наблюдалось и на целине…"
Конечно, кроме общих причин существует и личная расположенность самого автора, факты его биографии.
"По отцу – рабочий, по деду – крестьянин, я испытал себя и в заводском, и в сельском труде. Начинал рабочим, но в годы разрухи, когда остановили надолго завод, пришлось узнать пахоту, сев, косовицу, и я понял, что это значит – своими руками вырастить хлеб. Вышел в землеустроители, работал в курских деревнях, в Белоруссии, на Урале, да и позже, когда опять стал металлургом, само время не давало забыть о хлебе. Вместе с другими коммунистами выезжал в села, бился с кулаками на сходах, организовывал первые колхозы".
Таким образом, мы узнаем, что в годы разрухи молодому Л.И.Брежневу пришлось быть крестьянином, но стихия самостоятельного крестьянского труда, видимо, не пришлась ему по нраву и он выбился в сельскую интеллигенцию, в землеустроители, чтобы затем переквалифицироваться в профессионального партработника, а в годы коллективизации "воевать" с частнособственнической, крестьянской стихией, загоняя ее в твердые организационные рамки колхозов и политотделов, этих преемников трудармий… Конечно, такой "опыт молодости" не забывается…
Впрочем, кроме военных и довоенных традиций и воспоминаний не только у Брежнева, но и у всего слоя высших партийных руководителей существует и еще более важная и настоятельная причина для воинского стиля управления: настоятельная потребность залатать очередную дыру в хозяйстве, справиться с очередной, вдруг всплывшей социальной или экономической проблемой, и на этой основе укрепить свою власть. Такая необходимость создалась и в 1954 году. Автор книги много раз возвращается к противникам "мгновенного освоения целины" – от членов Политбюро (Президиума) ЦК КПСС (их он просто квалифицирует почти врагами, членами антипартийной группировки), - до простых людей, низовых работников, которых "надо было убеждать" (если, конечно, они поддавались убеждению – автор упоминает и об иных случаях). Вот пример:
"- Засеем все, что нынче подняли,- заверил Макарин,- убедили вы нас. Видать, мы сами себя перемудрили.
- Вот и хорошо. Но учтите еще одно,- добавил я. - Тут приводились аргументы, так сказать, агрономические и технические и ничего не говорилось о политической стороне вопроса. Между тем, надо считаться не только с возможностью, но и с необходимостью сеять хлеб на целине именно нынче. Это не только экономическая необходимость, это и дело политики. Пусть весь мир еще раз узнает, что мы, коммунисты, способны решать крупнейшие задачи в течение короткого времени…"
А на деле Н.С.Хрущев спасал страну – от голода, а свое руководство от провала:
"В самом деле, вспомним обстановку начала 50-х годов. Положение с хлебом вызывало в те годы серьезную тревогу. Средняя урожайность зерновых в стране не превышала 9 центнеров с гектара. В 1953 году было заготовлено немногим больше 31 миллиона тонн зерна, а израсходовано свыше 32 миллионов. Нам пришлось тогда частично использовать государственные резервы.
Для того чтобы выйти из этого положения, нужны были кардинальные, решительные и, что особенно важно, срочные меры…"
Но Л.И.Брежнев утверждает и высокую экономическую эффективность "целинного наступления":
"Подъем целины в Казахстане явился не только крупнейшей, но и экономически выгодной акцией. Приведу цифры, доказывающие это. Казахстан продал за минувшие 24 года государству более 250 млн тонн зерна – это 15,5 миллиарда пудов! Вместе с тем с 1954 по 1977 год включительно все затраты на сельское хозяйство республики – подчеркиваю: на всю отрасль, а не только на целину – составили 21,1 миллиарда рублей. А налога с оборота от продажи хлеба за эти годы получено 27,2 миллиарда рублей, то есть страна получила 6,1 млрд.руб. чистой прибыли. При этом надо иметь в виду, что в казахстанских колхозах и совхозах общая стоимость основных и оборотных фондов составляет сегодня 15 млрд.рублей. Итак, все труды и затраты в максимально короткий срок окупились и дали прибыль…"
Просто странно читать эти цифры в качестве доказательства экономического успеха. Ведь если пересчитать эти цифры, то окажется, что стоимость вложений в целину окупилась только за 15-17 лет (учитывая, что основные капиталовложения сделаны в самые первые годы). Согласно общепринятым экономическим критериям это очень большой срок окупаемости (проекты капиталовложений в народное хозяйство со сроком свыше 8 лет, как правило, должны браковаться из-за чрезмерно низкой эффективности вложений). При нормальном и объективном рассмотрении проект воинского, "мгновенного" освоения целины следовало отвергнуть сразу, как заведомо невыгодный. Приводимые автором книги цифры фактически доказывают правоту членов "антипартийной группировки", возражавших против этой идеи Хрущева еще в 1954 году.
Следует учесть, что приводимые автором цифры вообще сомнительны. Так, неясно, от продажи какого хлеба страна получилa 27,2 миллиарда рублей налога с оборота – только ли с целинных земель Казахстана, или со всего Казахстана, или всей целины страны? Или такая неувязка: как при капитальных вложениях в 21,2 млрд. рублей в сельское хозяйство республик, общая стоимость всех основных и оборотных фондов (зачем сюда приписываются оборотные фонды?) составляет теперь только 15 млрд.рублей? Куда девались остальные деньги и все фонды, существовавшие в республике до 1954 года?
Если же учесть, что было "мгновенное" освоение целины и почти военная мобилизация для нее всех материальных и трудовых ресурсов, то можно утверждать, что размер затрат был гораздо больше, чем официально показанный в финансовых документах, а это указывает, что экономическая эффективность такого освоения была еще ниже.
Сегодня говорить о конечной правильности целинной эпопеи, упирая на то, что целина все же поднята, что победителей не судят, можно, только если не учитывать возможности в те годы иных альтернатив сельскохозяйственного развития. Была ли возможность более эффективного вложения всех тогдашних средств? – И да, и нет.
Известно, что советской деревне в областях традиционного земледелия, где и климат был много благоприятнее и надежнее, и люди были укоренены издавна, a нужда в технике, строительной и прочей помощи была огромна, тем не менее, отказывали даже в прежней, скудной помощи в новой технике, все направляя на целину:
"Шел всего лишь 9-й год после окончания войны… Что касается районов, не подвергшихся оккупации, то и там материально-техническая база МТС, совхозов, колхозов повсюду была основательно подорвана. Техника многие годы работала на износ, поля были запущены. И самое страшное: везде не хватало людей – миллионы трактористов, комбайнеров, шоферов, механиков, техников, инженеров, агрономов полегли на войне…
…Вот почему грандиозное по масштабам дело так тщательно тогда обсуждалось. Мне рассказывали в те дни один эпизод, связанный с К.Е.Ворошиловым. Он вернулся из очередной поездки по сельским районам. Вернулся озабоченный, почти удрученный. Узнав, что обсуждается вопрос о подъеме целинных земель, и понимая, что это потребует огромного количества средств, сил и техники, он грустно заметил: "А в смоленских деревнях еще кое-где люди на себе землю пашут…"
Да, перед партией стоял нелегкий выбор…
Казалось бы, сама логика, трудное положение со средствами, материально-техническими и людскими ресурсами в стране заставляли все силы бросить в традиционные земледельческие районы, чтобы там получить соответствующую отдачу.
Но в том-то и дело, что разработанная партией программа (на Сентябрьском Пленуме ЦК КПСС 1953г.) хоть и рассчитана была на подъем всех отраслей народного хозяйства, но не обеспечивала, да и не могла обеспечить немедленного успеха. Особенно это касалось главной задачи – производства зерна. Рост отдачи в полеводстве, растениеводстве – процесс, как правило, длительный. Вот почему, даже идя на риск, необходимо было ради выигрыша времени часть ресурсов и средств смело двинуть на целину, сулившую за один сезон дать солидную прибавку в крайне напряженной зерновой баланс страны… И партия пошла на это…"
Выбор: "целина или уже существующие колхозы русской деревни" – сложен. Логика экономических расчетов голосовала, конечна, за реконструкцию традиционной деревни, а не за новостройки, политическое же чутье советским руководителям говорило иное: отдать деньги и прочие средства в нынешнюю колхозную деревню – добра не жди: деньги проедят, пропьют, промотают, а выигрыша почти не будет. На целине же, на ее трудных, но одинаковых просторах можно организовать что-то новое, совхозные фабрики зерна… А традиционная деревня и без средств не умрет, выкрутится и выживет: на фронте, мол, и хуже бывало…
Так было выбрано вместо интенсивного развития советской деревни – экстенсивное расширение полей, путь неэффективный с точки зрения экономики, но единственно правильный с точки зрения советской политики сохранения колхозов, совхозов и прочих форм социалистического земледелия. Какие критерии мы выберем, такое решение и получим в качества наилучшего. Я бы, конечно, выбрал критерии экономические, т.е. критерии народного благосостояния без всякой идеологии, и тогда, конечно бы, целина осваивалась бы не "мгновенно", не "армиями", а самими людьми, постепенно и уверенно, наилучшим образом (ибо никто не делает себе хуже). А то, что партийные руководители выбирают совсем иные, неэкономические решения, доказывает только, насколько далеки их действительные цели от народных интересов.
Если бы в 1954 году думали только об интересах народа, т.е. следовали только экономическим критериям, то прежде всего дали бы селянам свободу самим устраивать свою жизнь и работу, сняв с них колхозные и прочие оковы и тогда, при технической, научной и финансовой помощи не одна целина, а все сельское хозяйство великой страны вышло бы из отсталости в короткие сроки. А так, оно до сих пор пребывает в том же тупике, несмотря на все "наступления", "победы", приказы и постановления… Нет, были тогда выходы! Были и есть!
Но что такое военный стиль руководства Л.И.Брежнева? Это совсем не значит: только приказ от командира и лишь исполнительность и бездумная дисциплина от подчиненных. Нет, опыт реальной войны показал, что для общего успеха и от подчиненных требуется инициативность, самостоятельность, предусмотрительность, расчетливая хозяйственность, наконец, отсутствие чрезмерной щепетильности, ибо на войне зачастую все средства хороши для выполнения боевой задачи. Так поступал сам Брежнев, этому он учит и своих подчиненных. Не раз и не два он пишет, как ему противны люди, действующие лишь по инструкции и в ее пределах, не способные выполнить задачу при отсутствии, казалось бы, необходимых условий, т.е. не способных изловчиться, но найти нужные ресурсы и решить поставленную партией сверхзадачу.
Вот приведенный им отрицательный пример руководства Актюбинской области, выступившего публично с "почином", но затем потребовавшего от Совмина республики обеспечить область дополнительными производственными ресурсами для выполнения этих повышенных планов:
"Любые почины должны, как известно, опираться на внутренние силы, на неиспользованные резервы. В этом их главная ценность. Актюбинцы поступили иначе… Весь мой опыт руководящей работы – партийной, советской, армейской, хозяйственной –давно убедил: иждивенчество, желание поправить дело за счет других, словно лакмусовая бумажка, показывает, на что способен тот или иной товарищ…"
А вот еще более колоритный отрывок на ту же тему:
"Буквально все надо было возводить на голом месте. А из чего? Будь кругом лес, вопрос бы не возникал. Правда, на целину поступали сборные дома и стройматериалы, но их не хватало. Замыслы наши опережали возможности, и конечно же, следовало максимально использовать местные ресурсы. Между тем далеко не все проявляли расторопность и сметку.
Приезжаешь, бывало, в райцентр, спрашиваешь: как идет строительство? Отвечают: плохо. Почему? Нет кирпича. Идем, однако, с секретарем райкома по улице и видим массивные здания с датами на фронтонах – 1904, 1912 год… А заводов кирпичных в этой местности, мне точно известно, не было и нет.
- Кто строил эта здания? - Земство. - Откуда же брали кирпич? - А вон там, в степной балке, сделали напольную печь и выжигали. Из него и эта школа построена… - Значит, земство могло все организовать, а вы, райком и райисполком, не можете? Какие же мы, с позволения сказать, руководители? Глины кругом полно, делайте напольные печи, а кое-где и заводики стройте, они вам на сто лет вперед пригодятся. - Ну, завод – это слишком, нам не по силам…
Разозлишься: до чего же доводит людей пассивность!
Под Москвой, в Барвихе, обратил я однажды внимание на великолепный кирпичный замок – в нем размещался пионерский лагерь. Поинтересовался, что за постройка. Отвечают: имение какой-то баронессы. Как же строился замок? Говорят, очень просто. Построила барыня кирпичный завод, из кирпича соорудила себе этот загородный дом и все надворные службы, затем продала завод и полностью покрыла все расходы по строительству. Разумеется, не сама она все сообразила, а был у нее толковый управляющий. Вот так. А у нас порой и поныне целые коллективы, опытные руководители, инженеры, строители, замахиваясь на грандиозные дела, не могут построить простой кирпичный завод, все уповают на государство, едут в Госплан".
Последний отрывок кажется удивительным: и своей приязнью к старым порядкам, когда "был порядок", не то что "у нас" (такие ностальгические и даже анекдотические нотки в рассказе генсека КПСС просто поразительны), и непониманием, что не могут хозяйственники сами строить нужные им "заводики" для пользы дела в обстановке тотального плана и верховного зажима, что современные руководители просто скованы десятками управляющих ведомств, сотнями инструкций и постановлений, что все дело в том, что прежние земства и управляющие были не в пример нынешним – намного более свободными.
Впрочем, сам Брежнев, конечно, тоже работал в тисках многих инструкций и стеснений, но привычный к тому, что воля партии (в лице товарища Сталина, конечно), превыше всего, он никогда не боялся ломать мешающие инструкции и потому добивался успеха. В книге тому много примеров: от мелких нарушений летных инструкций до описания способов решения хозяйственных задач:
"Летать приходилось круглый год, часто не считаясь с погодой, порой нарушая инструкции. Садились после захода солнца и даже ночью, что на "АН-2" категорически было запрещено. Но дела не согласовывались с инструкцией".
А вот типичная история, как Брежнев разрешил казалось бы неразрешимую хозяйственную ситуацию.
1954 год. Первый большой хлеб целины выращен, а девать его некуда. Пригнанные со всей страны автомашины свозили зерно к железнодорожным станциям, в том числе и на станцию Атбасар. Но поскольку старый маломощный элеватор был уже переполнен, а строительство нового только разворачивалось, сгружать зерно было некуда, машины скопились в гигантскую пробку, на километр с лишним. И потому на приехавшего высокого руководителя шоферы бросились с остервенением:
"…Водители кричали, что простаивают сутками, ночуют в кабинах, негде перекусить, отмыться от пыли, но это еще куда ни шло, а главное – в степи скопились горы зерна, лежат под открытым небом, пропадет хлеб! Я дал им выговориться, потом сказал:
- Здорово же вы встречаете гостей…
Не знаю, то ли спокойствие, то ли улыбка подействовала, но шоферы умолкли: в самом деле, напали на человека, а надо же его и выслушать.
- Не волнуйтесь, товарищи,- продолжал я, сам еще не зная, что предприму,- что-нибудь придумаем. Даю слово, пробку рассосем.
Пообещать-то пообещал, но что же придумать?.."
Это очень интересный момент. Брежнев твердо обещает, хотя еще не знает и подступа к решению. Почему? – Потому что твердо уверен, что выход найдется, не может не найтись, потому что он знает (а может, просто чувствует), что в его руках имеется универсальное средство – отмычка: нарушение инструкции, и действительно, походив по станции, Брежнев решает сгружать зерно прямо на пустыре у железной дороги. Казалось бы – ну, что это за решение? – Ведь этого делать просто нельзя, запрещено, ибо земля под зерно должна быть приготовлена особым образом: вспахана, утрамбована, продезинфицирована – работы не меньше чем на 10 дней. Однако в ответ на возражения ответственных лиц Брежнев обращается к "совету" некоего заготовителя, как можно обойти инструкцию.
"Никанор Георгиевич, у вас же огромный опыт. Неужели нет других способов? - В жизни всяко приходилось выкручиваться,- сказал Сименков.- Не без того… Можно выжечь площадку. Натащить соломы и выжечь дотла. Земля прокалится и станет твердой, как печной под. - А дезинфекция? - Огонь все вычистит.- Вот вам и выход из положения!"
Во-вторых, возражает начальник заготпункта, главное ответственное лицо:
"Нет, Леонид Ильич, не согласен. Какая разница, где быть хлебу? В степи он лежит под открытым небом, и у меня будет под открытым небом. Брезентовый полог на такие бурты всем районом не сошьешь. Погубим зерно! - Вагонами мы вас поддержим крепко, это я беру на себя. - А это,- он ткнул рукой в небо,- тоже берете на себя? - Вы знаете,- сказал Повлияненко,- что принимать хлеб на открытые площадки категорически запрещено. Я такую ответственность взять на себя не могу…
Беспокойство чувствовалось и у других товарищей: вам, мол, хорошо, распорядились и отбыли, а нам-то каково? Погоде не прикажешь, эшелоны не в нашем ведении, да и будут ли они?.. "
Но Брежнев знает и свою правоту, и свои возможности. Он знает, что движение зерна к железной дороге – это все же движение, а не рассредоточенная гибель в открытой степи, что здесь на станции хлеб все же можно спасти, пусть и огромным напряжением сил, "…а тут дорога, станция, подвижный состав, тут тысячи людей, которые в случае нужды придут спасать зерно. Бросим сюда, если надо, солдат, студентов, рабочих – перелопатят, погрузят, помогут…"
И хотя начзаготпункта продолжает упорствовать, дело кончается приказом пополам с угрозами:
"В конце концов, мы могли бы и спросить с вac: разве не знали раньше, что будет выращен большой целинный хлеб, почему же за полгода к этому не подготовились: не сделали даже того, что в ваших силах? Ну, хорошо. Допустим, и мы виноваты, разделим грех пополам. Но вот за эту площадку мы с вас спросим, и строго! Чтобы все до зернышка ушло отсюда на элеваторы, где хлеб смогут переработать и сохранить…"
В конечном счете, эта операция прошла успешно: погода осенью 1954 года целинников баловала, власть у Брежнева была большой и через зам.министра путей сообщения CСCP он бесперебойно снабжал Атсабар вагонами. Зачастили сюда и иные высокие деятели республики… Автор книги показал, что он – и умеет, и может решать практические задачи – с помощью презрения к инструкциям и огромной личной власти. Но ведь так решать вопросы под силу было только ему одному (или иному руководителю такого ранга)… Сами же начальники станций, заготпунктов и т.д. такой безнаказанностью и такими связями не обладали и потому вынуждены были к пассивному соблюдению инструкций. И потому, если положение на станции Атсабар было спасено, то на других станциях, где Брежнева не оказалось, оно было наверняка провалено… А почему бы вместо мотания по станциям не предоставить местным работникам достаточных полномочий – раз и навсегда? Почему бы не испытать такой простой выход?... Сложный вопрос, но один из ответов гласит: если дать возможность людям самим решать все свои дела, то и спасающего произвола высших партийных руководителей окажется не нужно. Но тогда зачем они будут нужны?..
В других пунктах хлеб гнил, если не в первый год (осень была солнечной) и не во второй год (хлеба просто не было), то в последующие, когда по идее уже следовало построить элеваторы, когда должны были бы исчезнуть первоначальные трудности освоения и нехваток. Как участник целинной уборки в 1957 и 1958 годах, я сам тому свидетель… Сивушный запах "горящего" сырого зерна до сих пор шибает в нос, до сих пор незабываем…
Другой, по авторскому выражению, "случай, я бы сказал, ошеломляющей беспомощности и равнодушия на целине (все же редкий, хотя беспорядков встречалось немало)", заключался в отсутствии в совхозе молока – коровы были, но не хватало доярок. Этот случай Брежнев тоже разрешил очень просто: велел разделить совхозных коров по домам: "Раздайте коров рабочим совхоза, они их и подоят, и детей накормят. Потом и доярки найдутся", не замечая, что решение на такую фактическую денационализацию совхозного стада не посмел бы осуществить и "догадливый" директор, побоялся бы политических обвинений на свою шею…
Впрочем, конечно, бывают и иные руководители, которые ради "пользы дела" (только не забывайте, что "дело" здесь – это поставленная боевая задача от начальства, а не что-либо иное), смогут извернуться, нарушить любые правила и запреты, поступить "по-военному", т.е. "по-партийному", и вот они-то, выполняющие задачи сами – и будут любимыми учениками у автора "Целины".
А на деле обучение такому стилю руководства есть обучение произволу! Ведь что получается? – общественная мораль и демократические законы отражают те общественные цели (и ограничения), которые общество ставит перед отдельными людьми, чтобы в их пределах они обладали свободой выбора наиболее эффективного пути жизни и деятельности, чтобы при личном успехе быть, как говорится, и Богу угоден и людям мил. Тем же, кто добивается успеха с нарушением этих "инструкций, морали и закона" – шлются проклятия, как нарушителям главной воли человечества.
У нас же положение сложилось иное. Действуют не только и не столько естественные законы и общественная мораль, а скорее – постановления ЦК партии, ведомственные инструкции, олицетворяющие все ту же партийную волю и интересы. Но, в от отличие от естественно складывающейся морали и тщательно обсуждаемых народом и демократически традиционно принимаемых законов, эти верховные постановления и инструкции-законы, принимаются произвольным и малообоснованным образом, зачастую не совсем искренне, декларируя внешнюю преданность интересам людей и их морали, а на деле преследуя иные цели, т.е. они внутренне противоречивы и потому по ним часто просто нельзя действовать, а можно только бездействовать (замечание Брежнева: "Безошибочность бездействия – метко сказано!") Поэтому в наших условиях официальная активность неизбежно выливается в нарушение инструкций, постановлений, законов и даже морали, ибо там, где ради выполнения "задачи" дозволяется нарушать одно, неизбежно появляется соблазн для еще большего эффекта нарушить и другое. Расширив тем самым поле принимаемых эффективных решений.
Итак, пассивность или активный произвол "солдата партии" – есть ли здесь иной выход? Особенно для деятельной натуры?
Мне кажется, что выход есть, но он открывается для людей, освободившихся не только от пут инструкций, но и от целей властей, от исполнения партийной воли и одновременно (и это самое главное) способных самостоятельно вырабатывать новую мораль и законы общежития, как говорится "угодные Богу и людям". Но для этого таким людям надо находить такие жизненные области, в которых можно существовать и работать по своей воле и естественным законам, т.е. по возможности, вне сферы партийных указаний и инструкций (чтобы не навлечь на себя разрушительных гонений и не втягиваться в еще более разрушительную борьбу с ними). Только так возможно найти выход из альтернативы "или пассивность, или произвол партийной активности"…
"И кто вы думаете, отличился? – Никулин назвал фамилию директора совхоза. -Первомай еще не отпраздновали, и вдруг влетает этот "чемпион" в райком: "Товарищ секретарь, совхоз сев закончил!" Рука у виска, сапоги по-военному щелк. Я аж в кресле подпрыгнул: "Дурья твоя голова! Зачем спешили?" Хотели, мол, быть первыми в районе. -"Так ведь не будет у тебя хлеба-то!"
Так и вышло: район собрал по 16 центнеров с гектара на круг, а "передовик" – всего по шесть. Дело давнее, товарищ работал после того случая, не жалея себя… Но как же неистребима привычка – отрапортовать, да обязательно первым, а там хоть трава не расти. Вот она, бывает, и не растет".
Нет иного выхода, кроме самостоятельной работы людей, и сам автор книги начинает это исподволь понимать. Так, во всяком случае, можно понять некоторые места его книги.
Привлекательная черта Л.И.Брежнева, как он самообрисован в книге, является его уважение к людям, их жизненным потребностям и традициям, даже если они не вписываются в привычные для нас газетные образцы. В этом он как бы остается верным дедовскому, крестьянскому началу в себе. Эта черта проявляется не совсем открыто, но достаточно явственно – от дружеских шуток по адресу некоего директора-украинца, который пашет землю тонким пластом, в то время как украинцу пристало себе сало резать только толстыми ломтями – до недвусмысленной приязни к рынку:
"Заглянул на базар, который многое может сказать опытному взгляду. Это ведь своего рода барометр хозяйственной жизни любой местности, зеркало обычаев, традиций".
О том же говорит и всегдашняя забота автора о личном хозяйстве сельских жителей вообще и целинников в частности. Это кажется странным для активного участника коллективизации и раскулачивания, но вот – факт!
"Разговорился с ними, стал спрашивать, в чем нуждаются, как налаживается жизнь. И вот что услышал:
" Бочек нет. Огурцы солить не в чем". -" Поросенок нужен, а где купить?" - "Телку хорошо бы завести…"
Что тут скажешь, вопросы не пустые. Завозилось на целину много всего. Но вот, оказывается, нужны обязательно бочки, и живность нужна. Причем не только как хозяйственное подспорье. Еще в первый год видел новоселов, которые в одной руке несли чемодан, а в другой – корзинку со щенком или кошкой…
Можно было счесть это проявлением человеческих слабостей. Но жизнь научила меня понимать их, относиться к ним с уважением. Сам в детстве любил наблюдать, как парит над крышами голубиная стая. Конечно, главным на целине были для нас миллионы гектаров и миллиарды пудов, но надо было помочь людям обзавестись и личными огородами, скотом, птицей. Без этого и миллионы с миллиардами не очень бы вышли. Сельский житель без подворья – что дерево без корней…"
Как же этот эпизод похож на малоземельскую историю, когда бойцы притаскивают на передовую, на смертельный плацдарм молочную корову для раненых. Как они ей радовались вместе с политкомиссаром Брежневым! Конечно, эти эпизоды можно рассматривать и как внимание комиссара к простым солдатам хозяйственного фронта, т.е. как составную часть все того же воинского стиля в хозяйственном руководстве. Но на деле из такого отношения могут следовать и более серьезные следствия, что сегодня выражается в стимулировании развития личного огородничества, поощрении внепланового местного производства с.х.продуктов, и развитии местной инициативы – не только при выполнении задач центра, но и задач собственного обеспечения:
"Когда приходилось критиковать иных директоров за то, что они кормят людей одной лапшой и затирухой, то в ответ всегда слышались требования: нет фондов, дайте фонды! Слов нет, на ряд продуктов централизованные фонды надо иметь и для деревни, но какие фонды можно требовать на картошку, капусту, огурцы, арбузы? Все прекрасно может расти в любом хозяйстве. То же самое можно сказать о яйцах и молоке. Крестьянин испокон веку имел своих кур, торговал яйцами в городе, почему же теперь он должен получать каждое яйцо по нарядам из Москвы?
То, o чем пишу, весьма актуально и поныне. Есть еще немало руководителей, которые только тем и живут, что надеются на всемогущие фонды, не задумываясь, а где же их государству взять? В нашей стране надо использовать любую возможность, каждый клочок земли, чтобы всюду увеличивать производство с.х.продуктов, иметь "приварок" к нашему общему столу. Бывает, едешь в поезде, а за окном нет-нет да мелькнут засоренные участки, которые вполне бы можно возделать, посеять травы, развести скот. Ведь все это поможет лучше обеспечить население за счет местных ресурсов, а не возить, например, помидоры, огурцы с юга, а яйца, творог, молоко за сотни километров.
Обо всем этом необходимо помнить партийным, советским, хозяйственным органам, руководителям промышленности. Они обязаны развивать вокруг больших и малых городов крепкие сельскохозяйственные базы, иметь специализированные комплексы и подсобные хозяйства, чтобы вдоволь иметь в магазинах картофеля, мяса, молока, зелени, фруктов…"
Вся эта программа выглядит очень хорошей, но только не надо забывать, что выдвигает ее нынешний "Верховный Главнокомандующий", который даже с тенденцией падения численности личных и подсобных хозяйств на целине пытался бороться административными методами, по-петровски, в воинском духе:
"Число коров в подсобных хозяйствах сократилось,.. неведомо куда исчезли тысячи гектаров бахчевых, овощей, картофеля… Страна жила трудно, а мы недополучали огромное количество продукции. Пришлось принимать срочные меры. Выделили средства, земли для подсобных хозяйств, завезли удойный скот, строили парники, записали их продукцию в планы совхозов и строго требовали с директоров выполнения…"
И все же общая заинтересованность в развитии местной и личной инициативы у автора – очевидна. Особенно теперь, когда он занимает высший пост в государстве, и вся страна как бы стала его собственным хозяйством. Теперь ему все интересно и важно:
"Однако вот о чем приходится постоянно напоминать: "заднего края" в народном хозяйства нет. Встречаются еще товарищи, которые готовы орудовать миллионами и миллиардами, а так называемые мелочи упускают из вида. Между тем одна из ключевых задач – это бережное, рациональное использование всего, чем мы располагаем, что произведено в стране. Расточительство недопустимо, и чем больше размах экономики, тем болезненней сказывается такой нехозяйский подход".
Нет мелочей в народном хозяйстве и потому нет в нем основных и неосновных направлений и областей развития. Все отрасли и области нужны и требуют рационального и эффективного развития. В этом и заключается экономический подход, и он очевидным образом противоречит воинскому стилю руководства, правилу добиваться победы любой ценой в избранном произволом начальства направлении. Здесь сам Брежнев противоречит главному опыту своей жизни, как бы выходит за его рамки на новую, более высокую ступень. На примере Хрущева он осуждает произвольные верховные волевые решения, волюнтаризм, сравнивая его даже с бессмысленными стихиями.
"Обсуждался вопрос о строительстве дорог на целине. Большинство стояло на том, что дороги нужно строить шоссейные… пусть это и дороже, и дольше… Однако Н.С.Хрущев считал, что целесообразнее построить несколько узкоколейных железных дорог, к которым, как он говорил, можно будет подвозить хлеб из глубинок. Никакие аргументы против этой идеи во внимание приняты не были. Так была построена сначала узкоколейка Кустанай-Урицкое, а затем Есиль-Тургай. Это была ошибка, обе дороги практически не сыграли ожидаемой роли в вывозке хлеба и вскоре были разобраны.
Привожу этот факт не ради того, чтобы показать, что партийный, государственный деятель обязан быть одновременно дорожником, экономистом, инженером и т.д. Нет, он должен владеть как законами общего развития, так и опираться на конкретные научные и практические знания. И, во всяком случае, не может считать себя единственным и непререкаемым авторитетом во всех областях человеческой деятельности.
Современные экономика, политика, общественная жизнь настолько сложны, что подвластны лишь могучему коллективному разуму. И надо выслушивать специалистов, ученых, притом не только одного направления или одной школы, надо уметь советоваться с народом, чтобы избежать всякого рода "шараханий", скороспелых и непродуманных волевых решений. Особенно опасны они, когда речь идет о всестороннем хозяйственном и coциально-культурном освоении целого географического региона, о длительной политике в нем, об умении заглянуть далеко вперед".
А вот еще более интересное признание. Когда первый горький опыт целинного хозяйствования показал непригодность многих традиционных приемов хозяйствования на новой земле, необходимость переучивания на ходу и в условиях огромных потерь, связанных с начавшейся ветровой эрозией, в особенности, пришлось обращаться к опыту Т.С.Мальцева и иных местных агрономов: советы от них были получены, но вместе с тем стало ясно, что и эти советы нельзя распространять сверху как команду:
"Многое стало мне ясно. Но коли так, спросит читатель, то почему полезный опыт не распространялся мгновенно по всей целине? Отвечу: есть более страшный враг для земли, чем (отвальный) плуг и сорняк – это навязывание ей всевозможных "рекомендаций". Слишком много их было и слишком дорого они стоили стране, чтобы не понять: команды сельскому хозяйству по самой его природе противопоказаны. И хотя, сознаюсь, очень хотелось порой "ускорить" и "нажать", я себя от этого удерживал. Надо было дать людям самим во всем разобраться, чтобы выработался коллективный опыт".
Вот главный вывод: команды противопоказаны сельскому хозяйству! Я только добавил бы, что команды противопоказаны не только сельскому, но и любому хозяйству, всей мирной жизни. Сам Брежнев произнес эти слова, сам он сделал такой вывод, но насколько он сам осознает его значение? Способен ли он понять, что этот вывод во многом зачеркивает его прочие уроки воинского стиля руководства. Сможет ли он, например, критически переоценить собственный опыт "мгновенного" освоения целины, который для страны вылился в огромную растрату человеческих и материальных сил (в сравнении с нормальным, постепенным освоением и реконструкцией всего сельского хозяйства)?
Сам Брежнев приводит множество примеров бестолковщины и неэффективного хозяйствования в условиях "мгновенного" освоения целины. Но еще больше горечи и возмущения испытывали низовые работники. К своим собственным воспоминаниям я хотел бы добавить отзывы двух людей. Одного из них, М.А.Поповского я уже упоминал:
"Почти полтора месяца, переходя из района в район, брели мы в наших резиновых сапогах по весенней грязи, ночевали в caманных домишках вповалку. Начали мы бодро, но вскоре у почвоведов и у меня настроение испортилось. Почвоведы установили, что под распашку выделены совершенно непригодные земли: солонцы, солончаки, неудоби. Специалисты шли в райкомы, райисполкомы, размахивали своими картами, показывали местным начальникам образцы почвы, пронизанные кристалликами солей. Они требовали, чтобы непригодные земли из планов были выброшены или предварительно промыты. Но местные чиновники ничего не хотели слушать. "Любыми средствами,- говорили они нам – надо выполнить задание партии и правительства, распахать 13 миллионов. За невыполнение плана выделения земель нам головы снимут".
…Потом я сочинил письмо на имя Хрущева. Очерк мой, естественно, никто не напечатал, а письмо на высочайшее имя тогдашний главный редактор "Литгазеты" С.Смирнов спрятал к себе в стол и не дал ему хода".
Другой автор – известнейший очеркист Юрий Черниченко, написал в книге "Русский чернозем", М., 1978г. следующее:
"Целиноградская область до внедрения почвозащитной системы собирала по 7 центнеров с га (в среднем за пятилетие 1961-65гг..) В период освоения системы (1966-70гг.) она получила по 7, а освоив основные элементы, подняла урожай в среднем за трехлетие (1971-73) до 11,9 центнера… А в опытном хозяйстве института Бараева имели урожаи в те же годы: 11,2 – 13,9 – 18,0?
…Разумеющему довольно. Толковать, что целина осваивалась дважды, что к началу 60-х годов безграмотность и администрирование привели новый зерновой район к краху, былая ковыльная степь превратилась в пыльный котел, в рассадник овсюга, что сложный технически и психологически переход к плоскорезу, к сохранению стерни, узаконение паров и новых сроков сева смирили и пыльный пожар, и разгул сорняков, толковать об этом незачем…
…Целина осваивалась дважды. В первое десятилетие пыльные бури приобрели такую разрушительную мощь, что встал жуткий вопрос: быть или не быть новой ниве между Волгой и Обью?
В Кулундинском целинном совхозе был снят маленький драматический фильм - "Кулунда: тревоги и надежды". Там все – и черное солнце над степью, и поднятые в небо миллионы тонн плодородия, и брошенные дома, и смятение хлебороба…
Для людей зарождающейся школы борьба с эрозией стала делом жизни в буквальном смысле слова: чтобы дышать, черпать из колодцев воду, выращивать в палисаднике, за камышовым тыном, капустную грядку или куст георгин, нужно было осадить клубящуюся пыль…
…Разумеется, все определила обстановка – озонная обстановка мартовского (1965) Пленума ЦК партии, назвавшего вещи своими именами и бросившего большие деньги, заводские мощности, металл, конструкторские силы на оздоровление целины… Но разве это заслоняет личный фактор? "
Итак, "целина осваивалась дважды". Если считать, что более-менее приличные урожаи начали получать только в 70-х годах, то она осваивалась более 17 лет. 17 лет неудач, разочарований и поражений. В такие сроки вылилось на деле "мгновенное" освоение целины, неотличимое от тяжелейшего хозяйственного провала. Способен ли автор "Целины" на такую переоценку своих подвигов? От ответа на этот вопрос зависит его способность к своему развитию как руководителя.
Книга "Целина" почти не оставляет на это надежд. Желание преувеличить достижения последнего времени и свои собственные заслуги – все это говорит об угасающей способности к самокритике и самообучению (а ведь только такое возможно для автора "Целины").
Надежд на изменения к лучшему у нас немного, хотя и исчезли громогласные кампании и прожекты – то целина, то кукуруза, то укрупнения, а сегодняшние прожекты и проекты вроде всеобщей мелиорации или животноводческих комплексов осуществляются с гораздо меньшим трезвоном, более спокойно, при огромных капиталовложениях, первоочередных поставках оборудования и материалов, но тем не менее – все также неудовлетворительно: по-прежнему производительность мала, потери велики, дефицитность продуктов и нехватки не исчезают. В чем же дело? – На мой взгляд, в том, что несмотря на уважение к самостоятельным хозяйственникам и их инициативе, главным и всё определяющим остается воинский дух в брежневском руководстве:
"И сегодня на мой рабочий стол в Кремле регулярно ложатся сводки о ходе весеннего сева, о состоянии всходов, о темпах уборки. По давней привычке сам звоню в разные зоны страны и когда слышу товарищей с Кубани, Приднепровья, Молдавии, Поволжья, Сибири, то уже по голосам чувствую, каков у них хлеб…
Ради роста производства зерна, мяса, овощей мы выделяем теперь огромные материальные и денежные ресурсы, о каких в те годы не могли и мечтать. Внедряем новейшую технику, перевооружаем сельское хозяйство, последовательно вводим специализацию и концентрацию производства, принимаем такие комплексные программы, как преображение исконных русских земель Нечерноземья – это сегодня наш передний край".
По-прежнему остается планирование операций, фондированное (централизованное) распределение всех материальных ресурсов, остаются в силе множество финансовых и административных ограничений, чуть ли не уставного порядка. Командный стиль продолжает довлеть, не позволяя людям хозяйствовать наилучшим образом.
Получается, что автор "Целины" осознал порочность административных, воинских методов в их наиболее грубом, карательном аспекте, но продолжает отстаивать их в "хорошем", "культурном" и даже "терпимом" качестве.
Однако и такой мягкий стиль централизованного руководства не может привести нашу экономику к освобождению людской инициативы и успеху. Последнего можно добиться только действительным отказом от "воинского" руководства и тотального планирования – и "плохого", и "хорошего"…
А что получается сейчас? – В деревню направляются огромные деньги и ресурсы, но встречают не "хозяев", а "солдат-исполнителей партийной воли", способных в своем усердии эти средства только погубить. И чем больше Брежнев будет стараться наскребать эти деньги ради подъема сельского хозяйства, тем больше их загубят, тем более тяжелый грех возьмет на свою душу. Эти "бешеные деньги" только развращают селян своею легкостью и отвращают их от личного подсобного и иного хозяйства, раньше просто необходимого для жизни.
Рост производительности труда в передовых хозяйствах из-за внедрения новейшей технологии с.х.производства, съедается снижением личной трудовой активности сельских жителей, бросающих свои огороды и переходящих на городские продукты. Причем тенденция роста потерь и снижения трудовых усилий – нарастает, становится преобладающей, что грозит ничем иным, как сельскохозяйственным и продуктовым кризисом. И тогда никакое хорошее руководство не спасет страну от голодной и социальной катастрофы. Спасти нас от нее сможет только отказ от "воинского стиля руководства" и как можно быстрее. Дано ли будет осознать это автору книги "Целина"?
Наше положение сейчас мне напоминает предреволюционную Россию, когда жестокое крепостничество было отменено, но барские привилегии и руководство в значительной степени сохранились и никак не давали сельскому хозяйству выйти из тисков отсталости. Только сегодня положение – хуже.
Мне хочется закончить этот разбор еще одной выдержкой-историей, вспомянутой Брежневым из стародавних времен. Она, как мне кажется, показывает пристрастия и предпочтения автора "Целины", а тем самым в некотором роде намекает и на нашу судьбу:
"Ночевал как-то в одной деревне в бывшем Галкинском районе Павлодарской области… Вышел утром за ворота, прошелся по деревне и был немало удивлен. В ней тянулись всего две улицы, но на одной возле домов кое-где стояли деревья, другая же была совершенно голой. В чем дело? И тогда председатель рассказал мне такую историю.
Приехал когда-то в эту деревню из Омска губернатор… Приехал и велел каждой семье посадить возле своих домов столько деревьев, сколько было членов семьи. Через три года губернатор вновь заехал в деревню проверить, как выполнен его приказ. Смотрит: у одних домов деревья посажены, у других по-прежнему только пыльные пустыри. Губернатор приказал вывести всех жителей на единственную в ту пору улицу и поставить каждую семью у ворот своего дома. Затем вручил солдату ремень с тяжелой пряжкой и пошел вдоль улицы. Тем, у кого деревья были посажены, говорил спасибо и давал серебряный рубль. А тем мужикам, что нерадиво отнеслись к делу, приказал ремня всыпать: сколько деревьев не прижилось – столько и ударов. И губернатор при этом покрикивал: "Ты, Василий, норови пряжкой, пряжкой! "
- Вот так и появились деревья на улицах – закончил рассказ председатель и засмеялся.
Шутки шутками, но бороться за озеленение новых совхозов тоже приходилось уже тогда. И теперь, приезжая на целину и видя, как утопают в зелени совхозные поселки, шумят тенистые парки, цветут яблони и вишни, я с улыбкой вспоминаю историю с омским губернатором…"