"Дача - не очень завидная участь для нормального мальчишки. Эти слова, наверное, не всем понравятся, но нам они служат оправданием собственного поведения."
В. и Л. СОКИРКО, 1968 г.
"Да, мне можно каяться, что я не смог вырастить в своем сыне хоть какую-то любовь к дачному (деревенскому) дому."
В. СОКИРКО, 2011 г.
Насколько же можно искренне, страстно, правдоподобно и убедительно ... ошибаться - просто удивительно. Дача для меня - очень важная, яркая и абсолютно незабвенная серия воспоминаний.
Сразу после появления дачи родители немедленно обнаружили, что оставлять меня на бабушку с дедушкой на две-три или даже четыре летние недели стало сразу куда проще, чем они немедленно и воспользовались. Прививать любовь к даче было не более осмысленно, чем воспитывать дыхание ... воздухом - я же ведь там просто жил, а моё воспитание было успешно делегировано старшему поколению.
Папа полностью ошибается, что я не помню, как происходило благоустройство старого дома. Мне это было БЕЗУМНО интересно и мне кажется, что я и сейчас помню всё до малейших деталей. Наглядно помню симпатичные полусгнившие пенёчки, на которых стоял дом. Помню, как из старого сарая окончательно вывозили мотоцикл предыдущего хозяина. Отлично помню, как я впервые заглянул через люк на огромный чердак. До сих пор могу показать, где этот люк находился (несколько левее лестницы, посерёдке) и на какую задвижку он закрывался (круглый корпус, похожий на велосипедный звонок, язычок выдвигался поворотом ручки в центре.) Помню, что когда копался подвал, папа внёс стройотрядовское предложение землю особо не вытаскивать, а распределить по площади под домом. Вытаскивать наружу было сложно, ибо фундамент уже стоял. Это работало до поры, до времени, но потом было решено утеплять пол, причём снизу, и тут-то выяснилось, что работать нужно практически лёжа (и без того низкое подпольное пространство оказалось завалено глиной, в которой тонули не только материалы и инструмент, но и сам производитель работ, т.е. папа). Пришлось землю выносить в лес. Утепление снизу оказалось непродуманным и неплотным, пол в старом доме по сей день холодный. До сих пор для меня является загадкой, почему не утеплили пор простейшим и дешёвым способом - положив банальный линолеум? Неужели паркет на Багратионовской и аутентичность половой доски были столь важны для бабушки? Трудно поверить, однако. Помню, как ворочался в подвале папа, вращая ледовый коловорот, которой должен был заменить настоящий бур. Колоссальная удача, что на пути была только глина, ибо пробить даже небольшой булыжник было технически невозможно.
Во всех деталях помню строительство второго этажа. Меня, однако, оттуда гоняли, хотя я был готов сидеть в самом уголочке и не мешать работе. Впрочем, на чердаке папа был весьма добродушен, понятное дело, работа с деревом куда приятней, чем бултыхание в глине, он даже улыбался и шутил. Получилось там всё очень даже хорошо, за исключением одной детали - лестница была поставлена посерёдке, а не ближе к входной двери, как следовало. Это было хорошо для детей - можно было сколько угодно лазить через откидную дверцу-лючок, но твёрдо для взрослого лба на выходе с лестницы наверх.
Больше десяти лет продолжалась "опупея" по перестройке простого и дешёвого летнего домика в надёжный и удобный "тёплый дом", но успеха было не больше, чем в превращении "Запорожца" в "Москвич". По большому счёту, старый дом следовало бы снести ещё сорок лет назад, а на его месте построить нормальный тёплый дом со всеми удобствами - было бы и проще, и дешевле. Думаю, что дед не решился на это, ибо его мысли были заняты заботами вокруг больной бабушки - ему было не до масштабных строек. В итоге, дед ограничился компромиссом, построив отличный дачный домик, но размером с домик дядюшки Тыквы.
Помню, как выйдя рано утром из дома, я обнаружил, что клубнику пропалывают как-то странно: не выдирая старые листья и оставляя новые, а выдирая все кусты целиком. Я спросил, планируется ли на этом месте сажать новую клубнику, и мне ответили, что нет - клубники здесь вообще больше никогда не будет. А как это так, расстроился почти до слёз Тёма ("была жила себе клубника, и тут раз - её больше тут не будет. Никогда.") - а будет тут Кухня. Кухня? У нас уже есть кухня. Да нет, не кухня, а Кухня - такой маленький домик. Ну, если здесь строится маленький домик, то тогда, может это и хорошо. Маленькие домики - это хорошо для маленьких людей. Помню, как по требованию Стреляева дед заложил половые балки очень близко друг от друга, а потом полтора дня пилил пазы обычной ножовкой. Помню, как хвастался Стреляев, что, проходя по тогда ещё очень узкой тропинке вдоль забора, он заметил отклонение от вертикали на полтора сантиметра и потом долго корячился с дедом "выправляя вертикаль" строящейся кухни.
Помню, как водонапорный бак стоял на брёвнышках и собирался упасть. От него шла почти горизонтальная труба, которая заканчивалась на углу, не пересекая никаких дорожек. Водонапорную башню варил профессиональный сварщик за какие-то немыслимые деньги - кажется больше, ста рублей ( 140? 150?), а поднимали вверх большим весёлым коллективом родительских друзей, которым было не западало поработать тягловой силой. Уже потом, когда бак был успешно водружён наверх, папа собственноручно отрезал сварочной дугой угольники, на которых держалась железная труба - ворот.
Я не забыл подробностей и деталей строительства самого капитального здания усадьбы - дедовой беседки, и его переживания, что там зимой лежит снег, нужны были отдельные рамы - ставни для беседки. Отлично помню строительство забора, именно там наш папа постоянно требовал от нашего деда: "Нет, папа, давайте же дальше делать, нужно же на электричку успеть!".
Дедова мастерская - это вообще какая-то Шангрила - из деревянных наборов из "Детского мира" я мастерил там свои бесчисленные планеры и самолёты на резинке. Хотя я делал всё достаточно аккуратно, в соответствии с планом и инструкциями, самолёты не летали - они же были советские и были халтурно сконструированы, как и всё в той стране. (Недавно купили для Тани аналогичный набор для изготовления корабликов, сделано где-то в Ярославле. Таня канцелярита инструкций не поняла, я делал всё сам. Что бы вы думали: либо переворачиваются и тонут, либо кренятся и черпают через борт, после чего всё равно тонут. Такая вот родная история.)
Можно до бесконечности продолжать воспоминания из моего дачного детства - может получиться этакая длиннющая новелла, хотя вряд ли это кому-нибудь интересно, кроме как мне самому и разве что ближайшим родственникам. У меня цепкая зрительная память и я помню много, на удивление много из тех лет.
Но вернусь к нашей теме, теме Тёмы и старого дома. Эмоционально для меня старый дом всё ещё не старый. Я оккупировал второй этаж, сразу же, как только там высохла краска. Это стало МОИМ местом, первой в моей жизни МОЕЙ комнатой. Раньше мне приходилось делить угол за шкафом с сестрой, потом проходную комнату - с братом (сколько лет я потом ругал себя, что в десять лет просчитался и выбрал бОльшую проходную комнату, не подозревая о том, что она проходная). Комната на втором этаже была надёжно отгорожена от всех - родственники кричали мне снизу, если им чего от меня было нужно. Лестница надёжно скрипела, заранее предупреждая о подходе неожиданного визитёра. Окно в сад (так и хочется написать: "в вишнёвый сад") снабжало замечательными ночными запахами и шорохами. Комната была забита под завязку кипами дурацких книжек, из которых при желании и удаче можно было найти что-то для чтения. Я клеил там свои пластмассовые самолётики, затем многогранники из белой чертёжной бумаги, а затем раскрашивал их гуашью и, разумеется, много читал и мечтал обо всём на свете, например, о том, что мои деревянные самолётики всё-таки полетят.
В соседней, проходной комнате, которая была даже вроде и не комната, а так прихожая к моей однокомнатной квартире, стоял огромный и великий белый Сундук, сопровождавший деда ещё с военных времён - в нём поставляли на фронт какие-то особо ценные авиаприборы. В нём всегда находилось что-нибудь интересное из родительского архива. Там же хранился мой персональный архив - бумажно-материальная часть меня. Уже в десять лет я точно знал из родительского воспитания, что человек живёт в своих бумагах: нет бумаги - нет человека. Мой школьно-институтский архив был бездарно вышвырнут родителями во время очередного перетряхивания Сундука. Я могу понять, когда выкидывают архив мертвеца, хотя всё равно это похоже на вышвыривание костей из могилы на помойку. Выкинуть же архив своего сына, с которым ты еженедельно говоришь по телефону и ничего ему про это не сказать - это просто ... сумасшествие. Но даже чокнутые родители остаются родителями, хотя место святотатства - белый Сундук - я постараюсь больше никогда не увидеть.
Пора заканчивать говорить про второй этаж старого дома - мой этаж старого дома, мой этаж моего дома. Пространство между стенками и крышей мы называли "закомарами" - от слова "закрома". В той закомаре, что рядом с лестницей, копились старые, ненужные бытовые вещи, как то почти сломанный пылесос или ободранный светильник, можно сказать - "приборы". В закомаре с другой стороны, которая ближе к отцовской чертёжной доске, что превратилась в часть перил, находились ненужные доски, фанера и другие строительные "материалы". Этот была моя дача - мой мир, куда я всегда пытался улизнуть, а не участвовать в сельхоз- и других работах.
Есть воспоминания и другого плана. Скажем, лестница. Именно стоя на той лестнице, я впервые осознал, что выражение "она вскружила мне голову" является не поэтической метафорой, а суровой медицинской правдой. Мне было, кажется, почти тринадцать, и я шёл показывать свой мир девочке на пару лет младше. Девочка была красивая, и я от волнения и головокружения чуть не скатился с лестницы вниз.
На следующий год родители устроили большую поездку на Украину. Даче в тот год мало досталось. Дальше - меньше. После восьмого класса июнь был в стройотряде, август - на Кавказе с КЮТом. После девятого: стройотряд, Саяны. Начинаются студенческие годы. Дача превращается в неприятную обузу - если родители допинают ногами, нужно прибежать, быстро-быстро что-то сделать и немедленно убежать. Дед слабел, стреляевский креатив уже не добавлял ему сил, а, скорее, утомлял. В семье образовался определенный статус-кво.
Под конец жизни деду, сидящему в своём кресле в беседке, была представлена Ася, и он нас благословил - а что он, собственно говоря, мог ещё сделать? Хоть и символическое действие, а всё равно приятно. Через пару лет там гремела наша запоздалая свадьба. На следующий день я закрыл дверь СВОЕГО дома, как оказалось потом - навсегда.
Я вылетел из своей комнатушки под крышей, как скворчонок из скворечника. Я научился летать не только во сне. Посмотрел СССР, затем облетел весь мир, и как турист, и как заправский космополит. Мои конструкции работают, и я не гоню советскую халтуру. Я даже научился водить самолёт, окончательно реализовав свою детскую мечту к полёту. В значительной степени я внутренне безмерно благодарен за случившееся именно родителям - именно силач-отец развалил Советскую власть и дал мне свободу к полёту. Спасибо, папа!
Обратно к делам дачным. Прошло несколько лет, и отец осознал своё окончательное сиротство, а также ответственность за оставленную ему недвижимость. С середины семидесятых по восьмидесятые он постоянно что-то строил на шабашках, ужасаясь советской расточительности и халтуре и восхищаясь ими. Началась ельцинская Россия, строить "на дядю" уже было не нужно, но очень хотелось построить что-то своё. Своё. По-своему. Для себя. Сыновья есть, деревья то ли есть, то ли нет, короче, не канает, а вот построить свой дом - это да. Казалось бы - дело благородное, не вопрос. Беда в том, что строительство ради строительства являлось в высшей степени советским действием. Кто-то выплавлял миллионы тонн чугуна, кто-то пахал целину, а кто-то строил дома. Отец категорически отказывался слышать, что на даче строить ничего не надо, уже всё и так есть, а строительный задор надо реализовать путём постройки для своих детей дома, а, лучше, нескольких домов в ближнем Подмосковье. Я в эти годы пытался сохранить свой мир, свой дом от уплотнительной напасти истошными воплями - где угодно, но только не здесь - оставьте наш старый, уютный мир без всяких перестроек! Я вёл себя, как советский пенсионер, действовал, как старый дед, с таким же нулевым результатом. Несмотря на все рациональные, иррациональные и нерациональные доводы, "хрень" в новоарбатском стиле всё-таки была построена. Но если с Новым Арбатом всё было понятно - нужна была свободная, широкая и прямая дорога для "членовозов" из Барвих в Кремль, то стройка коммунизма на участке №11 "холодильщиков" не могла быть оправдана ничем, кроме аргумента: "другие тоже строят".
Моя дача оказался изменена до неузнаваемости. Моего этажа моего дома больше нет, хотя внутри при свете лампочки без абажура может быть, изменилось немного. В общем, это ещё полбеды - мало ли где я жил за эти годы: "Было ваше - стало наше". Значительно хуже другое - если бы сами родители любили свой новый дом, мы бы могли за них тихонько порадоваться. Но дом, как он задуман и как он построен, оказался неудобным для жизни, т.е. не живительным, и, следовательно, не жилым. Там происходит не жизнь, а имитация жизни, жизнь, как может, пробивается в районе кухни, беседки и старой спальни. Галя старается, как может, но батрачить рано или поздно надоедает всем.
Главная беда заключается в том, что папа, надевший нам всем на голову этот новострой теперь требует его ... полюбить - полюбить как ... дачу, хотя он сам признаёт, что дача - это прежде всего память. Больше всего памяти о даче сегодня у Лёши, он же ведь единственный, который отцу помогал в его проектах. Хорошая ли это память - я не уверен, в любом случае, Лёша, похоже, уже переработал свой строительный зуд на юрловском доме. Тоша - самый "правильный" внук, для которого Хрень является не "хренью", а "Новым Домом" - был бы самым лучшим наследником, но до предпенсионного возраста, когда человеку хочется "осесть на землю", Тоше ещё ой, как не близко. Галя, наша любимая отличница, могла бы практически в одиночку заниматься землёй, при условии обустроенного и надёжного, хотя и весьма базового летнего быта, но папиными усилиями дача превращена в какой-то "двор из посёлка городского типа", а не "участок садового товарищества".
Теперь о вещах серьёзных. Мы можем сколько угодно ломать копья, писать друг другу письма и вести задушевные разговоры - это ровным счётом НИЧЕГО не изменит в судьбе Дачи. Если бы Дачный Дом был просто чуть большей версией дедовой Кухни, то он мог бы без забот простоять ещё десятки лет без значительного ремонта. Такая дача, на которой не надо работать, но можно тихонько растить розы, конечно, была бы наследникам в радость, а её рыночная стоимость была бы столь незначительна, что не вызывала бы соблазна продать для поправки финансов. Вместо этого мы имеет грандиозный "город-сад", в котором предусмотрено всё - от метро до ресторана "Седьмое небо" на шпиле телемачты. Отец построил свою мечту, но поддерживать её в работоспособном состоянии у него получается не лучше, чем чинить "Волгу".
Вопрос о судьбе дачи решается не Галей с Лёшей, и даже не папой с мамой, а Мишей. Если Миша честно и искренне берёт в руки "дед Витино" хозяйство и морально готов продолжать пенсионную жизнь в стиле деда Володи и деда Вити - с ведром и рубанком, постоянно подлатывая разваливающиеся мечты предыдущих поколений - то флаг ему в руки, мы все будем только рады. Если же это не так, и в руках Случей Дача будет только разрушаться, то, может быть, лучше передать её в "хорошие руки" вскоре после того, как она станет неактуальной для родителей. Ведь наш папа искренне верит, что дома, они почти как люди, и у них может быть своя судьба. Дома нередко переживают своих хозяев, и счастье дома в том, чтобы быть любимым и обухоженным, чтобы в нём звучал детский смех, а ведь произношение фамилии на табличке у входной двери особого значения не имеет, не так ли?
Тёма,
родом из Усадково.