Наше путевое общение с американской велогруппой продолжалось совсем недолго - 14 дней, из них только 9 ходовых, но зато предыстория его была необычайно длинной. Еще длиннее, видимо, окажется послеистория.
Эмоции от этого первого в моей жизни велопутешествия оказались настолько глубокими и разноплановыми, что трудно собраться, чтобы понять хотя бы себя, разобраться в логике собственных поступков. Ведь, получив массу улыбок и радостей от американцев, я, как никогда в жизни, резко разошелся с советскими участниками и тем самым закрыл для себя, Лили и Алеши возможность выехать на будущий год в составе общей группы в Калифорнию - как бы с ответным визитом. И ведь почти невозможно объяснить, почему я не жалею о потере такого "фантастического шанса".
История завязалась с полушутливого разговора с нашим соседом по лестничной площадке Мишей Харшаном о созданной им и имеющей прекрасные перспективы для роста фирмы по активному туризму для иностранцев в Советском Союзе. В моем повествовании и анализе Миша будет играть ключевую, хотя и несколько таинственную, как бы закулисную роль. Очень яркий и общительный молодой человек, Миша довольно быстро и без сожалений расстался со своей химической наукой и перешел на профессиональный туризм. Мастер спорта по водному туризму, он и сейчас играет большую роль в деятельности всяческих туршкол, соревнований и т.д. и т.п. И не только на внутрисоюзном уровне, но и с участием иностранных туристов. Как-то все это переплеталось у него с контактами в Комитете защиты мира... В общем, очень активный человек, и при этом, на удивление, простой и доброжелательный к нам.
Осенью прошлого года, известного бурными обсуждениями перспектив работы в новых кооперативах, наш сосед как-то заявил, что у него не просто кооператив, а собственная фирма по обслуживанию активного туризма иностранцев, и что ему скоро будет нужно множество помощников. Этот разговор зацепил нас, стал великим соблазном Действительно, почему бы в преддверии безработицы и неустроенности не воспользоваться счастливым соседством, соединив свою любовь к активному туризму с выгодной работой по обслуживанию интуристов? Короче, мы высказали просьбу иметь нас в виду, что и было принято с благосклонностью.
Никаких скорых планов на этот счет мы не строили, но сосед наш откликнулся по-деловому. Правда, не обладая никакими официальными туристскими разрядами и дипломами, мы в его глазах, видимо, не могли рассчитывать на участие в горных или водных походах с иностранцами, но вот участие в более простых велосипедных маршрутах он нам предложил практически сразу. И уже в начале января этого года в нашем доме с визитом появился мистер Дэвис из г. Санта-Крус, Калифорния, крепкий семидесятилетний джентльмен, с предложением обмена велосипедными группами. В этом году группа 10-12 американцев вместе с нами и нашими друзьями проедет по маршруту Ужгород-Киев (900 км по Украине), а на следующий год уже они организуют аналогичное путешествие по Калифорнии. Сам мистер Дэвис не может принимать участие в столь длительных велопробегах, но выполнит все поручения и пожелания. Нам был передан ксерокс намеченного американцами маршрута: Ужгород-Мукачево-Стрый-Тернополь-Винница-Киев. 12 дней по 80 км в день примерно. Основное пожелание - ночевки в частных домах, а не в гостиницах - ради общения с простыми людьми. Группа американцев - не только туристы, но и представители какой-то калифорнийской организации борьбы за мир, и потому им важны истинные человеческие контакты.
Все эти предложения вызывали у нас с Лилей подлинный энтузиазм. Все нравилось, хотя внутри сидело сомнение в собственных силах: сможем ли, не будучи велосипедистами, пройти наравне с американцами маршрут, сможем ли разговаривать с ними (я английский не знал вовсе, Лиля - немного самообразовалась). Но Миша нас подбадривал: "Велосипеды хорошие у вас будут, потренируетесь - проедете без затруднений. С языком, конечно, труднее. Один профессиональный переводчик Вам нужен. Может моя Катя (жена) с Вами поедет... в автобусе сопровождения? Нет? Ну, я найду. И пока позанимайтесь с Катей недельки две, начнете говорить, а дальше сами будете совершенствоваться, как я".
Конечно, со всем мы были согласны. Согласны были вести все необходимые организационные хлопоты, хотя с самого начала я как-то очень легкомысленно отнесся к ним, вернее, к нашему участию в организационной стороне, но понял я это много позже. Мы же тогда благодушествовали: подумаешь, организация похода: что в ней особенно сложного? Каждый год этим занимаемся: просматриваем туристскую литературу про достопримечательности на предполагаемом маршруте (детализация его) и немножко думаем о снаряжении и продуктах, если речь идет о ненаселенке. А тут - Украина...
Уехал Дэвис. Первые месяцы для меня самое сложное - было отобрать из наших украинских кадров наиболее выразительные по ходу будущего маршрута и сдублировать их для отправки в США по просьбе Дэвиса, но по адресу уже будущего руководителя американцев - Франклина Причарда III (Фрэнка). Одновременно ушло и наше первое, переведенное Лилей письмо с просьбой высказаться подробнее об их желаниях в будущем походе. По просьбе Миши письмо было переслано через аппарат СКЗМ (Сов.ком.защиты мира) - так, мол, проще и надежнее. В письме мы высказали и свои пожелания: сделать поход наиболее свободным, без твердого утвержденного в деталях маршрута: иметь возможность ночевать, где понравится, делать остановки или выходы в сторону, корректировать свой путь на ходу. Пожелание это не совпадало с представлениями Миши о необходимости для американцев твердо определенного маршрута и желательности предварительной проработки его через посылку во все городские и сельские советы писем от имени СКЗМ с просьбой организовать ночевку в частных домах "американо-советской миротворческой экспедиции" (что-то в этом духе). Посылая свое предложение о свободном путешествии через Мишу, мы рассчитывали, что он будет или возражать против такой "безответственности", и тогда мы будем искать компромисс между своими привычками и должным, или... на полное согласие у меня не было расчетов - ведь все же американцы...
К крайнему удивлению, Миша отправил наше письмо, никак не отреагировав на содержащиеся в нем предложения. На мой прямой уточняющий вопрос он ответил, светло улыбаясь: "Очень милое письмо... А с организацией похода - делайте, как знаете, как желаете... Приглашайте своих друзей, уславливайтесь. С моей стороны будет только помощь. Конечно, вам нужен будет профессиональный переводчик, хотя и самим учить английский неплохо, наверное, нужен будет специалист по велосипедам - я найду, не волнуйтесь..."
Ну что тут скажешь? - Просто сказка!
Хотя, конечно, и не работа, о которой вначале шла речь. Правда, Миша продолжал иногда поминать, что тем, кто будет много уделять внимания организации, его фирма будет особо платить, но для основного состава достаточным стимулом будет бесплатность велопробега (фирма берет на себя стоимость проезда и питания) и перспектива будущего путешествия по Калифорнии. Мы были согласны: ценность последнего стимула была столь велика, что ни о какой оплате мы не говорили, хотя и должны были нести основную часть организационных дел.
Довольно быстро Лиля поставила в известность наших туристских друзей, увлекавшихся велопоходами, и почти сразу многие из них загорелись согласием, так что мне пришлось вспомнить об ограниченности состава и просить Лилю умерить свою пропаганду. Одновременно и Миша начал называть со своей стороны возможных участников-профессионалов. Я с ним во всем соглашался, хотя и относился к подбору этих "кадров" с молчаливой и естественной подозрительностью. Как ни верь в гласность и перестройку, а своим нутром советский человек не может не чувствовать: ну, не может обойтись советско-американский велопробег без наблюдения и контроля - если не "органов", то профессионалов... Я это чувствовал и по своему врожденному оппортунизму заранее соглашался, раз иначе нельзя. Меня пугали только уверения Миши о нашей полной самостоятельности, искренности которых нельзя было не поддаться, несмотря на их очевидную фантастичность... Но разве наша нынешняя жизнь не фантастика по меркам предшествующих десятилетий?
Сначала речь шла об участии какого-то Назимова, большого спеца и профессионала, но со сложным характером, потом сам Миша его поменял на участие шестерки каких-то украинских велосипедистов... Но это уже был явный перебор, ибо вся концепция нашего семейного с друзьями похода с американцами затрещала (впрочем, мы и тут не возражали)... Не знаю, по каким причинам, но Миша отбросил и этот вариант, и в один прекрасный вечер привел к нам знакомиться свою новую сотрудницу 22-летнюю велосипедистку Аллу, которая будет вести в его фирме велопробеги, соглашаясь, естественно, помочь и нам.
Алла оказалась стеснительной, но крепкой миловидной девушкой. Познакомив и заручившись общим согласием, Миша постарался удалиться от дальнейшего участия, но это у него плохо получалось, потому что хоть Алла и бывала у нас еще несколько раз и звонила сама в Америку, но уже с мая началось ее длительное велопутешествие вместе с четой американцев от Молдавии к китайской границе (они совершали велосипедную кругосветку), потом поездки в Ленинград и с голландцами от Бреста к Москве, а Миша почти все время оставался за стенкой, легко доступным и авторитетным.
Алла тоже во всем соглашалась с нами, но говорила о желательности предварительного прохождения маршрута. Для нас это звучало странно, раз Миша согласился с предложением о свободном маршруте, и оно уже ушло к американцам. Ну, ничего, подождем их ответа-согласия. В отношении состава участников ее предложения тоже были весьма умеренными. Хороший товарищ Саша был прекрасным техником, способным взять на себя все обслуживание велосипедов, а еще одна семейная пара хорошо знала английский язык. Но и с нашей стороны желательно как можно меньшее количество народа. "Чем меньше, тем лучше, - убеждала она нас, - человек 6, это даст больше мобильности". Число 6 означало, что к Алле с друзьями могут присоединиться только нас двое - ерунда какая-то. Мы уже обещали участие пятерым (с отказом Лиды их стало четверо). В конце концов, итоговая цифра - 10 советских участников (не считая шофера автобуса).
Где-то в апреле состоялась первая встреча будущих участников на нашей квартире: друзей наших и двух друзей Аллы.
Володя играл на гитаре, Витя К. и Таня разговаривали о нагрузках и американских привычках, а Аллины профессионалы скромно и выжидательно отмалчивались. Потом зашел и Миша. Посетовал, что американские ответы-подтверждения пока запаздывают, но он уверен в конечном итоге. Насчет велосипедов для участников он говорил уже гораздо менее уверенно, твердо обещав только два (остальные под вопросом), зато известил, что решен вопрос с автобусом: какие-то энтузиасты веломобиля из Новгорода сами разыскали его через СКЗМ и предложили свой автобус в обмен на участие новгородского веломобиля в рекламных целях... Ну, чем не фантастика?
Произошел на этой встрече и неприятный эпизод. Обсуждая возможности меню ужинов-завтраков (ведь ночевать планировалось на украинских подворьях), наша Таня как-то неосторожно кинула привычную фразу: "Да что там сюсюкать! Как приготовим, так и сожрут. Обычные ж люди". Сентенция вызвала у Миши необыкновенную для нас ярость: "Ни в коем случае! Если Вы собираетесь ехать с таким настроением, то я Вас сразу же сниму с маршрута. Американцы очень впечатлительны. Если им не улыбаться, они тут же думают, что ты к ним враждебен, и обижаются"... Таня была сконфужена. Соглашаясь с Мишиными словами, мы понимали, что к Тане их не следует относить, она просто привычно пошутила, нам ли неизвестно ее гостеприимство и умение хозяйки. Но почему-то наши утихомиривающие слова на Мишу почти не действовали, он как бы лелеял свое отрицательное отношение.
В общем, наши друзья ему не понравились. Он не скрывал, что надеялся на более диссидентский состав, а тут - обычные "чайники" (так инструктора по велотуризму презрительно зовут новичков), хотя до сих не понимаю, зачем Мише нужны были бы в таком велопробеге мои диссидентские друзья. Если даже я оказался совершенно ненужным.
Встреча закончилась согласием с Аллиными друзьями, что, начиная с апреля-мая надо совместно тренироваться, готовить свои велосипеды (если от фирмы не будут), составить график дел и приблизительную смету расходов. Интересно, что при этом они очень настаивали на увеличении расходов на питание: "Ну, как можно закладывать 3 рубля в день на человека? Нет, не меньше шести..." (В конечном счете, они оказались правы, и наше питание по интуристовским ресторанам обошлось, наверное, еще дороже).
Совершенно неожиданно меня просили подумать о музыкальном обеспечении (не гитара Володи, а магнитофон) и даже о желательности взять с собой слайды. Понятно, что на такое лестное приглашение я согласился - и откуда они только знают о наших диафильмах? Но мысль была заронена, и хотя я понимал, что шансы на показ и понимание моих текстов очень малы, но желание испытать судьбу пересиливало, и в поход я взял с собой не только всю необходимую аппаратуру, но и 8, кажется, диафильмов на всякий случай.
С апреля начались наши с Лилей велосипедные поездки на двух купленных дорожных велосипедах (летом она купила еще и третий для Алеши), и одновременно занятия со мной азами английского языка. Будущая встреча с американцами стала как бы главным ожиданием нашей жизни. Не только Лили, но и моей, под ее влиянием. После утренних часовых поездок в Кузьминский парк мы стали выезжать загород - 40, 50 км, потом 100 км за два дня, потом 80 км - к себе на садовый участок, наконец, летом стали ездить туда по 100 км в один конец. Лиле, и особенно, мне это сильно помогло; на Украине нам вполне хватало сил не быть последними - а что еще нужно?
Языковая наша подготовка завершилась поступлением в июле на месячные кооперативные курсы интенсивного обучения устному английскому (притом, за счет фирмы). Эти курсы сами по себе стоят особого рассказа и нашей особой благодарности. Я был там, конечно, в числе самых последних молчунов, но Лилины успехи отметила даже учительница, "мисс Н. "
Изменился и состав нашей будущей группы. Вдруг, неожиданно, запросились Алеша с соседкой Машей, его сверстницей и главным товарищем по нашим походам (включая Алтай). В это лето они собирались на Алтай, но им разонравилась собравшаяся туда группа. Пришлось мне обращаться к Мише о расширении группы за счет двух 15-летних детей. На удивление, я не встретил от него никакого сопротивления: "Конечно, Витя, конечно. Ваши дети - какой может быть вопрос? Мне только Ваши недиссидентские друзья не понравились... какой от них прок... ну, гитара, конечно... Но разве они Вам помогают? Ну, так и что? Я был не только польщен, но и откровенно рад. Рад и за Алешу с Машей, что им еще в школьные годы может открыться мир, и за себя: нас уже будет четверо. Жаль, что нельзя брать Аню, которая с самого начала просилась, но мы сами ее отговаривали по полной негодности к велосипеду, а теперь она лето свое распланировала.
С другой стороны вдруг твердо отказался от поездки Витя К. по не совсем понятным для нас причинам. Но тут же на его место Володя предложил своего молодого друга-врача Федю. Переговоры об этом велись с Лилей, за утверждением она обращалась к Мише сама. Последний проявил очевидное нежелание утверждать Федора, но, добавив для приличия фразу: "А впрочем, решайте сами", он сделал ошибку. Лиля ее истолковала буквально, и с ее подачи я обещал Федору, что он поедет (хотя перед этим объяснял Тане, почему ее брат Костя ехать не может - вакансии заняты). Такого истолкования своих слов Миша не ожидал и потом неоднократно пенял мне за Лилино "женское коварство" и пытался как-то подтолкнуть к выживанию Федора. Я же его намеков просто не понимал: "Не устраивает Вас Федор - скажите ему об этом сами". Так, нет...
В конце июля был назначен двухдневный тренировочный (и даже испытательный) велопробег по Клинско-Дмитровской гряде - под руководством Саши-инструктора. Об этом условилась с нами Алла по телефону в один из своих нечастых приездов в Москву. Мы были рады этому походу - хотелось понять своих будущих спутников, окончательно условиться о совместных делах. К этому времени уже был известен и состав американских участников, и точные даты их пребывания в Союзе: с 10 по 23 августа.
Изменился и маршрут. По тому же телефону Алла сообщила нам, что представленный американцами вариант она проверила в особой библиотеке и нашла, что участок после Стрыя на Хмельницкий закрыт для иностранцев, и потому надо завернуть на Львов, ну а потом двигаться, как обычно. Мы поняли эти слова, как возвращение на проложенную раньше линию и продолжали начитывать про неё в библиотеке. На деле, уже в поезде выяснилось, что Алла изменила весь маршрут, а ее "дальше, как обычно" означало устремление по прямой накатанной трассе к Киеву. Единственное, что нам удалось добиться: это заезд в Почаев и Кременец, которые мы с самого начала усиленно отстаивали. Но, повторяю, разобъяснилось это только в поезде.
Известна дата выезда - куплены билеты до Чопа и обратные из Киева. Наконец, в июле мы с Лилей (с участием Маши и Алеши) немало побегали в закупках продуктов, главным образом соков. По опыту уже этого года Алла говорила, что американцы нуждаются главным образом в цитрусовых соках для питья на маршруте, лучше в мелкой металлической таре, по Мишиным каналам можно достать этот дефицит. Однако сам Миша объяснил, что его "канал" может дать лишь бумагу о содействии, которой сегодня невелика цена, и рекомендовал покупать то, что есть в магазинах. Он был прав, мы так и сделали. Счастливый случай, что Маша дозвонилась до распивочной на ул. Герцена, а наша знакомая смогла договориться и купить там 6 ящиков с полутора сотней полулитровых банок апельсинового сока с Кубы - американцы его потребляли с энтузиазмом. Содержимое же наших трехлитровых баллонов нравилось им много меньше. Но, в общем, за июль мы загромоздили переднюю своей квартиры ящиками и свертками... Здесь же стояла и упакованная стиральная машина "Малютка", доставшаяся нам по дедушкиному пенсионному удостоверению, к ней куча тазов и порошка - американцам необходимо стираться, а механических прачечных на каждом углу, как в США, у нас нет... палатки, каны, спальники...
Предложенный Темой 12-местный шелковый шатер на группу был испробован нами в велопробеге по Клинской гряде и отвергнут, как пропускающий дождь. Пришлось взамен брать нам традиционную брезентовую палатку - в ней привычней и уютнее.
Однако полного сбора участников в тренировочном походе не получилось. От "профессионалов" пришли только Саша со своей подружкой Леной. А с нашей стороны не пришел Володя Я., по неизвестным причинам, и двоих не было в Москве - нашего Алеши и Володи Д. Зато мы в первый раз увидели доктора Федора. Неожиданно этот поход оказался трудным лишь для двоих: нашей Тани и Федора. У обоих из них были в отвратительном состоянии велосипеды, ломались, но Таня еще и оказалась нетренированной и с болезненными последствиями от травмы ноги. Мы были поражены, что Татьяна, в гораздо большей степени велосипедистка, чем мы - и вдруг так плохо чувствовала себя на этой трассе, хотя и знала, что она - испытательная. После ночевки она уехала в Дмитров, понимая следствия этого решения, а Федор - тот доехал-таки, на самолюбии - и правильно сделал, хотя велосипед его разламывался чуть не на глазах.
Тяжело было переживать неожиданное поражение Тани. Стыдно за нечеловечность такого отбора, хотя сами же на него соглашались. Вот Миша, наверняка, обрадуется этому результату, он сразу Таню невзлюбил, но мы-то ее даже не защищали как следует. Мол, сама отказалась...
В общем, выбыли двое наших друзей - Володя Я. и Таня, зато сам Миша объявил, что поедет с нами, выкроив необходимые для этого две недели. Естественным образом снимался вопрос и о последних деталях подготовки. Наши расходы на билеты и питание Миша оплатил, а остальные средства для похода повезет сам.
За день до отъезда, вечером 6 августа последний сбор в нашем доме, где, кроме известного уже нам таинственно-молчаливого Саши, появляется трое совершенно новых лиц: подруга Аллы - Наташа, потом еще какой-то Сергей и некая Света. Самой Аллы опять не было, мол, по дикой занятости. Зато был, конечно, Миша, все улаживающий и устраивающий. Щедро распределял обязанности, кому быть завхозом (вроде Лиле), кому культоргом (вроде Володе) и т.п. Общее впечатление бедлама и трепа ни о чем. У меня, конечно, масса вопросов к Алле, побывавшей на маршруте - но ее нет, а о роли Наташи я еще не догадываюсь. Да и какое все это имеет значение, раз едет сам Миша.
Расходимся под сообщение, что наш автобус из Новгорода будет завтра в Москве, к обеду приедет сюда за имуществом общественным и личным, включая часть велосипедов. И на следующее утро Володя и Света забрасывают свои рюкзаки и велосипеды к нам для погрузки.
Последний день был уже совершенно фантастическим. Утро прошло в начавшихся еще вчера вечером переговорах с Мишей о нашей Ане, только что вернувшейся из Калининской области и собирающейся ехать к родственникам на Украину. Мы просили разрешить ей поехать с нами хотя бы от Ужгорода до Львова. Мои мотивы: один заранее купленный билет все равно пропадает, Аня просилась и продолжает проситься на встречу, сам Миша гарантировал, что участие наших детей в любом случае не может вызывать возражений... Однако на практике заколодило. Миша уверял, что мы и так уже перегружены слабыми членами команды, "пассажирами". - "Вот, если бы вместо вашего Федора" - говорил он. Даже о проезде на поезде до Ужгорода он не хотел слышать: "Вы прекрасно понимаете, что дальше Вы будете уговаривать взять ее в автобус, а автобус будет перегружен Вашими же слабыми друзьями... Они первые запросятся, а как в этом случае будет выглядеть моя фирма? Кого мы набрали?..."
Решили ждать до автобуса - вдруг шофер согласится, хотя мне заранее было ясно, что согласия не будет. Ну, в общем, может, я поступал и эгоистично, но думаю, по-человечески и не во вред делу. С отказом Миши нашей Ане пришлось согласиться.
К обеду и вправду явился автобус, не очень большой ПАЗ и уже прилично загруженный собственным веломобилем с имуществом и пятью членами новгородской команды - три велосипедиста, шофер и девочка Света - дочка их начальника Ивана. Об Ане теперь не было и речи - речь сразу и в напряженных тонах пошла о невозможности загрузить наше имущество и велосипеды. "Нам говорили забрать в Москве только восьмерых велосипедистов, а для груза Вам надо было фрахтовать специальную машину. Так всегда делается..."
"А что нам теперь делать? Куда девать все ящики-банки? - спрашивали мы. "А где мы будем спать, если весь автобус загромоздите своими банками и велосипедами?"...
Порешили все же, что вещи и продукты они как-то примут, а вот велосипеды придется нам везти самим в поезде... А как же мы теперь переправим и свои, и чужие велосипеды к поезду? Разбирать? Челноком?
Во всех этих нервных метаниях, переговорах и погрузках Миша неожиданно почти не принимал участия, полностью выведенный из "игры" телефонными звонками о болезни жены в заграничном плавании, о вылете ее с полпути из Исландии и о запропастившемся куда-то самолете - драматичное совпадение, вызвавшее бурю непонимания... Когда ошалевший от свалившихся известий Миша убегал в аэропорт мимо грузившегося автобуса, с ним, как с начальником, пытался объясниться шофер - и как он может успеть за оставшийся день до Ужгорода, и что делать с бьющимся грузом и еще о чем-то - но Миша даже не приостановился, крикнул на ходу: "Не могу, у меня жена..." - в ответ получив злобно-обиженное: "Ну, смотри, тебе же хуже будет..."
Даже когда все разрешилось благополучно и утомленная, но вполне живая Катя очутилась дома, Миша все не мог успокоиться, забыть уехавшим мерзавцам обидных слов, сказанных в такой момент... и требовал по приезде в Ужгород немедленно разорвать с ними договор. Сам же он свое участие в походе отменял, поручив официальное руководство Алле и техническое Саше. Остаток времени до нашего отъезда он писал инструкции для Аллы и Саши, иные бумаги, которые и отдал мне для передачи вместе с толстой сумкою на велосипедном поясе, набитой несколькими тысячами рублей - живое финансовое обеспечение "экспедиции".
Наконец, перед отходом позвонила вчерашняя Света и отказалась от похода: "Раз Миши не будет, то и мне не интересно..." Мы уже ничему не удивлялись, даже обрадовались, что не нужно тащить лишний велосипед (позже она сама забрала его из нашей квартиры, а вот ее рюкзак, уже уехавший в автобусе, так и проболтался с нами все украинские недели).
Поезд отправлялся в полночь, но из дома мы выбрались заранее, еще в сумерках - ведь от Печатников к Киевскому вокзалу на велосипедах, да еще с немалым грузом - путь не близкий. Но, слава Богу, преодолели мы его благополучно, приехали во время, успели сдать лишние три билета и встретиться на платформе с остальными. Запаздывали лишь трое: Федя из Подольска, наш Володя из своего Томилина (отменили электрички) и, наконец, лишь за пару минут до отправления пришла улыбающаяся Алла, встреченная общим облегчением. Все собрались, все устроено.
Последний в Москве, а вернее, первый в нашем походе и достаточно показательный эпизод: скандал, устроенный Сережей бригадиру поезда, толстому и самолюбивому украинскому старику из-за того, что проводник требовал специального разрешения на погрузку нашего множества велосипедов, к тому же большей частью неупакованных. "Как Вы смеете,- кричал Сережа,- нас не пускать? Вы срываете советско-американскую экспедицию... Вы ответите..." - Я был изумлен, как мог, пытался сдерживать поток этой ярости, но безуспешно. С одной стороны, бригадир немного струхнул, сказав, что о запрете не может быть и речи (тем более что ему, в самом деле, были известны правила). А с другой стороны столь неожиданная ярость, конечно, возмущала и его достоинство, требовала ответа. В конце концов, он отвернулся презрительно от этого "психа" и стал выговаривать укоризненно мне, как более старшему и рассудительному, что надо "своих держать в руках". Как смог, я успокоил старика при недовольно молчащем Сергее. На его лице было как бы написано: "Чего я вмешиваюсь и мешаю ему в "наведении порядка". А мне, конечно, подумалось: "Ну и фpyкт! Что еще у нас с ним будет..."
Но вот и отплыл наш поезд. Наконец-то мы действительно собрались вместе и сможем по-настоящему познакомиться. Ведь, если мы желаем подружиться с американцами, нацелены на это, то тем более надо сблизиться друг с другом. Hас 10 человек в плацкартном вагоне, мы все на виду друг у друга, хотя и разбились естественно на четверку Аллы и ее друзей, нашу "семейную" четверку и двух наших друзей рядом. Пока идет суета с билетами и постелями, я сижу у "профессионалов". Передаю Алле Мишины бумаги и устные напутствия. Она укладывает все эти бланки-мандаты к себе, как бы невзначай показывая всем главную бумагу: о назначении ее полновластным руководителем советско-американского велопробега, - подписанную нашим соседом Мишей, как "Управляющим какими-то делами" (в темноте не разберешь). Интересно, это и есть его "фирма"? Как эта бумага оказалась у Аллы, если сам Миша собирался с нами и был бы естественным руководителем? Значит, это назначение было сделано заранее, и его отказ был не столь уж неожиданным. Из первоначальной помощницы за минувшие месяцы Алла превратилась Мишиной волей в полновластного руководителя, оправдав тем самым мои затаенные опасения: не может быть стихийного, свободного похода с американцами при наших еще живых порядках. Но как воспользуется Алла этой уже официально открывшейся властью?
Момент был удобный и для передачи общественных денег. Передача Алле сумки на поясе выглядит, как вручение символа власти. Алла торжествующе улыбается: "Я все поняла" - говорит она. Что она поняла? Как мое признание и подчинение? - Наверное, так. И если она так думала, то была права. Я, в самом деле, полностью готов был признать и подчиняться. Мне это было совсем не трудно. По самому характеру и воспитанию я был создан именно для подчинения и в туризме с удовольствием и благодарностью признавал, например, многолетнее руководство Жилина. И в этом походе я был настроен про себя, что придется подчиняться обстоятельствам. Мишиным сказкам о нашей с американцами полной свободе я верил очень мало с самого начала. Мало того, на это же настраивал и наших друзей и, например, Володю Д., который всегда был велоруководителем в нашей компании. Прямо предупредил, что если возникнет соперничество между ним и "профессионалами", то буду поддерживать последних, потому что все же на них, наверное, будет возложена ответственность за поход. Предупреждал заранее Володю, а на деле оказалось, что именно он во всем неуклонно и с радостью подчинялся, а я всю дорогу морально конфликтовал, подчинялся сквозь зубы. Почему?
Говорят - не сложились отношения. Банальная фраза, а точная. В тот вечер я очень хотел "сложить отношения" и долго сидел в кругу четверки, перебирая то одни, то другие ниточки-поводы для длительных бесед-обсуждений - и о Мише, и об ушедшем автобусе, и об американцах. Но как-то неуклюже утыкался в растущее недоумение, вежливое молчание... Да и вправду, пора спать... И я ушел к своему любимому в поезде месту, к окну тамбура у туалета - подставить голову открытому ветру ...
Открытое окно бывает, конечно, и в проводниковом тамбуре, но нарываться на начальство, даже проводниковое, никогда не хочется. Среди ждущего у туалета народа чувствуешь себя уверенней и спокойнее. А ветер - он везде пахнет одинаково - свободой.
Мне осталось в этом длинном предисловии сказать немногое. Никакого чуда сближения на следующий день, конечно, не произошло. Профессиональная четверка почти не двигалась с места, не откликалась ни на какие приглашения о совместных трапезах, а разговоры сводились к коротким ответам на любые вопросы. Сон у них перемежался тихими разговорами и игрой в домино... И только по отдельности в ожидании у туалетного окна со мной в этот день немного говорили Наташа и Алла о проведенном ими только что маршруте с голландской группой: "Отличные оказались ребята!" - слышал я нормальные человеческие слова. - «И все время отказывались свои вещи везти в нашем автобусе. А под конец даже поменялись со мной велосипедом, так ехать было легко - одно удовольствие!" Меня интересовала сама технология сопровождения интуристов, их обслуживания. Оказывается, ничего особенно сложного - заранее заказывать гостиницы и еду в дорожных ресторанах, ну, конечно, связи с местным начальством в случае чего. Нужно не больше трех человек: руководитель с деньгами и полномочиями, переводчик, ну и секретарь для связи...
Да, при такой схеме мы совсем не нужны, давно кончились времена, когда белые путешественники отправлялись в экспедиции, нанимая для переноски и иной работы кучу местного народа. Сегодня белые люди полностью обслуживают себя сами и нуждаются фактически в услугах лишь одного человека: гида-проводника, знающего язык и порядки страны. Да, нужен только один, а нас - десять, из них только трое - личные друзья этого одного... Остальные - чужие ...
Да, мы пока чужие и, кажется, ненужные. Ну и что? Станем своими и нужными. Ведь равные мы люди и не напрашивались в паразиты... Нет, из этих моих намерений ничего не получилось, никакого сближения, если не считать тех неохотных объяснений в первый день. Сейчас я думаю: а какое у меня было право рассчитывать на дружбу и обижаться на молчаливое отталкивание? Разве с этим можно навязываться? Разве нет у людей права на одиночество, на незнакомство? Разве сам я не являюсь чаще всего яростным нелюдимом, не любителем всяких трепов и вечеринок? - И вынужден признать: да, мои ожидания и навязывания были бы неправомерными, завышенными, если бы мы находились в иной, более равноправной обстановке, где все просто: не понравилось - разошлись. Тут же мы были обречены быть вместе, в одном "деле", и установление хотя бы показной дружбы означало признание хотя бы показного равенства. А в ином случае - положение незаконного "пассажира", пролезшего в интуристский класс.
В тот еще мирный день в поезде у нас произошли и первые объяснения, проявившие и первое недовольство друг другом. Близился вечер, и надо было уяснять программу действий на следующий день встречи с американцами. Никаких желаний брать инициативу в таких объяснениях Алла не выявляла, потому пришлось с расспросами навязываться самому. Было известно, что поезд приходит в Чоп в 6 утра, через полчаса - в Ужгород, а американцы должны быть на границе в Чопе в 10 утра. Конечно, нам хотелось встречать их всем вместе на границе, на которой мы практически никогда не были. Понимаю, конечно, что визуально ничего особенного в этой "границе" нет, а все равно томит желание увидеть запретное. В Москве Миша отвечал на наши вопросы намеренно легкомысленно: "Да, поступайте, как хотите. Да, там нужно разрешение... Ну и впишите в него кого хотите, хоть всю группу. Подумаешь, проблема". Но с другой стороны понятно, что кому-то надо ехать до Ужгорода и оформлять гостиницу, раз запланировано первый день оставаться там. А может, все же перепланировать? Если формальности перехода закончатся к полудню, то нам вполне по силам было проехать не только 20 км до Ужгорода, но и еще 50 км до Мукачева, на наш взгляд, гораздо более интересного города с изумительной крепостью и действующим православным монастырем. Черт с ней, с гостиницей (в общем, я склонял к свободному и более логичному варианту).
В ответ мы услышали от Аллы спокойные и уверенные, чуть ленивые слова, что маршрут уже выбран, за интуристскую гостиницу в Ужгороде почти все заплачено, за ресторан тоже, о гиде договорено, иного быть не может. Что касается Мукачева, то послезавтра мы его вообще объедем - по недостатку времени заезжать в город не будем, рванем сразу в Сваляву, пообедав на мукачевском повороте. "Пропустить Мукачево?!» - сдавленным голосом я прошу рассказать тогда про весь выбранный и "утвержденный маршрут", по которому я "свободно" поеду. И мне столь же назидательно и неохотно рассказывают про каждый день. С изумлением узнаю, что все тяжелые Карпатские горы планируется не только сделать в один день, но и отмахать от них еще немало км в тот же день, что мы не только заезжаем во Львов, но и останавливаемся в нем на целый день, хотя потом будут прогоны по 120 и 130 км, чтобы выиграть лишний день для Киева (вместо двух - три дня в Киеве). Наконец, что планируется только одна туристская ночевка в палатках (хотя мы везем с собой палатки) и одна лишь, и то под вопросом, ночевка в деревенских домах, как просили американцы. Но самое главное, что после Кременца маршрут пойдёт не по южному пути, с проработкой которого мы столько возились, а по северному, через Житомир. И узнаем об этом только сейчас! - Нy, не бараны ли мы?
- "Да что Вы не понимаете? - уверенно парирует мое возмущение Алла. - Я ведь по телефону объясняла Вам, что от Львова - как обычно, т.е. прямым путем - у нас ведь совсем нет времени на всякие отклонения"...
Да, она это говорила, но какая колоссальная уверенность, что ее должны понимать с первого и двусмысленного слова, и какая зловещая уверенность, что нам совершенно все равно, куда нас поведут.
Тогдашнее мое возмущение (никак не выраженное словами) миловидная Алла не забыла и, перечисляя впоследствии наши грехи, вставила, кажется третьим пунктом: "Вам не нравился маршрут, который я наметила!"
Другие два мои прегрешения были отмечены тогда же. "Почему были куплены стеклянные банки сока, я ведь специально говорила, что нужна мелкая фасовка". Адресую все претензии к Мише, он так насоветовал, что еще спасибо счастливому случаю - напали на апельсиновые банки, за которыми еще пришлось побегать и потаскать... Нет, никакого отклика. Молчит и смотрит обвиняюще. Ах ты...
Наконец, самая возмутительная претензия этого дня: "Даже и не помню, когда ездила в плацкартном, почему Вы не купили купированные билеты, я же просила..." - "Как, ведь речь шла о плацкартных и купированных, какие будут, никаких особых просьб не было, ну, а я, ясное дело, предпочитаю плацкартные, они дешевле..." - Опять молчит недовольно. А я ярюсь про себя: "Ах, ты, фря, едрит в корень..., она не привыкла ездить в плацкартном... Аристократка за американские деньги... На посторонние рожи смотреть ей надоело... Ух; как бы выпорол мерзавку...»
Нет, ничего из этого не забылось и было вставлено в обвинительный акт, но это было лишь преддверием. По-настоящему отношения были испорчены лишь в конце следующего дня. Тогда-то и родился в мыслях обвинительный акт и стал заполняться.
Что касается следующего дня, то, в конце концов, распоряжения поступили очень простые и без всяких обсуждений: "Мы все едем до Ужгорода, добираемся до интуристовской гостиницы. В 9 часов я с Сашей отправляюсь в Чоп на встречу с американцами, Наташа с Сережей займутся оформлением гостиницы, заказом обеда и экскурсии по городу, ну, а остальным надо ждать, ... в общем, свободны..." Возникшую тут же просьбу - что незанятые могут использовать утро для поездки в пропускаемый Мукачев, она, чуть помедлив, недоуменно разрешила.
И сразу стало ясно, кто будет кто. Кто "делатель" и кто "пассажир-чайник". С этой ясностью, готовой взорваться по любому поводу, мы и прибыли ранним утром 10 августа в Ужгород, в немногих десятках км от которого, но еще за границей, ночевали наши будущие друзья.
Самокомментарий
Чувствую потребность в еще одной оценке собственной версии. Что же с нами произошло в этом году, когда мы отказались от традиционного своего летнего похода, соблазнившись Мишиным предложением?
Чем дальше думаю, тем более точным мне кажется определение cоблазн, в качестве ключевого объяснения. Я соблазнился зарубежным туризмом, раззявил пасть не на свой кусок - и был за это наказан. А ведь предупреждал меня по дружбе старинный приятель: "Не верь, Витя, никогда тебя, с твоими данными, не возьмут на работу с иностранцами. В поездку с ними - можно, но не как работника." Так оно и получилось, как ни уверял нас Миша в обратном, и как я ни надеялся, что все в стране кардинально меняется, а уж здесь - тем более. Нет, прав оказался мой приятель.
Думаю, что и Миша совсем не нарочно водил нас за нос, а добросовестно заблуждался, обещая несбыточное, а потом сам же отступал, подчиняясь логике сложившейся системы. Он, наверное, искренне не возражал против наших первых предложений о свободном походе с американцами - а почему бы и нет... Но потом ему объяснили или сам понял, что необходим все же твердый график движения, и лучше, через валютные гостиницы и размены. Он, в самом деле, хотел, наверное, чтобы мы с друзьями провели группу американцев, но потом "уразумел", что поручать бывшему диссиденту всяческие деликатные бумагу, включая от КГБ и всяческие походы в горкомы партии и местные комитеты защиты мира (СКЗМ) - почти невозможно и, значит, нужен для этого специальный человек... И "естественным образом» появляется человек из "структуры", который становится не просто туристским руководителем, но именно "структурным", читай, диктаторским по всем законам этой самой структуры партийно-комитетского типа. И нам в этой системе отношений полагалась роль пробравшихся в первый класс палубных пассажиров (случайно, по блату от Миши). И вести себя полагалось тихо и скромно, с благодарностью принимая покровительство контролера.
Да, мы преступно соблазнились, но еще более преступно не понимали своей незаконности в этой системе и пытались вести себя свободно и естественно, не допуская окрика и унижения, не отступая от привычек самодеятельного туризма. Так что сегодня я вполне понимаю собственною глупость и вину: искал дружбы и равенства там, где их в принципе быть не могло, соблазненный перспективой встречи и дружбы с американцами - людьми безусловно иными, безусловно свободными и дружелюбными, в искренности которых у меня не было и нет ни малейшего сомнения - по определению... Как они-то уживутся с этой структурой? И с конфликтом в ней, который был вызван нашим вклиниванием из-под низа как бы под мощным притягивающим действием их обаяния и света?
Это я и пытаюсь сейчас понять...
Путевые записи Лили 10 августа 1989г. Ужгород. Поход (traveling) начался вчера в 0.10., когда наш поезд оттолкнулся от Киевского вокзала и покатил в Ужгород.
Сегодня, после ресторанного вечера с американцами и не хочется вспоминать, как мы катили нагруженными велосипедами по Москве, поскольку автобус отказался их взять, да еще и потрепал нам нервы сообщением, что не успеет к сроку в Ужгород. Не хочется вспоминать, как опаздывали Володя (электрички отменили) и Алла (пришла за 3 мин.), как нас с велосипедами не пускал в вагон бригадир поезда. Все это уже прошло.
Утром выгрузились в Ужгороде в утренней темноте, в 6 часов. Аллины ребята собрали велосипеды, которые у них были аккуратно разобраны и упакованы в чехлы. A мой новенький "Старт-шоссе", уступленный мне Мишей, на котором я еще ни разу и не сидела, ехал в автобусе. Его, маленького и легкого, единственного согласилась забрать с собой автобусная команда. Как- то я на нем завтра поеду?! Может, еще не раз добрым словом помяну свой "дорожненький"?
К гостинице дошли уже в пасмурном рассвете...
Путь был столь близким, что Алла шла пешком. Мне с тяжелым, аппаратурным (слайдовским) рюкзаком тоже велосипед был ни к чему, и мы шли рядом. Сейчас я с удивлением припоминаю, что тогда мы еще могли разговаривать. Чувствуя слайды за плечами, я осторожно побеспокоился о судьбе их показа, ведь Миша и одобрял их идею, и гарантировал, что легко сможет переводить их текст прямо на слух. Теперь из профессиональных переводчиков наличествует только Алла, остальные знают много меньше Лили. Она отвечает нормальным согласием, уверена, что тексты перевести на слух сможет, и я вполне обнадежен. Как странно - как будто и не было наших вечерних возмущений и недовольств. Между нами еще были возможны нормальные отношения. Мало того, она сама продолжила тему неважного качества советского магнитофона, который я нес сейчас с диафильмовскими записями: сама она думает купить зарубежный, и это можно сделать и мне, даже сегодня, заглянув на очень неплохую вещевую толкучку совсем недалеко. Они с Натальей уже смотрели, и цены здесь значительно ниже, чем у нас. А с деньгами, с деньгами найти выход можно...
Передо мной открывалась вполне нормальная, со своими естественными заботами Алла, открывалась вполне дружелюбно, наверное, даже забыв вчерашнее раздражение и брошенную мною фразу о том, что навязанные ее маршрутом ресторанные и интуристовские радости для меня лично имеют скорее негативную ценность... Нет, в те утренние минуты все забылось и были шансы на дружбу, потому что и я отвечал "нормально", что, конечно, хорошо бы заглянуть на ужгородскую толкучку, может, и вправду удастся...
Ах, если бы это были не только вежливые отговорки, обманные слова, если бы я и вправду загорелся и помчался на эту толкучку и попросил бы взаймы денег, радовался бы и благодарил за удачу, то может, и окрепла бы наша "дружба", может, и стал бы я "своим"? - Наверняка, стал бы, и без всяких проблем, только при этом перестал бы быть самим собой. Вот и получается, что в тот последний нормальный разговор с Аллой я был невольным обманщиком, а она - обманутой "девочкой"...
Узнав, что в Мукачево мы не будем останавливаться, пятеро из самих беззаботных - Володя, Федя, дети и я поехали туда автобусом, чтобы посмотреть замок, красивую деревянную церковь, женский монастырь и просто - старый венгерский город.
Уже в холле гостиницы, где, пройдя через бдительных вахтеров, мы сложили свои пожитки и велосипеды, Алла, наверное, прислушавшись к своим друзьям, объявила о настоятельной желательности кому-то остаться на рюкзаках дополнительно к работающей четверке, я вызвался сразу, несмотря на Лилино сопротивление: Мукачево я видел, снимать его основные "достопримечательности" заново мне не хотелось, все же остальные этот город еще не видели, сама же Лиля нужна была там для объяснений. А главное - я все еще не терял надежду на работу и соучастие - пусть сначала на самых простых и минимальных поручениях, вроде сидения на рюкзаках. Я был в положении выпрашивающего работу (и, думаю, Алла это прекрасно понимала и не уступала) и обрадовался даже этой брошенной мизерной "косточке".
Гостиничная ситуация для меня в то время была много интереснее Мукачева и потому, выпроводив своих дорогих экскурсантов и условившись об их возращении не позже трех часов дня (когда после обеда американцев начнется экскурсия по городу), я вернулся в холл к куче наших рюкзаков. Недалеко за столиком тесным кружком сидела четверка оставшихся друзей и слушала Аллу, разбирающую Мишины бумаги. Голоса приглушенные, позы напряженные и настороженные. Меня старались не замечать, так что стало понятно: лучше их не трогать, не мешать, не заставлять искать другого уединения. Забрав из рюкзака чтение, ушел в противоположный конец холла, про себя чуть надеясь, что ошибся, и, заметив мое подчеркнутое отделение, окликнут, позовут присоединиться к обсуждению. Нет, не окликнули, приняли как должное, долго толковали, наконец, стали подниматься. Подбежал дружелюбный Сережа, вообще-то по вертлявости и облику смахивающий скорее на чертяку Meфистофеля: "Мы сейчас пойдем позавтракать в кафе, тут, по соседству, потом Вы, ладно? Так что пересаживайтесь..." Я униженно вспыхнул: "Да нет, что Вы... обойдусь и без..." И пересел в опустевшее кресло. Подчинился - а что делать? Рюкзаки должны быть рядом...
Моя отстраненность, отчужденность была высветлена этим эпизодом до предела, с такой же достоверностью, как, например, черный не может стать белым, или палестинец не может стать израильтянином. Безнадежно. Иная кость, иной класс.
И в кафе их я, конечно, не пойду. Ведь договорено было с ребятами: дорога и питание в Мукачеве пока за свой счет (хотя Алла и выдала Лиле 50 рублей - но это на покупку ненайденного в Москве сухого печенья и конфет). Вот приедут американцы, пойдет общий счет. Так что мне делать в кафе, когда и Лили, и денег нет, зато еще остались хлеб, огурцы и варенье от поезда... Вытащив продуктовую сумку, я и приступил к своей трапезе, запивая водой из фляжки, стараясь не крошить и не привлекать внимание строгих швейцаров и все более частых интуристовских господ (хотя первых я опасался, конечно, сильнее).
Передо мной мельтешил незнакомый прежде мир. Никогда не бывал в интуристовской гостинице. Иноязычный говор и совсем простые лица и платья. Есть среди них, наверное, и американцы. Но меня привлекает реакция на них швейцаров. Кивок - и он тщательно снимает засов, открывает дверь, потом снова ставит засов. Только много позже, когда пошел поток, засов был отложен в сторону, и люди стали открывать двери сами. Но швейцар оставался рядом, бдительный, как самый строгий часовой. Я увидел строго охраняемую территорию. И, самое странное, иностранцы в такой бдительной атмосфере чувствуют себя вполне свободно и естественно, для них это не страх и не унижение, а, наверное, только уверенность и удобство. Так я впервые воочию увидел, что свободные люди с Запада в нашей стране как бы создают вокруг себя охрану и бдительность, провоцируют рост и нужность наших самых худших качеств. Можно с этим не соглашаться, но так я это увидел...
Вернулись мои хозяева, предложили идти в кафе, мотаю головой - не пойду... Алла понимающе лезет в свой пояс и величественно протягивает мне пять рублей - видимо, на завтрак. С испугом отказываюсь: не надо, у меня есть еда... Алла недоуменно краснеет. Более приметливый Саша лезет под стол и приподнимает всем на обозрение мой пакет с хлебом и вареньем. Не помню выражение их лиц, наверное, как от встречи с сумасшедшим, но делать нечего - Алла с Сашей тут же уезжают на границу, а Сережа с Наташей кидаются к появившемуся администратору за оформлением, привлекая к писанине запросов и меня.
Через час мы уже перетащили все вещи в двухместные номера, и я был оставлен на телефоне (вдруг будут звонить с границы Алла с Сашей). Они же побегут заказывать обед и гида, еще в горком и еще, доверительно пояснила Наташа - забегут на толкучку.
Знакомство мое с интуристовским номером было неспешным и осторожным, чем-то напоминало знакомство с Клязьминским пансионатом в 1980 году, в котором нас устроили тоже по "знакомству" из КГБ: роскошно, конечно, но опасно. Правду признать, качество ужгородского "Интуриста" было много выше: западноукраинки в обслуге еще не разучились любить работу. С удовольствием вымылся даровым мылом и стал ждать...
Не все у нас получалось со временем: получасовая жданка автобуса в Ужгороде, получасовая жданка уже Мукачеве разбежавшихся по своим делам товарищей - правда, у красавицы Ратуши, получасовая жданка автобуса у Замка. Так утекало время. Но все же мукачевского воздуха мы вдохнули, втянули в себя вид западного городка и его костелов, кривых, но аккуратно вымощенных брусчаткой узких улочек с живописным разнообразьем домов, крыш, настенных украшений.
Замок, к сожалению, оказался закрытым - говорят, уже третий год. Проворовавшиеся реставраторы уверяли, что это туристы испортили все, что они реставрировали, и все надо делать заново. Но Маше так хотелось запретного, что мы полезли за ней по мокрому крутому склону, потом по стене и оказались внутри. Мне, понятно, было неловко показываться на глаза работающим людям, и потому я торопила всех быстрее убраться, но, думаю, это не помешало ребятам получить большое удовольствие от лазанья, от внутренних переходов-лабиринтов, от видов сверху.
Правда, мы не дошли к Мукачевскому монастырю. Я всех торопила вернуться к часу, т.к. к этому времени должны были прибыть американцы. А деревянную церковь, что 15 лет назад так неприкаянно стояла на мукачевской улице, привезенная из села Шелестова, мы увидели уже вечером, в этнографическом музее рядом с ужгородским замком. Понятно, что областной музей сильнее, к себе перетащил, но и вправду, этой красавице в Ужгороде среди музейных изб лучше.
Вернувшись, были встречены Витей, вымытым и переодевшимся. От него узнали, что американцы на границе есть, а наших там почему-то нет. Потом все оказалось наоборот - сработал испорченный телефон в виде нервного Сережи... У американцев много вещей. Нужен транспорт, а наш автобус еще в пути. Наташа с Сережей с трудом через горком партии достали машину и поехали в Чоп.
Тут Лиля несколько не права с обвинением Сергея. Первое телефонное известие принял я от гостиничного администратора в первом часу дня: "С границы звонили, где встречающие американскую группу?" Отвечаю, что этого быть не может, встречающие давно в Чопе, тут какая-то путаница. Мне отвечают, что дозвониться до "Границы" (устойчивое ужгородское словечко) очень трудно, а сейчас скоро обед, так что после обеда...
Появившихся с толкучки Наташу и Сергея мое известие повергло в шок, из попыток самим дозвониться ничего не вышло. Побежали к администратору в надежде на спецсвязь, тоже ноль. Наконец-то новый звонок (как раз во время возвращения наших из Мукачево), кажется, Аллы - американцев встретили нормально, но вещей много и нужна машина. Где ее взять? В горком обращаться бесполезно, уже просили автобус для экскурсии, дали только малый РАФик на 4 часа. Просить шоферов на улице? Помогло им лишь гостиничное начальство, видимо, сжалившись над растерянностью организаторов их уже записанных постояльцев: вызвали из приписанного к ним гаража небольшой автобус. Конечно, это было спасение от глупейшего начала: двум группам сидеть в 20 км друг от друга в ожидании непонятно чего...
Такие случаи бывают в каждом походе, но в нашем они случались довольно часто. Думаю, гораздо чаще, чем в нашей обычной поездке, как ни странно. При всей шикарности обслуги интуристов, советской неразберихи и жданки у них, думаю, больше. Мы ведь, заранее примеряемся к своим порядкам, а руководители интуристовских групп рассчитывают больше на силу своих полномочных бумажек, что в наше время срабатывает все меньше и меньше.
В нашем случае сказывались, конечно, и недостатки Аллы, как молодого руководителя, прямая непредусмотрительность и неспособность слышать чужие опасения. Конечно, если бы мы встречали все вместе, выход из положения найти было бы много проще. Просто трудно представить, что в Чопе с его движением нельзя было найти машину, или даже организовать переправу на общественном транспорте. И вообще, трудно представить, как можно было, отправляясь вдвоем на встречу, не подумать об автобусе для вещей, который по соглашению должен быть обязательно. Но Алла была настолько уверена в себе, настолько под впечатлением предыдущей (голландской) группы, которая все свои вещи везла на себе, что и тут была убеждена в ненужности автобуса. И потому, давая поручения организовать автобус для экскурсии по Ужгороду, она не обезопасилась выяснением возможности срочно выслать автобус на помощь американцам. Ей это в голову не пришло, а остальным из четверки, завороженным ее уверенностью, и в голову не пришло искать слабости ее решений.
И опять же. Сделав эту грубейшую ошибку, она не исправляет ее сама, а тупо ждет, обрекая на глупую жданку всех гостей, хотя вполне могла бы повести их в ужгородскую гостиницу сама (загрузившись необходимыми вещами), и оставив Сашу на остальных вещах, а потом уже организовать их перевозку... Конечно, Алла еще очень молода, и опыта наберется, но чудится мне, от большинства своих ошибок вряд ли избавится. Тут уже действует ее характер, какая-то интеллектуальная и моральная лень, что ли...
Только к пяти часам дня подкатили наши гости к гостинице. Уже пропадала заказанная экскурсия с англоязычным гидом, и мы в ожидании тоже не смотрели город. Но все забылось, как только появилась их яркая вереница. Ну, а потом начались улыбки, приветствия... И все стало легко и просто. Нe понимая слов, прекрасно понимали друг друга. Среди них лишь одна, но очень милая женщина по имени Рэнда. Она чуть говорит по-русски, и это eй очень нравится. Нам тоже. И с того дня мы держимся к ней поближе.
Да, это правда, с этих самых минут в нашей походной жизни появился мощный всепреодолевающий свет американских улыбок и добра, а теперь вот остался в памяти и на слайдах. А ведь самые, наверное, обыкновенные люди и, наверняка, со своими внутренними противоречиями и бедами, не знаю, но к нам были направлены только дружелюбие и радость без единого облачка. Впрочем, и с нашей стороны проявлялось одно радушие - со стороны каждого (может, только молодые Патрик и наш Алеша не поддавались этому общему поветрию улыбок и оставались относительно хмурыми)... И какой поразительный контраст составляла эта радость общения c чужими, иноземными, злобной напряженности отношений со своими, советскими! Почему так?
Да именно потому, что мы им - чужие, не состоим в отношениях карьеры или покровительства, не зависимы и не унижены самим своим положением, как в отношениях с "четверкой профессионалов" - потому мы только с ними естественны и радостны и способны отвечать на свет добром...
А внутренних конфликтов среди американцев мы просто не видели. Наверное, их и не было. Может, их общество устроено лучше, и влияние всяческих властных структур не дотягивалось до нашей группы. Да, это факт: внутренние отношения американцев были намного сердечнее и гармоничнее, чем у нас.
А еще, конечно, виновата традиционная американская яркость: любовь к ярким цветам одежды, синие и красные звезды на чистом белом фоне штанов и курток, иные павлиньи или даже попугаичьи цвета - и никакого стеснения, как у детей... Поневоле почувствуешь себя старым-дряхлым-серым стариком среди этого буйства детских красок.
После заброски вещей, скорого обеда в соседнем кафе-столовой, американцы на Рафике с гидом поехали осматривать город, а мы, не уместившиеся - на городском автобусе. Ничего, догнали их у замка, где у ворот уже началась лекция. Мне приятно было слушать гида, которой самой, видно, нравилось, что она так свободно говорит по-английски. Я тоже, наверное, этому сильно бы радовалась, но сейчас вот ухватывала очень мало. Даже знакомые слова не укладывались в предложения - вот в чем трудность.
Выдав общие сведения, гид уверенно подошла к закрытым воротам замка и они, к нашей радости - открылись. А мне-то уже казалось, что мы опоздали, и я снова, как и в прошлый, 18 лет назад, приезд - так и не войду внутрь ужгородской твердыни. Замок внутри невелик, но насыщен зданиями, раскопками, памятниками. С обзорной его точки виден этнографический музей за стенами во главе с шелестовской церковью.
Мне показалось, что слушали американцы нашего гида с большой вежливостью, но и с немалой долей равнодушия. За две недели уже пройденного ими по Австрии и Венгрии пути насмотрелись и наслушались, наверное, немало. Да и, конечно, глубинной любви к истории у большинства людей немного. Да и подумать: калифорнийцы и средние века какого-то Закарпатья? Что им русско-венгерские распри, их уроки, да и услышали ли они про эти уроки от назначенного им сладкоголосого гида? - Догадываюсь, что - нет.
От замка к следующей точке американцы укатили недалеко, к старому центру у филармонии, так что мы легко догнали их пешком под горку. Старые улочки тут на редкость приятны своим разнообразием и одновременно вежливой суетой народа. Отвлекаясь от гидовского дисциплинирующего голоса, американцы тоже заглядывались на маленькие магазинчики, ища применения тем пяти рублям, которые каждому из них выдала Алла - но, по-моему, безуспешно. Некогда - да и просто нечего.
Наконец, гид собрала всех и увезла, кажется, в гостиницу, потому что никакого времени на посещение ни Горянской ротонды (в прошлый раз мы не смогли войти в нее), ни Невицкого замка не оставалось.
Мы же (я с Витей, дети и Володя) не стали спешить, рассчитав, что к ужину, назначенному в 8, успеем. Еще походили по улочкам, по набережной, мороженое в уличном кафе съели, а потом пешком, через весь город, вернулись в гостиницу, как раз к ужину.
В гостиничном холле у дверей ресторана нас встретила нахмуренная Алла, что-то буркнувшая не мне, а Лиле про опоздание на пять минут. Конечно, мы не придали этому ровно никакого значения - эка невидаль, пять минут. Ну, а что было бы, опоздай мы на полчаса, кого бы мы стеснили, раз от нас ничего не зависит? - Но теперь я думаю, что расстроена она была именно фактом нашего незапланированного, а значит, самовольного увязывания за американской экскурсией по городу. Мы ушли, не испросив разрешения - и это было расценено не только недисциплинированностью, но и подрывом роли руководителя. Представляю, что было бы, допусти мы такую вольность в совместном походе где-нибудь в Калифорнии. Грандиозный скандал был бы обеспечен. Здесь же ограничилось только нахмуренными бровями и смешным бурчанием.
Однако худшее случилось уже на самом ужине. Как-то мы все-таки разобъяснялись, в основном, с помощью Рэнды. Когда зашел разговор о режиме завтрашнего дня (или его программе), я протянул: "Ну, это все зависит от Аллы. Она у нас главный босс (начальник). Определение это: "Алла ес босс", "гэл-босс" вызвало одобрительный хохот у американцев, наверняка, просто одобрительный или поощрительный. Но в моих собственных словах была сильная доля насмешки, и именно ее, наверняка, услышала Алла, сидевшая впереди. Я прекрасно понимаю ее обиду. Насмешливый тон по отношению к начальству, особенно в присутствии лиц, от которых оно само зависит, является смертельным грехом, является просто предательством (конечно, в системе его понятий)... И потому с той минуты пропасть между нами стала непроходимой. В Москве она сама об этом доложила Мише в следующих примерно словах: "Всю дорогу он подхихикивал надо мною, и все распоряжения выполнял с точностью наоборот. Я его за это просто возненавидела».
Что касается невыполнения указаний - это, конечно, бред. Как советский человек, прямые распоряжения человека с официальной бумагой я выполнял пунктуально, а что касается "хихиканья", то в своей памяти я удержал лишь один этот случай насмешливого тона, но его оказалось достаточно. Отношения лопнули в первый ресторанный вечер, так что весь поход мы терпели друг друга лишь по необходимости, стараясь не видеть и не замечать, обращаясь лишь в самых крайних случаях.
Я, конечно, очень затянул изложение этой темы, самому противно, и надеюсь в дальнейшем касаться ее меньше, лишь по необходимости. Иначе я упущу главную, американскую тему. Вот и сейчас, чуть не упустил забавной реакции Рэнды на слова "Алла-босс". Она с воодушевлением воскликнула: "Да, Алла - это амазонка, настоящая амазонка. А я - не амазонка, я не могу пускать эти... стрелы..." - и показала, как она не натягивает лук... Откуда у Рэнды успело сложиться такое впечатление от Аллы? Потом объяснилось. Когда после длительного ожидания и прихода автобуса, они все же отправились из Чопа, застоявшаяся Алла сразу предложила высокий темп, который поддержали большинство молодых американцев, 53-летняя Рэнда со своим привычным темпом стала, конечно, отставать, что было недопустимо по Аллиным понятиям, в преддверии Ужгорода, куда надо было въехать попарно, стройными рядами. Алла спешила к обеду и экскурсии, а от нее недовольство, наверное, передавалось американскому руководителю Фрэнку, претворяясь в беспрестанные подстегивания Рэнды. Я сужу об этом лишь по ее смешным словам: "Он мне непрерывно говорил: "быстрей, быстрей, быстрей..." Я готова была... убить его..." И сама же заразительно смеялась над собственными словами.
Рэнда, конечно, была нашим главным другом в походе. И может, главным защитником как по своему объективному положению, так и по душевной склонности. Невысокая ростом, худая, с седой укладкой и без косметики порой она и выглядела на все свои 53, старше нас, но может, на деле, была выносливее нас. Ведь перед нашей встречей было две недели утомительного велосипедного пути, и неизвестно, как бы мы еще повели себя в таком случае. Но Рэнда была упорна, терпеливо преодолевая все подъемы и отказываясь от автобусной помощи: "Я - сама!" А про весь поход выразилась так: "Я сказала, что проеду, и я проеду!" Ходила чуть в раскорячку, как конник после марша. - Только иногда, садясь на свой "байсикл", уморительно жаловалась по-русски: "О, моя жопа!" Какой-то русский шутник в Калифорнии, наверное, научил ее этой фразе, пока я не объяснил, что лучше пользоваться менее вульгарным: "О, моя попа!"
Мы никогда не видели ее в платье. Наверное, тогда она особенно походила бы на строгую классную даму или английскую леди, типа тетушки из Тома Сойера. Но когда я сказал, что в наших глазах Рэнда - тип английской леди, она запротестовала: "Нет, нет, я слишком эксцентричная!" - "Но, по нашим представлениям, английские леди всегда немного эксцентричные!" - "Может быть, тогда другое дело". Однако когда она смеялась и при этом снимала очки, в ней явственно проступала смешливая девчонка - та, которая так хорошо видна на фото в ее паспорте.
Химик по образованию, она преподавала в институте (видимо, Калифорнийский университет, имеющий в Сант-Крусе свое отделение), где было много японцев. От них выучила японский язык и переквалифицировалась на переводчика. Сейчас работает гидом в национальном парке секвой, водит экскурсии японцев и иногда - китайцев. Но любит и другие языки. Русский изучать начала даже в школе, но очень немного, потом в колледже и университете, а когда училась дочка, то, чтобы поддержать совсем малочисленную группу от распада, пошла учиться с дочерью сама. Сейчас дочери уже 22 года и она вышла замуж за шведа. Сыну - 20 и он, кажется, учится. Муж - математик, но к чужим языкам равнодушен, поэтому совместно путешествуют они только по Соединенным штатам. Общее увлечение - разгадывание на ЭВМ тайн календаря индейцев майя. Конечно, собственный дом в трех км горной дороги от океанского прибоя. Счастливые и свободные. Дважды она была в Африке, объездила Латинскую Америку и Европу, Японию, и третий раз прибыла в Советский Союз, была в Ленинграде и Киеве, завязала дружбу с москвичами. Но при этом некоторые ее взгляды нас удивляли. Например, неприятие интереса к истории своей семьи и рода - как признак вредного снобизма и аристократизма (как выяснилось потом - аллергия на воспитание в привилегированном снобистском пансионате). Или прокламированное незнание вероисповедания собственных детей. Их мысли - это их мысли... - А Ваша вера? - Нет у меня веры. - Атеистка? - Нет, нет, агностик...
Потом разъяснилось: атеист - отрицает существование Бога, агностик - только не знает. И я, признав правоту Рэнды, отныне тоже предпочитаю звать себя агностиком. Так звучит точнее. Но, действительно ли мы единомышленники с Рэндой? Ведь я не отрицаю у себя веры, напротив, даже настаиваю на ее существовании, но не в Бога конкретных религий, а в Мир и будущее человечество в нем. У Рэнды же агностицизм, похоже, много тотальней - однако, точно я ничего о ее взглядах не знаю. Типичная ли она американка? Если верить статистике, что 90% американцев считают себя верующими, то нет. Мало того, в группе были и другие, говорившие о своем равнодушии к религии. Верующих среди них - меньшинство. А может, это особенность Калифорнии, самого значительного и, может, самого "передового" штата США?
В ресторане было уютно и очень вкусно. За нашим столом переводили Рэнда и я. Правда, я перестала стесняться совершенно, так что разговор шел очень оживленно. Потом Володя принес и расчехлил гитару - и это было очень хорошо, особенно когда Рэнда начинала подпевать или Володя начинал песни с английскими словами.
Имен вот пока всех не запомнила. Завтра. Завтра, точнее, уже сегодня, т.к. началось одиннадцатое, надо встать через 6 часов и немножко поездить, познакомиться со своим, мне еще незнакомым "байсиклом".
Лиля забыла помянуть, что в 10-м часу пришло сообщение, что прикатил-таки наш "зафрахтованный" автобус и команда новгородцев успела с нами поужинать. Отсюда и Лилины планы вытащить ранним утром для опробования привезенный ими Мишин велосипед.
В тот первый ресторанный вечер за нашим столом еще завязалась дружба между нашим Федей и "ихним" Тимоти - на почве знания немецкого языка. Знания довольно слабого, конечно, но при разбитном и уверенном характере Федора - вполне достаточном. У Федора когда-то была хороша знакомая из Швейцарии, а Тимоти учил немецкий в школе и еще где-то. И вот простые, уверенные фразы - и Федор через Тимоти (а потом и Алана) стал третьим самостоятельным центром общения с американцами в нашей группе (первый - это Алла с ее знанием английского, второй - Лиля через Рэнду), причем "центр Федора" был очень интересным и результативным.
В этот же вечер завязался и мой интерес к молчаливому Филу, как я понял - социологу по профессии, занимающемуся способами разрешения человеческих конфликтов, главным образом, в сфере труда и бизнеса. К сожалению, я очень слаб был в английском, чтобы реализовать самостоятельный разговор даже с помощью жестов, а времени на обдумывание было мало, поэтому мой интерес к молодому американскому специалисту по человеческим конфликтам так и остался нереализованным.
11 августа. Свалява Опять вечер. Я сижу в 4-х местном номере гостиницы районного города Свалявы. Американцев сейчас повезли в пионерлагерь. Все организовано. А для нас и в этом автобусе мест нет. Может, и к лучшему...
По этому случаю можно было подумать о системе, по которой советские участники отсекались от "ознакомительных мероприятий" отсутствием вместительного автобуса. Но это был просто повторившийся случай, а потом практически везде мы бывали вместе. Казалось бы, сто лет нам не нужен собственный лагерь - но было интересно видеть калифорнийцев в советской обстановке и слышать английскую речь - так мы были настроены, что жалели даже об этом совместно не проведенном часе...
Мы только что отстирались, используя свою стиральную машину. Правда, только Рэнда и еще один американец отдали свое белье в нашу стирку. Но это, наверное, поначалу, пока не узнали...
Да, первая наша стирка была небольшой - трудно было организовать оповещение. Единственный начальник и переводчик - Алла - полностью игнорировала нашу "походную прачечную", хотя именно от нее исходила эта проблема (американцам надо стираться) и Миша горячо одобрил идею с собственной стиральной машиной в автобусе. Теперь же выглядело это лишь нашей, вернее, моей собственной прихотью, даже придурью. Но дело было уже патовое, надо было самим пропагандировать и стирать. Спасибо Лиле, не бросила меня, не испугалась возможного презрения четверки, и не уклонилась.
Уже во львовском кемпинге нам надавали белья раз в пять больше, но к сожалению именно на этот раз наша "надежная" "Малютка" взяла и сломалась, и все мои попытки исправить так и не увенчались успехом - даже в Москве. Достирывать все нам пришлось вручную, с потерей времени, а главное, качества. После еще одной стирки - в Грицеве, Рэнда, а потом и остальные узнали, что машина наша сломана, сильно извинялись и больше нам белье не давали: "Ничего-ничего, это наша собственная проблема!" - объясняла Рэнда.
Конечно, в Америке проблема решается по-американски: везде по дорогам в городках и гостиницах есть машинные прачечные, где любой быстро может выстирать и высушить свое белье. В других странах, включая Европу, такого нет ("Ваша стиральная машина - первая, которую мы видим в Европе от Вены" - объяснила нам Рэнда), поэтому стиральную проблему национального пристрастия к чистоте американцы решают так: стирают свое белье при купании и сушат его потом на себе. Нашу стирку они приняли просто как дружескую услугу, которой немного стеснялись и в то же время по-детски радовались.
Похожее отношение было и у нас. Уже было забыто первоначальное намерение "работать по обслуживанию интуристов" (в том числе и стиркой), осталось только желание своим трудом отблагодарить американцев за бесплатность всей этой нашей поездки-питания. Четверка забрала у нас практически все официальные обязанности, тем сильнее было наше желание отплачивать американцам их средства на поход хотя бы неофициальными услугами...
День прошел превосходно. Мы много смеялись, играли в волейбол (молодец Володя, что взял мяч). Выехали, конечно, не в 8, а в половине десятого. Но путь наш сегодня был совсем короток. От ресторана к ресторану.
Мишиным велосипедом как следует еще не управляю, переключение скоростей мне пока не дается...
По километражу это был легкий день: за 40 км до обеда и около 30 км - после. Но для нас, естественно, стал первым испытанием, вернее, экспериментом, сможем ли идти вместе с основной группой или придется соглашаться на порядок, который настойчиво пропагандировал Володя: выезжать раньше, а приезжать чуть позже - лишь бы ехать своим темпом, беречь велосипеды и силы. Теоретически он был, конечно, прав, но очень не хотелось сразу же ставить себя в положение самых слабых и отказываться от реальной совместности хода с американцами. В общем, в этот день все мы выехали все же вместе после длительных сборов-разборов у автобуса, после символического кругового обряда дружбы на дорогу: все встали в круг, обняв за плечи соседей. Что американцы при этом говорили, я не понял, но, наверное, какие-нибудь сентиментальные пожелания за мир и понимание.
Из Ужгорода наша кавалькада, столь яркая в американской части и столь готовая взрываться приветствиями на всякий признак интереса со стороны прохожих (только к половине пути хмурость наших прохожих передавила эту их привычку, но вот Рэнда так и продолжала здороваться и раскланиваться по пути едва ли не до самого Киева) - выехала еще видимой группой, но за городом Алла рванула вперед, и группа мгновенно растянулась: основное молодое ядро впереди и не успевающие поодиночке и парами - в длинном хвосте за ним - вроде кометы.
Я с самого начала отстал, занятый своими попытками фотографирования на ходу. А тут только одна остановка, чтобы заснять приближающуюся группу, и пока ты прячешь аппарат, поправляешь рюкзак сзади, она уже оказывается далеко впереди, и чтобы догнать ее, надо немало времени. Собственно, передовых я так и не догнал до обеда (хотя и цели такой твердо не ставил). Для меня было достаточно догнать сначала Рэнду с опекающей ее Наташей из четверки (видно, по заданию Аллы), потом своих, Лилю, Машу и Володю. На каком-то из подъемов нас пропустила мимо себя молчаливым изваянием Алла в темных очках. Она, видно, учла (может, по настоянию Фрэнка) вчерашний опыт и решила теперь идти сзади, но группа уже приобрела ее скорость.
На каком-то из подъемов я стал неожиданно догонять Сережу - пожалуй, самого неприятного из всей "профессиональной четверки". Еще утром он шипел и одергивал каждого из нас: не лезьте в автобус со своими вещами! Не мешайте, ждите, все без вас сделаем... А вот на спуске я просто вынужден обойти его, как более тяжелый и увлекаемый вниз. Вынужден, хотя и невольно ожидал командного окрика: "Как Вы смеете не так идти!"
Но, конечно, никакого окрика не было, только напряженное молчание (ожидание окрика - это уже от моих нервов); зато на следующем подъеме меня обогнал оскаленный Сергей и... больше я его не видел до обеда. Думаю, недешево ему дался этот рывок самолюбия. Во все последующие дни Сергей практически не садился на велосипед, ехал с автобусом, естественно, в качестве "снабженца и организатора" и только в Киев пожелал въехать со всеми. Впрочем, большую часть пути в автобусе провели и сама Алла, и Наташа со своим вечно ломающимся средством передвижения, и лишь Саша провел в седле весь маршрут. Так что профессионализм четверки проявился совсем не на маршруте, а скорее, в автобусе. И стало понятно, почему перед отъездом было такое сопротивление присоединению нашей Ани: места в автобусе предназначались для других, для "тяжко работающих" организаторов...
Но совсем успокоился я в отношении своих возможностей, когда на перегоне Ужгород-Мукачево догнал вначале рыжего веселого Дэвида, а потом уже вместе с Дэвидом мы догнали Фила и, кажется, Алана. Так и въехали на стоянку придорожного ресторана за мукачевским поворотом - практически в середине группы. Алеша на своем "дорожным" и Федя были в первых "рядах", что мне было особенно приятно, как за сына, так и за советский, нет, важнее - непрофессиональный, велосипед. Сразу за нами прикатили Лиля с Машей и Володей, а уж потом Рэнда с опекунами. Так, какие могут быть к нам претензии? Так, примерно, мы и шли в последующие дни, в автобус, за исключением Маши, не просились и не садились, что предрекали нам в Москве, и претензий по этой части предъявить нам так и не смогли.
Но не обошлось и без происшествий. С нами не обедал Фил, т.к. он потерялся, т.е. проехал мимо нашего ресторана. Как это произошло, никто так и не понял. Но поскольку карта у него была и конечный пункт - Свалява - он знал, то у поворота за 8 км до Свалявы он остановился нас ждать. Пока он что-то ел, мы ждали наш автобус и играли в волейбол.
Тут комментария требуют два момента. "Потеря" Фила была для нас неожиданной, его видели совсем недалеко от ресторана, но поскольку специального заворачивающего на дороге не оставили, то спешащий и склонный к самоуглублению Фил просто не заметил нашей остановки. В дальнейшем такие люди выставлялись - но не всегда, непоследовательно, и потому, например, перед Житомиром точно так же потерялась Рэнда, тоже оставшись без обеда. В общем, виной здесь - плохая организация движения.
И второе - о запаздывании автобуса. Во время обеда его команда попыталась собрать свой веломобиль из двух велосипедных спецсекций. Но оказалось, что за время перевозки в нем появились трещины, не устранимые в походных условиях. Пришлось им сразу же отказаться от цели своего мероприятия и перейти тоже на обслуживание велопробега. Теперь они поочередно вдвоем или по одному катили вместе с нами на велосипедах, освобождая тем самым от себя автобусное пространство и являясь еще одной частью общей велокоманды.
Их права тоже были птичьи, оправданы лишь работой автобуса, может, от того и хмурости проявлялось больше. И только к Киеву они как бы освоились и повеселели.
Новгородцы, не собрав свой веломобиль (что-то в нем безнадежно испортилось за дорогу), поехали, как и мы, на двух колесах. Весь поход держались они скромно, но с достоинством. Симпатичнее всех мощный Иван - отец девочки Светы. Юра уехал с полпути, т.к. получил плохие вести из дома (на деле разругавшись с шофером).
Лилин дневник прерывается ее же последующими вставками, а мне приходится за нее восстанавливать последовательность событий - настолько быстрое и рваное время велопробега не дает почти никаких возможностей для вдумчивых записей.
За километр от районной Свалявы нас встретил на личной автомашине заместитель председателя местного СКЗМ, который и повел собравшуюся группу по городу. Получалось как бы официальный прием, организованный Аллой-Наташей во время их ознакомительной поездки месяцем раньше.
Но взамен ожидаемой гостиницы привел он сначала к райкому партии на обширной центральной площади с памятником Ленину. Это было зрелище! Удивленные американцы под лозунгами "Слава КПСС" в ожидании митинга, что ли?... Но, обошлось. Через пять минут подкатила Алла: "Я ведь предупреждала, чтобы никаких торжественных мероприятий!", о чем-то переговорила со свалявским встречающим? и мы немедленно тронулись в гостиницу. От "заутрени в защиту мира" (по выражению Галича) мы были избавлены - все же перестройка, слава Богу.
А вечером был ресторан, но перед этим у нас стирка, а у американцев холодная баня, которую они провели, по Фединым рассказам, с песнями.
В районной гостинице были общие душевые, но с холодной водой (наверное, летом котельная просто не работает). Однако ближняя баня оказалась еще хуже - не только холодная, но с грязнущими ваннами (сам не видел, передаю со слов), что, однако, калифорнийцев не только не смутило, но и подзадорило. Мыться там, действительно, можно было только с песнями. И ни тени недовольства! Группа была явно настроена на неприхотливость и дружелюбие во что бы то ни стало и, казалось, такие неудобства только придавали энергию их улыбкам, и никакого раздражения. Идеальные они люди, что ли? Громадная внутренняя самодисциплина, установка на добро, позволяющая быть выше мелочей, т.е. то, о чем только мечтает Лиля.
Ресторан был открыт только для нас. Громадный П-образный стол. В середине его - Грегори - ему сегодня исполнилось 30 лет. В конце вечера после того, как все наелись, начались его поздравления. Тосты шампанского, большой, по спецзаказу, красивый и вкусный именной торт.
Грегори - очень высокий, худой, с красивыми "южными" глазами, чистой и прекрасной улыбкой. И дочь его, хотя и трех лет, но уже высокая, а жена ждет второго ребенка (а лучше двух). Грегори говорит, что у него два хобби - велосипед и семья.
Грегори - повар по профессии. На какой-то яхте был коком в морском переходе до Гавайи, а Америку объехал, как и большинство, на машине. Наверное, Грегори тоже может считаться типичным калифорнийцем, притом совсем не из состоятельных кругов. Когда Лиля в последующем спросила: "Грегори, а ты не завидуешь Дэвиду, который может жить за счет унаследованного от родителей миллиона?" - он не затруднился с ясным ответом: "Зато у меня есть шанс!" - чисто американская формула-отмычка, которая на деле вряд ли соответствует жизненному кредо Грегори: повар, как правило, не превращается в бизнесмена и миллионера, а заработанные деньги он предпочитает тратить не на прирост в биржевой игре, а на семью и вот на такие недешевые поездки. На маршруте он был, в основном, в передней молодежной группе, далеко от нас: на отдыхе или за столом - тоже ближе к велосипедной четверке, поэтому очень мало мы успели его узнать и понять. Как и Кэвина, Грегори нам отрекомендовали, как верующего, посещающего церковь. Именно Грегори с его радостным характером. И еще мы заметили неподдельный интерес у него к стране и нам. С какой детской верой принимал он утверждения комсомольского секретаря на львовской фабрике и носил подаренный им комсомольский значок, что наших детей повергало едва ли не в шок! Но, с другой стороны, его интересовали и наши диафильмы (но показать их ему мы так и не смогли), и наши экскурсии по городу, где они только становились возможными. В Житомире очень он просил ждать его перед нашим походом к церкви - но интересы молодой компании все же пересилили. Зато вот в Киеве он все-таки увязался с нами (но, к сожалению, тот наш выход на Крещатик оказался не очень интересным).
Любовь его к жене и дочери чиста и, наверное, беспредельна. Несмотря на красоту, никакого особого интереса к флирту у него и не намечалось, только чистый интерес к миру...
Как трогательно он благодарил за поздравления множества людей в Сваляве: "Это самый счастливый день рождения в моей жизни!" (Наверняка, он был самым массовым); как тактично и радостно кулинарил на нашей последней туристской стоянке под Киевом и учил Машу, как обращаться с продуктами, чтобы все было чисто и доступно; как радовался купленной его дочери в подарок на прощанье кукле в украинском наряде...
Может, самый солнечный человек в группе - повар.
А утром 12.08 после вчерашнего ресторана и танцев в нем и в клубе утром покормили нас власть, вкусно-празднично!
Кратчайшая запись в Лилином дневнике, а требует и дополнений, и комментария.
Именно в районных украинских городах нас встречали торжественно-празднично, что, конечно, свидетельствовало о "предварительно проведенной районными властями работе". Киев и даже областные Житомир, Львов, Ужгород уже пресытились иностранными делегациями, их американскими велосипедистами за мир не удивишь. В районных же, как говорится, богом забытых, городках их прибытие было событием и как бы встряхивало активность СКЗМ-ских и идеологических властей. Особенно в Сваляве.
Не состоялся торжественный митинг за мир перед зданием райкома, зато в смягченном виде он был перенесен в ресторан, где зам.председателя местного СКЗМ поднимал тосты за мир от имени народа и говорил о счастье свалявцев, что советско-американская "экспедиция за мир" остановилась в их городе. Я чувствовал себя немножко Остапом Бендером, разыгрывающим лейтенанта Шмидта в каких-нибудь Васюках. Лиля, кажется, воспринимала все более естественно.
За советскими тостами следовали американские ответные речи, чуть дирижируемые Фрэнком, и любимая всеми процедура - раздача американских подарков - маек, "чтобы были мы как члены одной команды". В ответ - слава Богу, советские майки, заготовленные еще в Москве Мишиной фирмой. В заключение - благодарности в честь хозяев города, "устроивших такую прекрасную встречу". Свалявская власть вдруг материализовалась в виде моложавого секретаря райкома партии по идеологии, скромно принявшего на себя благодарности и объятия. Гремел оглушительный оркестр. Наши столы были действительно сдвинуты на всю длину ресторана и вдоль его боковых стен и заняты нами лишь с наружной стороны, так что взоры всех должны быть прикованы к оркестровой сцене, так что разговаривать было очень трудно, если не невозможно. Да и вежливость не очень дозволяла, раз ты сидишь барином, и только ради тебя на твоих глазах стараются, изгибаются...
Рядом с нами (на Камчатке) сидело несколько приглашенных парней из свалявских спортсменов, достаточно критически мыслящих, но после несчетного шампанского сейчас вспоминается только общий тон про законную западно-украинскую отдельность, хотя бы экономическую, и про местные глупости. Они-то и объяснили мне идеологический чин свалявского хозяина, давшего добро на организацию всего "приема". Какую-то фальшивость всего действа, и своего с нашим в нем участия, они, по-моему, хорошо понимали.
Ресторанный вечер окончился незапланированными плясками и настоятельным приглашением поехать на встречу с молодежью в шикарный районный Дом культуры. Его фойе было оборудовано под дискотеку, работал буфет и скучало в ожидании американцев с десяток свалявских девушек и организаторы. Вот и вся молодежная встреча по нынешним понятиям. Мы слиняли оттуда почти сразу (дети и я вообще не хотели туда ехать), да и американцам, как мы поняли, такое организованное веселье под присмотром наскучило достаточно быстро. Тем более что на завтра предстоял тяжелый велодень.
А теперь небольшой комментарий. Уже в Москве я прочел упоминание о городе Сваляве, опубликованное в центральной газете "Правда" от 16.08.1989г. через четыре дня после нашего отъезда в сугубо отрицательном тоне: мол, комиссии свалявского совета принимают от строителей совершенно неготовые дома, впрямую обворовывают "нас с вами, народ". И эта заметка "Рука в чужом кармане" стала как бы итоговым комментарием для моих впечатлений о СКЗМ-ском приеме: показуха на чужих деньгах. Именно город, где власти могут беззастенчиво обманывать своих граждан - устраивать самый пышный прием для заезжих "американских и советских борцов за мир" - у них для этого есть и возможности, и желание, как у всяких крепостников. Но, конечно, подключены тут были не только свалявские, но и американские деньги. Ведь по нечаянной обмолвке Наташи на одной из последующих стоянок, за свалявский ресторан Алла из общих (т.е. американских) денег выплатила почти 500 рублей, т.е. около 18 рублей на человека. Кошмарная для меня цифра чистого нахлебничества в один только вечер у американцев и свалявцев...
Ощущали ли как-то ложность положения сами американцы? - Думаю, что нет (может, кроме мудрой Рэнды). Ведь они приехали в незнакомую страну, полновесно оплатив поездку заранее и в нашем ответном (обменном) гостеприимстве не видели ничего неестественного. "Все - о'кэй!" На таком же, почти американском уровне радостного простодушия восприняла свалявские торжества Лиля. С каким самозабвением она отплясывала в тот вечер, даже поскользнулась на скользком паркете, но поправилась и снова ринулась в центр кружащихся американцев. Как я был рад за ее счастье. Стоящей рядом улыбающейся Рэнде пояснил: "Казачья кровь" - кажется удачно, потому что она поняла.
Пусть, пусть горечь и моя растерянность от соблазна придет к ней позже... Она пришла уже в Москве.
12 августа. Карпаты. Сегодня перевал, и мы (Володя, Алеша, Маша и я) отпросились уехать пораньше. Витя считает, что это была ошибка, но как хорошо было ехать спокойно, своим темпом - до самого перевала на высоте 800 с чем-то метров. Там, правда, мы ждали почти два часа остальных, потому что народ после "рашен-водка" не спешил особенно, они останавливались, арбузы ели. Зато мы могли спокойно насматриваться на Карпаты - невысокие, но все же горы с выступающими из лесов и полонин скалами.
Карпатских гор мы, конечно, боялись - так много раз нас пугали 60-километровым подъемом, а затем еще более длинным спуском, на котором горят тормоза, особенно у наших, дорожных велосипедов. Но после вчерашнего проверочного пути, когда в итоге мы не оказались последними, я уже верил в наши возможности и не хотел демонстрировать семейную слабость (которой и не было).
Однако Володя всех моих переубедил и даже смог получить от Аллы неохотное "добро", может в качестве небольшого компромисса за упорный отказ от неоднократных Володиных предложений принять нашу помощь в оборудовании туристского лагеря. Ведь как мы узнали в поезде, в исполнение американских и наших пожеланий Алла заложила-таки в маршрут туристскую стоянку в палатках - сразу после тяжелого дня в Карпатах. Все наши и, особенно, Володины, ожидания общения с американцами в походных условиях, у костра с гитарой, после устроенной у реки походной бани из пленки над раскаленными камнями, после устроенной же волейбольной площадки и пр. - свелись лишь к единственному вечеру, (правда, под Киевом у нас оказалась еще одна палаточная ночевка, но планировалась она как ночевка, устроенная киевскими велосипедистами на какой-то турбазе). Естественно, что Володе хотелось эту единственную стоянку подготовить по-человечески, приехав туда хотя бы с обеда. Если автобус почему-то не сможет сделать этот рейс, Володя предлагал даже добраться в район предполагаемой ночевки своим ходом, на электричке, выбрать стоянку, оборудовать ее костром, местом палаток, баней и встречать группу на дороге. Однако получил немотивированный отказ и на это: "Ничего оборудовать мы не будем. Мы только выберем место стоянки". Кто это мы? Почему? - Понимай, как знаешь. И как отвечать без ругани и рукоприкладства на этот мерзкий тон? - Да ничем, ведь ты уже в лапах ситуации, сглотнешь обиду и молча уйдешь.
Теперь я лишь догадываюсь, что место стоянки Алла уже выбрала или собиралась выбрать с помощью какого-либо местного СКЗМ, а в Володиных и наших услугах по его обустройству она просто не нуждалась. И даже наоборот - объективно была заинтересована в том, чтобы туристская ночевка оказалась неудачной и чтобы можно было сказать: невозможно отказаться от услуг "Интуриста" и профессионалов, в гостиницах жить лучше. И именно так и случилось - но об этом позже.
Но для меня горечь ситуации подогревалась еще и совпадением: в Москве сосед Миша утверждал и даже заключил со мной формальный спор о том, что мои друзья слабы и потому будут ехать в автобусе, в частности, "не позже третьего дня Ваш Володя усядется в автобус"... Я тогда спорил, а теперь вдруг Володя так упорно добивается сесть в автобус вместе с Лилей и мною именно на третий день! Поскольку сговор между Володей и Мишей исключается, остается одно объяснение - таинственное, т.е. мистическое. Однако спор мой Миша, а вместе с ним и мистика - проиграли.
Мое отрицательное отношение к более раннему выезду определялось не только объективными резонами: зачем тогда совместный поход, если большую часть времени на маршруте и передыхах проводить раздельно? - но и субъективными опасениями. Я просто слышал объяснения Наташи, почему четверо отправились раньше: "Это просто самая слабая часть группы и мы разрешили им уехать раньше, чтобы было полегче" Думаю, что Алешу такая рекомендация устроила бы мало.
С выездом, как всегда, сильно запоздали и ехали много размеренней вчерашнего. Алла и Сережа с самого начала погрузились в автобус и быстрый темп, видно, задавать было некому. Первую часть пути впереди шел совсем не сильный Алан в сопровождении молчаливого Ивана и меня. Иногда мне даже хотелось обойти, особенно на спусках, но как только я это осуществлял, Алан прибавлял обороты, чтобы снова оказаться впереди. Когда мудрый Иван приостановил меня: "Не заводи его, не обгоняй" - признал его правоту сразу. Кажется, два раза собирались на перекусах, первый раз сами, второй - перерыв устроил нам автобус. Еще в Ужгороде я оснастил свой багажник двумя корзинами по бокам, а сверху рюкзаком - для фото, банок сока, пакетов с конфетами, печеньем, изюмом и пр. - так что голодными никогда не были. Банками же апельсинового сока в последующие дни стали запасаться и американцы - пока он к Киеву не вышел полностью.
На подъеме, конечно, стало много тяжелее, и вместе с Аланом я стал отставать - но на небольших спусках снова нагонять. Все же тяжел и стар - ничего не поделаешь. Но при этом очень тронуло меня заботливое подбадривание американцев, видимо, мой дорожный односкоростной велосипед с корзинами на багажнике вызывал их сочувствие. Второй Дэвид (врач с Гавай) так вообще не отставал (и не обгонял) меня весь подъем, как будто помогал, и я ему был очень за то благодарен. Перед самым же перевалом передние почему-то остановились на обзорной площадке, может, для фотографирования, так что на сам перевал, где нас ждала Лиля с детьми, я въехал в числе самых первых - чем, конечно же, был очень горд, скромно объясняя причину своего успеха - "качеством советского дорожного велосипеда". Но вот Лилю с ее "старт-шоссе" на перевале ждала первая авария. Слава Богу, что в обед было кому чинить эту незнакомую мне технику, и говорить за это спасибо...
Сразу на спуске к перевальному ресторану моя передняя шинная трубка лопнула. И оказалось, что очень кстати, т.к. она была почти не приклеенной к ободу колеса и могла запросто вылететь на ходу, а я разбиться. Так что в обед мой "велик" (а какой он мой?) - был наконец-то просмотрен, сменены и приклеены две новые трубки, заодно устранен один из люфтов, выброшены какие-то ненужные пружины и т.д. Алла с ним действовала решительно, а заканчивал Саша
И в последующем мне приходилось обращаться к Саше, как к признанному велотехнику, с просьбой о помощи в гоночных велосипедах Лили и Маши, и, конечно же, благодарить за это. Но, честно признаюсь, внутренней благодарности за эти услуги (как это было, например, в нашем тренировочном подмосковном походе) я уже не чувствовал - отшибло всей причастностью Саши к руководящей четверке.
Деревянный ресторан на перевале угостил нас опять вкусной едой. Приятная беседа с молодыми нашими участниками Кэвином и Грегори о женщинах, которые очень заняты как в Америке, так и в России. У Кэвина есть еще 4 брата, и мама его не успевает готовить всем. Пока Витя стоял на улице, сменив карауливших велосипеды Аллу с Сашей, продолжились начатые еще утром расспросы Дэвида К. о его диссидентстве
У меня в это время тоже были "беседы", но с нашими местными посетителями. Ресторан по нашему случаю был закрыт - для всех случайных заезжих посетителей, а остальные вытеснены на хозяйственную террасу, где и баловались арбузом. Затащила меня в эту странную компанию из милиционеров, шоферов и кухонных работников какая-то разбитная дивчина местного происхождения, но ныне живущая в Киеве. Видно, ей хотелось познакомиться с американцами, но отработанной технологии для этого не было. Я же быстро теряюсь в таких ситуациях, и ничем помочь ей не мог, потому и был довольно скоро отпущен, оставив в памяти еще одну зацепку о естественном соблазне, который несет в себе американский свет только одним фактом своего появления.
А зато как просто и чисто, радостно и естественно знакомились они с велогруппой из Львова в Одессу на предыдущей остановке! С обменом подарками и адресами. Или с немецкими велосипедистами во Львове! Главное - без всякой корысти, а лишь по факту велосипедного братства. И как далеко укатили от этого братства наши, видящие в гостях лишь клиентов!
После обеда дорога пошла в основном на спуск и его было очень много. Большую часть его я проехала одна: оторвались от меня Рэнда с Сашей, и это оказалось для меня не очень весело. Спуск оказался очень долгим - казалось, что спускались мы дольше, чем поднимались. Обидней всего, что гнали без остановок, точнее, с одной остановкой за 3 км до стоянки.
Зато в каждой деревеньке видела деревянную церковь - все довольно разнообразные, в основном приземистые в виде деревянных толстушек. Но встречались и стройные красавицы
На спуске у Маши был прокол, а чинить некогда. Слава Богу, у Володи оказалась запасная камера
И для меня этот спуск прошел головокружительно быстро, в спешке, и почти без всякой радости. А виды кругом были захватывающие, да и названия сел, вроде Древней Тухольки! А какие возможности для красивой ночевки в горах! Впитать их хотя бы на один вечер... Но нет - все мимо, мимо - только в глазах рябит... Ночевали мы на равнинном Стрые, где горами уже и не пахло. Проехать своими ногами все Карпаты, а увидеть меньше, чем на поезде.
Я тоже почти весь спуск ехал один. С самого начала был настроен держаться своих, не рвался вперед, а когда стала отставать от Лили Маша, то поехал рядом с ней. У нее вечно были неполадки то с цепью, то еще с чем-то. Наконец, просто лопнула камера. Я думал, что на ее "велике" такая же не чинимая трубка, как у Лили, потому и не рыпался с собственной помощью. Чтобы не стоять на месте, она все же медленно двигалась на ободе. Конечно, мимо проносятся остальные. А вот и Саша, появления которого Маша ждала как спасителя. Но Саша в помощи отказал - ("Да, лучше бы найти попутку"). Тогда я думал, что, не имея запасной трубки, он тоже был бессилен, теперь думаю, что он просто вспомнил вчерашний Аллин наказ: для починки советских участников не останавливаться, все внимание только американцам, и выполнил его - ведь он прекрасно знал Машин велосипед, еще в Москве им занимался... Кстати, здраво рассуждая, я могу понять целесообразность такого жесткого и жестокого (особенно для Маши, которая тянулась к Саше и только от него ждала помощи) приказа. Надо спешить по графику, одному механику не управиться даже с поломками американцев и он им безусловный приоритет, а остальным надо как-то выкручиваться самим. Но главное, само это решение о нас принималось без нас, Алла сказала своей тройке, а те уже при случае передали нам. Мне, например, как-то невзначай сказала об этом Наташа... Конечно, в последующем уродский этот приказ не действовал, уже на перевале-обеде сама Алла с Сашей были вынуждены заняться Лилиным велосипедом, потом еще два раза ему пришлось прикладываться к нему, а концом этого приказа я считаю последний час нашего велопробега, когда прямо на Крещатике у Лили в очередной раз лопнула трубка, и вся наша громадная группа ожидала, когда американцы и киевляне (уже без Аллы с Сашей) за несколько минут ее сменили. Нормальный человеческий порядок восторжествовал окончательно.
Ну, а в тот злосчастный карпатский день Аллин приказ еще торжествовал и, как пишет Лиля, "нам с Машей было очень грустно". Последним мимо нас прокатил явно уставший Володя. Мы его о помощи не просили, раз сам Саша не смог помочь, и он прокатил мимо, но... через пару километров на каком-то подъеме остановился, фотографировал, как бы дожидаясь нас. Видно, интуиция ему подсказала, что у нас что-то не в порядке и надо подождать... И я до сих пор благодарен Володе за эту интуицию - ведь лопнула не трубка, а камера, а ее вполне можно было заклеить, что он и вызвался тут же сделать. Велика была моя радость, что проблема может быть решена, и так просто, и стыдно, что сам я не мог в ней разобраться и решить (правду сказать, что сам я велосипедные камеры клеил только в далеком детстве). Но дерёт беспокойство за ушедшую вперед Лилю, а операция заклейки будет долгой, и я прошу разрешения у Володи ехать вперед, чтобы догнать наших и предупредить, чтобы не беспокоились: вы приедете на ночевку позже...
И погнал вниз... но где там догнать... Где-то после спуска, в еще узком ущелье, ко мне присоединился невесть откуда вывернувшийся Фрэнк (видно, он уже тогда начинал маяться животом), а еще дальше мы наткнулись на поджидавшую нас наконец-то группу... То есть ждали, наверное, только одного Фрэнка, оставив нас с Машей на полную самостоятельность, но точно, конечно, не знаю... А мое прибытие, конечно, внесло ясность с положением отставших, и утомленная группа двинулась в последний перегон к стоянке, где уже расположились автобус, Сережа и Наташа. За этот день Лиля сильно устала, и мы снова немного отстали, но приехали все равно раньше Алеши, который укатил вперед, не будучи предупрежден, и немало времени прошло, пока он заподозрил неладное и вернулся
Часть пути я ехала с Фрэнком. Крутит он очень легко, мощно. Ему 49 лет и четверо детей. Старшей 24, и она выходит замуж сейчас. А на земле у него вид доброго американского дядюшки. Как хорошо Фрэнк говорил Маше, взбудораженной еврейским вопросом: "Маша, успокойся и живи радостно!"
Фрэнк (Франклин Н.Причард III) - руководитель и, конечно, ведущая фигура среди американцев. Бизнесмен из Сант-Круса он, наверное, играет определяющую роль и среди организаторов "Дня защиты мира", идеологией которого как бы определяется все наше мероприятие. Подмеченная Лилей фраза Фрэнка: "Маша, успокойся и живи радостно!" замечательно отражает его стиль мыслей и, наверное, действий, способ решения всех проблем (по крайней мере, наших). В этом смысле Фрэнк - прирожденный миротворец, готовый мирить всех и вся. И говорит он замечательно мягко и длительно для внушения-освоения-понимания. Cам он не высокого мнения о собственных речах, утверждая, что его мысли о мире и дружбе лучше всего выражает Фил, специалист по разрешению конфликтов. Но сводится все к проповеди всеобщей благожелательности и любви. Глубже всего эту позицию объясняла нам Рэнда - что, мол, в противоречиях никогда нельзя хвататься за уже известные решения и спорить дальше, а искать новые, неизвестные решения...
Очень симпатичная позиция, но применительно, например, к сложившейся в советской группе атмосфере вражды (которую, при всей внешней сдержанности, Фрэнк не мог не видеть) методы, нет, скорее призывы эти подействовать не могли, что в глубине души, наверное, обижало доброго Фрэнка. На вопрос, что его больше всего интересует в нашей стране, он в первый же день однозначно ответил: "Люди!" И действительно, не было для Фрэнка большего удовольствия; чем на какой-нибудь остановке заговорить на языке жестов с каким-нибудь глазеющим, ненавязчивым мальчишкой, а потом одарить его каким-либо очередным презентом - шапкой или очками. Я как будто видел воскресшего проповедника-миссионера, несущего слово Любви и Добра страждущим - безответно, вернее, с дальним расчетом, что это добро когда-нибудь отзовется добрым поступком облагодетельствованного мальчишки или взрослого вроде нас - для каких-то других незнакомых ему людей, а те в свою очередь будут делать добро - так, в конце концов, в сплошной цепи добрых дел весь мир спасется.
Я глубоко уважаю эту активную философию добра, но в Киеве она, например, взамен добра может привести (и приводит) к злу мальчишеского попрошайничества (впрочем, это давняя, еще церковная проблема).
Активно интересовался Фрэнк и культурой, расспрашивал о политике и экономике, ходил с нами и Рэндой по церквям и улицам, даже смотрел один наш диафильм, но... как мне показалось, скорее, по внутренней обязанности. Все это его как-то не цепляло, а мои ответы о политике и экономике, видимо, не удовлетворяли. Я это чувствовал по не возникновению споров, возражений или хотя бы уточняющих вопросов. Только вежливые вопросы. Думается, от диссидентских наших разговоров он больше уставал, так что и слово диссидент у него стало приобретать скорее отрицательный оттенок. Это нам показала одна многозначительная деталь. Уже в Киеве с его массой светофоров, на переходах перед каждым из которых группа дисциплинированно останавливалась, Лиля по своей привычке в иные моменты чувствовать себя пешеходом,- двинулась дальше, т.е. формально нарушила правила движения. Стоящий Фрэнк кивнул мне в сторону уехавшей: "Диссидентка!" - И как ни оправдывалась потом Лиля, нас поразило, что по понятиям Фрэнка диссидент - это скорее нарушитель добропорядочных законов общежития, чем отстаивающий права и свободы.
Конечно, исходя из своей философии, Фрэнк не мог выражать какое-либо неприятие и к нам, но вносимая нами "смута" в "общее согласие", наверное, ему была неприятна, и вскрываемые проблемы - тоже. Призыв не ссориться, а искать нестандартные решения на практике тяготел просто к закрытию (замазыванию) этих проблем. И потому бизнесмен-миротворец Фрэнк оказался много ближе к советскому командиру "новой формации" Алле, чем мы... Да, печальный результат...
Еврейская тема в Машиных разговорах возникла со вчерашнего вечера, когда мы с Аланом, Тимоти и Патриком ходили смотреть православную церковь в Сваляве недалеко от гостиницы. На вопрос о его вере он сказал, что - иудейство. Но, тем не менее, с интересом смотрел церковный интерьер и сфотографировал смотрительницу, пообещав прислать ей фото. Мы записали ему ее адрес, интересно, выполнит ли обещание? Ну, а Маша потом к нему постоянно льнула с вопросами о положении евреев в США, о дискриминации их
Разные получала Маша на этот вопрос ответы. В основном, что дискриминация все же бывает, но не существенная. Алан согласно кивал головой, хотя совсем не чувствовалось, что он когда-либо испытывал хоть какую-нибудь дискриминацию - настолько весел и внешне легкомысленен. Как я понял, Фрэнк под дискриминацией имел в виду, скорее негативные настроения среди части бизнесменов к еврейским конкурентам - самая обычная вещь. Утверждение же, что США не могут иметь в себе антисемитизма, потому что являются главным союзником Израиля, опровергнуть было нельзя... Маша же все прокатывала обычные утверждения о притеснениях и дискриминации евреев в Союзе, получая и на это от Фрэнка: "Успокойся и живи радостно!"
Продолжением нашей вчерашней прогулки по Сваляве было посещение кафетерия в продуктовом магазине. Тимоти захотел кофе, Алан его поддержал. Витя сразу встал в очередь, но получил его лишь после получасовой или больше очереди - и без молока, как Тимоти хотелось. Но зато они с Аланом имели возможность ощутить искреннюю приветливость местных жителей. У Алана удивительная способность точно повторять услышанное слово и даже фразу, даже не понимая ее смысла - и это делало "беседу" очень живой.
Я дисциплинированно стоял в этой не очень длинной, но долгой очереди и задавал себе вопрос: на моем месте Сережа или Наташа уже наверняка потребовали бы обслужить американских гостей без очереди, может, даже через кабинет директора. Смог бы я так сделать? - Наверное, нет, раз стою, а не пробую давить. Но тревожнее вопрос: а правильно ли это, заставлять их испытывать все прелести нашей медлительности? Ведь если бы Сергей, например, доставил эти чашечки кофе быстрее, они бы заслуженно оценили его способности выше моих, тупо стоящего в очереди... Неужели результат, скорость услуг важнее всего?
Мелкий эпизод, но и он убеждал меня, что не быть мне эффективным проводником интуристов по советским обстоятельствам. Мне подошли бы только те из них, кто согласен стать вровень с советскими людьми и терпеть временно все порядки и неудобства. А таких интуристов - очень мало, среди наших, может, только Рэнда. А остальные законно ждут привычного качественного обслуживания и какое им дело, какими способами... Или я не прав?
Ну вот и стоянка на Стрые. Наташа встречала нас на мосту и отправляла на боковой проселок. Через какой-то дачного или лагерного типа поселок дорога привела к зеленому берегу Стрыя, где уже стояли в отдалении несколько отдыхающих семей с машинами и палатками, но и свободного места было сколько угодно.
Американцы достали свои красивые палатки и быстро расставили их на удивление далеко одна от другой. Но перед этим у них было купание в Стрые. Как радовались! Особенно 18-летний Патрик. Наконец-то он ожил. Держится чуть-чуть особняком. Рэнда его слегка курирует, т.к. хорошо знает его мать.
Патрик - в первую же встречу он поразил меня большим американским флагом, накрепко закрепленным сзади его велосипеда. Флаг необычный - не с 50-тью штатными звездами, а лишь с 13-тью. На красно-синем фоне - вперекрест. Рэнда объяснила, что это флаг Конфедерации, когда в гражданскую войну прошлого века рабовладельческие южные штаты боролись за независимость и право отделения своей Конфедерации. Символом они тогда взяли именно первоначальный флаг США с изображением звезд только первых американских штатов (и нам не раз наизусть перечисляли этот дорогой американскому уху список). Почему же Рэнда называла Патрика революционером? Потом выяснилось, что она имеет в виду присущую молодым мужчинам радикальность.
Впрочем, в Сваляве я пробовал его разговорить, когда он скучающе вышел из церкви (потом он столь же быстро вылетал из музеев), спросил - что его больше всего интересует в Советском Союзе. Он ответил откровенно: "Только велосипедное путешествие!"
Но вправду сказать, именно велопробег ему не очень удался. На подъеме он как-то повредил ногу, был вынужден сесть в автобус (первым из американцев) и потом большей частью ехал там, выздоравливая. В Киев же он въехал со своим гордым конфедератским флагом.
Сын состоятельных (кажется) родителей, Патрик сейчас учится, а какие у него планы на будущее? - кто ж это знает, настолько он был неразговорчив и как бы высокомерен, или вернее - ленив. Даже каких-то контактов с наиболее близкими ему по возрасту - Алешей и Машей - у Патрика не возникло, как я ни наталкивал их на это. К сожалению, молодежной компании здесь не получилось.
Эпизоды: упал в автобусе картонный ящик с сувенирными майками и часть из них испачкалась. Мы были в ужасе - как они будут их дарить, а увидевшая нашу возню за спасение части от грязи Рэнда бодро и громко нас утешала: "Ничего - ничего!"
Пока мы складывали эти майки, Алла три раза просила найти гречку. Потом это было поставлено нам в упрек. Зато Витино несогласие сразу идти за палками для костра со своим топором я до сих пор ощущаю как проступок против туристской этики. Ведь дождь не грозил, и можно было не спешить ставить палатку. И опять - мельчайший эпизод, который мы переживаем до сих пор, настолько велико, оказывается, его значение.
Лиля имеет в виду следующее. Мы появились на стоянку почти последними, где уже стоял автобус с вытащенными частично вещами, походным столом с соками, конфетами и канистрой пива, где уже начали устанавливать палатки, и все было определено не нами. Что было делать? - Спрашивать у четверки про общую работу? Чтобы наткнуться на очередное: "Ждите, когда вам скажут"? Тем более что наши с Володей просьбы и беспокойства об устройстве лагеря были отвергнуты еще вчера: "Мы ничего не будем устраивать, а только выберем место".
Так зачем мне надо было еще раз унижаться? - таков был настрой. Плюс, конечно, инерция. В наших походных стоянках установка палатки всегда конкурировала во времени с постановкой воды на огонь. При погоде, грозящей дождем, конечно, прежде всего, ставилась палатка, как надежная защита. Или если затягивался сбор дров, я тоже предпочитал сначала устроить дом (или в людном месте, чтобы не болтались под общими ногами вещи). Конечно, тут мы, прежде всего, занялись выбором места и постановкой своей старой палатки. После Аниной эксплуатации веревки у нее были не на месте, и потому возился я долго, привязав только один конец, когда услышал от Сережи обращенное, видимо, ко мне: "Тут нужно бы пойти с топором - для костра". В ответ я кивнул: "Сейчас вот палатку доставлю и приду". Тем более, я знал, что свой топор у него есть.
Потом Лиля меня задергала своими просьбами поиска продуктов в автобусе, и палатку доставил явившийся к тому времени Алеша. Через некоторое время я подошел уже сам к готовящемуся костру и спросил, так нужно ли что-то делать и нужен ли топор? Сергей, все так же не глядя, ответил: "Нет". - "Ну, как знаете".
Вот и весь эпизод, который был поставлен мне в вину не только Лилей, но и Сашей во Львове, и тоже с точки зрения туризма. Но вины своей не вижу до сих пор, хотя прекрасно знаю, что в большой группе интересы общего костра должны превалировать над интересами одной палатки. Но ведь это - в нормальной группе, где общаются нормальные люди, а не "профессионалы" с подчиненными...
Конечно, человек обладает инерцией и, наверное, даже в нормальной группе на аналогичную просьбу о костре я мог бы откликнуться не сразу, а с некоторым запозданием: "Подожди минутку, сейчас вот только пару кольев палатки добью." Со мной согласились бы или не согласились: "Да брось ты эту палатку, успеешь еще, а жрать все хотят, надо, прежде всего, воду поставить." В худшем случае мы чуть повздорили бы, чтобы за тем же костром и помириться... подумаешь, эпизод!
Здесь же было все совсем по-иному. Ни о какой туристской этике нет и речи, потому что и туристов-товарищей нет. Сначала говорят, что в твоих услугах-мыслях не нуждаются, а потом ждут, что по первому да еще и непрямому указанию ты тут же побежишь исполнять его указание, а когда ты медлишь отрываться от собственного дела и не сразу рапортуешь: "Есть!", тебя обвинят в нарушении дисциплины и этики. А мой ответ на эти обвинения один: "Я просто не желаю быть вашим подчиненным, вашим рабом, не хочу вас знать". Так при чем тут туристская этика?
Зачем я это пишу и, как Лиля говорит, "злобствую", зачем тону во всех этих мелочах? Почему не могу иначе? А потому, что это не мелочи, а эпизоды столкновения с ранее совсем неизвестной нам страной работников СКЗМ (или что-то рядом) из бывших профессионалов, одной из многих андроповских таинственных структур...
Вот стоит она самолично у костра, эта недавняя тихая и даже застенчивая велосипедная девочка Алла - а сейчас рослая, красивая, абсолютно, прямо по-арийски, белокурая, и в очередной раз провозглашает: "Лиля! Ну, где же гречка?" И ошалевшая от ответственности и неудачных поисков вполне годящаяся ей в матери Лиля бросается снова в автобус тормошить меня, который уже давно ползает в нем, в поисках продуктовых сумок, но не способный не кинуться, прежде всего, на спасение втоптанных в грязь американских маек, то рассыпанного в грязи кускового сахара - нашего сахара, взятого на наши талоны, конечно, матеря в душе этого Сергея, уже не раз и не одного человека обругавшего за попытку уложить свой рюкзак - а на деле устроившего здесь такой хаос, такой бардак и свинюшник.
Но вот злополучная гречка, наконец-то, найдена. Бегом приносит ее Лиля повелительнице. Думаете, нашла она объяснение причин задержки? Нет, только запомнила, чтобы через несколько дней предъявить Лиле счет.
Наши отношения с четверкой "велосипедистов" складываются плохо. Они - организаторы, а мы - просто балласт. Претензии Аллы: "Вы все делаете с точностью наоборот, все не так, как я прошу (читай: велю):
1) билеты купили плацкартные, а я просила - купе... Ей-ей, не помню такой твердой просьбы
2) закуплена часть сока не в мелкой упаковке и не цитрусового - но ведь нам сам Харшан перечислил соки, какие следует купить.
3) "Я назвала маршрут, а вы решили (!?), что он другой"
Тут уж и сказать нечего, кроме «бестолковые»
Вывод: "Поэтому я вам не поручаю никакой работы".
И вот последний штрих вечернего портрета у походного костра. Она помахивает сломанной ярко расписанной поварешкой хохломского типа: "Кстати, Лиля, тут Ваша поварешка сломалась. Не подходит она к моим рукам. Вам не жалко?" - "Ну что Вы, Алла, конечно, нет", - пугается Лиля: не дай Бог, та станет оценивать и выплачивать стоимость из американских денег. А услышав утвердительный ответ, та спокойно сует расписные обломки в костер, даже не спрашивая разрешения
А теперь спрашивается: кто же она, эта "кукла"? (если следовать терминологии недавно увиденного нами фильма "Куколка"). В фильме из девочки злую куклу сделал большой, международный спорт. Аллу же воспитал сначала спортивный велотуризм, ставший инструкторским, профессиональным, а теперь вот - работа в структуре монопольного интуризма, который, наверное, и довершит ее преображение, если, конечно, положение нашей страны не изменится кардинальным способом. Но надежд на быстрые изменения почти нет. Значит, как человек Алла обречена. Почти обречена, ибо у человека всегда есть путь к спасению, когда до его сознания доходит собственная нечеловечность. Но до этого осознания ей еще очень далеко...
Да, сознаюсь: чего я боялась - пренебрежения со стороны велосипедистов, плохих отношений внутри советской группы - то и получилось. Но хорошо, что рядом с нами Володя и дети (Федя где-то около американцев, вне нас). И мы помогаем американцам без понуканий, просто, когда сами видим, что это нужно. И вот на следующее утро, когда назначенное время подъема уже прошло, а четверка блаженно спала, Витя привычно завел костер, мы сварили кофе и без разрешения - манку, так что получился полноценный завтрак, кто его хотел (вечером Алла на утро объявляла только кофе, а потом завтрак в первой придорожной столовой), и мы потом катили без остановок до самого обеда... А хорошо придумал Витя будить звуками битловских песен, ходя между палаток с магнитофоном, а потом и подразнивая запахом кофе (со смехом - в постель кофе?)
А как старается Володя? Раз в Москве Миша "назначил его культоргом", то от него и гитара, и волейбольный мяч на привалах. Вот и нынешним днем, пока ждали обеда, Володя вытащил шахматы, и искупавшиеся американцы с удовольствием занялись ими. У него хватило еще сил достать волейбольную сетку, поставить два столба и натянуть ее. Но это оказалось уже слишком, да и темнело - и только один Кэвин поддержал его и Федю.
Володя - наш старый, со студенческих лет товарищ, ему тоже уже 50, и он лишь один из четверых, первоначально желавших, все-таки попал в эту поездку. "А я всем нашим сказал: тысячу препятствий преодолею, но этот шанс поездки с американцами не упущу. Ведь сейчас без английского языка с ЭВМ (он - преподаватель МВТУ по вычислительным машинам) - никуда". И Володя старается - улыбается всем, тем более что это для него совершенно естественно, просто от природы имеет такой ласковый характер. В каком-то смысле Володе легче, ему нужна поездка в Америку в любом виде - нам же только в свободном состоянии. И потому наше противостояние с Аллой неизбежно, а для него - просто ненужно и опасно, он заранее согласен на любое руководство и потому в конечном итоге на будущий год именно он отправится в Калифорнию, а мы - нет.
Впрочем, конечно, это всего лишь мои догадки...
Итак, вечер на Стрые. На ужин - гречка, чай, перед этим - сухое печенье, соки, пиво...В наступившей темноте заново разгорелся костер, Володя взял гитару, но общего пения не получилось. Гитару у него перехватывали и Наташа (хотя и стеснялась), и особенно Алеша из новгородцев с очень странным для него подбором песен из Розенбаума и каких-то хулигански-подзаборных.
Зато в тот вечер открытием стал - поющий Фил. Слов я не поняла, но видно, как он выкладывается, как подвижен во время пения. Конечно, и мы, и американцы награждали его одобрительными аплодисментами и свистом
Фил Клин - социолог из Сант-Круса по разрешению трудовых конфликтов и организатор "Дня мира", 28 лет и, кажется, не женат. Очень серьезен и сдержан, голубоглазый и круглолицый, однако вот - совсем иным оказался вечером с гитарой. Жалко, что запись у моего магнитофона оказалась неисправной, и от его пения на пленке практически ничего не осталось... Глядя на его традиционно американскую манеру резких движений и слов, я легко представлял, что так же он поет на своем "Пис-Дей" в Сант-Крусе, и рядом с ним подбадривают его все те же Фрэнк, Грегори, Кэвин и все остальные. Мы как будто на минуты попали в тот самый калифорнийский праздник мира? если, конечно, не открывать широко глаз и отдаваться магии американского пения...
Фил был самым первым моим собеседником - в ресторане в Ужгороде, ни с кем я не делал так много попыток разговориться и понять, как именно с ним, так завораживала меня его профессия и положение идеолога группы... Но языковый барьер сводил на нет почти все мои усилия. Даже помощь Рэнды не очень помогала. Помимо его идейной близости к Фрэнку, я понял только, что, разбираясь во всех конфликтах, причины надо искать, прежде всего, в себе, в собственных установках на конфликт, меняться надо, прежде всего самим, т.е. вырисовывалась опять же традиционная теория христианского самосовершенствования. Хотя ни Фрэнк, ни Фил к церкви не проявляли особого интереса (в этом смысле они были больше калифорнийцами, чем американцами). Выработав у себя эту теорию нравственного, психологического разрешения всех конфликтов, они естественным образом предлагали и нам взять ее за основу. Впрочем, предлагал только Фрэнк, Фил же только отвечал на мои навязчивые вопросы, а в остальном - лишь застенчиво улыбался. В свободные минуты он брался за свою книгу в голубой обертке - сборник статей опять на тему проблем мира. И до сих пор в памяти остался забавным кадром Фил, усевшийся на ступенях памятника Ленину со своей книгой о мире. Лучшего места для уединения он не нашел. И сейчас, глядя на этот кадр, я все не могу для себя решить - что же может означать это совпадение? Нет ли тут символа? Жаль, что не нахожу. Но только вот чувствую, что нам одной установки на добро и согласие мало. Мне же в качестве первого условия надо отъединиться, чтобы стать хотя бы самим собой... И не только мне одному... Сможет ли понять это Фил и другие американцы?
13 августа. Стрый. Сегодня мы должны доехать до Львова, т.е. 100 с лишним км. Обед объявлен на полпути, в Николаеве. Утром в общем кругу американцы очень деликатно поделились своим представлением о нашей туристской еде
В переводе Аллы это сообщение звучало примерно так: американцы благодарят за организацию туристского лагеря, они многое почерпнули для себя из этого опыта, в том числе и не совсем положительный об особенностях русской туристской еды (т.е. что многие теперь маются животами), и из этого надо сделать соответствующие выводы.
И никакого беспокойства в ее безмятежном голосе за этот наш в целом провал, откуда у меня и сложилось впечатление, что в целом такой результат ее вполне устраивал: теперь американцы перестанут выпендриваться просьбами о туристских стоянках и не будут отклоняться от интуристовского пути. Но, как мне показалось, вывод этот был скорее мнением Фрэнка, который действительно особенно плохо чувствовал себя в этот день и даже забрался в автобус пассажиром, а остальные чувствовали себя более менее сносно. Федя-врач объяснял эти расстройства обычной сменой условий, сменой состава воды и т.д. И вправду, может, действительно, виновата вода из Стрыя? Хотя, конечно, все кипятилось. Вот под Киевом в лесу использовали уже питьевую воду с турбазы - и никаких нареканий больше не было...
Спокойная сегодня дорога, и едем больше вместе. У Наташи сломался велосипед, и теперь вместо нее около Рэнды едут Витя и Володя. Довольны.
Быстро добираемся до районного Стрыя, где были 18 лет назад. Поджидая отставших на окраине города, Витя достает припасенные банки "джуса" (сока) и спрашивает у Саши возможности хотя бы очень коротко остановиться в Стрые, посмотреть действующие польский костел и православную церковь, заглянуть на соседний рынок с оригинальной оградой крепостного вида. Из всей четверки сегодня с нами на маршруте, кажется, только Саша, так что обращение Вити к нему как к начальству звучит достаточно серьезно. Но в голосе его я слышу насмешливо-дразнящие нотки, потому что понимает, что просьба будет отвергнута. И, конечно же, Саша внушительно объясняет, что ни о какой остановке не может быть и речи, ибо график движения на этот день очень напряженный, и вообще с ним, Витей, ему надо провести серьезный разговор. Витя с готовностью согласился, отношения давно надо выяснить.
Старый Стрый с его достопримечательностями мы, конечно, просвистели на скорости, но сразу же за ним были остановлены нашим автобусом, развернувшим у дороги походный столик с закупленными грушами, арбузами и банками сока - здесь хозяйничал Сережа. Очень хорошо. Но за придорожными кустами, куда все шмыгают поочередно, вдруг открывается ухоженное кладбище, а за ним - церковь в отдалении... И вот, к нашей с Лилей радости, потянулись на кладбище любопытствующие Рэнда, Фрэнк с Грегори, потом еще... Мы объясняем себе и им отличие польских могил от украинских, о датах и знаках, пока не приходит недовольный Аллин посланник: "Ну что же это вы их отвлекаете? Пора ехать". А во мне бродит озорное удовлетворение: "Фиг вам, отняли Стрый, так вот получили экскурсию на придорожное кладбище... что-то они все же увидят, почувствуют..."
В местечке Николаев мы обедали в обычной столовой. Нашим организаторам даже не удалось выгнать остальных посетителей, или как-то обособиться. За соседним столиком - подвыпившие украинцы. Это понятно, ведь сегодня воскресенье, потому полны не только церкви, но и кафетерии. Один из наших соседей сидел в лагере, другой оказался выгнанным художником и горячо пытался что-то сказать через Витю невесть откуда взявшимся здесь американцам. Но понять его было очень трудно. Подлетел к нему Сережа, едва не схватил за грудки: "Что Вы мешаетесь, дайте им поесть", но от наших протестующих слов быстро убрался. А навязчивого соседа Витя уговорил подождать его с разговором на улице после обеда, и тот ушел, но так и не дождался... Рэнда к этому эпизоду отнеслась с пониманием, ее мнение - алкоголизм - это просто болезнь
Мне кажется, только Рэнда может отнестись к этому эпизоду с сочувственным пониманием, да и то - относительным. Для нас эти люди не только больные, а и несчастные из-за уродливых условий их жизни, и в их мутных словах мы способны искать особый обвиняющий смысл, искренне сочувствовать им. Для Рэнды же они - только обычные опустившиеся, заболевшие по собственной вине люди, и все их слова - просто бред. Мы в Сереже с его криками увидели полицая, попирающего достоинство простого, пусть и пьяного, человека, а Рэнда - только излишнюю жестокость человека, охраняющего покой своих клиентов. Но ведь это мудрая Рэнда.
Думаю, что для остальных американцев это только одна из неприятных и ничего не говорящих встреч, и они будут благодарны Сереже и любому иному охраннику, который убережет их покой и радость от этих неприятных контактов. На деле им не нужны наши боли и болячки. И если объективно взвесить - то разве они не правы в этом...
По выходе из столовой американцев окружают дети. Алан дарит кому-то шапку, вторую... Ее перехватывают, едва ли не дерутся. Самого Алана щупают, почти изучают. И одежду, и вьющиеся седеющие волосы, которые он регулярно расчесывает специальным гребнем. Выпрашивают и у нас значки. Хочется иметь - понятно. Никогда не видели американцев, а подарки от них - и память, и тщеславие перед друзьями.
Начал это "общение", как всегда, Фрэнк после своего воркования с двумя понравившимися ему мальчишками и соответствующего одаривания на память. Однако когда местные туземцы стали проявлять активность сами и выпрашивать подарки, это ему не нравится, и он обрадовался быстрому отъезду, как разрыву начинающейся лавинообразной цепной реакции раздаривания - уже не от свободного сердца, а по выпрашиванию, принудительно. Безусловно, Фрэнк в этом прав, прерывая эту вакханалию, от нее только зло. Но он не прав, когда не учитывает, что и от его собственных подарков от чистого сердца и тем случайным мальчишкам, которые ничего не понимали и сами еще ничего не выпрашивали - тоже могут идти не только будущие ростки добра, но и круги злой зависти. Ведь эти мальчишки будут щеголять в подарках и вызывать зависть тех, которым не посчастливилось, но у которых кулаки сильнее: отнимут - вот и круг ненависти, гораздо сильнее испытанной радости от подарка.
Мне вспоминается эпизод из собственного детсадовского военного детства. В свой единственный приезд с фронта отец подарил мне то ли настоящую ракетницу, то ли еще что-то непереносимо ценное по тогдашним мальчишеским представлениям. Несказанно гордый я явился в свой детский сад и буквально в тот же день, если не час, был грубо обманут. Меня, пятилетку, силой затащили, кажется, в туалет и настойчиво предложили обмен моего сокровища на какие-то блестящие и, кажется, тоже заманчивые штучки. Не помню, что это было, но только помню, что мне ужасно не хотелось этого обмена, но уже тогда я ясно видел по лицам, что отцовского подарка мне больше не видать, а в руки мне уже совали что-то похожее на сокровище (конечно, потом тоже быстро исчезнувшее...) Вот и все. Так, что осталось в моей детской памяти от отцовского подарка - разве чувство радости и желание одаривать детей самому? - Конечно, нет, только чувство опасности, унижения и обиды, ну а потом, конечно, сознание не мудрости отцовского поступка, не понимавшего, куда ходит его сын. Да и как он мог это знать, непрерывно пребывая на фронте? Во всяком случае, неприязнь к подаркам сидит в моей памяти довольно глубоко, и кто знает, не отцовский ли тот подарок этому причина?
После Николаева погода стала портиться, хмуреть. После преодоления ремонтируемого ужасного участка мы снова раскатились, растянулись, так что даже потеряли друг друга как раз перед Львовской окружной дорогой на развилке. Куда ехать, не понятно. Поколебавшись, Маша и Рэнда покатили по одной, не дождавшись общего решения, но из расспросов стоявших чуть подальше автомобилистов выяснилось, что основная наша группа еще раньше последовала по другой. Что делать? Оставшиеся с нами американцы предлагали остановить машину и догнать Рэнду с Машей. It's impossible - сказала я.
Узнав, что дороги эти сходятся на окружной, мы с Витей поехали за Рэндой, наказав подождать нас у соединения. И это было правильно, так что Рэнда даже не заметила нашей суматохи. На соединении дорог, уже в начавшемся дожде нас поджидали Федя с Тимоти, а чуть дальше, при въезде на окружную - недовольный Алеша. Убедившись, что его пост уже не нужен, Алеша быстро укатил от нас догонять своих передовых.
День перед Львовом был самым критичным и бунтарским в поведении нашего Алеши, пожалуй, самого хмурого и молодого среди советских участников. Пожалуй, только в Ужгороде Алешик наш был прост и весел. Порядки же в походе и наше общение с американцами ему активно не нравились - без объяснения с нами. Впрочем, честно говоря, и мы почти не обращали внимания на собственного сына, все время отсутствующего где-то впереди. Погрязнув в собственных радостях и обидах, мы с удивлением обнаружили, что во Львове Алеша серьезно думает от нас отколоться и уехать домой или в Шевченково к родственникам.
Серьезность своих намерений он стал подтверждать велосипедным хулиганством и как бы нарочитым стремлением сломать свой "велик", чтоб не на чем было ехать дальше. Особенно стали заметны эти аномалии после Стрыя, когда Саша поставил себя и Рэнду впереди, заставив остальных ехать в столь обожаемом им попарном велосипедном строю. Алеша постоянно дергался, менял места, вызывая естественное недовольство остальных, элементарный страх и возмущение у нас.
Как я все же выяснил из разговора в Николаеве, ему особенно тяжело смотреть на родительское пресмыкательство перед иностранцами - так он расценивал нашу радостную готовность к общению и услугам для них. Лиля, по-моему, не смогла даже отнестись серьезно к этим обвинениям, настолько далека она сама была от чувства унизительности наших отношений с американцами, даже когда забирала у них на стирку белье. Но я понять Алешу мог - ведь положение наше со стороны виделось именно ложным, соблазненным - как приживалы при богатых иностранцах. И я благодарен за это обвинение своему сыну, оно помогло мне и быть свободней в своих объяснениях, и щедрее в отдаче своими услугами и ответными подарками.
Но были, видимо, еще и другие причины для Алешиного бунта. Оказалось, что холодное игнорирование его четверкой больно действует на него, а может, еще и острее. Никаких конкретных обид он не рассказывал, но когда во Львове произошел открытый разрыв отношений с четверкой, он перестал чувствовать себя в одиночестве. Мне прямо объяснял, что остался с нами только потому, что "ты к этим встал в оппозицию", т.е. частично был снят фон пресмыкательства, нетерпимый для молодого человека. И в своих отношениях с американцами он заметно повеселел, хотя языковый барьер, конечно, остался для него не преодоленным (в отличие от Маши). Во всяком случае, полученные от "передовой молодежи" майки, как самому выносливому на каком-то этапе, он принял с большим удовольствием. И центовыми монетами игрался, как ребенок.
Однако была, конечно, и третья подспудная причина его хмурости - резкое недовольство Машей, непрерывно нацеленной на контакты не только с Аланом и другими американцами, но и на покровительство профессионалов, которых она постоянно расхваливала в нашем присутствии. Чем это вызвано, я не понимаю до сих пор, но, впрочем, не о Маше сейчас речь. Во всяком случае, в тот день мне удалось уговорить сына, сначала давежом на невозможность "дезертирства", а потом и открытым переходом на его сторону в противостоянии.
Путь по наружной дороге оказался неожиданно долгим, в 20 км, но волнистым и не скучным. Однако последние 10 км я проехала в автобусе, т.к. Сереже из автобуса понадобился мой велосипед, чтобы составить компанию для уставшего Алана. Зачем это было нужно, не поняла, но раз просят - согласилась
При мне автобус подкатил к Рэнде, и Алла настойчиво предлагала ей сесть в автобус - мол, впереди путь еще длинный. Но Рэнда отказалась категорически - для нее это дело принципа, а я был внутренне благодарен за эту твердость, - ведь этим она, может, невольно оправдывала и наше движение рядом с нею. Отказался, видимо, и Алан. А вот Маше посадку в автобус, видно, никто и не предлагал, хотя шла она в этот день с огромным напряжением. В этом я убедился сам, потому что в конце пути Маша отстала даже от Рэнды, я остался с ней и все гасил тревожные вопросы: "Ну, где же этот проклятый кемпинг? Ведь давно уже должен он быть..."
Однако, слава Богу, доплелись, не так уж сильно отстав и успев к разгрузке автобуса от американских вещей...
Львовский кемпинг состоит из двухэтажных деревянных домиков, в целом симпатичных, но сделанных на скорую руку и довольно сырых. Может, оттого, что расположены они в лесу. Слава Богу, в душе наличествовала горячая (относительно, лiтня по-украински) вода, и мы собрали для стирки от американцев большую гору грязного белья. Однако на этот раз наша "Малютка" лишь разок чихнула и отказалась крутиться, а потом перестала гудеть. Все Витины попытки ее оживить ни к чему не привели - невозможно разобрать пластмассовый корпус мотора. Так что все пришлось стирать вручную нам с Алешиной помощью. Для безопасности развесили все эти шмотки у себя в номере, но за две ночи и день почти ничего не высохло при настежь открытых окнах и солнечном дне. Пришлось раздавать сырым, но все равно это расценивали как большую личную услугу, благодарили и целовали.
В этот вечер, еще до стирки, сразу после ужина Витя в нашем номере показал Рэнде и Фрэнку диафильм "Львов". Я, как могла, переводила, точнее - обозначала смысл слайдов. Рэнда сказала Вите: "Вы - художник".
Для нас это был единственный диафильмовский вечер за весь поход, значит, единственное оправдание всего тяжкого груза, который мы везли с собой и лелеяли от ударов и поломок. Никакой речи уже не могло быть о том, чтобы Алла их переводила, мы уславливались с Рэндой и Фрэнком в сугубо приватном, едва ли не подпольном порядке. Да и вправду, дни и вечера были так плотно забиты Аллиными мероприятиями, что никакого подходящего окна просто не оставалось. И зачем тогда нужно было в Москве сначала наталкивать меня на мысль о диафильмах, а потом постоянно обнадеживать возможностью их перевода. Ведь для меня этот соблазн был почти непреодолим - сделать попытку объясниться через диафильм с другими людьми.
И вот - только два зрителя и один короткий фильм. Это обусловлено заранее - все хотят уже спать. Конечно, "Львов", раз завтра предстоит экскурсия по нему. Фильм, конечно, шел больше своей получасовой длины - мы часто останавливали магнитофон, чтобы объяснить, о чем собственно идет речь - о старом польском городе, вдруг ставшим украинским, о его архитектуре-истории, и самое главное - о воспоминаниях бывшего мальчика Лема, о тоске его и всех изгнанных поляков по утраченной львовской родине. "Все может быть разрушено, но только не человеческая память" - эти концовочные слова Лема дошли, кажется, и до Фрэнка, и кажется, не оставили его равнодушным.
Что они могли в этом понять: только виды, музыку и, через наши объяснения - некоторое дыхание громадных проблем. Сам лемовский и наш текст, конечно же, был недоступен даже Рэнде. Ее слова: "Вы - художник" - только лестная догадка. Если бы она могла полностью понимать текст, по большей части - лекторский, то может, изменила бы свое мнение (хотя тексты Лема в этом фильме и вправду поэтичны), однако она воспринимала больше музыку и слайды, текст ей не мешал, и потому именно в ее устах эта оценка была понятной. А на завтрашний день, уже вместе гуляя по Львову, я с удовольствием убеждался, что Рэнда узнает виденное озеро и рада этому, а потом даже сказала так: "В ваших слайдах я увидела Львов лучше, чем на экскурсии..."
И я предпочел ей поверить.
14 августа. Львов. Сегодня целый день во Львове на собственном автобусе, из которого выгружены все вещи. По-моему, американцам город просто не показали. Странный гид, кооператор Игорь, который, видимо, не имел твердого маршрута и потому протащил нас по центру за минуты. Мимо львовского "Гайд-парка" на бульваре у театра мы прошли, в Катедру и не заглянули (она закрыта между службами), на Высокий замок не поднялись. Только в музей старого оружия, что в башне за Успенской церковью, сводили (как раз для "мирников")... Как-то досадно было за наших, что они упрощают американцев и считают, что им ничего в нашей истории и красотах не нужно.
Вопрос не простой. Думаю, что большинству американцев и вправду скучны наши музеи и гидовские лекции. Но ведь они скучны и для нас. Да и не всем интересна история - но мы об этом уже говорили. И, тем не менее, Лиля права - в стиле львовской экскурсии была какая-то неряшливость и торопливость, халтурность, что ли, в расчете, что для массового интуриста и это сойдет - и почти никакого желания заинтересовать.
Для нас халтурность интуристовского осмотра в сравнении хотя бы с нашим обычным - просто бросается в глаза. В прошлый раз были во Львове, кажется, тоже день или даже меньше - но сколько мы за это время исходили и посмотрели, как бы облюбовали, где только не побывали - на целый фильм - ей-богу, раз в десять больше, чем сейчас за весь день. И понятно, почему.
Сначала автобус катил нас через весь город в какую-то контору для оформления заявки на экскурсию. Потом он катил куда-то к местному СКЗМ, ждали, пока не появился улыбчивый Игорь-гид и объявил, что на Высокий замок мы не полезем, а поедем к интуристовской гостинице, с крыши которой виды не хуже, и заодно можно будет сменять деньги - мы покатили к зданию, у которого мы уже, кажется, были. Однако, крыша "Интуриста" была закрыта, а вместе с ней и городские виды, зато бесперебойно работала обменная контора в гостиничном холле, принимающая доллары и пр. валюту по совершенно грабительскому курсу: 60 коп за доллар, в то время как в жизни доллар идет уже по 10-15 рублей. О важности этой операции я понял по Аллиной фразе: "Пусть они сначала свои доллары поменяют, а потом поедем!" В ожидании гуляния по городу доллары меняли практически все. Наконец-то окончились эти приготовительные часы, и автобус высадил нас в старом центре. Вся экскурсия же состояла в совместном одноразовом проходе от Театрального бульвара к Старой Рыночной площади, от нее к арсеналу в башне - с краткими пояснениями и редкими приостановками, не заглядывая ни в церкви, ни даже в музеи. Даже митинговую площадку в бульваре перед театром наш гид обошел изящно кратким ответом: "Перед вами Львовский гайд-парк" - и американцам стазу стало очень знакомо и не очень интересно - в отличие от нас, рвущихся увидеть роды новой самостийной Украины - историческое событие прямо на глазах. И все - очевидная халтура. Однако и слишком винить гида Игоря я не могу, ведь он просто следует запросам своих клиентов. Рядовым калифорнийцам ведь и в самом деле все это мало интересно. Мы сами не замечаем, как пытаемся им навязать свой провинциальный восторг. Ведь это для нас Львов - воплощение Запада, живая частица Будапешта, Вены, Парижа. А для них, только что приехавших из Вены и Парижа, Львов - только провинциальное подражание, а история наша далека и не интересна. И потому Игорь-гид, видимо, не столько халтурщик, сколько чутко улавливал конъюнктуру запросов своих клиентов. И потому он столь быстро и уверенно увел нас из старого Львова и усадил в автобус, направившись к главной изюминке, "гвоздю программы" львовского СКЗМ - посещению конфетной фабрики. Я уже много лет слышал об этом редком и фантастически заманчивом для каждого советского человека мероприятии - экскурсии на фабрику, где разрешается сласти есть от пуза, но только сейчас, по милости Миши, Аллы и американцев, удостоился этого счастья, как будто входа в земной рай обжираловки.
Потом Игорь повез нас на шоколадную фабрику. Она располагается в старинных кирпичных корпусах. В заводоуправлении нас обрядили в белые халаты и, кажется, главный инженер прочитал короткую лекцию про численность, продукцию и перспективы. Американцы были серьезны и чувствовали себя и здесь привычно естественными. Задавали толковые вопросы о сырье, особенно импортном, о зарубежном сбыте и связях. Фабрика одна из крупнейших, имеет тысячи работников и не одну эту "производственную площадку", но нацелена, конечно, в основном на внутренние поставки... Потом повели в цеха - производственные этажи, на лестничных площадках которых бдительные женщины радушно пропускали нас без всякого досмотра, не забывая ошаривать (украдкой от нас) своих. (В.С.)
Конечно, работают там автоматические линии, но почему-то работницы должны непрерывно поправлять потоки - лопаткой. Конечно, нас угощали вкусными конфетами и улыбались, даже когда мы старательно брали по конфете из самых дорогих, никогда не виданных нами всяческих золотых наборов, изготавливаемых едва ли не штучно. И, конечно, американцы тоже ответно улыбались. Но видеть, как женщины вручную раскладывают конфеты на диск, чтобы потом отправить их на упаковку или даже просто заворачивают каждую руками и укладывают в коробки - было, наверное, для них неожиданностью.
Фабрика была выстроена еще до революции, а сейчас, естественно, она ведет непрерывную реконструкцию, но пока, похоже, только в управленческом корпусе.
Технология встречи и проведения в этом раю иностранных и иных элитных экскурсий отработана, улыбка и радушие привычны. Интересно, утверждены ли какие-нибудь нормы поедания дефицитной продукции каждым из экскурсантов и насколько они превышают реально съедаемые гостями конфеты? Но вполне возможно, что никаких таких норм не существует и все такие "представительские расходы" покрывает все выдерживающий государственный карман.
Американцев эти радушные угощения не удивляют, видно, что им к рекламным раздачам фирмой своей продукции не привыкать (как не удивляют нас на рынке торговцы, предлагающие бесплатно попробовать свой товар), я же не могу избавиться от неизбывного чувства фальши интуристовского обмана. Как если бы у ворот гигантского распределителя по карточкам хлеба поставили нескольких русских красавиц из хореографического ансамбля и заставили бы изображать радушных русских торговок.
Вернувшимся в конференц-зал и сдавшим халаты, нам устроили забавную встречу с комсомольским секретарем завода. Инициативой почему-то завладел Грегори (может потому, что он повар). Сидя на столе, он задавал очень мирные и дружелюбные вопросы и светло смотрел в глаза, а невысокий молодой секретарь все же стеснялся и отвечал длинными казенными фразами, глядя почему-то вбок и вниз. Все об энтузиазме молодежи в перестройке. Но остались довольны друг другом, обнимались и обменивались значками. Наши Алеша и Маша до сих пор не могут без содрогания видеть комсомольский значок на груди Грегори.
На прощание, уже на выходе из фабрики, как всегда веселая суматоха и американцы дарят заводским комсомольцам свои эмблемы мира, включая голубое знамя с изображением земного шара
Я понимаю недоумение наших детей. В еще более тяжкой форме оно повторится на следующий день в Бродах. Как это возможно, чтобы между идеализируемыми молодыми американцами и презираемыми комсомольскими активистами возникли радушие и понимание большее, чем между американцами и инакомыслящими, к которым Маша и Алеша наверняка себя причисляют? - Но вот - реальный факт, загадка. Да никакой загадки нет. Просто они не знают и знать не хотят о наших проблемах и противоречиях. Они приехали к нам в страну с добрыми чувствами и рады обратиться с ними ко всем, без исключения, не игнорируя, конечно, и официальное большинство.
А может, они в этом правы?
После фабрики нас снова и как-то сложно везут по городу. И снова останавливаемся все у той же многоэтажной гостиницы "Интурист", от которой и начиналась экскурсия. Цель теперешнего приезда - обед в ресторане и, конечно, для желающих - обмен долларов. Но энтузиазма последнее предложение ни у кого не вызвало (утром они уже обменивали, правда, небольшие суммы, как мы поняли Рэнду). Между прочим, американцы прекрасно понимают, что в этих разменных интуристовских пунктах их грабят, но мирятся с этим, как с неизбежностью. Забавно Кэвин показал нам, что с ним будет, если он станет обменивать свои доллары у прохожих. Он быстро закинул руки за спину и, повернувшись, зашагал с согнутой спиной в позе зэка... Откуда это знание: от строгого инструктажа или из тамошних фильмах о России?
Обменные пункты работают, а вот ресторан оказывается для нас закрытым (то ли занят, то ли сам на обеде) и у уставшей группы зреет решение возвращаться обратно в кемпинг. У входа в "Интурист" с нами сердечно прощается Игорь-гид, получив у Аллы свои "законные" 60 рублей (за эту халтуру...). Но тут же и приятная встреча - прощание с тремя немецкими велотуристами из ГДР. Едут они одни и совершенно свободно, кажется, на Одессу. Один из парней легко, на зависть, шпарил по-английски. Третьей была невысокая девушка с круглым, почти русским лицом и немецкой речью... Добрый Фрэнк и их успел одарить велосипедными майками, и мне запомнилось, как просто обрадовалась подарку девушка: "А то на мне - такая грязная!" И еще подумалось, что именно этот подарок принесет только чистую радость и благо, без всякой последующей зависти, как у нас. Выходит, что немкам дарить можно, а нашим не след?
И мне вот думается: ну почему немцам из ГДР можно так свободно и независимо разъезжать по Союзу (в позапрошлом году мы видели подобную группу без сопровождения на Алтае), а американцам - нельзя? Чем они более опасны? - Да нет, дело исключительно в их богатстве. У немцев ГДР, считайте, нет конвертируемой (т.е. настоящей) валюты, у американцев - доллары. И потому государство, а за ним и теневые менялы и фарцовщики вцепляются в граждан мертвой хваткой, опекая и не давая без присмотра сделать ни одного шага.
Львовский же день был просто показательным. Поселили для экономии в третьеразрядном кемпинге (этими двумя ночами многие из американцев были очень недовольны), а утром привезли к нормальной гостинице "Интурист", как бы в насмешку: она в городе есть, но не про вас. Привезли якобы для того, чтобы показать виды с крыши, но добивались лишь обмена долларов. Потом еще раз привезли сюда, якобы на обед, но даже ресторан оказался закрытым. Открытым был лишь обмен. И все это так беззастенчиво...
Я, наверное, пишу очень зло, но именно так я ощущал и тогда, во Львове. Это система, грабительская суть "Интуриста" известна всем в мире, кроме нас. Вспоминаю рассказ Рэнды про то, что даже проживая у друзей в Москве на квартире, она вынуждена была ежедневно платить в "Интурист" по 100 долларов якобы за проживание в гостинице... Когда может кончиться эта монополия? - Наверное, только когда забастуют американцы и перестанут к нам ездить на таких условиях. Но они слишком богаты, потому и предпочитают платить.
Долгое, по непонятным причинам, но уже привычное ожидание у гостиницы наших руководителей. Теперь уже почти все, кроме нашей семьи, решают вернуться в кемпинг. Потом оказалось, что во Львове остались еще и Федя с Аланом и Тимоти, но у них были совсем иные, чем у нас цели: не смотреть, а поразвлечься...И вот мы уже шагаем по львовским улицам сами, вчетвером, привычно свободно. И боже, как радостно от этого!
Теперь уже надолго задерживаемся на сквере, где вокруг клумбы с портретом Тараса Шевченко, его стихами, жовтно-блакитными прапорами, гербами-трехзубцами, газетами и плакатами толкутся в горячих спорах сторонники вольной Украины. Подобное мы видели год назад только в Ереване, немножко есть сходства с Пушкинской площадью Москвы, но на Украине еще не видели.
Уже в сентябрьской прессе в заметках об учредительном съезде украинского народного фронта "РУХ" я нашел упоминания, что самые экстремистские элементы РУХа уже давно свили себе гнездо во Львове. Можем свидетельствовать: особого экстремизма в разговорах львовян (как они говорят: у клумбы Тараса) мы не услышали и не почувствовали. Машу, естественно, очень интересовали признаки антисемитизма у самостийцев. Кроме вывешенной маленькой газетной вырезки о создании в Москве сионистской партии ничего не было. Люди отрицали наличие в их движении антисемитизма или отрицания иной нации. Правда, самый сложный вопрос для них - о поляках, особенно тех, кто был выселен из родного Львова. Оправдывая Степана Бандеру, утверждают, что поляки тоже были виноваты, а что сейчас они сюда не приедут, в Союз никому не хочется... Другую группу слушателей собрал вокруг себя какой-то представитель литовского "Саюдиса", продавал свои газеты и подробно объяснял: "А вот у нас считают так, делают, поступают так..." И люди благодарно слушали, как будто впитывали в себя политический братский опыт.
Как и в Ереване, внимание привлекла к себе и Лиля, вмешавшись в чей-то спор, как москвичка. И никакого недоброжелательства к "москалям" - только интерес. Спор шел о пользе украинского флага, и мне пришлось даже поддержать Лилину оппонентку, сказавшую удивительно точно: "Нет, Вы не правы. Будет у нас свой флаг, значит, будут свои законы, а будут свои законы, значит, будет порядок и работа, будет и дом, и достаток". - Вот и вся программа, замечательно начатая с самого простого и символичного, краеугольного.
Эту тему мы продолжали обсуждать весь вечер, даже уйдя от клумбы Тараса. Казалось бы, что изменится, если нынешние власти согласятся на самостийный украинский флаг? - Но нет, изменение будет кардинальным, ибо это станет началом подчинения властей народным требованиям. За первым подчинением последует второе, и тогда вся трудность будет заключаться в том, чтобы начинающееся народовластие не стало бы разрушением страны, а ее выздоровлением. Если следующим шагом станет не грабеж и уравнительство, а создание своих законов и порядка - то нация выздоровеет...
Лилю и Алешу я, кажется, убедил, но вот Маше эта "мудрость" и вообще украинский "Гайд-парк" не очень нравятся... "Уж очень низкий у них всех интеллектуальный уровень", - пренебрежительно кривит она красивые губы. Я начинаю горячиться, начинаю ругать высокомерие, на свою беду приписываю ей желание видеть и здесь во главе родных интеллектуалов, и наш разговор сворачивается все на ту же избитую еврейскую тему... Позже мы миримся...
После великолепного львовского театра заходим в польскую Катедру, а потом через Рыночную площадь к Высокому замку. Мы не представляем такого - быть во Львове и не подняться на него. По дороге, у закрытого костела, на горке видели множество стоящих и поющих людей. Витя не поленился, поднялся к ним и по словам русской молитвы за папу римского понял, что присутствует на богослужении униатов, пожалуй, уже единственной до сих пор не признаваемой государством массовой категории верующих - 4 миллиона западноукраинцев причисляют себя к этой церкви, а их до сих пор не признают, не позволяют иметь свои храмы - и вот они ведут службу на воздухе у храма, который пока пустует и не открывается для них. А кто виноват? - Опять монополия, теперь уже русской православной официальной церкви...
На Высоком замке долго дышали "горним" львовским воздухом, насматривались, выискивая знакомые здания. Не смогли сразу найти Армянский храм, но с помощью одного львовянина увидели не только его, но и много неизвестных нам из 60-ти львовских храмов. А потом, при солнечном закате - вниз и через Краковский рынок, у которого купили арбуз, до автостанции, от которой и уехали к кемпингу.
Там обнаружилось, что большая часть американцев не возвратилась еще из сауны (ее служитель просто запер их на ключ на несколько часов). Прямо в холле с наличными американцами съедаем привезенный арбуз и отправляемся в свой, на отшибе, корпус.
Мне у окна спалось крепко, а Витя говорит, что всю ночь его будили разговоры и открываемые-запираемые двери в соседнем номере, где торговые поляки принимали каких-то украинок (они заглядывали и к нам).
Утром довольный Федор, наверное, чуть прихвастывая, рассказывал мне, что вчерашний поиск приключений его друзьями был удачным. Они очень хорошо провели вечер в каком-то баре близ Старого Рынка, познакомились с очень хорошей девушкой-администратором, потом пошли еще гулять и потом не сразу, далеко не сразу, но она согласилась с красноречием Алана и приехала в кемпинг. Тимоти ночь провел у Феди, а Алан наутро выслушивал слезы расставания и сожаления. Федор утверждает, что дело ни в каких-то подарках ей, а, действительно, это была чистая любовь, только очень скоротечная. "А что? - глубокомысленно вопрошал он. - Прекрасная память у девчонки останется на всю жизнь об этом приключении..." - "Ну, а последствия? " - "Какие последствия? Алан ведь врач и очень аккуратен, а потом, ты не знаешь, какие у него презервативы..."
О каких-то иных менее материальных последствиях я уже и не спрашивал.
Алан М.Крид - врач-массажист из Гавай, 46-ти лет, единственный в нашей группе американский еврей и, как видно, "Дон Жуан". Впрочем, Федя говорит, что его врачебную деятельность нельзя свести только к массажу. Многое у него и от внушения, и иных специальных приемов. В детстве Алан много болел, но потом выкарабкался и в память об этом сам стал врачом, помогает вылечиваться другим, применяя какие-то свои оригинальные методы. Популярность его растет, и он уже подумывает о переезде в населенную Калифорнию, где возможности для его практики будут много шире. Так что Алан - серьезный процветающий американский врач, хотя Федя нам по секрету признавался, что многое в этих приемах почитает за шарлатанство.
У него очень ласковый, улыбчивый характер, но внутренне, кажется, присутствует большая рационалистичность. Мы остались очень далекими друг от друга, может, больше, чем от кого-либо из американцев. Очень любит смешить других, даже как бы предлагая посмеяться над собой (например, своими звукоподражаниями) и некоторые иной раз поддаются этому чувству. Но Алан и не обижается, а как бы в этом укрепляет собственное отношение к миру.
К идеологическим темам он глубоко равнодушен. Даже вцепившейся в него Маше он, кажется, ничего не смог объяснить о положении американских евреев, и ей пришлось обращаться за разъяснениями к другим американцам. Больше волнует его комфорт и приятные развлечения. Эстет и гурман. Плохо переносит грязь и непривычную пищу. Его донжуанство - во многом оправдывается медицинскими резонами. Уже в Киеве он и меня одарил презервативом в красивой упаковке, несмотря на мои открещивания, что мне, мол, это уже не надо. Он не верил и объяснял, что правильная регулярная активность гормонов совершенно необходима для человеческого здоровья. Естественно, что и в остальном он трезв и далек от сантиментов. Вот как он отнесся, например, к окольной просьбе Аллы уступить ей свой велосипед (в отличие от остальных, отправлявшихся из Киева в Югославию, он отправляется домой): "Тысяча долларов - и велосипед твой". - Но откуда у меня валюта"? - "Это уже твои трудности".
Да. Алан - не Фрэнк с его подарками, это Америка без иллюзий и сантиментов и, кажется, в наибольшей степени подобная нам...
Но что нам делать с этой деловитой Америкой?
15 августа. Броды. Сегодня наш путь шел до районных Броды. Обычные 100 км. Солнечная погода и ничего не предвещало несчастья, но чувство беспокойства мучило меня с утра. Потому я ехала осторожно и Машу измучила своими одергиваниями (ведь даже Володя-шофер заметил: "Машка ездит очень неаккуратно, я видел").
Однако несчастье случилось с Тимоти. Он ехал в общей передовой группе и, кажется, не так уж и быстро, раз мы с Машей отстали не очень сильно. Им было весело, они на ходу шутили и игрались на ходу. Кончилось это тем, что Саша вильнул, и Тимоти, налетев на него, оказался в кювете с разбитым боком и вывихнутой (расшибленной) кистью руки. Остальные (включая Алешу) тоже посыпались в разные стороны (хорошо, что не было встречных машин).
В общем, когда мы подъехали, то два наших врача - Федя и Алан - уже суетились над своим другом. Ведущим был наш Федор - как по своей профессии травматолога, так и по уверенности. Вел он себя блестяще и уверенно, особенно, когда с автобусом прибыли запасенные им в Москве (против воли, кстати, Миши) медикаменты. Сейчас они очень пригодились... И с этого дня Витя все время возит в своем рюкзаке Федину аптечку. Тимоти и его побитый велосипед погрузили в автобус и врачи с Тимоти отправились обратно во Львов на рентгеновское обследование, благо отъехали мы еще не очень далеко.
Вечером, уже в Бродах, мы узнали, что трещин у Тимоти нет, но рана неприятная, на другой день стала расти опухлость руки, и Тимоти даже простился с нами, полагая, что ему придется ехать сразу в Киев.
Во всяком случае, c этого дня Федя стал самым нужным человеком в группе, т.к. обеспечивал восстановление здоровья одного из американцев. Однако все лечебные процедуры, которые с Тимоти проводили Федя или областные врачи, проходили при неуклонном участии и наблюдении Алана. С какой тщательностью, например, Алан уничтожил иглу одноразового шприца, после его использования (у Феди они были). Так что эта троица - Тимоти, Алан и Федя стали жить теперь несколько отдельной от нас дневной жизнью в поездках по врачам и консультациям. Интересный эпизод. Тимоти за помощь и лечение в качестве гонорара подарил Феде свой велосипедный костюм, передал через Алана. Но пока тот передавал его Феде, то отложил себе велосипедную куртку (майку), как бы поделив "по справедливости" врачебный гонорар. Мне кажется, очень характерный для Алана случай. На следующий день наш Федя щеголял в ярких зеленых с переливами штанах и голой грудью, а Алан - в зеленой же майке. Но, кажется, Федя эту майку так и не получил. В Житомире Федя устроил целый консилиум из местных светил для пальца Тимоти, которые полностью подтвердили правильность Фединого лечения. А самое главное, что в Житомире за ночь значительно спала опухлость руки Тимоти, а уже в Киеве он даже немного прокатился на своем велосипеде, восстановленном Сашей. Так что авторитет Феди, как врача, был полностью признан, как на Украине, так и среди американских врачей (Алана и Дэвида).
Раскрылись и пробивные способности Феди. Ему ничего не стоило отвадить зевак от американцев: "Ну, что надо, ребята? Говорите быстро, я из охраны" - и те быстро расходились. В Киеве именно он разрешил проблему с гостиницей. Единственно, что у него не получилось - так это несанкционированная поездка Алана и Тимоти в Москву на денек, пока остальные ехали. Даже Феде это оказалось не под силу. Кажется, Алан был несколько разочарован. Но все же Львов он не должен забыть.
Вторая, пусть и несравненно меньшая неприятность этого дня, была нечаянно спровоцирована мною во время обеда в столовой какого-то городка. Начав еду, я сначала не заметила, что Витя по своему разумению остался дежурить у велосипедов. Уже разносили вторые блюда, когда пошла искать его и начала настаивать, чтобы он оставил свой пост. Велосипеды стояли прямо перед нашими широкими окнами, легко обозримые, и мне казалось, что за 5-10 минут без досмотра ничего с ними не произойдет и не найдется в западно-украинском селе человек, способный украсть велосипед.
Но по-другому на то смотрела наша четверка. Когда я уже уговорила Витю (тем, что тогда сама не буду есть), и он мыл руки, к нам подскочил взбешенный Сережа: "Почему с Вами вечно проблемы. Один раз попросили Вас подежурить, и то не можете." Да кто же просил? На ярость я не смогла ответить спокойно, зашипела в ответ: "Это Вы сами во всем виноваты..." Но тут же попросила пойти дежурить уже поевшего Алешу. Если бы они просили... Люди по-разному видят вещи и события, но почему же не пытаться договариваться? Как это делают американцы на своих "совещаниях", как это делаем мы в своих походах с друзьями? Ни разу советская часть группы не собралась в кружок, не пыталась стать единым сообществом. Смотреть друг другу в глаза, как у американцев, у нас не было принято. Так что же мы за люди?
Может, раз не могла это делать Алла, настойчивость во взаимопонимании надо было проявлять мне? Я же обиделась: "не хотите принимать на равных - и не надо!" Почему-то не сработала моя готовность (я знаю точно - она была) к открытым, ясным отношениям при отсутствии корыстных личных целей. Нельзя же считать корыстью желание подружиться с американцами, чтобы включить в свою жизненную орбиту еще 10 лиц и характеров из другого, лучшего, по моим представлениям, мира и мечту о встречах в этом мире. Свою ответную поездку в Калифорнию, несмотря на все уверения соседа, мы все время воспринимали как почти нереальную (что-то обязательно помешает). Но ведь мечтать так сладко...
Нет, никак не выпутаться нам из обсуждений этих тягостных мельчайших эпизодов. Они неизбежно становятся главными, потому что в них бьется наша насущная внутренняя тема: кто же такие есть мы в свете американского присутствия? И еще точнее: кто же такие есть наша руководящая четверка?
Лиля винит себя за малую настойчивость в поисках взаимопонимания с ними. Не могу принять ее самообвинение. Для меня этот поиск был насущнейшим делом с самых первых минут в ужгородском поезде. Но все было безнадежно, потому что люди, с которыми мы пытались по-человечески разговаривать, этого, очевидно, не хотели, упорно уклонялись, отталкивали. Это было заметно еще в Москве, особенно в отношениях с Сашей, но мы все отмахивались от этих тревог предположениями о недостатке времени, о молодой стеснительности Аллы и Саши, сдержанности характеров и прочей чепухой...
В походе же мне стало ясно: наши попытки понимания бесполезны, потому что это не люди, а куклы. В общении с американцами они играют роль приветливых, открытых, доброжелательных друзей, в обращении с нами играть такую роль для них нет нужды и они становятся теми, кто они есть - служащими, функционирующими ради каких-то карьерных целей. Ни сам велопробег, ни Украина с ее людьми и памятниками их не интересует. Не интересуют на деле их и американцы, как люди сами по себе - нет, только как богатые клиенты, от конечного отзыва которых будет зависеть успех всего мероприятия. Мы же были им просто не нужны, а своими претензиями на соучастие и тем более на равенство - так просто мешали. Единственный наш шаг к взаимопониманию, который бы четверка приняла с удовлетворением - это если бы мы просто перестали существовать, испарились бы, не в физическом, конечно, смысле, а в смысле схода с маршрута. С каким бы удовольствием Алла приняла на наше место своих личных друзей, чтобы они были благодарны ей самой, и слушались ее, как дети... Но даже обладая формальными полномочиями снимать с маршрута и отправлять любого советского участника (разве могли мы в Москве даже в дурном сне предположить такое право у кого-либо?), в отношении нашей семьи она не могла им реально воспользоваться, во-первых, потому, что мы были протеже Миши (ее непосредственного начальника), а во-вторых, наше изгнание никак не могло бы быть одобрено американцами, многие из которых еще помнили, что первоначально речь шла об их поездке с нашей семьей и нашими друзьями.
Все ее поведение сводилось к этому. И хотя многочисленные (начиная с Ужгорода) телефонные звонки Мише с отчетами и жалобами на нас сразу ни к чему не привели, но спровоцировали у нас самих яростное желание разорвать эти унижающие отношения несвободы. И ведь она добилась своего: во Львове едва не уехал Алеша, там же я объявил свой протест, а в Москве уже Миша-сосед окончательно объявил, что моя поездка в Калифорнию может состояться только, если я признаю руководства Аллы, в противном случае он сожалеет... так Алла с нашей же помощью добилась своей цели: оттолкнула не своих от американской кормушки...
И - честное слово - именно для нас хорошо сделала!
Но опять - кто же эти люди? Когда мы говорим: "четверка профессионалов", то звучит, как четверка обособившихся друзей. На деле, конечно, это было далеко не так, тем более что внутри карьерной группы всегда полно своих противоречий. О давних приятельских связях можно говорить только про Аллу и Сашу (оба, кажется - инструкторы велотуризма). Но с этого года Алла стала официальной служащей в фирме нашего соседа, как-то дочерне связанной с СКЗМ и "Интуристом". В непростой борьбе она оттеснила от руководства велопробегами какого-то давнего авторитета в этой области (мы слышали только его фамилию), т.е. приобрела господствующий вес. Саша же, видно, официально лишь велоинструктор, в СКЗМ-структуре лишь простой волонтер-доброволец, и потому вынужден во всем подчиняться (уж не знаю, что он про себя при этом думает). Наташа, как я понимаю, вошла в этот круг только этим летом, как подруга Аллы, помогающая ей в бронировании мест в гостиницах "Интурист", поскольку ее отец занимает какой-то пост в этой системе. Конечно, ее шансы в этой карьере много предпочтительней, чем у Саши, но для этого ей необходимо пройти официальные ступени велотуризма, чтобы получить официальное право на руководство велогруппами, отсюда ее стремление чаще выходить на маршрут, но будут ли способствовать этому росту Саша и др.?
Наконец, Сережа, администратор Дома кино в Москве, был приглашен Аллой буквально перед нашим отъездом. Он, в самом деле, оголтелый администратор, велосипед на деле не любит и, как мне кажется, почти не имеет шансов ужиться в этой структуре. Это я понял по случайно услышанным его критическим словам в адрес самой Аллы - в его положении это смертельно, хотя в иных случаях он вел себя буквально как свирепый дог у хозяина.
Конечно, все сказанное совсем не исчерпывало их как людей. Вне структуры СКЗМ и профессионального велотуризма они могли быть самыми разными и очень открытыми и дружелюбными людьми. Здесь же, повторяю, они были не обычными людьми, а роботами, служащими таинственной структуры.
Да, еще очень важен этот запах неизбывной таинственности во всех действиях Аллы и Саши, посвященных во что-то, обычным людям недоступное, что позволяло им общаться с нами, как с недоумками. Эта таинственность, пожалуй, больше всего бесит нормальных людей. Я, кажется, догадываюсь, откуда идет эта отвратительная традиция - от времен, когда добро можно было проявлять только втайне. И, наверное, Андропов не зря стал во главе КГБ, а потом и многого иного. Может, и была для России польза от андроповских структур. Ну, а сколько от них вреда, особенно при перерождении? Во всяком случае, у нормального человека при столкновении с ними возникает желание лишь прояснения и освобождения.
Во Львове после завтрака у меня-таки состоялось объяснение с Сашей, о котором уславливались еще в Стрые. Конечно, я надеялся на выяснение и, следовательно, выздоровление отношений, но надежда была маленькой.
Действительно, Саша был, видимо, уполномочен передать мне две претензии: вызывающее поведение Алеши на маршруте и мое неучастие в оборудовании костра в Стрые. Нет смысла повторять мои ответы. Ясно было, что речь шла не о шаге навстречу, как люди спохватываются - а почему мы, собственно, собачимся, а о первом официальном выговоре. Я его просто не принял и объявил, что с отношением к нам, как к принятым из милости приживалам, мириться не могу и не хочу, и что в свою очередь их за людей не считаю и, следовательно, ни о какой дружбе или знакомстве между нами теперь нет и речи. Что сейчас мы связаны только одним общим делом: без скандала провести путешествие с американцами, а потом - отношения разрываются. Хотя я понимаю последствия этого (твердо чувствую ощущение своего отказа от поездки в Калифорнию - но лучше сразу, чем потом, когда, измурыжив обещаниями, меня будут превращать в нечеловека), но мириться с неуважением к себе я не буду...
Самое интересное во всем этом очень коротком объяснении - что Саша ни на что не возразил, не возмутился - просто как обычный человек, которому столь обиженно кидают такие обвинения (в нечеловеческом отношении)... Он только молчал, как бы не имея полномочий разговаривать в столь радикальном ключе. И он не был свободен, т.е. не был обычным человеком. Он мог только рассказать мои слова Алле... А та? - А та, наверное, порадовалась - все идет, как следует: не хочет подчиняться - пусть уходит. Главное только - чтобы американцы были довольны ею, и только ею.
Пожалуй, с львовского объяснения отношения наши (я имею в виду Алешу и меня, потому что Лилино прозрение было еще впереди) с четверкой стали спокойнее, стали как бы нормализоваться на основе враждебного нейтралитета, не переживая по каждому поводу. Но, конечно, не обходилось и без новых недоразумений вроде последнего, описанного Лилей.
Что получилось в тот раз? - Игнорируя нас, четверка не хотела унижать себя до прямых обращений и просьб к нам - но и отказаться от совместных действий не могла. Приехав к столовой вместе с Рэндой последним, я, естественно, и остался с велосипедами один на один. Необходимость дежурства я понимал, но никто меня на это не уполномочивал. А может, и правда, в этом месте, да и при обзоре из столовой мое самозванное дежурство будет глупостью и скоро выскочит тот же самый Сережа и не закричит в своей манере: "Ну что Вы тут торчите, все спрашивают... Кто вас просил?" И действительно, кто просил? Не идти же мне самому к четверке и не спрашивать разрешения подежурить... ответят: "Стойте, если хотите".
Но, честно, больше всего я тогда злился на Лилю, которая должна была все-таки заметить мое отсутствие. Ужасно мучила жажда, когда рядом продавали газировку, а у меня - никаких денег, а она там пьет и болтает с американцами. Наконец, вспомнила и появилась, но взамен денег на газировку стала раздраженно выговаривать, что мое стояние на охране - сплошная глупость и чтоб я немедленно шел в зал, что моему отсутствию там удивляются. Наконец, на ее ультиматум я сдался и ушел мыться - только тогда вылетел рассвирепевший Сережа.
А все от того, что четверка, конечно, хотела бы нашей работы и дежурств - но так, чтобы об этом не надо было им говорить, само собой, чтобы в любой момент иметь возможность сказать: "А кто вас об этом просил?"
Конечно, все это было явно ненормально, невозможно, и в будущем они все пересиливали себя до прямых просьб и обращений. А что касается обеденных дежурств, то со следующего дня по просьбе американцев прекратились сами обеды - чтобы иметь возможность раньше приезжать к душу и вечернему отдыху.
Перед Бродами мы собираемся у поста ГАИ. Забавная перемолвка с милиционером. Объясняя, откуда эти американцы, Витя спрашивает у рыжего Дэвида, как ему нравятся здешние дороги? Дэвид радостно отвечает: "Гуд". Постовой недоверчиво улыбается. Но когда на вопрос о дорогах в Калифорнии Дэвид отвечает: "Нон гуд", лицо милиционера становится просто недоуменным. Витя заканчивает на всем понятном русско-американском: "Дэвид - гуд дипломат!" - и все трое радостно хохочут.
Потом, ведомые милицейской машиной, как бы по свалявскому примеру, попарно мы въезжаем в город. Но вот машина убыстрила ход и дисциплинированная Рэнда рванулась за ней, мы, ее эскорт - тоже, оставив остальных далеко позади. Нагнали они нас только в центре города. Выехав из города, прибыли в загородный сосновый парк, где настроено много больших двухэтажных дачных домов из дерева - база обучения комсомольского актива области. Каким дружным воплем встретили американцы Наташу, которая организовала здесь ночлег
И опять нас принимают по первому разряду. Сначала автобусом везут в сауну. Потом роскошный ужин ресторанного типа и, наконец, концерт.
Не могу не сказать, что в сауне не только Алеша, но и я были в первый раз в жизни (для меня, может быть, и последний). То, о чем бесчисленное число раз читали в газетных фельетонах о начальственных утехах, увидели сами - столы с соками-водами-пивом, простыни и полотенца, в спецпакетах - личное мыло и мочалка... Везде мощное дерево и сильная вода (на следующий день Алеша попал в сауну с бассейном, но я там уже не был). Все это принималось американцами с понятным довольством, а мною - с восторженным интересом и нутряной боязнью за свою незаконность.
На прощание я, конечно, утащил 4 куска недоиспользованного мыла и был очень доволен.
В этот вечер на площадке перед столовой Саша с помощью Сережи много возились с ремонтом пострадавших в свалке велосипедов Кэвина и Тимоти, приводили их в порядок. В Сашином рюкзаке целая мастерская из инструментов. Американцы потом удивлялись результату. Многочисленные ремонтные офисы в их стране не стимулируют собственное умение восстанавливать свою технику.
Концерт на летней эстраде начался в 9 часов, пoчти в темноте, с освещением сцены. Все вроде бы и неплохо. Но совсем не нужно было читать стихи и прозу, длинные песни - тоже. Я сидела между Патриком и Аланом и видела, что они откровенно скучают. Потом пошли песни под гитару, и я ушла спать.
Витя опоздал на концерт, т.к. остался в корпусе поговорить с Рэндой.
По-моему, Лиля слишком скупа в описании этого вечернего действия. В нем чувствовалась слаженность и традиции, хотя на этот раз он был посвящен, конечно, прибывшим сюда американским борцам за мир. Я пришел как раз перед вступлением на сцену самих американцев. С собой они уволокли и Лилю с Володей и Федором, Маша с Алешей смогли упереться, а меня, слава Богу, никто не заметил. На языке жестов наши друзья показывали, что они приехали издалека и с самыми добрыми чувствами. Потом они разворачивали свое знамя мира, а длинный Грегори кидал в слушателей легким большим мячом в виде голубого земного шара, сделанном в Тайване и те с восторгом им швырялись. Совершенно осмелел здесь наш Володя, завладев микрофоном, он просил разрешения спеть несколько шуточных песен советских участников и просил зал подпевать. И вот комсомольский актив, привыкший дисциплинированно вторить призывам и песням за мир, тянет удивительно маразматические "укую-кусю, у-кую-кусю...", что выглядело фарсом, почти издевательским... (Наша Маша от негодования зажимала уши, а потом несколько дней не могла смотреть на Володю)... Но вот спохватившиеся хозяева выпускают на сцену девушку с гитарой и сильным голосом, знающую и английские песни (здесь, кстати, оказалось немало молодых людей, способных на устную английскую речь). Она завладевает вниманием и затягивает, как видно, гимн всего этого скопища людей. Вдруг, по какой-то команде все встают и начинают расходиться, хватая друг друга за руки. Осветительный прожектор срывает свое пятно со сцены и начинает крутить им по все расширяющемуся кругу людей, как бы отжимая его вглубь леса. Еще не вставшие в ряд, срываются со скамеек, чтобы встать в общий круг. Кажется, только мне удалось этого избежать, смотреть на это единение в темноте под динамик и мятущийся свет.
Не знаю, как американцев, но могу признать - меня это впечатлило. А ведь в основе - все тот же американский ритуал дружественного круга, за плечи друг друга. Но как развито! Вместо небольшого кружка знакомых друг другу людей, ясно глядящих друг другу в глаза перед трудным общим путем - и только в мечтах распространяющих этот дружеский круг на всех людей - здесь наяву осуществляется единение огромной массы людей, наверняка, мало знакомых друг другу - командой света-динамика, общим неудержимым напором. Там - свет, здесь - темнота, но зато - какая мощь и сила!
И откуда они взялись в наше время, когда комсомол, кажется, совсем уже разваливается, да еще на Львовщине?? - Оказывается, действуют многосотенные школы актива, где сдруживаются будущие ком. и партработники... А ведь кажется - куда же дальше? Сама руководящая партийная роль поставлена под сомнение? А вот тебе - сотни совсем еще молодых людей. И разве они забудут в будущем свое знакомство, вот этот свой круг в мятущейся темноте?
Мне показалось, что в Бродах комсомол успешно ищет и находит какую-то иную, коммунарскую форму своего перерождения и укрепления, и я не могу относиться к этому отрицательно. Меня пугает только вновь пестуемая мощь. Опять погибельная мощь на обновленной основе. И коммунарские светлые идеалы, и американский круг - все под влиянием техники света и динамика, под командой обязательно превратится в противоположность.
Эту ночь я и Маша впервые ночевали с Рэндой. У нее все очень упорядочено и аккуратно. Единственное, что меня удивило - как спокойно она бросила свои дорожные рюкзаки прямо на чистую кровать. Наверное, по ее представлениям они вполне чистые... Интересно, что она заметила за мной?
В свой вечерний разговор с Рэндой я попытался выяснить финансовую сторону похода и, грубо говоря, извиниться за свое нахлебничество. Понимали мы друг друга с трудом, но все же понимали. Я выяснил, что американцы уже выплатили на эти две недели по тысяче долларов каждый, но уверены, что это не очень высокая плата за услуги, которые им оказывают. Меня это удивляло, потому что программа обмена предусматривала, что путевые расходы в СССР берет советская сторона, т.е. мы, а в США - они. Я объяснил, что мы не только не собирали деньги на общие траты, но даже наши личные билету до Ужгорода и все питание идет исключительно из их средств, полученных через Мишу, и потому я чувствую неудобство, хотя порядок такой был заведен не мной. На будущее буду рад другим совместным походам - но без всяких трат с их стороны.
Рэнда предпочла тактично не понять меня. Думаю, она достаточно осведомлена о нереальности моих предложений. Именно тогда она рассказала о невозможности ей жить в Москве у друзей, не выплачивая сотню долларов ежедневно за гостиницу. Все свое старание она употребила на то, чтобы снять с меня чувство вины, убеждая, что мы с Лилей и даже Алешей - много работаем, когда ездим рядом с ней и т.п. Мое недоумение, какая же это работа, она отвергала.
Мы вроде поняли друг друга - но не очень. Почему американцы считают правильным в программе "обмена" все же финансировать еще и свой поход в СССР? т.е. платить дважды? Пока моя версия такая: это форма безвозмездного добра, помощи бедным... И нам нужно только с благодарностью ее принимать... Но тут возникает много вопросов: о каком равенстве тогда может быть речь?
И еще - бывает ли дружба вне отношений действительного равенства?
И еще - а возможна ли вообще дружба с американцами на равных?
16 августа. Почаев-Кременец. Сегодня у нас самый короткий путь до Кременца. Всего 60 км. Американцев провожают комсомольские активисты, особенно говорящие по-английски. Учатся прощаться четырехкратным хлопком рука об руку. Американцы на них произвели самое приятное впечатление и, наверное, взаимно.
В середине пути, к нашей радости, состоялось посещение Почаевской Лавры. Из уважения к американцам экскурсию проводил благочинный - второе лицо в монастыре. Алле было трудно переводить его рассказ без знания православной символики, и я ей даже пыталась помогать. Сама я получала удовлетворение от спокойной, уверенной и неторопливой речи, от неспешного, совсем не экскурсоводческого, а духовно-значимого описания трех святынь Лавры и ее истории - в зданиях и картинах. Казалось, эта его несуетность распрямила мои легкие, сделала дыхание глубже. Монах свободно говорил на трех местных языках - русском, украинском, польском, изучал западные языки и латынь, потому в целом понимал и перевод Аллы, но в ее перевод не вмешивался. Это - наше мирское дело, а он делал свое. Чтобы прикоснуться к Почаевским святыням, люди едут со всей страны. Так, по его словам, несколько паломников пешком пришли в Почаев из Находки у Тихого океана.
Первая святыня - это след от стопы Богоматери, спустившейся на Почаевскую гору, защищая монастырь от турок (фреска с изображением этого события размещена рядом с фреской обращения богатого графа Потоцкого, когда он в виду Почаевской горы не смог наказать своего кучера).
Вторая святыня - чудотворная икона Почаевской Богоматери - небольшая и в богатом окладе, висит высоко над царскими вратами в главном Храме, а внизу висят списки с нее. Третья святыня - это пещера основателя монастыря святого Иова с ракой, в которой покоятся мощи святого.
В огромном монастыре - лишь около 40 монахов, которые трудятся с утра до ночи (служба начинается с утра и длится до ночи, а сколько забот с приемом множества паломников?) Как ночуют зимой паломники, не знаю, но сейчас они располагаются прямо на лавочках во дворе. Маленькая Почаевская гостиница переполнена, а в бывшей монастырской гостинице разместили музей атеизма. Кому он только сейчас нужен? Грустно смотреть на увечных и больных, расположившихся, где придется в тени прекрасных храмов. Блеск маковок и нищета внизу. Люди всегда с этим мирились.
18 лет назад мы попали в Почаев в воскресенье - он был буквально забит народом (унижение, которое вместе с верующими испытали потом на автостанции, не изглаживается из моей памяти и сейчас). Ни одно место не напомнило мне так явственно старую богомольную Россию, как Почаев, и я ужасно был рад, что хоть эту просьбу Алла исполнила, и наш маршрут прошел через Лавру (для благочинного наши американцы тоже были первым случаем в его практике), что они могли сами не понять, а хотя бы почувствовать все контрасты православной России. Лавра была, конечно, несравненно пустынней, но все же в основе той же. Думаю, если не в головы, то в сердце она многим запала. Конечно, не всем. Алан, например, почти в самом начале наших хождений устроился под деревом на лавочке отдыхать - и, конечно, правильно сделал, раз ему скучны любые веры...
Кременец на нашем пути показался как-то неожиданно быстро. И, конечно, будь мы одни, солнечного времени хватило бы не только на обустройство, но и к верхнему замку подняться, и все церкви-костелы обойти.
Но... мы сперва долго ждали, пока в гостинице, в центре, поселят американцев и четверку, выгружали их вещи, а главное, ждали конца длиннющих переговоров Аллы с женщиной из райкома. Остальных пообещали поселить в общежитии ПТУ, но где оно находится, обещали показать на автобусе. Наконец, Алла и райкомовка усаживаются в автобус, и он уезжает, но не по основной улице, а куда-то вбок вверх. Предполагалось, видимо, что мы на велосипедах будем следовать за ним. Но за ним успели только Иван и наш Алеша. Остальные пока разбирались и садились, просто потеряли автобус из вида. Если бы мы все же двинулись по проулку вверх, то из расспросов нашли бы и свой автобус и ПТУ (оказывается, общежитие располагалось всего в 6 минутах от гостиницы), но положение испортила еще Наташа, уверенно заявившая, что автобус сейчас развернется и приедет за нами. Через 15 минут злой Витя спрашивает Сашу: "Что делать, где это общежитие?" Тот отвечает: "Ждать". Автобус с возмущенной нашей дуростью Аллой ("Ну, это вообще...") вернулся только через 45 минут. Получилось два часа бесцельного ожидания у гостиницы, когда ей надо было потратить лишь две минуты, чтобы объяснить, где нас поселят, и не было бы этого унизительного ожидания. Просто не соизволила.
Настроение было испорчено, бросать свои вещи и велосипеды в гостинице, чтобы со всеми ехать в сауну, не захотелось, и отправились в общежитие, путь к которому теперь нам рассказал Алеша.
Я думаю, что в этом пятиэтажном здании, пустынном по случаю лета, жить было даже лучше, чем в старой гостинице. По крайней мере, виды на город много красивее, а наши комнаты убраны с большей старательностью. Принимавшая нас женщина рассказывала, что уже месяц, как из райкома партии все их тревожили. Сначала требовали оборудовать место жительства для американцев, а потом, когда директор сказал, что больше 8 комнат никак оборудовать, как им надо, не может, то они отстали. Райкомовская суетня началась после проезда месяц назад Аллы и Натальи с их грозными мандатами или "авторитетными рекомендациями" (иногда это действенней). Мы, наверное, поселены в одном из таких "приличных номеров". Что творится в остальных, не интересовались.
Единственное, что мы успели сделать после холодного мытья в общежитии, так это погулять до ужина вместе с Тимоти (из-за ран ему нельзя в сауну) по центру старого лицейского польского города. Рассказывали, что знали, показывали здания лицея и отвечали на ненавязчивые вопросы прохожих, для которых иностранцы в их родном городе - редкость. Особенно запомнилась бабушка-полячка, жившая здесь всегда. Доля ее нелегкая. Муж и сын были убиты в войну украинцами (наверное, бандеровцами). Только не родившаяся еще дочь сбереглась. И сейчас жизнь нелегкая, но хочется верить, что если не для нее, то для дочки и внуков станет лучше.
На удивление, Тимоти все понял из наших объяснений и, как потом специально говорил нам через день при прощании в Грицеве, это знакомство с Кременцем и его людьми в нашем сопровождении он не сможет забыть.
Тимоти - Р.Маршалл - специалист по компьютерам, собственное дело по их обслуживанию, Санта-Крус, 40 лет. Высокий, сильный, круглолицый со светлыми усиками и светлыми глазами, мягкой и застенчивой улыбкой. По виду я иной раз вижу в нем польского рыцаря - не хвастливого шляхтича, а именно того благородного рыцаря, молчаливыми статуями которых украшен Львов. Мать его - полька, а вот отец - янки, из семьи, которая участвовала еще в американской революции. Я даже с восхищением смотрел на настоящего янки, столь симпатичного.
Почти у всех американцев были фотоаппараты, но только Тимоти к нему прибавлял еще и видеокамеру, постоянно работал с нею, и наши дети с изумлением смотрели в ее глазок на только что произошедшее, а уже увековеченное.
Очень сильный, на маршруте он вместе с Федей обычно не старался уходить вперед, а держался как бы сзади, ненавязчиво опекая других. А может, это ему было удобнее для съемок. Его мягкость и уступчивость видны в истории с любовным приключением Алана. Поддержать компанию он мог. Отдать свою комнату - тоже, а самому ему такие приключения не были нужны - думаю, просто по благородству души. Впрочем, авантюрная жилка видна и в нем. Это было видно по его желанию поехать нелегально в Москву или по первоначальному плану - продать в Киеве свой велосипед, купить в мотоцикл и на нем отправиться в Швецию. Почему именно в Швецию, не знаю. Наверное, Рэнда никогда не одобрила бы такого плана.
Главное, на мой взгляд, отличительное свойство Тимоти - это его нежная чувствительность, сентиментальность. Когда я поделился этим наблюдением с Рэндой, она согласилась сразу: "О, да!" Наверное, для него просто нет плохих людей, все хорошие и братья. И, конечно, боль и неизбывную горесть той полячки он принял близко к своему сердцу.
Тимоти - сентиментальный американец - какой замечательный тип человека вырастила, воспитала Америка! Уже за одно это можно полюбить эту страну.
Прогулка закончилась рестораном, где нас вкусно и красиво покормили. За стойкой бара с выключенным звуком (чтоб не мешать музыке) работал телевизор, и мы с удивлением увидели что-то рассказывающего Солженицына. Удивились - ну и времена пошли, хотя потом поняли, что, это была какая-то видеозапись. Американцы Солженицыну не удивлялись, зато Грегори удивился, когда за три минуты мы ему объяснили отношение наших людей к Ленину: Витя четко ответил, а мы с Рэндой удачно перевели. Вопрос был вызван тем, что за дорогу они увидели очень много скульптур и портретов Ленина.
Кажется, мой ответ состоял в том, что у основания нынешнего государства стоял именно Ленин, потому он и является его символом ("Как Джордж Вашингтон у нас",- понял Грегори), что он многозначен и разные люди опираются на его разные стороны: Сталин ссылался на революционное насилие Ленина, Горбачев - на ленинский НЭП. Лениным до сих пор клянутся почти все, и потому до сих пор его имя всех объединяет. И хотя сейчас растет число людей, ругающих Ленина, но есть надежды, что он устоит в качестве основы реформ Горбачева, создания новой страны.
После ужина, уже с Рэндой и Фрэнком, прогулялись мимо зданий Лицея, зашли в его дворы и подошли к обсерватории этого бывшего польского Оксфорда, где учили и учились столько знаменитых польских мыслителей.
Вышли на одну из боковых улочек. Увидев раскрытую дверь одного из домов, Фрэнк полюбопытствовал зайти туда. Но оказалось, что это было какое-то государственное помещение - не удалось ему посещение жилой квартиры. Было уже поздно, и я пообещала напроситься кому-нибудь в гости на следующий день, но так и не выполнила обещания - не было удобного случая. Так что изначальное желание американцев жить в частных домах не только не было выполнено, но даже заглянуть в них удалось одной Рэнде с подачи Володи на следующий день.
Наверное, Фрэнк надеялся, что его пригласит в гости пожилой человек, который долго наблюдал за нашей кутерьмой у гостиницы. Фрэнк сделал ему всякие разнообразные подарки, тот принял, улыбнулся, но пригласить к себе, чтобы отблагодарить - не догадался.
17 августа. Грицев. Сегодня нелегкий и, может, самый длинный день. Имя конечного поселка Грицев носилось в наших головах весь день дороги. Дороги длинной, жаркой, безлесной, равнинной почти, с плавящимся на солнце и оседающим на велосипедах битумом.
С этого дня у нас кончилась Западная Украина и началась Украина исконно советская, бесцерковная и невзрачная. Но, правда, на столь быстром ходу мало что можно заметить, но и не отметить невозможно, думаю, даже для американцев.
Витя выехал после нас и, оказалось, в обратную сторону, накатав лишние 15 км со своими тяжелыми багажными корзинами
До сих пор мучает вопрос, видел ли Саша, когда я от гостиницы повернул не вперед, а на вчерашнюю развилку? Задержанный получением Фединой аптечки, я бросился догонять уже отпущенную Рэнду со своими. Командующий Саша разрешил: "Давай, только там будет поворот налево!" - Я и "дал". Отвернулся ли он сразу и не видел, или видел, но не захотел окрикнуть? По его смущенному неудивлению, когда через пару часов я оказался вдруг догоняющим, можно было предположить второе, но я предпочел не спрашивать и вслух ругать только собственную опрометчивость. Хорошо еще, что в рюкзаке была карта, и я смог разобраться, что спрашивать надо дорогу не на дальний Житомир, а на ближний Ямполь (40 км).
Печет солнце, хотя в движении жары не чувствуется. Мы не привычные пить на ходу, а Рэнда очень часто достает одну из своих пластмассовых бутылей и прикладывается.
Ямполь мы проскочили где-то в 12, практически без остановок. Витя догнал нас уже дальше, в грушевых посадках у дороги, где мы с Машей отдыхали, дожидаясь Рэнду. Множество грушевой падалицы, частью уже вполне вкусной, сопровождало нашу дорогу и дальше - как отрада этого трудового дня.
Практически весь этот путь мы провели рядом с Рэндой или чуть впереди ее. Как всегда, она едет ровно и спокойно, как будто не было ни жары, ни пройденных километров. Свободно останавливалась, чтобы достать фотоаппарат. Захотелось ей снять надпись при дороге из деревянных дощечек: "Миру - мир" - остановилась. Она уже подняла фотоаппарат, как услышала окрик из подъехавшей машины. Но... "Я хочу фотографировать это" - четко проговорила Рэнда, и из той машины ей милостиво разрешили, умерили свою "бдительность".
Да, весь поход мы (т.е. я, Лиля и Володя) говорили друг другу, как нам повезло, что среди американцев была Рэнда. Ощущала с недоброжелательством это и Алла. Уже в Москве передала свою оценку Мише так: "Они (т.е. Сокирки) выбрали себе одну американку и только с ней и общались". Борясь за американское расположение, Алла как бы с самого начала (может, еще с эпизода в Ужгороде, а может, просто по верной интуиции) как бы пожертвовала, отдала ее нам. И это был наш "остров свободы". Ведь Рэнда внешне никак не комплексовала, что в американской группе идет медленнее всех, что как-то задерживает их. Она только стремилась сократить свое пребывание на общих привалах, а в пути останавливалась там, где считала нужным. Самая слабая, она вела себя с удивительным достоинством и, что самое главное, свободой. И как бы своим примером, невольно, учила этому и нас не на словах, а на деле. Да, в эти немногие дни у нас с американцами было общее дело, и через Рэнду мы могли узнавать их жизненные правила не на словах, а на деле. И может, это было самым главным.
А вот еще один забавный эпизод в пересказе Вити. У дороги - стадо. "Это кто? - спрашивает Рэнда. "Стадо". "Нет, кто это - лошади, собаки, кошки..." - "А-а, коровы!" Потом, уже проехав стадо, спрашивает: "Русские ездят на ко-ро-вах?" (окончания она старается говорить очень четко, ей доставляет удовольствие преодоление грамматических трудностей). - "Что? - Конечно, нет!" - "Но я же сама видела". - "Где, в кино?" -"Да нет, я видела сейчас, сама видела, видела, видела - сердится Рэнда,- Вы не верите мне?" - и она решительно поворачивает назад, я за нею.
Действительно, в низине параллельно дороге верхом на корове ехал мальчишка. Торжествующая Рэнда достала свой фотоаппарат, я - тоже. Подошел заинтересованный взрослый пастух. Узнав, что это американка, даже закручинился: "Что люди подумают... Да ведь всего три у меня таких коровы, на них и ездить, и пахать можно».
Я, признаться, смущен был не меньше и убеждал Рэнду, что сам такое вижу впервые, но убедительности в своих словах не слышал, хотя они были чистой правдой. Почему она заметила, хотя едет по Украине впервые, а я - не видел, хотя ездил здесь несчетное число раз? Потом мне говорили, что ездовые коровы - не такое уж и редкое явление на колхозной Украине, где людям запрещено владеть лошадьми. И вот - только свежий американский глаз заставил увидеть эту аномалию и даже обобщить.
Потом я не раз поощрительно хвалил Рэнду за сенсационный фотоматериал под названием: "Русские ездят на коровах".
На этом коровьем инциденте мы с Володей их и догнали. Володя идет с большим напряжением. Только в конце пути я узнала, что у него больные вены и предлагают делать операцию
У Грицева мы появились только в 6-м часу. Алла встречала всех на повороте, но к моему приезду задремала и меня, видно, не заметила. Проскочив, я все же скоро вернулась к повороту, но подъехать к проснувшейся Алле заставить себя не могла. Обиженная и усталая, ожидала Витю и Рэнду в отдалении от нее, в одиночестве. А в душе все саднило, что уже не могу, не использовала шанс объясниться, наверное, потому, что уже не верила в положительный исход, а может потому, что смирения не хватило
Потом, проехав по плотине большого грицевского пруда, мимо памятника Ленину, добрались до невзрачной одноэтажной гостиницы. Удивительно, что вся команда еще толпилась на зеленом дворе и никуда не двигалась, даже на пруд, значит, тоже устали. Оттирали бензином брызги расплавленного гудрона на одежде и велосипедах; перекидывались шутками.
Но вот все собрались. Надо устраиваться. Алла говорит: "Во всех комнатах всего 17 коек". - Значит, 10 американцев, четверка, Федя, Володя, ну еще Маша, новгородцы в своем автобусе. "Ну, а нам во дворе" - с ходу решает Витя и без разговоров берется за установку палатки прямо во дворе, на травке под бельевыми веревками. На этих веревках мы развешивали постиранное после купания и ужина белье, немного побаиваясь за его сохранность. Но рядом неожиданно для нас поставили палатки Дэвид-капиталист, даже Алан, а с другой стороны на коврике в спальном мешке устроился Кэвин.
Неподалеку стоял дощатый туалет на одно очко, а что было внутри гостиницы, не знаю, дальше общаковской мойки не заходила. Так что перепад от Ужгородской интуристовской гостиницы до колхозной был значительным, но, думаю, тем интереснее для американцев. А ведь в поезде Алла говорила, что здесь, в Грицеве, предполагались ночевки у местных жителей. Почему сорвалось это намерение, я даже не спросила.
Чем дальше, тем больше думаю, что серьезного такого намерения у Аллы и не было, может, начиная с Москвы. Вроде бы они уславливались с председателем колхоза, но тот "не смог найти желающих", пришлось лезть в это общежитие для командировочных. Но ведь не было ни одной попытки обратиться к жителям, реально, при нас, хотя в Москве об этих вариантах говорили не один раз - все это оказалось заведомое вранье, все в угоду "Интуристу".
И как подарок для себя я воспринял решение трех американцев спать рядом с нами. Конечно, Дэвид и, особенно, Алан могли просто предпочесть свои палатки затхлым номерам с хмурой кастеляншей, но вот в поступке Кэвина я просто ощущал солидарность, чтоб не одни были на высылке.
И тут же иное, менее приятное для меня воспоминание: с какой радостью и смехом американцы играют в грицевском пруду с Аллой и Наташей, носят на руках, а те хохочут, толкаются, падают в воду. Куда только девалась их начальственная строгость и важность? Как говорится - какие свойские девчонки! И как понятно американское неприятие наших размолвок ("русские странные люди: сами по себе дружелюбны, а друг друга - не переносят").
Главное впечатление от грицевского вечера - это прощание с Тимоти после ужина. Уже в сумерках Фрэнк пригласил всех на бульвар перед гостиницей, чтобы сесть в прощальный круг перед отъездом Тимоти в Житомир, а потом и в Киев на лечение совсем распухшего пальца.
Прощальная речь Тимоти была необычайно трогательная и возвышенная, сердечная и искренняя до слез, благодарил всех за участие. Были и ответные речи. Тимоти всех одаривал значками "Все мы люди", Саша вручил ему удостоверение и значок Туриста СССР. Потом Тимоти поднялся и сказал примерно те хорошие слова, которые говорят наши "индуисты", стараясь своими чувствами и словами создать в нас очаг мира, добра и света.
Тимоти попросил нас взяться за руки, закрыть глаза и представить, как в центре дружеского круга начинает расти дерево добра. И вот оно растет, растет и на нем появляется чудесный плод любви и добра. Он вот зреет, наливается и вот мы протягиваем руку, срываем и пробуем чудесный плод общего добра. Пусть этот вкус будущего добра сопровождает нас всю жизнь...
Часть моей души ответила душе Тимоти. К сожалению, только часть. Алешке же его юношеский скептицизм, похоже, не позволил поучаствовать в этом общем действии. Интересно знать, кому из наших и из американцев удалось открыться навстречу искреннему призыву Тимоти? Но люди так скрытны, особенно наши.
Многолетнее писание дневников, которые потом читаются друзьями, и Витин настрой быть без подпольных мыслей и связей привили привычку быть естественной всегда, жить без тайных мыслей и целей. Хорошо! Свободно! Ночь была теплой, и спалось хорошо. Рядом с нашей палаткой в спальнике под открытым небом долго читал свою книгу Кэвин, освещая ее фонариком с обручем на лбу... Серьезно так читал, как духовную книгу.
Кэвин Л.Келзен - молодой строитель из Сант-Круса, 29 лет, имеет четверых братьев, поет в церковном хоре, наверное, из глубоковерующих. Один из самых скромных и молчаливых в американской группе, о котором мы узнали едва ли не меньше всех... Но до чего понимающие глаза! Конечно, прежде всего, виноват языковый барьер и человеческий характер: не навязываться, быть в тени. Остался в памяти символом нераскрывшейся глубины - до реального знакомства еще не близко...
Спалось бы хорошо, но что-то не поделили новгородцы между собой. Мат стоял, как густой туман. Такова жизнь от высот до непролазной грязи/
Добавлю - и все на одной зеленой площадке: книга Кэвина и мат подвыпившего шофера Володи. А утром стало известно, что один из новгородцев, Юра, уехал по семейным обстоятельствам домой. Володя же позже делился: я этому паразиту и бездельнику все сказал, ну, он и смылся... Да, странные люди русские...
18 августа. Житомир. Сегодня тоже большой велопробег - в 125 км до Житомира. Погода по-прежнему солнечная, но ехать было не так жарко. Может, потому, что дорога была тенистая, может, асфальт покрепче, в житомирскую гостиницу мы приехали почти чистые, да и усталости, как вчера, нет.
А может, потому что много купались. Сначала в речке Случ (с удовольствием знакомились с рекой, которую зовут по фамилии нашего зятя и будущих внуков, может, они тоже посмотрят в нее, как на древне-свое?...) У второй речки мы обедали, и хотя была она после мельничной старинной запруды, такая неглубокая, мы с удовольствием побарахтались с Витей. Нет, что ни говори, когда группу вел Саша, остановки он выбирал лучше и вся поездка была приятней. Наконец, к вечеру было уже всеобщее купание на каком-то водохранилище, выбранное автобусом и подслащенное арбузами.
После купания в Случе оставила на траве часы, и Витя возвращался, сделав лишние 5-6 км. Поэтому мы какое-то время догоняли Рэнду с Володей.
А прямо перед обедом потерялась Рэнда, почти так же неожиданно, как Фил в первый день. За несколько км до обещанной остановки мы догнали группу в местечке, пьющей сок и покупной квас. Пока мы втроем с Володей наслаждались у квасной бочки (Рэнда не рискнула), группа отправилась дальше. Видимо, Саша рассчитывал, что мы успеем догнать, или он остановит. И действительно, на выезде из городка нам закричали от мельничного пруда, метров в 200 от дороги, заставили повернуться. Однако, собравшись, мы не увидели свою Рэнду. Куда она могла исчезнуть? Что-то случилось на этом коротком пути или она проехала дальше? - правильно предположили, что второе. Она отстала от группы совсем немного, но когда те резко повернули к бывшей мельнице, не заметила исчезновения передних, привыкнув отставать, и сейчас, видимо, едет дальше, оставшись без обеденной остановки. Обидно. Что делать? - ведь автобуса с нами нет.
Утром Рэнда учила конечную точку сегодняшнего дня: "Как зовут гостиницу? - Жи-то-мир... - О-кей!")
Понятно, что никому не хотелось, не пообедав, ехать за ней. Не хотелось и Алеше, да и дорога прямая, заблудиться трудно. Но под угрозой, что поеду я, и Витиными уговорами, Алеша, что-то проглотив, сравнительно быстро догнал Рэнду и, как потом оказалось, был вполне доволен совместной поездкой. Без остановок они докатили до самого Житомира. (Рэнда - на одном литре сока.) Витя потом долго выговаривал мне за давеж на Алешу, но ведь все получилось правильно/
Думаю, что давеж никогда не правилен, а тут справедливы были только уговоры, еще лучше - собственный пример - без угроз. Но отказаться от купания и обеда и я не мог, поэтому отправился за Алешей еще спустя четверть часа, надеясь их догнать на каком-либо привале. Не удалось. Наш автобус сообщил, что Рэнду с Алешей они уже встречали, поили соком и они уже довольно далеко. Потому и я скоро перестал стараться и, соблазнившись дополнительным купанием у очередного водохранилища, подождал основную группу с отстающей теперь Лилей. В Житомир мы с ней въехали последними. Еще позже был Володя, который успокоил нас желанием не торопиться, поскольку Житомир прекрасно знает и до гостиницы доберется самостоятельно.
Река Тетерев, вблизи которой мы ехали, заставила нас уже в самом Житомире глубоко ухнуть вниз в свою долину и тяжко забираться на крутой склон к центральной части города. Под конец я даже сдалась и пошла вперед, уверяя себя, что берегу велосипед, Витя же упрямо въехал.
Интуристовская гостиница расположена рядом с громадным православным храмом. Праздничное движение людей перед завтрашним яблочным Спасом. После мытья и ужина мы уже довольно большой компанией (кроме нас, детей, Володи, Рэнды и Фрэнка был еще Дэвид-капиталист) пошли гулять по городу, начиная, конечно, с храма. Дэвид все порывался найти мороженое, а вместо этого мы шли в церковь, а потом по Володиному настоянию в центральный парк, на его висячий высокий мост над долиной Тетерева (прямо как в Сан-Франциско). Володя жалел, что мы не можем дождаться 10 часов вечера, когда начинается парковая иллюминация, но и без этого было хорошо стоять и смотреть на тетеревские глубины и украинские дали, на романтичный издали город, которому 1100 лет. Всем было хорошо - взрослым и детям (как они вместе дурачились, переходя каскады воды прямо в обуви...), русским и американцам. Единственно, чего не хватало нам - языковых знаний. Может, потому беседы с Фрэнком и Рэндой у нас не достигают глубины и ясности?
А мне кажется, что дело не столько в языке, сколько в разности интересов... Готовясь к возможным беседам об уроках истории Украины, я больше всего хотел развить тему известной борьбы польской анархической свободы и русского уравнительного деспотизма в украинской земле и судьбе - в сопоставлении их, конечно, с антиподной историей Соединенных Штатов, в которой, однако, тоже борьба свободы и равенства, их разных ипостасей доходила до кровавых, гражданских войн... Но мои разъяснения и аналогии (например, во Львове или Кременце) даже после уяснения - лишь вежливо принимались без возражений, не вызывая спора и развития мыслей. Почему-то не цепляли сознание собеседника.
И так же "не цепляли" Фрэнка мои ответы на его вопросы о перспективах экономической и политической реформы Горбачева. Мой осторожный оптимизм, а чаще даже пессимизм его явно не устраивал, наверное, это противоречило его установке на активное и немедленное делание добра каждым. Но ведь я совсем не против такой установки, она замечательна, только в наших условиях трудно делать добро - просто, надо знать, чтобы оно не обернулось чем-то иным.
19 августа. Под Киевом. Утро в Житомире мы с Витей начали "пробежкой" с фотоаппаратом по старой части города. Впервые мы в городе, о котором раньше ничего не читали.
Центр его сильно перестроен, то ли разрушен войной, то ли усердием властей "расчищен" под гостиницу «Интурист» и скверы, в одном из которых и установлен камень с надписью "Житомиру - 1100 лет". Однако центру оставлены и несколько церквей, в том числе и действующий бернардинский костел. Приятно было видеть (и неожиданно для советской незападной Украины) действующий костел с очень славной женской фигурой на фронтоне.
В городе 50 тысяч поляков, кампания послевоенного выселения их, слава Богу, не коснулась. Дальше к берегу и одноэтажным старинным - громадное отреставрированное под музей природы церковное здание, а за ним видны еще главы - уже облезлые и обшарпанные. Подойти к ним мы не смогли из-за оврага - может, потому и средств не хватило даже на внешний уход - что далеко от центра
Польский Житомир, с представителями которого мы беседовали у костела, стал для нас открытием. Почему-то раньше сложилась уверенность, что с Украины их почти всех выселили, оставив общины лишь в Белоруссии и в Литве. А оказывается, в областном городе под Киевом еще существует мощная польская община, пятая часть города. Теперь мне становится понятнее, почему именно в Житомире так себя проявила гражданская оппозиционность и организованность - вопреки бешеному сопротивлению традиционных властей в народные депутаты горожане выбрали журналистку Аллу Ярошинскую. История эта широко освещалась в "Литературке".
Хотя до Киева осталось немногим больше полутора сотен километров, но сегодня снова предстоит путь за 100. Маша опять, ссылаясь на кашель, просится в автобус. И хотя он полон, Маше место находится. Я сержусь, обещаю ее больше в походы не брать. В алтайском походе она была более трудовой, особенно на маршруте, да и в Москве не выглядит такой беспечной. А здесь вот поддалась комфортному настрою, просто не хочет работать, крутить ногами. Соблазн комфорта оказался сильнее потребности в физической нагрузке и желания самой пройти маршрут (как у Рэнды). Будет ли она ходить в будущем в походы?
Действительно, поведение Маши было для нас загадкой. Перед Львовым она устала, это правда, но на следующий день не просилась в автобус, а именно на самом легком участке пути, притом без всяких видимых признаков заболевания. На самом длинном участке до Грицева - опять в седле, а перед Житомиром - и сейчас, после него - в автобусе. Последний раз она попыталась сесть на велосипед перед Киевом, но сразу лопнула перекачанная камера и, чтобы не тратить время, ее погрузили в автобус. Так что из 9-ти ходовых 4 Маша провела в автобусе, ссылаясь на то, что ей нельзя перегружаться перед началом учебного года. Такая старческая мудрая осторожность просто изумляла и, конечно, огорчала, потому что получалось, что "наша семья" частично загружает автобус.
И Алеша, и Лиля терялись в догадках, я - тоже. Вслух же пояснял так: "Не уговаривайте ее, хочет - пусть едет. Значит, Маша этим решает какие-то свои задачи..." Может, хочет ближе знакомиться и разговаривать с едущими американцами (в автобусе ехал Патрик, потом Тимоти, Алан, Фрэнк), а за день времени для разговоров, конечно, больше, чем за ужином. Но, может, этим Маша укрепляла и свои отношения с Аллой, которой не скрываясь симпатизировала, а та - благоволила в ответ. Во всяком случае, когда утром Сережа пытался возразить против Машиного присутствия в автобусе, она его укоротила очень кратко: "Если человеку надо - пусть едет".
Да, видно, Маше нравятся сильные люди, и деспотическая складка в характере ее совсем не пугает.
Ожидая отправки автобуса, я не стесняюсь и пишу дневник. Объясняю дальнейшие этапы: Витя его комментирует и печатает, а потом его читают друзья. Рэнда просит прислать ей один экземпляр. Обещаю. Грегори рядом жалеет о том, что не пишет, хотя знает, что многое потом забывает (в его-то 30 лет забывать...)
Первыми уезжают на автобусе Федя с Тимоти и Аланом. Им предстоит сегодня консультация по поводу руки Тимоти. Как мы потом узнали, городские власти были столь любезны, что собрали консилиум из лучших врачей города. Врачи серьезно осмотрели палец и единодушно обнадежили Тимоти в благополучном исходе лечения.
А потом покатили и мы во главе с Сашей. Сперва вместе, не спеша, разогреваясь, но на второй горке, как и предсказывал с надеждой Витя (он не любит общего велосипедного строя) растянулись, хотя и не очень сильно. Дорога холмистая, но широкое хорошее шоссе. Саша всегда ждал последних, поэтому так периодичны отдыхи-сборы.
На одном из таких передыхов к нам подкатили на своих велосипедах местные мальчишки. Фрэнк и им, поворковав, подарил свои сувениры. Один из них что-то сообразил и в подаренной майке быстро съездил домой, привез деревянного орла. "Сам сделал?" - "Бабушка дала". И Фрэнк хорошо, по-детски радовался: "Милые мальчишки!" Почему-то я возразила: "Все маленькие милые", но, конечно, это преувеличение, однако есть и горькая правда, что, становясь взрослыми, далеко не все сохраняют свою детскую открытость.
По дороге жители выставляли ведра с яблоками, как будто в честь сегодняшнего яблочного Спаса. Довольно скоро после остановки, где мы закупили и почти тут же съели ведро яблок, мы встретили группу киевских велосипедистов, выехавших в это утро нам навстречу. Об этой встрече со своими киевскими друзьями Алла говорила еще в поезде.
Очень благожелательные и симпатичные турребята. Порадовались. Они повели нас на известную им хорошую стоянку на пруде, но зачем-то сказав, что ехать осталось 20 км (Саша вообще говорил о 10-ти). На деле мы ехали еще 37 км, оставив до Киева лишь 38. На этом пути у меня лопнула третья трубка. Хорошо, что у Вити теперь всегда есть запасная. Меняли мне ее привычно и споро киевляне Сережа и Миша. Хорошие, прямые и открытые ребята, с ними можно в любой поход.
Последние километры оказались для меня тяжелыми, т.к. их не должно было быть, и закрадывалось сомнение, не пропустили ли мы поворот, как вчера Рэнда... Но нет, вот и автобус, у которого собирается вся группа
Собравшись, мы неожиданно долго толклись на шоссе у автобуса, в ожидании непонятно чего, хотя обещанное озеро было в двух шагах. Потом я понял, что в это время Алла разговаривала с только что встреченными киевлянами, своими друзьями по прежним походам и просто болтала, не обращая внимания, что остальные маются в ожидании ее команды на солнцепеке, включая, конечно, и десятерых американцев, ее прямых клиентов. Притом уже и остальным из четверки, и нам известно, что напоминать ей бесполезно, обрежет. Первым не выдерживаю я, и, расспросив киевлян о назначенном им месте, мы отправляемся к озеру. В соснах на высоком берегу бросаем рюкзаки и с наслаждением бултыхаемся в воду.
Сколь удивителен контраст между Аллой и ее киевскими друзьями! А ведь в их среде - она такая же, иначе и быть не может! Иначе, их дружба давно бы лопнула, как лопнула наша приязнь, едва только начавшись в Москве. Как же могут соединяться в одной Алле эти два противоположных облика, один - обращенный к киевским друзьям ("Ну, ты даешь, заяц" - говорит ей стеснительный киевский Сережа), а другой - обращенный к москвичам ("У меня есть полномочия снять любого с маршрута..."). А вот так и совмещаются... И не такое уже редкое это явление, совмещение в себе разных, даже противоположных, обликов... Я даже прозреваю, что если Алла сможет облагодетельствовать своих друзей и включить в состав будущих своих маршрутов, например, на наших правах, то дружбе их придет неизбежный конец, ибо неминуемо она обернется своим непривычным, начальственным, сейчас таинственным лицом...
Ну и что? - Не переживет, раскается? Да, нет, наверняка, не изменится, потеряв друзей, удовлетворится прихлебателями, перестав ходить в бескорыстные походы, станет просто интуристским функционером. Вот и все... Если, конечно, интуристовской системе еще суждено долго функционировать. Мне в этом позволено сомневаться.
"Озеро с песчаным дном и берегом в соснах было славным, прохладным и чистым. Мы с Витей, не дожидаясь общего строя, непонятно что ждущего, в сопровождении Сережи доехали до стоянки и кинулись в воду. Блаженство!
Но вот подъехала вся группа вместе с автобусом. Конечно, сразу нашлись желающие к нам присоединиться. Забавно входил в воду Дэвид К. Он шел и возвращался, видно, казалось холодно. Но когда я крикнула: "Дэвид - ю а э мэн!" (Вы - мужчина!) он с криком "Йес!" стрелой вонзился в воду!"
Помчалась в воду и Алла, прямо в ботинках и одетой, громко вскрикивая - чтобы было смешно?"
Здесь я отмечаю, что неестественность заигрывания Аллы бросалась в глаза не только мне, но только не американцам. Как я к этому отношусь? - Просто с пониманием. Правда - без всякого негатива.
"После купания надо, конечно, переодеваться и разбивать лагерь. Витя вытащил из автобуса наши рюкзаки, и я переоделась. Свои рюкзаки стал искать в автобусе Дэвид и другие. Началась с Витиной помощью, естественно, разгрузка автобуса. И вдруг крик Аллы: "Витя! Я ведь сказала: не надо разгружать автобус". - "Почему?" - "Он пойдет на стоянку". - "Как, куда?" - "Вот туда!" - и указывает на кострище в 20 м от автобуса...
...Этот поразительный диалог, тон приказа теперь время от времени сам собой всплывает в моей памяти. Злая память у меня вдруг стала, что ли?
Автобус поспешно отъехал на указанные 20 м и доразгрузился. Прежде всего, пошли собирать дрова, принесли много сухих бревен. Но сесть сразу за дневник, раз есть время до вечера, как в наших личных походах, здесь психологически было невозможно.
На этой стоянке ужин готовил Грегори со своими добровольными помощниками: Дэвидом-доктором и нашей Машей. Какой вкусный хлеб он изготовил из ржаной буханки, помазав ломти маслом и чесноком. Грегори кормил нас запеченными цыплятами и кукурузой, рисом и салатом. А ведь с прибавлением киевлян у нас получился внушительный лагерь.
К ужину была закуплена водка, от которой не отказалась даже Рэнда. Только Дэвид К. и мы все же не изменили своим привычкам. В наших кружках был только чай.
В этот вечер Дэвид К. как-то особенно отделялся, поставил свою палатку дальше всех от костра, в зарослях, и сам на горелке варил себе какао. Потом, правда, он с этой кружкой он приходил к костру, как отметиться... Утром Витя, проходя мимо его отдельного бивуака, пошутил: "Май тент ис май кастел" ("Моя палатка есть моя крепость!") - "Йес!" - как всегда, бодро и радостно подтвердил Дэвид".
Дэвид Р.Титкомб - велосипедист-капиталист из Сант-Круса, 37 лет, худощавый, невысокий, очень экспансивный и внимательный. И при таком веселом и бескорыстном характере он был довольно далек от общей американской команды, как-то немного на отшибе. Удивительное противоречие (хотя и мало заметно с виду). Просто Дэвид очень много ездил на велосипеде, искатал всю Америку: от Аляски до Гудзона, от Севера до Юга. И, наверное, в одиночестве или с немногими друзьями, так что опыт туризма у него, может, больше, чем у остальных вместе взятых (конечно, это преувеличение), но не группового, не организованного, а личного. И кажется мне, что пребывание даже в американской группе для Дэвида несколько неестественно, несвободно. Он совсем немного нас расспрашивал, зато с огромным удовольствием рассказывал, вернее, показывал на цветных карточках свою жизнь - жену на серфинге (она увлекается катанием на волнах вместе с ним), дачный дом, который он строит своими руками, виды вокруг. Кажется, я уже говорил, что на вопрос о профессии он радостно ответил: "Американский капиталист!", но зато вопрос: "Сколько рабочих эксплуатируешь?" поставил его в тупик - не из-за стеснения (никакого комплекса вины сам Дэвид, конечно, не испытывал), а потому, что просто не знал и не мог знать. Ведь он скупает и перепродает на бирже выгодные акции растущих компаний, а что они из себя представляют, наверное, знает очень смутно. Вот бизнесмен, занимающийся конкретным делом - наверное, прекрасно знает дела своей фирмы и количество работающих на ней, а капиталист, вроде Дэвида, получивший наследство и живущий с процентов на него - к рабочим не имеет никакого отношения.
Своей свободной от службы и "дела" Дэвид, по-моему, распорядился очень хорошо - вкладывая ее в велотуризм и строительство своего дома, как хобби... Но, конечно, такой сверхсвободный, даже по американским меркам, образ жизни - не окончательный вариант для Дэвида. Получив строительные навыки на своем доме, он мечтает выстроить гостиницу-приют для катающихся на серфинге - т.е. завести собственное спортивно-оздоровительное дело, и дай ему Бог удачи.
За каким-то ужином я даже пожелал Дэвиду чаще ездить на велосипеде в СССР, а потом организовать у нас собственную фирму велотуризма, потеснив в честной конкурентной борьбе "Интурист".
Шутки шутками, а как бы это было хорошо! Большинство описанных здесь нечеловеческих ситуаций исчезло бы, ушло в небытие...
Фигура Дэвида-капиталиста - ключевая в моем собирательном образе американцев, сложившемся у меня после велопробега. Именно Дэвид в наибольшей степени осуществил в своей жизни коммунистический идеал прошлого века: обеспеченное (относительное изобилие), свобода, работа по потребности, культура и спорт. И это - именно капиталист. Нет, меня уже давно не пугает это звание и даже якобы паразитизм существования на процентах - тоже. Раз Дэвид не теряет, а приумножает свои деньги, правильно предугадывая будущее и вкладывая свои деньги в перспективные акции, значит, своей головой он зарабатывает у людей это право. Не говоря уже, что помимо того, жизнь Дэвида непосредственно нужна всем окружающим людям.
Как хорошо было Рынде, когда иногда на маршруте к ней пристраивался Дэвид, и они долго и доверительно о чем-то разговаривали между собой, может, отводили душу...
Нет, я не хочу думать, что нам придется еще не раз увидеть Дэвида и услышать его ликующий клич: "Я-гу-у!"
Долго сидели у костра, подогреваемые "рашен-джусом", т.е. водкой. Много было тостов. Фрэнк сказал добрые слова о каждом из нас. А мы в ответ не смогли такого же сказать об американцах. Я не решилась, другие, наверное, тоже. Много хороших слов было сказано Алле, но каких именно, она не переводила. Рэнда сказала слова благодарности за то, что Витя, Володя, Саша и Алеша ехали медленно с ней, хотя им и трудно. На самом деле мы сами благодарны судьбе за Рэнду, а иначе спалились бы на скорости первой группы.
Потом эти слова Фрэнка были трансформированы в итоговую оценку доли участия каждого советского члена команды в помощь американцам. Уже в Москве Миша твердо сказал так: "Фрэнк оценивал каждого, Аллу он поставил на первом месте, а Вас, Витя, на последнем".
И это, правда, так оно и было, хотя градацию эту можно было и не заметить, расценив ее просто как случайность перечисления. Но, думаю, это было не так, уж слишком четко Фрэнк выстроил свою градацию: сначала Алла, потом Сережа с Наташей, Саша, затем шофер Володя со всеми новгородцами, за ними Федя-врач и Володя наш, наконец, шла Лиля, "которая стирает мое белье" и... чуть подумав и, как бы извинившись, "рассказывает про достопримечательности" и, наконец, Виктор, "который пытается понять нас" (кажется, это была единственная замеченная Фрэнком моя "работа"). Уж не помню, упоминались ли в этом перечне дети, и на каком месте. Добавление Рэнды как бы имело целью немного сгладить резкость этой градации, выпятив роль замыкающих в ней людей... Потом были еще и иные отзывы, но относились они по большей части к Алле и Наташе и покрывались общим одобрением. Конечно, немалая доля всех этих тостов - от галантности, но общая высокая оценка Аллы и всех ее компаньонов для меня - вне сомнения.
Меняет ли это обстоятельство мое отношение к этим людям и ко всему происходившему? Ведь говорят, что "клиент всегда прав"? Но ведь я и не посягаю на оценку американцев. Но вот моя собственная от этого в лучшую сторону не меняется. Позиция американцев, особенно Фрэнка, понятна: они благодарили организаторов, тех, кто хозяйничал и распоряжался автобусом, средствами, маршрутом. Остальные советские участники были подобны им и фактически тоже должны были благодарить организаторов за их "работу". И то, что я не испытывал ни малейших таких чувств, только выставляло им (вернее, Фрэнку) мою чудовищную неблагодарность и несправедливость. С их точки зрения, Сережа, который весь поход проездил в автобусе, работал гораздо больше, чем Саша или наш Володя, не слезавшие с велосипеда, хотя последний, без сомнения, поменялся бы с радостью местами с Сережей. Но - то, организаторская работа, а в другом случае - наслаждение велосипедным путешествием. Логика их понятна - но не для нас. Моя логика здесь простая: мне этих людей навязали, для похода мне эти люди не нужны (теперь я понимаю это с полной очевидностью), мне они поход в большой степени испохабили, и благодарность за это испытывать, конечно, я не могу.
Водка делала свое дело, и шум все увеличивался. Особенно активным в этот вечер был Сережа (московский). Когда выяснилось, что жены Сережи и Грегори ждут рождения детей, то Грегори спросил, что Сереже сказала жена, когда он уезжал. "Чтоб подольше не возвращался", - подсказал кто-то из наших, и Сережа не опроверг. Грегори же даже встал, чтобы сказать следующее: "Моя жена говорила, что понимает, как важна эта поездка. Она сказала: поезжай и расскажи русским о нас, а нам потом о них". И стало мне в очередной раз стыдно, что наша молодежь святого и значительного в душе почти не имеет. Десятилетия лжи породили скептиков и людей без идеалов.
Обмен тостами Сергея и Грегори длился долго и для меня звучал почти как фарс, как это ни обидно за Грегори, особенно когда Сергей клялся, что он не представляет, как можно стрелять в Грегори, и никогда в жизни против американцев воевать не будет, и если родится у него сын, то назовет его обязательно Григорием в честь своего американского друга, вынудив у последнего обещание назвать своего будущего сына Сергеем, а если будет дочь - то Аллой. И лез пьяно целоваться. Интересно, что на это сказали бы обе отсутствующие жены?
Может, в тот самый момент Сергей верил, что ни за что против Грегори воевать не будет, но что он понимает в мировых силах и способен хоть в чем-то противопоставить себя государственному приказу? Хоть в небольшом, не говоря уже об отклонении от выполнения воинского приказа (конечно, не дай Бог ему возникнуть).
Долго говорили с пьяненьким Фрэнком. Был он в этот вечер особенно добродушен, еще и еще раз, тщательно выговаривая слова, повторял свою любимую мысль, что вот если мы все станем горячо проповедовать мир и привлекать других людей, то жизнь станет прекрасной. Объединение всех - это главное. "Вот Вы хотели бы, чтоб прибалтийские области отделились. Зачем этого хотеть? Надо быть всем вместе, как американские штаты. Разве история этих областей - история самостоятельных стран?"
Его логику понять можно. Их гражданская война в прошлом веке кроме освобождения рабов еще преследовала предотвращения выделения южных штатов. К тому же американцы, как люди, недавно занявшие чужие (индейские) земли, в глубине души не могут не чувствовать себя захватчиками и потому не могут не искать оправдания подобных же захватов у других
Лиля затронула очень важную тему неоднозначного отношения американцев к перспективам отделения советских республик от Союза. Конечно, интеллектуальная Америка всегда приравнивала СССР к последней на Земле мощной колониальной империи, прогнозируя ее будущий распад. Что касается стран Прибалтики, то даже официально США до сих пор не признает законности их присоединения в 1940 г., требует окончания их "порабощения". Но, думаю, в глубине американских душ сильнее настроение, высказанное Фрэнком: Россия сейчас в целом существует в рамках единого по территории государства, созданного войнами к началу ХХ века. Но ведь такими же, в целом, несправедливыми войнами с индейцами и мексиканцами к середине прошлого века были созданы нынешние Штаты. Мало того, в том же веке они силой оружия и навсегда отвергли права отдельных штатов на отделение от Союза, пусть это и противоречит первоначальным теоретическим принципам отцов-основателей США. И американцы правильно чувствуют: если одобрить исторические претензии аборигенных народов России и право ее отдельных республик на отделение, то в мире возникнет прецедент, который возбудит такие же надежды у их собственных индейцев и мексиканцев, сильно осложнит их собственную жизнь, поставит под вопрос безопасность и американского союза.
И мне кажется, нам нужно это учитывать. Нашим любимым прибалтам - тоже. Всей душой им сочувствуя, понимая всю законность их притязаний получить независимость немедленно и никогда больше не видеть русского хамства, я считаю, что сегодня требования отделения - пагубны, приведут к распаду Союза, переселению масс людей в русские провинции, и до того уже разоренные, приведут к гражданской войне, которая ударит, прежде всего, по самим окраинам, и взбаламутит, если не взорвет весь мир. Выделенная энергия расщепления Союза будет много страшнее самой из страшных водородных бомб. Зачем? Зачем нашим республикам освобождаться - и тут же взращивать ненависть у своих неизбежных соседей - и тем готовить конец общей и собственной свободе?
Ведь есть и другой путь, пусть более медленный, но более надежный и более достойный - освобождаться всем вместе, одновременно и цивилизуя общий Союз. Не только за нашу, но и за Вашу свободу. Мне кажется, что прибалтийским фронтам лозунг достижения абсолютной независимости следовало бы отнести на не рассматриваемое пока будущее, чтобы не подорвать основы перестройки всего Союза, а в жизни добиваться реальной свободы: создания правительств своих национальных фронтов (по примеру Польши - при ограниченных верховных прав президента-коммуниста), восстановления своего международного статуса и членства в ООН при договорных основах вхождения в Союз и с правом в будущем пересматривать эти основы, наконец, в экономике - введения рыночного хозяйства на базе своей и обязательно конвертируемой валюты...
Но, конечно, все это размышления по поводу...
Люди с "рашен-водкой" веселились - тосты и шутки сливались в общий галдеж. Водка расковала и новгородцев с Сережей, и киевлян. Мы с детьми, правда, были сбоку, но под Володину гитару немного попели, а главное, с Фрэнком поговорили. Перед ужином он еще раз выяснял, можем ли мы приехать по его приглашению в Калифорнию. Мы благодарили, но мялись с согласием. Я объясняла причину наших опасений: что Вите, как бывшему диссиденту, не дадут разрешения на выезд, а главное, что мы не можем ехать в группе "мира" под началом Аллы, т.к. она считает нас людьми второго сорта. Не знаю, понял ли он мою мысль: "Витя был свободным в нашей стране в ее несвободное время, и он не хочет быть несвободным человеком в свободных США в наше время. Это нонсенс.
Фрэнк предложил поехать вместе, а затем разбиться на две группы, и я порадовалась такому варианту. Но, наверное, он и сам не верит такой возможности. Ночью он возвращался к этой теме, звал к единению всех хороших людей, которые должны вместе приходить к руководству в этой стране. Вы, Володя, Сережа, Алла... Говорил, что очень хотел бы, чтобы мы все сдружились с Аллой и что он для этого что-то сделает... Такой славный...
В Москве я, конечно, пересказал соседу Мише про вариант двух групп. Он был довольно откровенен и отверг по следующим причинам: две группы могут существовать только на следующих основаниях: общие даты приезда и отъезда, общий график маршрута во времени и пространстве, и в доказательстве - общие фотографии каждый день маршрута... На вопрос: "А в чем же тогда будет состоять отдельность групп?" - он развел руками. "И Вы не думайте, Витя, что это лишь советские требования. Нет, у них существуют такие же консульства, которые требуют строгого соблюдения заранее согласованных маршрутов советских людей".
И я вспомнил прочитанную когда-то в "ЛГ" статью о том, как еще в сталинско-хрущевские времена, в ответ на запреты передвижения американцев в СССР, госдепартамент аналогичные запреты вводил на передвижение советских в Америке. Так что до сих пор, например, действует абсурдный запрет на проезд советских лиц из Сан-Франциско в Лос-Анджелес вдоль побережья, а не по основной внутренней магистрали Калифорнии. До сих пор там действует запрет-осколок сталинских времен. Вот парадокс былого и длящегося поныне соперничества двух сверхдержав.
"А, кроме того,- уже с полной доверительностью сказал Миша,- если для общей группы достаточно лишь присутствия моего человека, то для второй группы будет нужно присутствие работника КГБ. Вы что, этого хотите?..." Вопрос был, конечно, риторический, и я даже не нашелся, что ответить, хотя про себя знал, что при полной необходимости я, конечно, предпочел бы общаться с официальным работником КГБ, чем с таинственной Аллой. Хотя, конечно, лучше бы без обоих! Так что - прощайте, "чума на оба ваши клана!"
Витя с Алешей пытались записывать этот вечер на магнитофон, особенно? поющего Фила. Но, к несчастью, у них почти ничего не получилось, микрофон барахлил. Немного пели Алеша-новгородец и наш Володя. Общение же так и не сладилось. Только на другой день мы узнали, что Кевин поет в хоре (и даже Рахманинова), но нам так и не удалось услышать его пение. Разошлись поздно, я с ощущением: сказка кончается - ведь завтра уже Киев.
20 августа. В Киев. Тихое солнечное утро через сосны. Пар над озером. Лески удильщиков - "рыбы летают". У костра только Витя и Наташа. Засыпают рожки и кофе. Рэнда деликатно ест, остальные после вчерашнего - не очень. Сегодня у нас очень короткий заключительный путь, поэтому очень неспешные сборы, умывание и купание. Неожиданно к нашей палатке подходит Кэвин и дарит Вите магнитофонные кассеты, а нам даже нечем отблагодарить, т.к. вчера все матрешки раздала. Дорогой подарок, но почему? Только оттого, что видел вчерашние старания Вити с записью? И так светло улыбается, трудно к этому привыкнуть
Ликвидируем лагерь. По туристской привычке обидно было оставлять излишне вскрытые вчера банки с куриным фаршем и прочие продукты.
К нашему выходу подъехала еще одна группа киевлян, которые поначалу сопровождали нас, но в городе рассеялись.
Но вот и знак начинающегося "Киева". Здесь много фотографируемся. В город въезжаем строем по двое. Рэнда впереди, мчится молнией. Потом она объясняла, что это ее напарник-киевлянин так вел группу, а она просто не отставала. Какая же она счастливая, что добралась до киевской гостиницы, что благополучно закончила поход, выдержала и ни разу не попросилась в автобус. Когда в этот день Маша попросила ее велосипед, чтобы вместе со всеми съездить на пляж, Рэнда, по-моему, охотно разрешила. Ей не хотелось больше никуда ехать, к тому же у нее не было пляжной переодежки. Витя же предусмотрительно взял в свою корзину наши купальники. Его велосипед вообще-то забавно выглядит с двумя плетеными корзинами на багажнике - особенно на фоне американских велосипедных рюкзачков, но ведь, по сути, это то же самое, только в украинском исполнении.
И вообще на маршруте Витя выглядел хорошо, шел сильно и свободно. Как хорошо мы катили по солнечному, воскресному, приветливому Киеву! И вдруг на самом Крещатике у меня засвистела задняя трубка. Но меня не бросили. Дэвид-врач, который за час до этого сменил две трубки, теперь, как мастер, взялся за мое колесо и с помощью киевлянина Миши в три минуты привели его в порядок. Так мне показалось, хотя за эти же минуты другой Дэвид успел-таки купить на Крещатике и съесть свое любимое "айс-крим" - мороженое
Д-р Дэвид Керн - врач-гомеопат из Гавайи, 43 г. (?). Десятый в списке американской группы. Очень выразительное лицо индейского типа, пышные волосы, небольшой и худощавый, мягкий воркующий голос, стеснительная улыбка. Контактов с нами у него почти не было. Только участливое внимание к Вите на карпатском перевале вначале и ко мне - на Крещатике- в конце. Ничего не спрашивал и сам ни о чем не стремился рассказать. В суматохе вокруг травмированного Тимоти почти не участвовал, уступив свои врачебные права Феде и Алану. Дэвид - не рекламная Америка. В конце похода было сильно его увлечение Аллой: что-то ворковал ей, обняв за плечи, но думаю, что Кэвин с киевлянкой Оксаной был более счастлив в эти дни. Большого интереса к миротворчеству Фрэнка и Фила, к политике он никак не проявлял (в этом он, как и другой гаваец - Алан, были похожи). Его, как и Патрика, интересовал больше велопробег по знаменитой стране. И наверняка, он очень отзывчив на интерес и внимание. У нас для этого, к сожалению, не было ни возможностей, ни сил - языковой барьер!
Но, несмотря на такую бедность общения, шаги Дэвида-врача навстречу в помощи - шаги среднего американца - мы не забудем. И, конечно, хотелось бы сделать такие же шаги навстречу и нам...
Но вот кончился Владимирский спуск, вот мы проехали по метромосту в Дарницу и строем поразительно красиво подошли к интуристовской гостинице "Братислава"
Однако на ее ступенях мы вместе с изнывающими киевлянами ждем уже 6 часов, пока наши лидеры ищут возможности устроиться где-либо (в эту гостиницу нас не пускают)..
Сейчас мы уже пообедали в здешнем ресторане и съездили на Деснянку искупаться. Жарко, и даже мороженое мало помогает. Забавно было входить в интуристовский ресторан вместе с американцами, не заботясь о своем внешнем виде, в майке и залатанных трениках (на американцах ведь только велосипедные трусы). Забавно отдыхают, лежа на спине, прямо на входных плитах гостиницы Патрик и Дэвид-капиталист. На этих же плитах Витя разложил карту Америки и расспрашивает каждого про его путешествия.
Забавно настоял Фрэнк, чтобы оставшийся за старшего Саша отпустил нас на пляж. Сначала ему об этом говорил Витя, считавший чуть ли не издевкой стольким людям сидеть в ожидании на ступенях - недалеко от днепровских пляжей, которые он помнит с детства, как место отдыха. Но Алла приказала, и Саша держал приказ. Витя тогда замолчал, но спустя время вмешался Фрэнк, заявив, что "если Алла вернется раньше, чем мы вернемся, он берет разговор на себя", и Саша сдался.
Конечно, это не было похоже на Витино приглашение уехать всем и спокойно ждать на пляже решения (предполагая, что если не получится, то ночевать можно и на пляже - опыт уже есть).
Ехали мы не к ближней воде, а неожиданно долго к пустынной глади деснянского залива, пробыли там лишь полчаса и вернулись, конечно, раньше Аллы. И все же это было хорошо. С собой обратно увезли ощущение чистой воды, бьющей мелкими волнами по разгоряченным лицам. Уже начинался вечер и от ветра было прохладно, потому из американцев купаться решился только Фрэнк - прямо в велосипедных штанах. Остальные просто насматривались на водные просторы.
Приехала из походов по горкомам Алла и сказала, что никакой гостиницы для американцев не выделяют. Есть, правда, в городе гостиница "Театральная", но селить там могут только советских (видно, стесняются показывать свои удобства). Уже 8 часов вечера, и мы продолжаем чего-то ждать. Проговариваются возможные частные варианты - двухкомнатная квартира киевлянина Миши, однокомнатная подвернувшегося художника, трехкомнатная - нашего знакомого Ф. - но на другом конце города, берег Днепра отстаивал Витя, сквер напротив серьезно предлагала Рэнда (ее привлекала возможность пользоваться гостиничным туалетом).
Рэнда, посчитав, что мы ждали поселения 7 часов, заразительно засмеялась. И опять шутки-веселье. И вот где-то в 8 часов наш Федор уговорил милиционеров помочь нам (по его словам). Нашлись, конечно, места и для американцев, и даже для нас, гостиница-то громадная.
Вернувшаяся Алла жаловалась кому-то из своих: "Представляешь, ничего их не берет, откинули наш заказ - "ничего не можем..." Это какая-то мафия, настоящая мафия!" - слышал я обычные человеческие слова... Но что же делать? Конечно, я бы не задумался, ушел отсюда, но знаю, что со мной не согласятся, да и сложно стоять в Киеве лагерем не на одну ночь, а три дня. Киевляне рядом возмущаются: "До чего дожили, какой позорище, не могут поселить группу мира... Да есть у них места. Ведь всем известно: даешь четвертной, и любого поселят сразу же..." Я вскидываюсь: "Так в чем дело? Ребята, скажите Алле, у нее есть возможность заплатить, помогите ей..."
Ей-богу, не знаю, имели ли мои слова какое-либо продолжение, но, наверное, их опередил Федя своими необязательными разговорами с младшим обслуживающим персоналом (милицией на охране): "Ребята, неудобно перед американцами, помогите, посоветуйте, как поселить, а американцы презентами не забудут..." Еще какие-то бутылки коньяка, какие-то "презенты" - и нашли-таки выход! Всех поселили сразу.
Да нет, никакой мафии тут нет. Скорее, есть простое неподчинение грозным московским бумагам, энтропийное самоосвобождение, которому подвержены не только гостиницы Союза, но и поезда, самолеты, обслуга и пр. Везде ни возможностей, ни билетов, а на деле вагоны чуть ли не полупустые и открываются только для тех, кто дополнительной оплатой признает реальную частную собственность проводника - на вагонные места, гостиничной администрации - на комнаты и т.п. В Киеве так много иностранных делегаций, что никакие грозные бумаги на администраторов не действуют, они вполне могут оправдаться необходимостью бронирования, ремонта и т.д. и т.п. А будет дополнительная частная оплата - к твоим услугам! Как на обычном рынке услуг, только сумей распознать эти правила и сумей их выполнить, не став "взяточником", не опасаясь госуд.репрессий за то, что тебе нужно гостиничное поселение.
Алла этого еще не знает и не понимает, а может, и не умеет по характеру, не знаю. А вот у Федора это получается просто и естественно. Он - человек новой и, на мой взгляд, гораздо лучшей формации. Прямо на глазах мы видим, как возрождается частная собственность, а за ней - и частная инициатива.
Наш номер на троих оказался очень просторным, с письменным столом, дополнительным диваном, балконом, душем и т.д. Но все пришлось затаскивать к себе в комнаты. Шофер Володя окончательно отказался ехать через Москву в свой Новгород, значит, велосипеды, все вещи, включая сломанную стиральную машину, нам придется везти с собой в поезде.
Еще один эпизод. Когда за обедом я поделилась, что сегодня нашему старшему сыну Теме исполняется 26 лет, Дэвид-капиталист достал ему в подарок подвязку для очков. К подвязке было приложено письмо по-русски с предложением написать. О чем? А напишем ли мы? Именно Дэвиду мне хочется написать. Но, правда, о чем?
Ужинали в том же ресторане, уже узаконенными. Под громкую музыку оркестра расходились по своим комнатам, где предстояло провести три ночи.
21 августа. Киев. День этот был свободен от всяческих мероприятий (кроме вечера) и потому после позднего завтрака в 9.40. мы отправляемся в город. Получилось - по и вокруг Крещатика. Кроме нас четверых, с нами Фил, Грегори, Рэнда и Фрэнк. Прежде всего, мы заходим в книжный магазин "Дружба", о котором очень помнила и беспокоилась Рэнда, ей там нужны всяческие языковые учебники и словари. Фрэнка интересует городской рынок - Маркет, остальные идут без определенной цели. Нужных книг мы не нашли, а другие магазины в понедельник закрыты. Зато купили Филу в подарок приглянувшуюся ему книгу про Татры и детскую на английском - для дочки Грегори.
На Бессарабском (центральном) рынке мы просто потолкались, пока Фрэнк что-то разглядывал и фотографировал. Грегори с Филом соблазнились фундуком, в кулечке, Фрэнку подарили кисть азербайджанского винограда, Рэнда ушла с букетиком гвоздик от нас. Вот и все их запросы. А наше предложение что-то купить больше они неуклонно отклоняли и, ведь, правда, не голодны.
Прогулка по многолюдному "Хрещатику", видно, была в тягость Фрэнку, и он все порывался идти соседними улицами, но как-то не получалось? и мы дошли-таки до смотровой площадки над Днепром у монумента "Воссоединения", смотрим на старые и новые районы города, отмечаем монумент св.Владимира и возвращаемся метро в гостиницу на обед.
Из разговора с Грегори у какого-то высотного дома: - Кто тут живет? - Наверное, наши богатые люди. - Какие богатые? В нашей стране есть "старобогатые" и "новобогатые", а у вас?- У нас есть только новобогатые, в основном, это власть имущие..." А потом, в продолжение темы, мой вопрос: "Тебе не завидно, что Дэвид - старобогатый (получил наследство), а ты нет? - Грегори: "Зато у меня есть шанс стать "новобогатым". И было понятно, что такой шанс при благоприятных и честных условиях он не пропустит.
Думаю, что Лиля была не права в своем ответе, что у нас есть только "новобогатые", живущие в высотных зданиях. Нет, там живут скорее начальство и их дети в роли именно "старобогатых", а "новобогатые" из числа теневых дельцов, сейчас более законно - кооператоров, имеют, думаю, другие условия обитания. И нет более разительного отличия американского общества от нашего как раз в том, что там такие чистые люди, как Грегори, мечтают стать "новобогатыми", а у нас само это стремление считается постыдным.
Конечно, наши прогулки по Киеву с американцами мне казались слишком вялыми и даже скучными. Я не мог представить, что за 4 дня пребывания в Киеве мы так и не сможем выбраться и вместе с детьми или одни, но облазить старый район Подола, в котором за всю жизнь реально, с фотоаппаратом еще и не были. Но - так и не собрались.
Самое сильное мое впечатление от Киева этих дней - это возросшая активность молодых людей, обменивающих вещи и доллары. Не раз подходили они и ко мне из-за американской майки, но тут же теряли интерес, а вот на бульваре Шевченко они все же сконтактировали с Грегори и в какой-то щели за углом обменяли его доллары на рубли в пропорции 1:5. Потом подходили еще, и один из менял, узнав от меня, что он опоздал, горько посетовал: "Жаль, жаль, я бы обменял 1:11 (т.е. в 18 раз больше, чем дает государство, и, как я понимаю, это еще далеко не самый высокий курс.
Вся эта обменная активность не вызывала у меня никаких отрицательных реакций, скорее наоборот, раз я считаю одной из необходимейших в государстве мер - легализацию валютного рынка. И когда, уже в сентябре на Калининском проспекте увидел не отдельных менял, а густые толпы народа, занятых валютными стихийными аукционами, то просто обрадовался: вопреки государственной неповоротливости валютный рынок уже реально существует, хотя и плохо, что он не узаконен официально для честных людей. И все же для людей уже появляются в ходу настоящие деньги.
Совсем иные эмоции у меня возникли от стайки мальчишек на смотровой площадке над Днепром - привычно выпрашивающих у иностранцев подарки и вещи. Их "неслучайность" здесь была очевидна и для нас, и для Рэнды, привычно потянувшейся к своей сумке, чтобы вытащить очередной подарочный пакетик с погашенными марками. Точь в точь, как это делала раньше дама, подающая просящему... Но ведь эти дети явно не нищие, они именно здесь промышляющие просьбами. И это видеть было унизительно.
Меня мальчишки почему-то не боялись, даже сами расспрашивали, кто с нами и где живут. На второе я старался не отвечать. Глядя на майку и фуражку на мне, один из них оценивающе и завистливо протянул: "А вы неплохо приоделись..." И стыдом затмило мое лицо - нет, не перед этим многообещающим попрошайкой, а именно за то, что я и вправду "приоделся" за американский счет, а теперь вот мешаю приодеваться за их счет другим своим соотечественникам... И тут же захотелось все снять, нет, не отдать этим малолеткам, а просто спрятать и быть как все, не выделяться... Ведь не объяснишь им, что не ради "приодевания" их сопровождаем. Они это не услышат и не поймут, отстаивая свое понимание справедливости: урвал ты - теперь дай урвать другим.
На обеде объявляется, что взамен какого-то фольклорного вечера, в 7 вечера, киевляне будут показывать слайды настоящего "велотуризма" и все настойчиво приглашаются. Витя, который так и не нашел времени показать наши диафильмы всей группе, просит Рэнду просить Фрэнка выделить в этом слайдовском вечере и нам часть времени, Рэнда пообещала.
Володя и Дэвид-капиталист утро провели на Днепре, вошли в ресторан свежие, бодрые и своим видом соблазнили других к активному отдыху. После обеда они уже вместе с Фрэнком, Грегори и Кэвином катались на серфингах по днепровскому заливу. Володя и местные были в восторге от Фрэнка, который в первый раз встал на эту доску - и сразу поехал.
Мы же послеобеденное время использовали для перегонки своих велосипедов и части рюкзаков на квартиру Лени Ф., где они простоят до нашего возвращения 27-го из поездки к родственникам на Черкасщину. Поездка получилась трудной и нервной - не только из-за киевских подъемов и спусков, но и из-за нашей с Витей размолвки.
К старости он почему-то совсем теряет чувство времени, а когда я начинаю спешить, то, как будто нарочно, упирается. С самого начала у нас был сильный дефицит времени. С 4-х до 7-ми пересечь на велосипедах город, устроить вещи в незнакомой квартире, во время вернуться и наладить свою всю слайдовскую технику. Да еще надо было успеть на вокзале сдать Машин ж.-д. билет на 23.08 и купить на 27-е, и на автостанции узнать расписание, а еще лучше сразу купить билеты до Шевченково. Из этого следовало, что именно Витя должен был вернуться сразу в гостиницу, а мы с Алешей разъехаться по вокзалам. А получилось иное. Витя заупрямился и поехал на автовокзал, а Алеша в гостиницу... Конечно же, Витя опоздал.
Я, конечно, опоздал к 7-ми, но совсем не к показу слайдов, который начался еще через четверть часа после моего прихода. Так, примерно, я и ожидал, а главное, совсем не удивился сообщению Рэнды, что по моей просьбе Фрэнк говорил с Аллой и "они решили, что показ Ваших слайдфильмов лучше устроить отдельно, после ужина, для желающих".
Мне сразу стало очевидно, что реально это - последний отказ. Что я буду делать без переводчика, а самое главное - кто соберется в 11 часов после ресторана для восприятия не слайдов, а сложных наших тем, например, "Умирающего Кенигсберга", когда жизненный ритм похода диктует одно: спать? Нет, такой показ для меня имел смысл только общей группой, в присутствии киевлян, новгородцев, наших, чтобы в атмосфере их внимания могло что-то донестись и до американцев. А иначе - не стоит и бороться, нет никаких условий. Таких условий, впрочем, не было и все эти дни. Только в Грицеве у меня возникла такая возможность и я уже примеривал, как проведу провод из окна на двор и стану показывать прямо на стену дома... Но, неожиданное длинное прощание с Тимоти и созданный им настрой поломал мой план. А теперь вот, в Киеве рушилось...
Витя опоздал, но показ наших фильмов перенесен на последующее время, а потом, заговорившись, американцы забывают об этом.
Слайды, на которых была и наша "лидер Алла", смотреть было любопытно. В среднеазиатских маршрутах ребята затаскивали свои велосипеды на кручи и выси, даже на снег. Интересно, что думали американцы, видя велосипед на снегу? - Их реакцию я не уловила. Показали еще слеты, семейный поход на тандеме. И как хорошо при этом разговаривает со своими друзьями Алла и они с нею!
Об этих слайдах я слышал еще в начале похода. Кому-то из своих Алла говорила: "Надо звонить в Москву... чтобы с деньгами привез еще и мои слайды". Значит, этот вечер не был спонтанным, а готовился заранее. Знал о нем и Миша-сосед. Уже по возвращении он спрашивал меня с надеждой: "Вы видели слайды ее походов? Вы убедились, в каких она походах была?" На что я ответил встречным вопросом: "Ну и что?"
При этом просмотре я мог подавить свою горечь и с умеренностью хвалил удачные кадры, которых, надо признать, было не очень много. Да и, конечно, сам по себе велотуризм, на мой взгляд, скучное занятие, впрочем, как и любой профессиональный туризм - накручивай километры по дорогам, не имея возможности толком оглянуться по сторонам. Но, конечно, меня до сих пор волнует сама технология вытеснения: от идеи наших диафильмов в походе к участию своими слайдами, а потом и организации своего показа, обрезая все возможности для показа "конкурента". И все это "диаподавление" произошло так естественно, незаметно, а дохнуть некуда. Маленький пример великого умения тайно-конкурентной жизни, азам которой обучается Алла и, видимо, успешно.
22 августа. Киев. Сегодня у нас по плану до обеда - экскурсия по городу, после обеда - по Днепру, вечером еще что-то. Как ни упрашивал меня Витя, мы ради последних разговоров с американцами аккуратно участвуем во всем этом, хотя, согласна, теплоходная прогулка совсем уж бессмысленна.
С утра прощание с новгородцами и их автобусом, а потом - посадка в зафрахтованный на весь день шикарный экскурсионный "Икарус" с приятным гидом Юлией. Но, боже, как составлена эта типовая экскурсия для интуристов! Мы только покрутились немного по центру города, едва притормозили у Андреевской церкви, на площади Хмельницкого у Софии, на Крещатике, близ красного университета, вблизи Лавры и Золотых ворот - на все смотрим доли секунды из окна автобуса. Выходили мы только на двух смотровых площадках - где мы уже были вчера, под аркой Воссоединения и подальше, у Мариинского дворца, где ныне размещается киевский СКЗМ. А вход для иностранцев в Софийский собор оказывается возможен лишь за доллары.
Мне все это кажется очередным интуристовским жлобством и кощунством: атеистическое государство наживается на монопольной эксплуатации естественного религиозного чувства приезжающих, при этом страшно халтуря. Понятно, почему возникающая ему конкуренция носит тоже весьма не симпатичный характер.
На вчерашней смотровой площадке "под Аркой" нас встретили вчерашние мальчишки, но теперь в сопровождении взрослых парней, явно им покровительствующих. Сразу обычные разговоры-вопросы к американцам. Естественно, что их сразу попытались отогнать наша четверка, но в отличие от прежних лет и прежних мест, киевские фарцовщики и не думали тушеваться, сами "полезли в бутылку": "Ну, вы, "комсомольцы", взносы давно уже сдали!" (с их точки зрения этот вопрос был ужасно оскорбительным, но для этого надо знать, что в лагерях слово "комсомолец" одно их худших прозвищ, вроде стукача или активиста). Заметив, что я фотографирую, один из парней подбежал ко мне: "А ну, засвети пленку... Засвети, все равно от меня никуда не денешься..." Прямо пахнуло на меня бывшим дружинником, раньше засвечивающим пленки у иностранцев, а теперь у них, добывающих доллары... Был бы я киевлянином, может, и испугался, а тут я только огрызнулся, забыв о всей своей идейной защите свободы валютчикам и фарцовщикам... Но что же делать, если только такая свобода может извести с валютного и иного черного ныне рынка - бывших дружинников и уголовников вместе конкуренцией честных и талантливых людей...
После обеда тем же автобусом - на пристань, но уже с гораздо меньшим составом. Многие предпочли берег Днепра. Пароход был переполнен, всем довольно скучно, вопросов не возникало, и гид Юля разговаривала и показывала Киев даже мне одной, но уже совсем в ином, не интуристовском ключе. Например: "Вот эти новостройки в городе обозвали Внуково, потому что дома в нем партвласти строят уже не для детей, а для своих внуков".
Эта половина дня была исправлена немного Федей, который договорился с Юлей и шофером после парохода не везти нас в гостиницу, а высадить в городе, у действующего Владимирского собора. Слава Богу, здесь валюта не нужна.
Приятно было увидеть опять Богоматерь в алтаре, фрески Нестерова и Васнецова. С нами осталась и Юля, но экскурсии по храмам явно не входили в ее специализацию. Но она молодец, сама стала слушать мои объяснения. А рассказ про Икону Богоматери с предстоящими святыми основателями двух направлений русского монашества - Антонием и Феодосием печерскими - она с интересом переводила для американцев. На редкость приятной для меня была эта встреча, радостным и уважительным сотрудничество с Юлей. Почему такое было невозможно у меня с Аллой?
После собора мы снова разошлись. Вместе с Рэндой и Патриком прогулялись до книжного магазина в поисках словарей. Конечно, словарей не нашли (оказывается, большой дефицит сейчас, но купили две книги: "Законы Паркинсона", обрадовавшую Витю с Алешей, и переводы на 180 языков мира шевченковского "Заповита" - главный подарок для Рэнды. Время еще было, и мы зашли в государственный музей Шевченко, в котором и сами никогда не были. Он расположен в старинном, чудом уцелевшем после революции и войн доме знаменитого купца-мецената Терещенко, в его тонко расписанных и украшенных залах (кстати, в доме его брата расположена сейчас картинная галерея). Cлужительницы с удовольствием показали и раскрыли нам все красоты "своего дома".
В этот музей вложено много сил и любви. Например, в "золотом зале" - радостный период его петербургского ученичества и освобождения, в темном яшмовом зале - период ссылки. На переходе цитата из Шевченко: "В один день случилось: зачисление в университет и начало ссылки" (мой пересказ). Хорошо было читать строчки из его стихов и дневников, хорошо было рассматривать картины, знаменитую "Катерину". Приятно было показывать все это явно заинтересованной Рэнде (Патрик и Маша быстро просквозили все залы, а наш Алеша почему-то остался в гостинице).
А я еще помню, что мы говорили о Шевченко в фильме про Украину. Конечно, нельзя, да и не надо делить Шевченко на симпатичного человека - мученика и гневного, несимпатичного нам революционера, если оценивать в целом. Но для меня в нем главное, все же страдалец и предельно искренний человек, неразрывный с людьми и родной землей.
Мы c Рэндой, наверное, создавали внушительное впечатление, потому что служащие женщины сами раскрывали перед нами двери (а мы тихо подтверждали им: "Да, из Америки"). Каждая из бабушек старалась рассказать побольше (куда там экскурсоводам!). Одна из них с удовольствием повествовала, как вернувшийся из ссылки 43-летний Тарас Григорьевич полюбил 17-летнюю самарскую девушку, когда возвращался в столицу по Волге. В зале висит ее портрет. Но ни родители, ни сама девушка не решились на такой неравный брак - ведь на автопортрете он выглядит после ссылки старше своих 43 лет.
Ну, а на выходе из музея один из его залов занят современной выставкой югославского художника Милича, что, наверное, должно поправить финансовые дела самого музея. Ведь цена входа в музей - 10 коп, а на выставку - 1 рубль. Мне понравились только портреты отца и матери - поразительно живые. Остальные - сюрреализм, от которого Маша - в восторге, а я - нет. Просто нет времени в нем разбираться.
Под самый конец дня, уже вдвоем с Витей прошли по сувенирным магазинам Киева. Выбор сувениров на деле невелик, и мы купили несколько шкатулок и расписную доску, решив докупить остальное утром в гостинице и "Детском мире".
К прощальному праздничному ужину мы приехали почти вовремя. Успели переодеться и вот в красных, подаренных сегодня Фрэнком всем с необыкновенной любовью майках, мы сидим при красных розах за столом, уставленным какими-то невероятными блюдами. Алла и переводчица Юля запаздывали. Наш Алеша гулял один по Киеву с 15 коп. в кармане и тоже опоздал. Просто так есть за торжественным столом было не по себе, и хоть не я организовывала, но, запинаясь на каждом слове, сказала тост о том, что была очень рада с ними познакомиться и что всех люблю. Потом пришла Юля, и Витя сказал тост о каждом - это было как бы ответом на тост Фрэнка у костра о каждом из нас.
У меня не было никакой иерархии - только подмеченные, наиболее яркие и дорогие мне черты: гордый флаг Конфедерации Патрика, радостное самоопределение Дэвида "Я - капиталист", веселость американского еврейства в Алане (у нас они грустнее, к сожалению), мистическое дерево добра Тимоти, чуткость участия Дэвида-врача, песни и речи Фила, радостную улыбку и пищу Грегори, доброту Фрэнка, взаимопонимание с мудрой Рэндой, и только о Кэвине у меня не нашлось слов, и тут меня поправила и добавила Лиля. Говорил я много путаней и дольше, но, слава Богу, взамен Аллы была доброжелательная Юля, и потому, в общем, слова мои пошли в дело.
Вскоре пришла Алла, и вечер тихо покатился в привычном русле кратких Аллиных переводов. Один из забавных, но в то же время и чуть зловещих эпизодов. Зал наш располагался на первом этаже и когда, разгоряченные шампанским, мы открыли окно для проветривания, наш шум стал привлекать к себе мальчишек с улицы, подобных попрошайкам с днепровских площадок. Сначала негромко, а потом настойчивей они стали снова просить значки, ручки... Естественно, кто-то из четверки их стал отгонять, а в это время за столом провозглашался громкий тост за мир и за детей во всем мире. Рэнда сидела рядом и гротескность ситуации стала нам ясной сразу: пьем и говорим речи за каких-то абстрактных детей, а реальных в это время гоним угрозами: "Кыш, проклятые..." После нашего хохота пришлось все-таки закрыть шторы, закрыться от грустной детской реальности.
А другой эпизод, незаметный для других, но царапнувший меня лично, был связан с нашим Володей. Улучив минуту, он встал и твердо произнес: "А я предлагаю тост за Аллу и Наташу, которые организовали весь наш поход"...И так нарочито это было, так деланно, что аж сердце сжалось за нашего Володю - хотя, что же тут особенного. Он сказал то, что считал правильным. И еще он хочет поехать в Америку и, конечно же, поедет в нее. В добрый час!
В конце же банкета Фрэнк вывел нас на лужайку перед гостиницей, усадил снова в кружок и мы все говорили по очереди о мире и друг о друге. Какой-то был задан тон, что говорили многие, один за другим, даже те, кто раньше избегал этих тем. Было видно, как искренне говорит о желании мира Алан, терпевший некомфортность похода ради того, чтобы убедить русских в миролюбии Америки. Попросила слова и наша Маша. От имени советских детей она сказала, что очень многому научилась у американцев и постарается, чтобы их поколение не повторяло ошибок старших. Хорошо сказала, хотя потом Витя ей и выговаривал за самозванство: "от имени всех детей".
Мы с Рэндой говорили о том, что опасность войны исходит от наших собственных правительств. Наташа даже пыталась остановить меня, но остальные приняли. Говорили многие, всем хотелось сказать
Потом, после возвращения с лужайки, я откровенно оценил выступление Лили, как самое нужное из всей этой "обедни за мир". Когда она начала: "Я знаю, настоящая угроза миру исходила всегда от моей страны и ее правительства..." - даже я испугался, я был, наверное, не способен начать так решительно, и потому, верно, и так непохоже на все предыдущие словеса. Но я был совершенно не прав в своем страхе за собственную жену... Зашипела рядом Наташа, в испуге замолчала Юля, и Лиле пришлось от нее потребовать - переводите, Юля! - та, запинаясь, перевела. Воцарилось напряженнейшее недоуменное и боязливое молчание: что будет дальше? Но взамен следующих ударов, Лилина речь содержала лишь здравицу: "Но я знаю, что сегодняшнее наше правительство на деле пересматривает свою политику, делает реальные шаги к миру - выводом войск из Афганистана, сокращением войск, и мы постараемся сделать все, чтобы оно устоялось на этом пути". - Я думаю, все вздохнули с облегчением. И тут же взяла слово Рэнда: "Я ценю слова Лили, но сама живу в Америке и думаю, что немалая, если не основная вина за отсутствие прочного мира лежит на американском правительстве и наш долг - воздействовать на него..."
Так, две женщины сказали то, с чего, на мой взгляд, и должны были начинаться встречи американских и советских сторонников мира - с критики собственных правительств и с рассмотрения реальных проблем и шагов. Мне, конечно, тоже хотелось высказаться - по конкретному поводу: собственного письма Президенту Бушу, с просьбой согласиться на прекращение военных поставок оружия в Афганистан всеми странами, особенно сверхдержавами... Не успел, а может, и не решился, не понял уместность. Пожалуй, для меня был возможен лишь один момент - выступить со своим конкретным и потому конструктивным предложением - сразу после Рэнды, но я настолько был захвачен их выступлениями, что не сразу сориентировался. И даже, если бы я смог - мое предложение было бы явным насилием над собравшейся аудиторией, настроенной совсем на другое, на красивые слова и медитацию, а не на конкретику.
Позднее я признался Рэнде: "С самых малых лет, еще при Сталине, я слышал слова о борьбе за мир, но при этом шли войны в Корее и Вьетнаме, военные экспедиции в Венгрию и Чехословакию, Афганистан. Потому мне не хочется говорить этих слов". Рэнда очень живо откликнулась и тут же перевела их Фрэнку. Не думаю, чтобы они ему понравились. А вот Рэнда явно иного мнения.
Но чем дальше думаю, тем больше мне кажется, что Рэнда в американской группе - инакомыслящая, что борьба за мир Фрэнка и Фила - намного более популярны в среде если не американцев, то калифорнийцев. А ведь Калифорния - не только один из самых населенных и передовых американских штатов, но и самый значительный в космической и военной промышленности, истинный оплот военно-промышленного комплекса Америки, может, помощнее, чем весь военно-промышленный комплекс нашего Союза. И вот оказывается, что именно в Калифорнии столь популярны, как были и у нас, "обедни в защиту мира"... Или я не прав?
В тот вечер мы с Витей легли очень поздно, готовили подарки американцам, писали приветствия и приглашения к нам на русском, а потом на английском языках - персонально каждому, выщелкивали ядра из оставшихся общественных орехов - им в дорогу, сухофрукты - чтобы утром все это вручить
23 августа. КиевСегодня последний день нашего "тревелинга" - в 6.13 вечера американцы с Аллой уезжают в Чоп, а мы - вслед за ними - в Шевченково, остальные же в 10 вечера - в Москву. До завтрака сбегали в соседний "Детский мир" и докупили подарки, пластинку "Трио Маренич" для Кэвина, куклу-украинку для дочери Грегори и др. Кэвину досталась еще тройная матрешка. Не знаю, был ли он этому рад, как мы его пленкам. Большая резная ложка Патрику пришлась по вкусу, да и другим тоже (некоторые потом купили такую себе сами). Трудно подбирать (хотя и приятно) подарки, стараясь понравиться определенному человеку, жаль, что выбор невелик. Очень приятно для меня Витино предложение истратить на подарки все наши деньги. Но, конечно, точно так мы не сделали. Без специального подарка осталась только наша дорогая Рэнда, но Витя это хорошо объяснил.
За завтраком не удалось вручить наши подарки только Фрэнку и Кэвину. Первый все утро собирался, а второй - был в Киеве. Позавчера он привел к ужину киевлянку и очень просто, по-семейному, представил всех нас своему "гиду по Киеву". Сначала он попросил: "американцы, встаньте" - и назвал каждого, потом попросил встать советских. Мы встали менее дружно, полагая, что Ксане достаточно знать американцев. В этот день мы Кэвина увидели лишь на обеде, а Фрэнка перед походом в Лавру.
В Лавру мы отправились лишь после 11-ти. Рэнда, хотя и бывала раньше в Лавре, поехала с нами за компанию. Но я была настолько затуркана нехваткой времени, что только у Лавры вспомнила, что совершенно не подготовилась к роли гида, ничего не прочитала, и даже киевский путеводитель в гостинице оставила. Пришлось просто отдаться на волю людского потока. Оплатив из "общественных" денег по 2.80 на каждого, прежде всего, пошли в ближние пещеры (одна я осталась ждать наружи, страшась мощей - видела их много лет назад). Потом зашли в сильно пропахшую ладаном церковь с современной, васнецовского типа росписью. Обошли разрушенный то ли нами, то ли немцами Успенский собор, и зашли в несколько музеев - древней книги, украинских народных икон, декоративного народного искусства.
Смотрительница настойчиво, но безуспешно пыталась пробудить у Алеши интерес к книге на папирусе (Маша с Фрэнком к тому времени уехали). А в последнем музее уже Рэнда пробовала заинтересовать Алешу творениями украинских ремесленников-мастеров - и также безрезультатно. Такой уж возраст.
Этот музей Рэнда запомнила еще со времени своего первого приезда и уже она нас в него зазвала, как бы просила разделить ее интерес и радость. Витиным благодарным отзывом: "Рэнда - наш хороший гид", была чуть польщена.
В общем, хорошо нам было.
Наверное, наш сосед Миша прав, говоря, что больше всего американцев интересует сделанное руками. И действительно, архитектура, величие церкви, ее живописи и убранства, в общем, оставляют их холодными, а вот утварь, произведения рук - восхищают и трогают, как свое и родное, нужное для жизни. Наверное, дело в характере протестантской веры, далекой от подавляющих человека символов. Ведь славя величие Бога, наш храм невольно говорит о нашей собственной малости и даже ничтожности перед Ним - чувство, совершенно чуждое американцам.
Последний эпизод уже на выходе нас из Лавры. Рэнда чуть отстает и говорит кому-то приставшему: "Нет, нет, я - не американка". Мы оглядываемся, Лиля недоуменно спрашивает: "Как, Рэнда!", и та закатывается смехом, закрывая голову руками: "О боже, я в первый раз скрыла, отказалась быть американкой... так часто все просят..."
А мы шутим: "Если поездите с нами месяц, совсем забудете, что американка".
Последний ресторанный обед в "Братиславе". Кончается праздничная еда и - слава Богу, потому что я здорово прибавила в весе.
Но от этого дня у меня в памяти останется досадный промах. Наш Володя жил в комнате рядом и после вчерашнего отъезда новгородцев остался в ней совсем один. И вот не пришел даже на обед - оказывается, отравился вчерашней едой на банкете - не пошла она ему впрок, а мы ничего и не заметили. Я увидела, что на обеде его нет, но многих там не было, а зайти к нему не догадалась. Только когда он сам приковылял в наш номер и рассказал, как ему плохо, стала понятной степень нашего невнимания. Но чем можно было помочь, когда начинался общий отъезд? Конечно, мы снесли его вещи вниз. Внизу же, увидев, что Володя в плохом состоянии, Алан взялся за дело. Его манипуляции были мне совершенно непонятны, но Володя-умница следовал им с полным доверием и стал бодрее. В Москву же он ехал уже под присмотром Федора, так что поправился.
Вообще-то меня все время тянет описать каждого из участников тревелинга, как я его видела в походе. Но, наверное, про это надо говорить в диафильме. Жалко, что Витя уже уехал и на его фотопленка не будет слайда с Аланом, который, закончив лечение Володи, вгрызся в расколотый арбуз, которым перед этим игрался, как мячиком, Дэвид-врач... Да что там...
Витя с Алешей уехали чуть раньше, так как им нужно было донести Машин велосипед и ненужные для поездки к Красовитовым вещи - до квартиры-хранилища и успеть на последний автобус.
Уходили мы с Алешей от практически загруженного киевского автобуса, который должен был довести группу до вокзала. Непросто было объяснять каждому в этой суматохе, почему мы должны уехать раньше и попрощаться здесь. Но прощание с каждым было сердечным, с объятиями, приглашениями и надеждой, что прощаемся не навсегда. Рэнда, серьезно глядя в глаза, не раз повторила: "Только не забудьте, что я сама Вас приглашаю!" А когда мы уже пошли, несколько раз от автобуса прокричала: "Не забудьте, я Вас приглашаю!"
И долго в моих ушах оставался этот голос.
У нас же с Машей еще было время поехать со всеми на вокзал и проститься у поезда. Правда, в автобусе я по собственной невнимательности оказалась отделенной от всей группы кучей велосипедов, но, выскочив на вокзале, мы помогли быстро разгрузить автобус и, поскольку времени оставалось мало - тащить вещи к вагону. Хорошо еще, что на вокзале американцев и Аллу пришли провожать киевские велосипедисты и тоже включились в эту гонку. Но и наше время истекало. И мы не могли дождаться конца переноски. Очень надеюсь, что все велосипеды и рюкзаки не поломались и не потерялись (вчера фотоаппарата Рэнды в гостиничном ресторане так и не нашли...). Очень надеюсь, что они еще успели сфотографироваться у вагона. Мы же этого уже не могли. На ходу прощаясь и целуясь, мы с Машей помчались на свою автостанцию. Конечно, обидно, что получилась такая временная накладка, всего на полчаса.
К тому же нам попался автобус-экспресс и мы оказались на месте за 15 минут до отправления - да что теперь жалеть... Расстроенный Витя сообщил, что звенигородский автобус, оказывается, идет другим путем, не через Шевченково. И все же мы решаемся в этот вечер ехать до Звенигородки, хотя и не знаем, что оттуда нам еще 24 км и автобусов в 10 час. вечера уже не будет.
В Звенигородке были уже в темноте. Можно было, конечно, нанять частную машину, но ни Витя, ни дети меня не поддержали, и мы поперлись пешком, надеясь на попутку или - дойти к утру пешком. Поэтому шла я по ночному шоссе грустно-обиженная. Совсем не хотелось мне такого ночного марша. В молодые годы, когда я была более романтична или, как говорит наша Рэнда, более эксцентрична, бывало интересно мне. Так прошагали мы километров 10, и ни одна машина даже не притормозила с нами рядом. Но все же открытый в молодости закон "везет только идущим" не подвел нас и на этот раз. Около нас остановил свой молоковоз Саша... из соседней Пидиновки, как потом говорили нам, единственный из шоферов, способный остановиться и помочь (остальные боятся). Он загрузил нас четверых в свою кабину (никогда так не ездила) и за полчаса доставил до нужного поворота в Шевченково - еще 5 минут, и мы вламываемся в знакомый дом. Какая радость поцеловать всех сестричек и заждавшуюся нас Анюту. Здесь начались еще три сельских дня, три переходных дня от нашей сказочной поездки к будням московской жизни.
Послесловие.Здесь кончается Лилин дневник.
Жизнь в сельской усадьбе после интуристовских гостиниц-ресторанов, может, для Маши только были резким переходом, но это и общение с Красовитовыми и Аней, а также наша с Алешей работа над сваркой каркаса угольного сарая и в саду - эти вещи, конечно, к теме не имеют никакого отношения.
О последующих переговорах в Москве с соседом Мишей и его решениях я уже сообщал, о своих оценках и выводах - тоже. Чтобы не забыть: еще две детали.
Уходя в Киеве после прощания с американцами, мы с Алешей так и не смогли себя заставить хоть как-то попрощаться с суетившейся здесь же четверкой. Ни простых слов вежливости вроде "До свидания", ни хотя бы кивка головой - как будто мы друг для друга просто не существуем. Никогда у меня еще такого не было, но вот - случилось. Всегда стремился к взаимопониманию и терпимостью, а тут, словно бес вселился - начиная со Львова только и мечтаю, что о разрыве и об освобождении от человеческих контактов... Неужели таким странным, чуть ли не извращенным способом на меня влияют американцы, их призывы к добру и единению? Как ни странно, но, наверное - да! Но влияли на меня не их слова, а просто пример их естественной и свободной жизни. А чтобы так жить - мне? прежде всего, нужно размежеваться с жизненным стилем четверки, всем клубком их зависимостей и тайн. Забыть, как дурной сон, и не возвращаться ко всей этой интуристовской тематике. И вот наш звенигородский ночной поход с отказом от такси был как бы возвращением нас к нормам собственной, естественной и потому свободной жизни, был облегчением.
Отпала иллюзия работы в фирме соседа Миши. Перед нами теперь иная цель - суметь в оставшуюся жизнь выехать за границу. Говорят, что это можно было делать и раньше, а теперь вроде, как совсем доступно для любого, даже диссиденты и эмигранты раскатывают, почти не замечая границ. Говорят, наверное, правду. Но сможем ли мы поехать за рубеж простыми туристами в будущем году, я очень сомневаюсь, даже если мы будем прикладывать все свои силы. Воспользоваться на будущий год приглашением Рэнды и семьей поехать в Америку мы не сможем, потому что наверняка не будет самолетных билетов (в отличие, конечно, от СКЗм-ских и прочих групп - очередь там едва ли не на несколько лет) - Может, добраться вплавь через Аляску? - но думаю, тут надо тоже ждать. На будущий год остается вариант, не требующий валюты или зарубежных билетов - велосипедом по Европе - прямо от Чопа с запасом еды на месяц.
Но вот пропустят ли? - Да, ведь в Чопе пропускают многие тысячи советских людей, и не только жителей приграничных районов, едут по приглашениям, но только с билетами и в строго определенную страну... А велосипедами? - Такого не бывало... Еще пешком захотите... В группе, под наблюдением - давайте...
Все в стране и мире меняется кардинально, диссиденты и эмигранты ездят непрерывно, но системы Интуриста, СКЗМ и их монополии остаются незыблемыми, и потому я очень сомневаюсь, что мы сможем осуществить свои отпускные планы. Вполне возможно, что ждать придется до 1995-го или более отдаленного года...
И вторая деталь, которой с нами поделилась Маша. В последнем автобусе на вокзал, Фрэнк почему-то сказал, оглядывая своих: "Десять безумных американцев". Толковать эти слова можно как угодно, но Маша, которая слышала их тон и всю атмосферу, утверждает, что в них звучали разочарование и усталость Фрэнка. В том числе и от того, что подружить советских ему так и не удалось.
Если все эти слова и их толкование - не Машина выдумка, то мне, конечно, жаль усилий Фрэнка, но наше выздоровление от монопольных структур и комплексов не может быть быстрым. Придется терпеливо ждать, принимать реальность такой, как она есть и дружить с разными русскими, если они в том нуждаются. Если нельзя пока обменными поездками и приглашениями, то хотя бы письмами и приездами в России. Мы для такой дружбы уже проснулись, мы ее желаем.