Уважаемый Саша! Ваше письмо от 28 марта 1985 года меня очень тронуло искренним негодованием на наше бездействие. Мне понятны Ваши чувства, понятно Baшe отрицание нашей бесконечной говорильни, в которую и я тоже вношу свой вклад, грешен. По-моему точно сказано, что в наших условиях книги становятся одним из видов наркотиков, "духовной сивухи", - кто-то сказал раньше.
Вы не производите впечатление болтливого человека, скорее, молчуна… И все же… Вы человек Действия, но как начинается Действие? Судя по Вашему письму, оно начинается со слов проповеди меж членами какой-то Группы о том, как надо действовать, чтобы осуществить Братство отношений или какой-то иной "юношеский идеал". - И сразу же терпите поражение. Когда с Вами соглашались, то делали это понарошку, лишь бы проповедник отстал, до серьезного разговора, наверное, дело и не доходило (может, за исключением одного человека, который снизошел до объяснения, что на все "высокие словеса" ему начхать, хотя, наверное, это и не совсем так, просто он высокое понимает по-другому, а объяснить Вам, а может и самому себе, внятно не может).
Да и как же иначе? Откуда Вы можете быть уверены, что именно Ваше предложение – правильно для всех? Я вот лично не oбoльщaлся, когда со мной соглашались (это бывало очень редко, потому что мои предложения бывали чаще непривычными, да и предлагал я всегда несмело, без веры в собственную непогрешимость). Мой максимальный успех – если со мной начинали резко и заинтересованно спорить. В этом споре я мог надеяться на сближение позиций, понимание и… в перспективе совместные действия. Но жизнь проходит, а результаты – почти нулевые.
Ни в коем случае я Вас не осуждаю, как не осуждаю самого себя (ведь из той же породы). Но уверен, в своих неудачах мы виноваты сами, потому что не действуем, а призываем к действию, говорим, т.е. не выходим из числа говорящих в разряд действующих.
Вы говорите, правда, что действуете, но Ваши действия никому не видны, даже самим близким. Я этого не понимаю. Нe понимаю, почему Вы скрываете свои действия – эти единственно стоящие аргументы - ведь только практика, действия обладают реальной доказательной силой.
К сожалению, я не действую, вернее, действую в недостаточном размере – и мучаюсь от этого своего греха. Если же Вы действуете сами – то дайте увидеть их, убедиться в правильности и, может, Вы станете примером не только для меня.
Нo для этого действие, конечно, должно быть открытым. Закрытое действие для меня уже заранее скомпрометировано – почти во всех случаях. Ими я просто не интересуюсь.
Не могу удержаться и не привести исторический пример правильной жизни - Махатма Ганди. Вот для кого книга никогда не была словоблудием или наркотиком, но всегда руководством к действию и изменению жизни. Вот кто никогда не ограничивaлся словами, а всегда и прежде всего действовал! Он "говорил", "показывал" своей жизнью, своими делами, и каждый мог последовать ему. И находились такие, и следовали, в конечном счете вся Индия и, надеюсь, не только она. А вот у самого меня нет сил и ума сделать самому такие же первые шаги.
И потому нет у меня прав не только упрекать кого-либо, но даже звать куда-либо, раз несмышленен и бессилен. Пока я могу только ставить вопросы и надеяться на пример более сильных людей. Может, из более молодых. Ведь должны они появиться.
Когда мне исполнилось 16 лет, существующий порядок вещей перестал меня удовлетворять. Я остро ощутил потребность в чем-то новом, необычном, потребность в нетривиальной деятельности. Между тем в то время у меня была довольно нетривиальная компания (буду в дальнейшем именовать ее Группой), входящая как часть в некую вовсе нетривиальную систему. Членство в Группе и вытекающая отсюда причастность к системе давали мне много возможностей для деятельности, которых начисто лишен рядовой московский тинэйджер. И возможности эти без использования не оставались. Да, времяпрепровождение Группы никак нельзя было назвать тривиальным, но тем не менее к описываемому времени я уже перестал воспринимать Группу как средство своего развития и начал ощущать ее скорее как ограниченность, которую необходимо преодолеть. Конечно, подобные настроения овладевали мной не впервые (помню, что еще чуть ли не в 1-м классе я собирался ни много ни мало поднять восстание в школе). Но тут впервые за настроением последовали действия.
Целью своих действий я поставил преобразование существующих в Группе отношений с тем, чтобы они переросли в братство. Конечно, сейчас я улыбаюсь, вспоминая об этом наивном юношеском утопизме. Разумеется, идея братства была совершенно не разработана логически и опиралась лишь на неопределенные эмоциональные устремления. Но все же для великого дела несения идеи в массы худо-бедно, но была выработана программа конкретных действий.
Прежде всего, я, естественно, обратился к самым развитым, с моей точки зрения, личностям Группы. Личности поняли, личности поддержали. Помню, в каком восторженном состоянии я пребывал. Сегодня мы изменяем Группу – завтра мы изменим весь мир, так мне казалось. А как же иначе, если мы молоды, полны сил, мы дружны, сплочены, если у нас, наконец, великие идеи!
Но очень скоро от моих первоначальных восторгов не осталось и следа. Дело в том что, несмотря на великое множество произнесенных красивых слов, несмотря на горячие заверения в необходимости деятельности, никто почему-то не торопился с выполнением взятых на себя обязательств по претворению великой идеи в жизнь. Я мотался по Москве, тормошил то одного, то другого: "Ну, как же так, ребята, ведь договаривались же…" Но от моих призывов ничто не изменялось. Все вышеизложенное, пользуясь музыкальной терминологией, можно назвать темой. А затем… Затем последовали десятилетия вариации на эту тему. Развивались исходные идеи, развивались методы действия, менялись люди, с которыми я работал, но общая схема оставалась прежней.
Пятьдесят человек пытался я сделать своими сознательными сотрудниками. К этим пятидесяти можно прибавить еще небольшое количество тех, с кем я не делился прямо своими идеями, а пытался осторожно подтолкнуть их в таком направлении, которое позволило бы им самостоятельно придти к аналогичным идеям. Поскольку они, надо полагать, до сих пор пребывают в недоумении (и чего это Сталкер от них хотел?), считать я их все равно не буду. Итак, пятьдесят человек за десять лет. Много это или мало? Думаю, что не так уж мало, если учесть, что почти с каждым надо было работать индивидуально.
Только пять или шесть человек из этих пятидесяти пытались хоть как-то критиковать мои идеи. Что ж, спасибо и на этом, хотя уровень их критики оставлял желать лучшего (вообще надо заметить, что я достаточно сильно страдал от отсутствия критики. Все мои концепции, увы, отличаются известной доморощенностью, они выработаны в спорах с собой).
Лишь у одного человека хватило мужества по прошествии нескольких лет честно и прямо признаться, что никакие великие идеи ему не нужны, что вырваться за рамки обыденности он никогда стремился и стремиться не собирается. На мой взгляд – говорю без тени иронии – этот человек достоин всяческого уважения.
Оставшиеся сорок девять человек… Никогда они не действовали по собственной инициативе. Увы, единственным источником инициативы приходилось быть мне. Таким образом, немедленно возникала наша проклятая российская пирамида – наверху вождь, внизу исполнители. А поскольку пирамида, естественно, не была связана никаким уставом, регламентирующим обязанности ее членов, постольку всякую мою инициативу всегда ждала одна и та же участь. Образно выражаясь, я давал первоначальный толчок, и в среде возникали колебания, которые достаточно быстро затухали в силу инертности среды. Так было в тех случаях, когда возникала хоть какая-то имитация деятельности. Но нередко люди просто ничего не делали вообще, и притом – что меня особенно бесило – большинство с таким видом, как будто так и надо, будто мы не договаривались ни о чем. Меньшинство же чувствовало необходимость оправдать расхождение собственных слов с делом и в качестве оправдания избирало, как правило, метод личных нападок. Например: "Тебе, Сталкер, нужна власть, вот ты и занимаешься всякой непонятной деятельностью. А мы, слава Богу, не дураки, командовать собой никому не позволим, и в твоей деятельности участвовать не будем".
Да, на 17-м году жизни мне и невдомек было, какая это хитрая штука – человеческая психология. Достаточно, казалось мне, как следует все объяснить людям, и они поймут. Если они все поняли, взяли на себя обязательства и не выполняют их – значит, они – лжецы.
Действительно, рассуждал я в те времена, вот являюсь я к человеку и начинаю вещать о братстве. Но ведь получается, что своим вещанием я попросту загоняю человека в угол. Кто же, будучи загнанным в угол, признается, что плевать он хотел на всякие идеи? Человеку просто неудобно об этом сказать, и, естественно, он начинает врать: "Да, я согласен с тобой, надо нести идеи людям»… и т.д. и т.п. А потом, разумеется, ничего не делает.
Теперь-то я знаю, что подавляющее большинство людей, с которыми мне приходилось работать, соглашались со мной совершенно искренне. Но от сиюминутного теоретического согласия до практического действия – дистанция огромного размера.
За десятилетие бесплодных попыток пробудить людей от спячки мне пришлось с горечью убедиться в том, что реальная деятельность людей, вопреки их иллюзиям, определяется чем угодно, только не их сознанием. Напротив, сознание тем или иным образом подгоняется под деятельность. Собственный опыт заставил меня признать правоту положений исторического материализма. Ибо "что угодно, только не сознание" – это не что иное, как бытие.
Пришлось признать, что люди, наши российские люди, в сущности своей лишь марионетки, одинаковые, несмотря на чрезвычайное разнообразие форм их индивидуального поведения. Ибо чем более существенный – социально значимый параметр поведения человека мы возьмемся рассматривать, тем меньше увидим мы в нем свободы и сознательного действия, тем больше человек будет следовать традиционным формам деятельности. И наоборот, чем менее существенный показатель мы будем рассматривать, тем больше индивидуального мы увидим, тем более сознательным и обдуманным будет поведение индивида. По-видимому, в российском обществе личность действительно находится в чрезвычайно неразвитом состоянии. Ярко выраженных индивидуальностей сколько угодно, а вот личность, увы, отсутствует. Отсюда естественным образом вытекает и застойность российского общества.
Конечно, на словах все признают или, скажем более осторожно, большинство интеллигентных людей признает, что неудовлетворенность существующим порядком вещей – одно из величайших качеств европейского человека (или, как считают европоцентристы, Человека вообще), источник его деятельности, в конечном итоге – источник общественного прогресса. Но дело в том, что российские люди с чрезвычайной легкостью преодолевают эту свою "неудовлетворенность". Потребность в деятельности, взлелеянная, собственно, всего лишь чтением книг (ибо только в книгах российский читатель имеет дело с личностями, с деятелями, в его реальной жизни ничего подобного нет) – приходит в конфликт с нашими азиатскими установками на пассивность и бездеятельность, с бессознательным стремлением следовать традиционным образцам поведения. Конфликт этот разрешается однозначно. Потребность в деятельности не исчезает бесследно, она находит свое удовлетворение в иллюзорном мире, где живут и действуют. Этот иллюзорный мир дает человеку опять-таки литература (не случайно, по официальным данным, Россия - "самая читающая страна").
Таким образом, книга превращается в страшный духовный наркотик, во сто крат худший, чем обычные наркотические средства. Грибоедовский Фамусов был, наверное, не так уж неправ, произнеся свое знаменитое "Собрать книги все, да сжечь!" (Разумеется, в роли духовных наркотиков могут выступить и музыка, и философия, и вообще что угодно – но я говорю лишь о средствах, дающих иллюзию сопричастности деятельности).
Я, конечно, не претендую на то, чтобы быть единственной сознательно действующей личностью, затерянной в стане марионеток. По-видимому, и мое поведение достаточно жестко детерминировано моим социальным бытием через посредство подсознательной установки. Просто установка моя – на активность.
Вот и все. Сталкер.
P.S. Любопытно отметить, как реагируют люди, когда я делюсь с ними изложенными выше соображениями. Они, как правило, со всем соглашаются, даже глубокомысленно развивают некоторые положения – с таким видом, будто речь идет о ком угодно, только не о них самих.
Уважаемый Виктор! Насколько я себе представляю, со слов Алены у вас должно сложиться представление, будто я все "размышляю", "сомневаюсь и "выбираю пути", а сам, как и полагается российскому человеку, ничего не делаю. Между тем свой путь я выбрал еще десять лет назад и в общем остаюсь ему верен (это не означает, что я до сих пор декларирую идею братства – как я писал выше, исходные идеи и методы воздействия развивались все 10 лет). И не перестаю действовать – хотя эти действия Алене зачастую не видны. Саша